Джованни Боккаччо. Его жизнь и литературная деятельность

Петрарка хотел, чтоб науки и философия имели своей задачей не пустые, отвлеченные понятия, а служили бы подъему нравственности и духа человека. Понятие о философии переходило у него в мораль. Настоящий философ представлялся ему в то же время истинным христианином. Нападая на тогдашних богословов и взывая к древним философам, Петрарка является в то же время апологетом христианства, которое он стремится очистить от всего, что к нему в разные времена приметалось из языческих суеверий, от диалектики и софистики невежественных схоластиков. Он ищет для себя лично непосредственного откровения только в учении Христа и ревностно защищает христианство, такое, каким он его понимает, от нападок, устремленных на него со стороны существовавшей в то время секты аверроистов: так называли последователей одного арабского философа, по духу своего учения и по образу их жизни называвшихся также атеистами и эпикурейцами. Против них Петрарке пришлось долго защищать христианское учение, и он говорил при этом, что их кощунство всегда подогревало в нем ослабевавшую в борьбе энергию. Хотя у своих любимых древних философов он встречается с другими, чем у христиан, понятиями о божестве, с понятиями языческими, но там он не находит кощунства, потому что христианское учение было им неизвестно, аверроисты же являются для него злейшими врагами. Нужно заметить, что в этой борьбе с аверроистами за христианство замешался в значительной степени и личный элемент: аверроисты насмехались над Петраркой, не признавая его учености, причем славолюбивый Петрарка не раз высказывал, что они затеяли весь спор с ним из зависти к его славе, и, понятно, тем ожесточеннее нападал он на своих противников.

Доходившая почти до болезненности любовь к славе, и в особенности к славе в потомстве, была у Петрарки отголоском его занятий классической древностью. Древнее, благородное славолюбие, ради которого люди самоотверженно шли на геройские подвиги, было не согласно с духом христианского смирения и мало-помалу было позабыто, исчезло из обращения. Оно воскресло вновь в Петрарке, страстно искавшем славы в потомстве, подобно его излюбленным героям древности. Вместе с этим Петрарка является и праотцом индивидуализма. Средневековый быт, отчасти под влиянием великого переселения народов, создал повсеместно общинное устройство: союзы, корпорации, цехи, рыцарские и монашеские ордена подавляли всякое проявление индивидуальности; люди жили и работали только в интересах и интересами общины, к которой принадлежали; жизнь масс была с внешней стороны до крайности однообразна, и если отдельные из них и выделялись, то лишь как первые между равными, как выразители мнений, желаний и целей своих единомышленников, от которых они так или иначе зависели, выступали представителями своего сословия, своей касты, а не как личности. Петрарка же, на том поприще изучения классической древности, которое он избрал себе целью жизни, никому ничем не обязанный, кроме самого себя и своих любимцев – древних мудрецов и поэтов, ни с кем в этих занятиях не связанный, ни от кого в них не зависевший, – Петрарка работал только по собственному побуждению и ради собственной славы. Везде на первом плане у него была его собственная личность. В Данте, одиноко бродящем вдали от шумной толпы, уходящем мечтой в загробный мир от мира живущих, над которыми он чувствует свое превосходство, мы видим уже начало новейшего индивидуализма, долженствовавшего сменить средневековую общинную безличность. У Петрарки этот индивидуализм проявляется ярче, разнообразнее и активнее. Не только сам он стремится выдвинуться из толпы, отличиться в ней, достигнуть почета у современников и неувядаемой славы в потомстве, но и самую эту толпу он рассматривает совсем не с прежней точки зрения безличной в своих составных частях корпорации, а видит ее состоящей из отдельных членов, из которых каждый обладает своими собственными качествами и свойствами и идет в этой жизни своим путем. Даже в истории жизнь и участь целых народов занимает Петрарку гораздо меньше, чем жизнь и подвиги отдельных лиц, героев. Всей своею жизнью Петрарка является пророком индивидуализма, и едва ли мы ошибемся, если будем искать уже в нем начало той свободы личности, которая гораздо позднее была сформулирована в словах: «Свобода каждого человека кончается там, где начинается свобода другого». Но вместе с познанием прав индивидуализма и стремлением к нему Петрарка увидел, что вся жизнь людей есть непрерывная борьба не только с природой и другими тварями, но и друг с другом, и даже в каждом отдельном индивидууме замечается вечная борьба с самим собой, и это сознание вызвало в Петрарке то мрачное, болезненное душевное состояние, которое как у него, так и в позднейшие времена носило название мировой скорби.

В Боккаччо Петрарка нашел преданного друга, последователя и энергичного помощника. Большая часть идей Петрарки была усвоена Боккаччо, и он пропагандировал их как достойный ученик своего учителя. Но нельзя не заметить, что лишь немногие из них развил он более подробно и самостоятельно. При этом, однако, у него бывали и такие моменты, когда он признавал даже астрологию за несомненно верную науку, полагая, что лишь несовершенство человеческого ума не дает нам возможности понять законы влияния сочетания звезд на судьбу человека. В отношениях к древним между ним и Петраркой была тоже разница. Петрарка, при всем благоговении перед древними мудрецами, нередко относился критически к их взглядам; для Боккаччо же они почти всегда и все были незыблемыми авторитетами.

Во время своих путешествий Боккаччо посещал ученых, разные памятники, монастыри и библиотеки и собрал на свои средства массу редких и драгоценных рукописей. Кроме этого, он сделал много списков собственноручно с удивительной каллиграфической тщательностью и украшенных теми пестрыми и рельефными рисунками из сусального золота, за которые библиофилы наших дней не щадят никаких денег. Не надо забывать, что это было в те времена, когда книгопечатания еще не существовало и хорошие переписчики встречались так же редко, как и хорошие рукописи. В изучении греческого языка Боккаччо далеко превзошел Петрарку и мог гордиться тем, что он первый из итальянцев прочел Гомера в подлиннике.

Но его заслуги для родного итальянского языка были еще важнее. То же, что сделали Данте и Петрарка для итальянской поэзии, сделал Боккаччо для итальянской прозы своими художественными рассказами.

Наибольший успех выпал на долю его ста новелл, собранных под общим названием «Decamerone». Название это взято с греческого и означает «десятидневник» (от ***(греч.) – десять и ***(греч.) – день).

В «Декамероне» сначала описывается свирепствовавшая в Италии в 1348 году чума. Флоренция подверглась опустошению больше, чем какой-либо другой город. Улицы и площади были пустынны, дома заколочены, храмы почти покинуты. В это-то время на паперти церкви Санта-Мария-Новелла встретились семь молодых дам, принадлежавших к высшему классу общества, красивых, умных. Во время разговора о печальном положении, в котором находились город и жители, одна из них предложила, чтоб рассеять их общее мрачное настроение и избежать заразы, удалиться на несколько дней на дачу в прекрасные окрестности Флоренции, где они найдут и лучший воздух, и будут только в своем, избранном обществе. Но так как они не могли отправиться одни, без мужчин, то к ним присоединились три молодых человека, состоявших с одними из них в родственных, с другими в любовных отношениях. На другое же утро эта веселая компания отправляется в отстоящую в двух милях от Флоренции богатую виллу, окруженную роскошными садами. Там они ведут веселый образ жизни, гуляют, играют, поют и танцуют, а чтоб чем-нибудь пополнить свободное время, придумывают особое развлечение: каждый должен рассказать какую-нибудь занимательную новеллу. Для соблюдения порядка выбирают ежедневно короля и королеву, распоряжающихся всеми занятиями и развлечениями и назначающих общий характер рассказов на каждый день^[1]. Общество состояло из десяти человек, – следовательно, ежедневно рассказывалось десять рассказов, а так как рассказы продолжались в течение десяти дней, то и составилось ровно сто новелл.

В действительности «Декамерон» был написан Боккаччо в течение нескольких лет.

Слава, которую это произведение доставило своему автору, была громадна. Все, сколько было тогда в Италии ученых и знатоков, единогласно объявили, что гений итальянской прозы собрал в этой книге все сокровища языка, доведенного до величайшей чистоты и красоты. Восхищались и восхищаются не только содержанием и изложением самих новелл, но и той чудной рамкой, в которую они оправлены и которая, связывая их в одно целое, состоит из поэтических, художественных описаний природы и живых, занимательных диалогов между рассказчиками.

Но вместе со славой книга принесла и немало неприятностей своему автору, потому что на нее восстало тогдашнее духовенство, пороки которого осмеиваются в «Декамероне» самым беспощадным образом. Книга была объявлена безнравственной и считается таковой отчасти и поныне. Правда, в ней есть несколько рассказов и несколько выражений довольно фривольного характера; но надо заметить, что в этом отношении современная патолого-психиатрическая беллетристика ушла уже так далеко, что рассказы Боккаччо кажутся перед ней детски наивными. Притом нельзя же считать рассказы Боккаччо написанными только для праздного развлечения, как думали многие противники «Декамерона». Таких рассказов очень мало, а скабрезному элементу отведено в «Декамероне» не больше места, чем встречалось его в жизни при тогдашних нравах и сколько нужно было для нравоучительных целей автора. Из ста новелл двадцать пять или тридцать носят этот отпечаток в большей или меньшей степени, остальные касаются совсем других предметов. Зато по всей книге проходит яркой нитью свободное критическое отношение к человеческим слабостям и предрассудкам, насмешка бичует пороки и всякое насилие, а благородные стороны человеческой души выставляются побеждающими всевозможные препятствия. Боккаччо осмеивает лицемерие духовенства, склонного, как и все люди, к слабостям и порокам; рисует и смешные, и вредные стороны корыстолюбия, скупости, ревности; клеймит жестокость, суеверия, сословные предрассудки, нерадивость судей; с другой стороны – преданная дружба и преданная любовь, щедрость, веротерпимость, ум, остроумие, веселость находят в нем горячего поклонника. Сила любви является у него всемогущим орудием, совершающим чудеса: в рассказе о Кимоне и Ифигении звероподобный идиот, влюбившись в молодую девушку, делается человеком и, желая понравиться своей возлюбленной, совершенствуется настолько, что превосходит всех окружающих своими умственными и нравственными качествами. Для Боккаччо человек и его душевные свойства везде и всегда гораздо важнее положения этого человека. «Я скорее предпочитаю человека, нуждающегося в богатстве, – говорит у него богатая невеста о бедном женихе, – нежели богатство, нуждающееся в человеке». В знаменитом рассказе «Гризельда» дочь бедного крестьянина, сделавшись маркизой, является достойной этого нового положения и образцом нравственного совершенства, хотя надо заметить, что здесь взгляд Боккаччо на добродетельную покорность несколько односторонен.