Проклятие Прибрежной

Позже, одетый и безмерно довольный, он принес воды девушке, но она уже спала, свернувшись калачиком, и, глядя на безмятежное лицо, он не решился ее будить. Остаток вечера Гарв провел, разыскивая съедобные грибы и насаживая их на импровизированные вертела из прутиков у наспех разведенного костра.

Глава 12. Видение

Проснулся он внезапно. Что-то будто толкнуло его во сне, и, до конца не осознав, где он, Гарв сел. Сквозь ночной туман тускло пробивался свет восходящей Полной Луны. Птицы умолкли, и ни звука не нарушало опустившуюся тишину. Пламя давно догорело, головешки тлели в темноте остатками драгоценного тепла. Должно быть, он уснул у костра. Потянувшись, он встал и, не желая тревожить сон Прибрежной, затаив дыхание, заглянул в дупло. Ее там не было. Лишь примятая подстилка свидетельствовала о том, что девушка провела здесь ночь.

В недоумении Гарв коснулся листьев. Они еще хранили тепло ее тела. Первым его порывом было выхватить меч и кинуться на поиски, но он был уверен, что ее не могли похитить – ведь малейший шум непременно разбудил бы его. Гарв точно знал, что клятва на крови нерушима, а, стало быть, сама она не могла никуда убежать от него. Единственным оставшимся вариантом было то, что в ход опять пошли какие-то чародейские штучки. Гарв нахмурился. Размышляя о том, где же может быть девушка, он сделал пару шагов в сторону недавно найденного озерца, как вдруг замер на месте. Скрытый молочной пеленой тумана, издали на него надвигался призрачный силуэт. Стараясь не шуметь, Гарв стал как можно тише пробираться в сторону видения, намереваясь беззвучно подкрасться к этому миражу.

– Почему ты прячешься? – вдруг прозвучал её мелодичный голос, и непонятно откуда взявшаяся спичка, вспыхнув в ее руках, рассеяла царившую гладь тумана. Прибрежная удивленно повернула голову в его сторону.

– Я думал, ты ушла, – виновато ответил он невпопад, завороженно делая шаг навстречу. – Я просто…

Не дав ему договорить, девушка подошла вплотную, и слова замерли у него в горле.

Теперь она стояла прямо напротив Гарва, лицом к нему, больше не скрываемая туманной дымкой, и в теплом свете почему-то никак не догоравшей спички, он увидел, что вместо обычного летнего платья, скрывавшего всё до самого наглухо застегнутого ворота, на ней осталась лишь нижняя кружевная сорочка. Словно светившаяся изнутри каким-то неестественным голубоватым мерцанием, она тонкими лямками удерживалась на открытых плечах, ниспадая на грудь полупрозрачным кружевом, едва скрывавшим столь соблазнительную наготу. Намокшая от сбегавших с кудрей капель воды, прилипшая ткань опускалась ниже, облегая манящие подробности, и яркое сияние спички освещало до мельчайших деталей гладкую бархатистую кожу, на которой плясали отсветы пламени. Будто шелк, тончайшее полотно льнуло к её телу, очерчивая женский животик, и под ним изящная вязь кружева вилась вниз, не пряча уже ничего и едва прикрывая вызывающе белевшие в темноте округлости. Сражённый наповал, он опустился на колени.

Делая над собой тщетные усилия, Гарв вдруг осознал, что не может заставить себя отвести глаза, жадно обшаривавшие каждый сантиметр её полускрытого тела. Она знала, что именно притягивало его жаждущий взгляд, но, казалось, это её нисколько не смущало. Наоборот, придвинувшись вплотную, она изогнулась, и чуть всколыхнувшееся кружево на бедре тут же привлекло к себе внимание Гарва. Не в силах сделать движение, он словно оцепенел. Кровь глухо стучала у него в висках, внутри все пылало. Отказываясь верить, что всё это реально, он пытался перебороть непреодолимое желание притянуть её ближе и, пробежавшись кончиками пальцев по нежной коже, коснуться губами её призывно полуоткрытого рта. Словно разгадав его внутреннюю борьбу, Прибрежная протянула руку и мягко коснулась его подбородка.

– У тебя новый шрам.

– Пройдет, – внезапно охрипшим голосом выдавил из себя Гарв.

Она опустила голову и, взглянув ему прямо в глаза, приподняла низ сорочки, запуская его послушную ладонь себе под кружево, а потом, не отрывая от него свой взгляд, внезапно подалась вперед и прильнула губами к ноющему порезу.

Тысячи звезд взорвались в его голове, и Гарву показалось, что бешено колотящееся сердце сейчас изнутри разорвет его грудную клетку. Он инстинктивно сжал руку и, ощутив под пальцами влажную кожу, почувствовал, как его охватывает дрожь. Не повинуясь больше сознанию, его руки скользнули выше. Ощущая тыльной стороной приятно холодившую гладь легкой ткани и на мгновение перестав дышать, он повернул лицо чуть левее, следуя горячему шепоту на щеке и стремясь отыскать её губы. Исступленно впиваясь в податливый рот, Гарв потерял всякий контроль, будто внутри него лопнула какая-то туго натянутая струна, и, влекомый необузданной жаждой ощущать её каждой своей клеткой, в полнейшей тишине он услышал, как трескаются тончайшие нити кружева, рвущиеся под яростным напором его рук.

Рассвет встретил его щебетанием птиц. Потянувшись в полудрёме, Гарв перекатился на спину и открыл глаза. Что-то будто спутало его ноги, и, наклонившись, он снял со щиколотки намотавшуюся на нее белую тряпку. Она расстелилась перед ним тончайшей кружевной пелериной. Дивные узоры вернули воспоминания о прошедшей ночи и, рывком повернув голову, он увидел ничем не прикрытую спину девушки, раскинувшейся рядом. Не шевелясь, чтобы она не проснулась, Гарв беззвучно разглядывал её, проживая события той ночи в голове снова и снова и чувствуя, как невольно ускоряется ритм его сердца. Лаская взглядом невинную шею, чуть выступающие хрупкие лопатки и стройную талию, он опустил глаза туда, где наброшенная рубашка таила под собой все самое сокровенное. Вдалеке тренькнула особо звонкая пичужка, и девушка проснулась. Приподнявшись на локтях, она обернулась и увидела его. Ощущая, как нечто доселе неизведанное приятным теплом разливается по его жилам, Гарв вдруг почувствовал, что тело не повинуется ему больше, и он улыбается ей.

Глава 13. Дары

Гарв вернулся с охоты, когда в небе уже показались первые звезды. Он бесшумно толкнул калитку и ступил в палисадник. Полуночный Месяц лил свой ласковый свет на просторное подворье. В доме горело одно окно, и на занавесках колыхались тени от женской фигуры. Радуясь наконец оказаться дома, он поспешил к крыльцу и, скинув заплечный мешок прямо у порога, вошёл в избу. Приятное тепло охватило его, как только он переступил порог. Пахло похлебкой и свежим хлебом. Она стояла у стола. Все было совсем как в том видении: повернувшись вполоборота к огню, она, улыбаясь, смотрела на него, и свет зажигал янтарные искры в ее глазах. Шагнув к ней навстречу, он обнял ее и, крепко сжав руки вокруг ее тела, притянул к себе как можно ближе, чтобы почувствовать, как её сердце громко стучит, гулко отзываясь ответным эхом в его собственной груди. Взволнованная долгожданной встречей, она прильнула к нему.

Очнулся он, лишь когда, разжав его объятия, она выскользнула из рук, не желавших отпускать ее на волю.

– Мы ждали тебя к утру. Малыш только и говорил о том, что ты обещал привезти ему настоящее яйцо стрекозы.

– И едва разыскал. Пришлось прошагать до самого Бесконечного Луга.

– Только не отдавай ему, пока не поест, а то побежит по всем друзьям хвастать.

– А где он?

– С самого утра сидит в сарае, вчера твой отец научил его плести сети.

– Я позову его.

Гарв вышел наружу. Заветное яйцо лежало у него в кармане. Мысленно предвкушая детский восторг от обещанного подарка, он завернул за угол, лениво размышляя о том, что для него тем самым долгожданным подарком стал сын.

После спасения от Чернокнижника, они добрались до деревни благополучно. Остаток пути через Дубраву прошел без приключений, если не считать того, что Прибрежная чуть не убилась, угодив в медвежью ловушку, и он потратил добрых полдня на то, чтобы вытащить ее оттуда. А когда вечером Гарв пошел собирать дрова для костра, то, углубившись в кустарник, спугнул барсука, и тот со страху тяпнул его за палец, который распух и не проходил целую неделю.

Несмотря на то, что приступы стали реже, тошнота у Прибрежной не прекращалась, и к тому времени, когда она смогла без последствий умять свой завтрак, уже был виден маленький животик. Девять месяцев спустя на свет появился его сын. Отец Гарва, впервые выступавший в роли деда, был настолько счастлив, что расцеловал невестку в обе щеки, клятвенно пообещав отрубить поганый язык любому, кто скажет ей хоть бранное слово, и отрезать поганые уши всем тем, кто будет разносить по селу мерзкие сплетни о том, что она чужого роду-племени. Сказав так, новоиспеченный дед гордо удалился в кабак, откуда не вылезал добрых две недели, споив всех мужиков в округе, от чего встал весь сенокос, и скормив дворовой собаке полмешка отборной оленьей вырезки.

В прошлый праздник Пяти Месяцев малышу исполнилось семь. Шустрый и смышленый не по годам, он схватывал все на лету. Ему нравилось ходить с отцом в лес или возиться с дедом у реки. От матери ему достались серые в крапинку широко распахнутые глаза и страсть к целительству. Он собирал пучки леченых трав, сушил ягоды, толок неведомые коренья, и, когда Гарв, рассказывая ему о своих похождениях, обмолвился о чудодейственных свойствах яйца золотой стрекозы, тут же стал ходить за ним хвостом и просить принести ему такое яйцо. Путь был неблизкий, но, глядя в эти детские глаза, ярко горевшие жаждой жизни, Гарв никогда не мог отказать.

Дойдя до сарая, он пнул ногой полуоткрытую дверь. На первый взгляд здесь никого не было. Гарв шагнул внутрь и, повернувшись к брошенной в угол охапке сена, вздрогнул. Прямо посреди засыпанного соломой пола, жмурясь в сверкающей полосе Полуночного Месяца, восседал жирный черный кот. Гладкая шерсть лоснилась на упитанных боках, а морда с длинными пестрыми усами выражала крайнюю степень довольства. Увидев Гарва, кот громогласно мяукнул и сделал шаг в его сторону. Отскочив назад и прижавшись спиной к стене, Гарв левой рукой нащупал в сене вилы и, выставив вперед острые зубья, не сводил глаз со зловещей зверюги. Кот сел, будто в недоумении, и раскрыл пасть. Гарв приготовился метнуть в него вилы, но вместо зловещего шипения, в воздухе раздался тонкий голосок:

– Пап, ты чего, это же я!

Не слыша, как звякнули об пол вилы, выпавшие из обессилевшей руки, Гарв неверящими глазами смотрел в до боли знакомые дымчатые глаза сына, вспыхивавшие в серебристом свете месяца янтарными искрами, но теперь почему то обрамленные густым черным мехом, а в его ушах громом отдавалось: «Лишь та принесет тебе дитя, в чьих венах течет кровь Первой Прибрежной», – и звенел раскатистый хохот ведьмы.