Никто не хочет умирать

«Черт бы тебя подрал, Петрович» – пробормотал он, схватил булочку с маком и пошел к машине. Позвонил напарнику. Недоступен. «Ладно-ладно, ты тут недалеко живешь, за полчаса успею».

Нива ловко свернула с главной дороги, покрутилась у домов и отыскала нужный. Уже из окна машины Саша увидел Петровича. Оплывший напарник вальяжно устроился на лавке возле своего подъезда и, сложив ногу на ногу, курил.

– Иван Петрович! – сердито хлопнул дверью Саша, – Собирайтесь, едем ставить батареи.

– Не поеду я никуда. – махнул он и отвернулся, – я отдыхаю.

– Э, нет, так работа не делается, вас что, родители не учили? – отыгрался Саша.

– Учили, Саня, да только я двоешиком был.

Он бросил окурок на асфальт, растоптал домашними тапочками и поднялся.

– Мы же напарники, третий месяц вместе, я не поеду туда один. Нет, знаете, я вообще туда не поеду.

– Не едь, – раскинул руки и пожал плечами мужчина.

От него пахло перегаром, табаком и какой-то стариковской затхлостью. Обвисшие щёки и блестящие глаза шептали, что его рассудок крепко спит и проснётся не раньше завтрашнего дня.

– Ну вы и…, – Саша искал слово, чтобы не оскорбить, но всё-таки поддеть напарника.

– Кидала! – с торжеством пьяного человека взвел указательный палец Иван Петрович.

– Ясно, – цокнул Саша и открыл машину.

– Никто, Саня, не хочет умирать! А что за жизнь без развлечений?! – изрек напарник, пикнул ключем и с третьей попытки зашел в подъезд.

В половину второго Саша позвонил начальнице. Конечно, они никого не нашли. «Едь один, отключение стояка согласовано на сегодня» – сказала она и не оставила выбора.

Да, батареи он уже менял.

Да, там ничего сложного.

Да, болгарку, дрель взял. И прокладки, и краны… И вообще всё, что пригодится, у него есть.

И ещё раз «да» – эту работу можно делать одному.

Машина подкралась к воротам. Саша выскочил, нажал «2212К», заехал в арку. Вольный ветер застрял в клети двора-колодца и кружил одинокие желтые листья от одной стены к другой. Сумка с инструментами зацепилась за что-то в багажнике, не хотела вылазить. Саша резким рывком выдернул её и пошел к подъезду. Набрал «39». От нажатия цифры на домофоне недружелюбно светились красным. «Пилиииииу, пилииииу» – протяжно завыло устройство. Открыли.

Распахнув рот, смотрит на Сашу камин. Одна ступенька. Вторая. Третья. Четвертая. Пятая. Бросить это всё, а? Четвертая. Третья. Вторая. Нехорошо. Нужно сегодня работу сделать и завтра говорить об увольнении. Жене цветов вчера не купил. Ладно. Тоже завтра. Третья ступенька. Четвертая. Пятая. Шестая… Пролёт. Или всё-таки…? Нет. «Иди работай!» – крикнул сам себе Саша и добрался до нужной двери.

«Тук. Тук-тук. Тук-тук-тук».

Внутри по деревянному дощатому полу зашаркали тапки. «Виииу» – взвизгнули петли и дверь открылась. Та же полная женщина. Смотрит на него словно на собственного ребёнка, с нежностью, ласково.

– Ой, вы что-то рано, Валя ещё не готов, – расплылась она в улыбке, – но вы проходите, подождете его и в четырнадцать ноль-ноль начнёте.

«Десять минут до двух, очень даже вовремя» – хмыкнул Саша, но кивнул. Надел бахилы и пошел за женщиной. В мастерской художника царил всё тот же бардак. Из трёх уродливых картин осталась одна – с замёрзшей насмерть девушкой. Саша на мгновение застыл. Казалось, его одежда становится деревянной, волосы превращаются в ледышки, а в носу начинает щипать. Он вгляделся в её глаза и презрительно скривился.

– Где хозяин? Это надо убрать, мы так в два не начнём, – заметил он, что у окна всё ещё стоит тумбочка.

Один из холстов переместили, но недалеко, на мольберт прямо у высокого шкафа. Саша вздохнул и бросил сумку с инструментами на более-менее свободный участок пола. Женщина стояла в дверях и полностью закрывала широким туловищем проход.

– Хозяин где? Зовите его, пусть разбирает.

Дама улыбнулась, покрутила черный крашеный локон, прикусила губу и узнала:

– А у вас дети есть?

– Да, – автоматически ответил Саша, прикидывая, куда переставить тумбочку.

– Жалко, – сказала она и вышла.

С громким вакуумным хлопком закрылась дверь. Саша мысленно ворчал, будто в него вселился дух Ивана Петровича. Он ругал и начальство, и напарника, и хозяина квартиры, и эти дурацкие чугунные батареи, и тумбочку с холстами – всё, что мешало быстро выполнить работу и уехать из этого неприятного места.

– Ладно, подключу болгарку, – он огляделся в поисках розетки.

При беглом осмотре ни единой не нашлось. Саша бросил инструмент обратно в сумку и пошел звать хозяина, который всё не приходил. Взгляд зацепился о картину с девушкой. На её посиневшем лице алая, насыщенная красная капля. Кровь. Изображение дергало за ниточки его туловище, вызывало неприятные мурашки по всему телу.

«Психопат, ну кто такое рисует» – подумал Саша и толкнул дверь. Не открывается.

«Что за ерунда? – нахмурился он, – Ах, ну да. Она же внутрь комнаты, а не наружу».

Ладонь механически потянулась к месту, где обычно находится ручка, но только схватила воздух. Стоп. И где же? Как открыть? Брови нависли над глазами ещё сильнее. Он осмотрел поверхность. Нигде, ничего. Ладно.

«Тук-тук-тук» – тишина.

«Тук-тук-тук-тук-тук» – ни единого шороха.

«Хлоп! Хлоп! Хлоп!» – кажется, кто-то идёт.

– Эй, хозяева! Дверь откройте!

Хм. Молчат. И даже замочной скважины нет, чтобы посмотреть через неё. Саша оглядел преграду с пристальной внимательностью. Крепкая. Деревянная. Ровная донельзя.

«ХЛОП! ХЛОП! ХЛОП!»

– Хозяева! Слышит меня кто-то?

Ладонь пекло от хлопков по двери. Саша опустил руки, закрыл глаза, сделал глубокий вдох, расслабился. Запахло пирожками с капустой. Сладко, приятно, будто кто-то жарит их совсем рядом. Ну да, наверное, они все на кухне и не слышат. Ладно, надо подождать. Саша почесал макушку и прошел к окну так, чтобы не пересекаться взглядом с картиной. Уродливые грязные стёкла зависли на уровне головы. Тусклый дневной свет падал прямо на белоснежный холст, что стоял на мольберте.