Читать книгу: «Портрет с девятью неизвестными», страница 5

– Вы, наверное, думаете, что я из тех, кто привык к комфорту, кто всегда получал всё, чего хотел? – тихо произнесла она.

Профессор чуть приподнял бровь, но промолчал, предоставляя ей продолжить.

– Но это не так, – добавила она. – Всё, что у меня есть, я вырвала у жизни. Каждый шаг – через боль, страх и отчаяние.

Ренар не перебивал, лишь чуть наклонился вперёд, давая понять, что слушает внимательно. Катрин провела рукой по гладкой поверхности подлокотника, пытаясь найти слова.

– Я выросла в крохотной деревне. Никто не верил, что у меня есть будущее, даже я сама. Моё детство – это холодные зимы и постоянная борьба за выживание. Отец пил, а мать… – Она замялась, глядя в пламя камина. – Мать просто исчезла однажды. Ушла и не вернулась.

Профессор молчал, но его глаза выражали сочувствие, и Катрин это почувствовала.

– Когда мне было семнадцать, я сбежала. Уехала в Париж, думая, что там всё будет иначе. Но жизнь оказалась ещё жестче. Работала официанткой, жила в комнате с прогнившим полом. Каждый день – борьба, чтобы заработать хоть немного. А потом… – Она на секунду замолчала, её голос стал тише. – Потом мне повезло. Я встретила человека, который дал мне шанс. Маленькая статья в местной газете, ещё одна… Так началось моё настоящее.

Ренар осторожно спросил:

– И вы сразу выбрали журналистику? Или это был вынужденный выбор?

Катрин улыбнулась горько.

– Я хотела найти правду. Всегда. Даже когда никто не верил в меня, я знала, что правда – это сила. Она может изменить жизнь, может разрушить ложь, в которой мы живём.

Её глаза встретились с глазами профессора, и он увидел в них что-то большее – не только боль прошлого, но и внутреннюю силу.

– Но, чтобы добиться успеха, мне пришлось пройти через многое, – продолжила она. – Меня называли слишком настырной, слишком упорной. Я слышала о себе всё: что я готова продать душу за статью, что у меня нет совести. А я просто делала своё дело. Свою работу.

– И в этом вы нашли себя? – спросил Ренар мягко.

Катрин отвела взгляд.

– Нашла ли? Иногда мне кажется, что да. Но бывают моменты, как сейчас, когда всё кажется зыбким. Как будто весь мой опыт, весь мой путь – это лишь подготовка к чему-то большему, более опасному.

Она замолчала, а профессор остался на месте, давая ей пространство. Пламя камина отбрасывало пляшущие тени на стены, словно подчёркивая её рассказ.

– А вы? – неожиданно спросила она. – Вы говорите, что знаете о таких вещах, как эта картина. Но вы ведь тоже не просто так оказались здесь, верно?

Профессор чуть улыбнулся. Казалось, он выбирает, что сказать, а что оставить в секрете.

Ренар, некоторое время задумчиво глядя на пламя камина, скрестил руки на груди и откинулся на спинку кресла. Его лицо приобрело тень меланхолии, словно он мысленно возвращался в прошлое.

– Вы правы, мадемуазель Лаваль, – произнёс он наконец, его голос был низким, но проникновенным. – Я тоже здесь не случайно. Хотя, возможно, моя история не столь драматична, как ваша.

Катрин слегка улыбнулась, позволяя себе немного расслабиться.

– Я родился в Лионе, в семье учёных. Мои родители были одержимы знанием: отец – археолог, мать – историк искусств. Они привили мне эту жажду открытий. В детстве я часами просиживал в их кабинете, листая древние фолианты и глядя на старинные карты. Казалось, каждая из них хранила свои тайны.

Он на секунду замолчал, а потом продолжил, слегка понизив голос:

– Но настоящий интерес ко всему мистическому появился позже, когда я оказался в Румынии. Был молодой аспирант, отправленный изучать местные народные предания. Там, в одной из деревень, я впервые услышал о картинах, запирающих души. Старая женщина, у которой я остановился, рассказала мне, что её прадед видел, как такие картины использовались в ритуалах. Это были не просто холсты, а… инструменты. Средства, связывающие мир живых и мёртвых.

Катрин внимательно слушала, сосредоточившись на словах Ренара.

– Вы говорите, что эта картина может быть связана с чем-то подобным? – спросила она.

Ренар кивнул, его взгляд на мгновение остановился на её лице.

– Я не уверен, но признаки есть. Эта работа… Она не просто произведение искусства. Она создавалась с целью. Вопрос в том, с какой именно.

Катрин нахмурилась.

– И вы думаете, эта цель – жертвы? То, что произошло с Луизой и Леоном… Это может быть частью какого-то ритуала?

Ренар скрестил пальцы, его голос стал чуть громче.

– Возможно. Такие ритуалы часто предполагают жертвы. Это усиливает магическое воздействие. Если картина действительно связана с таким ритуалом, то каждое новое лицо на ней приближает к завершению обряда.

– Завершению? – переспросила Катрин. – Но зачем? Что это даст?

Профессор на мгновение замолчал, словно взвешивая свои слова.

– Трудно сказать. Но в древних текстах часто упоминается, что такие обряды могут даровать бессмертие, силу, власть. Или, что более вероятно, освободить что-то или кого-то, запертого внутри.

Эти слова заставили Катрин напрячься. Она посмотрела на камин, как будто пытаясь переварить услышанное.

– Значит, если мы ничего не сделаем, смерти продолжатся, – произнесла она, её голос прозвучал как утверждение, а не вопрос.

Ренар кивнул.

– Похоже на то. Но мы можем попытаться понять, как это остановить. Всё начинается с изучения самой картины.

– Тогда завтра утром мы этим займёмся, – твёрдо заявила Катрин. – Надо узнать всё, что можно, пока не стало слишком поздно.

Ренар одобрительно кивнул, его глаза блеснули решимостью.

– Это разумное решение. Но будьте готовы: истина может оказаться куда более страшной, чем нам хотелось бы.

Глава 5

Буря за окнами продолжала бушевать, словно напоминание о том, что мир за пределами отеля перестал существовать. В «Ля Вертиж» время словно замерло. Тишина, прерываемая лишь завыванием ветра, становилась всё тяжелее, давя на каждого из гостей. Атмосфера угнетала, вынуждая их искать утешения в разговоре, хотя многие предпочли бы молчать.

В комнате Делькуров свет был приглушённым, и слабые отблески лампы едва касались стен. Софи сидела на краю кровати, её взгляд был устремлён в пол. Тишина между ней и Антуаном становилась почти невыносимой. Антуан стоял у окна, глядя на снежную бурю. Его плечи были напряжены, будто каждое слово, которое он собирался сказать, было камнем на его сердце.

– Ты действительно думаешь, что я ничего не знаю? – наконец произнесла Софи, её голос был холодным и резким.

Антуан вздрогнул, но не обернулся.

– О чём ты? – спросил он, стараясь сохранить спокойствие, но в голосе прозвучала неуверенность.

– О тебе, – резко ответила Софи и её глаза вспыхнули гневом. – О твоих… развлечениях.

Он медленно повернулся к ней:

– Софи, ты говоришь так, будто я всю жизнь лгал тебе, – начал он, подходя ближе. – Это не так.

– Не так? – Софи горько рассмеялась. – Ты думаешь, я ничего не замечала? Каждый раз, когда ты поздно возвращался с работы, каждый взгляд, который ты бросал на женщин. Я видела всё, Антуан.

– Я не могу изменить то, что было, – признался он, опустив голову. – Но я никогда не переставал любить тебя. Ни на мгновение.

Софи поднялась, и хотя руки у нее дрожали, она старалась держаться. Её голос стал тише, но от этого не менее резким:

– Ты думаешь, это оправдание? «Любил тебя»? Любил и в то же время предавал? Как можно совмещать одно с другим?

Антуан сделал шаг вперёд. Его руки непроизвольно сжались в кулаки.

– Ты не понимаешь. Я пытался… пытался быть лучше. Но жизнь, работа, давление – всё это тянуло меня вниз. Иногда я чувствовал, что теряю себя.

– И находил себя в других? – Софи фыркнула, отводя взгляд. – Я была для тебя просто… привычкой?

– Нет! – Антуан воскликнул так резко, что она вздрогнула. – Ты была единственной. Ты есть единственная, кого я когда-либо любил.

Её лицо осталось холодным, но в глаза наполнились болью.

– Почему же тогда я чувствую себя настолько ненужной? Почему каждый твой поступок говорил мне обратное?

Антуан замер, опустив руки. Он понимал, что словами сейчас ничего не исправить. Но молчание тоже не могло быть ответом.

– Я не знаю, как тебе доказать, что всё это – в прошлом, – наконец произнёс он, его голос звучал глухо. – Да, я ошибался, делал то, чего не должен был. Но я всегда возвращался к тебе, потому что знал: ты – моя семья, моё всё.

Софи не сразу ответила. Она смотрела на него долго, пытаясь разглядеть в его лице ту искренность, которой так давно не видела.

– Ты говоришь красиво, Антуан, – произнесла она, медленно качая головой. – Но слова ничего не значат, если за ними нет поступков.

Он снова подошёл к окну, глядя на бесконечный снег. Буря напоминала ему о хаосе, который он сам создал в их жизни.

– Я знаю, что тебе трудно поверить мне, – сказал он, не оборачиваясь. – Но я всё исправлю. Если нам удастся выбраться отсюда, я докажу тебе, что я всё ещё достоин тебя.

Софи не ответила. Она села обратно на кровать, уставившись в пол. Комната наполнилась тишиной, которая была громче любого крика.

В библиотеке царил приглушённый свет. Старые лампы, спрятанные под зелёными абажурами, мягко освещали тёмные деревянные полки, заставленные книгами, переплетёнными в кожу. Тёплый аромат старых страниц смешивался с лёгким запахом воска от свечей, стоявших на массивном столе в центре.

Александр Ренар сидел за этим столом, листая тонкими пальцами пожелтевшие страницы старинного фолианта. Он выглядел так, точно его ничто не могло отвлечь от этого занятия. Однако, когда шаги Катрин раздались на пороге, он поднял глаза. В его взгляде отразилось неожиданное, но приятное удивление.

– Вы не могли бы оставить мне что-то из этого? – с лёгкой улыбкой произнесла Катрин спокойно, но не без намека на иронию в голосе.

Ренар закрыл книгу и откинулся на спинку стула. Его фигура стала ещё более непринуждённой, но в глазах загорелся интерес.

– Боюсь, я слишком увлечён этим процессом, чтобы делиться, – ответил он, слегка склонив голову. – Но, возможно, вы сможете убедить меня.

Катрин подошла ближе, изучая профессора с той же сосредоточенностью, с которой он, похоже, изучал свои книги. Она опустилась на стул напротив, положив руки на стол. Её движения были неспешными, как у человек, привыкшего быть в центре внимания, не требуя лишних слов.

– Убедить вас? – с мягким вызовом переспросила она. – Это, вероятно, потребует больших усилий.

Ренар улыбнулся, но в этой улыбке читалось не только добродушие, но и некоторая скрытность.

– Умение убеждать – это то, в чём вы, как я понимаю, профессионал, – заметил он, его взгляд стал чуть внимательнее. – Журналистика – ведь это не только поиск правды, но и умение донести её до других.

– Вы правы, – коротко ответила Катрин. – Но иногда правда – это то, что люди меньше всего хотят слышать.

– Особенно в таких местах, как это, – добавил Ренар, его голос стал тише. – Истина здесь кажется одновременно ближе и дальше. Она может быть пугающей.

– Вы думаете, что правда о том, что происходит в этом отеле, может нас испугать больше самого происходящего? – Катрин внимательно посмотрела на него.

Ренар отвёл взгляд, собираясь с мыслями. Затем он снова посмотрел на неё, и его карие глаза блеснули в мягком свете лампы.

– Думаю, правда всегда пугает, когда она вырывает нас из привычной реальности, – ответил он. – Этот отель… картина… всё здесь кажется частью чего-то большего, чем мы можем понять.

– Вы хотите сказать, что вы боитесь? – Катрин слегка приподняла бровь.

Ренар улыбнулся, но эта улыбка была горькой.

– Боюсь? Возможно. Но страх – это естественная реакция. Как человек науки, я привык искать ответы. А здесь… – он развёл руками, – у меня больше вопросов, чем ответов.

Катрин наклонилась ближе, её голос стал ещё мягче:

– И всё же вы остались. Почему?

Профессор на мгновение замолчал, погрузившись в раздумья.

– Возможно, потому что я чувствую, что должен. Как будто судьба привела меня сюда, – признался он почти интимно.

Катрин задержала взгляд на его лице. Интерес поблескивал в её глазах.

– Судьба? – повторила она. – Неожиданное слово для учёного.

– Бывают моменты, когда даже самый рациональный человек начинает верить в нечто большее, – ответил Ренар.

Их взгляды встретились, и в этот момент между ними повисло напряжение, которое нельзя было выразить словами. Это было чувство, которое они оба понимали, но ни один из них не хотел озвучивать.

– А вы? – спросил он, нарушив тишину. – Почему вы здесь?

Катрин грустно улыбнулась.

– Я здесь, потому что всегда ищу правду. А этот отель её скрывает.

Ренар слегка наклонил голову, смягчив до того сдержанный взгляд:

– Мне кажется, мы ищем одно и то же, – тихо произнёс он.

Катрин ничего не ответила, но её взор, задержавшийся на профессоре, говорил больше, чем могли бы выразить словами. Она, казалось, думала, что сказать, как человек, который знает, что каждое произнесённое может изменить ход разговора.

– Одно и то же? – задумчиво повторила она. – Но мы ведь совершенно разные. Вы – человек науки, а я…

Ренар поднял руку, мягко прерывая её.

– Человек, который ищет. Разве это не общее между нами?

Катрин улыбнулась уголками губ, но выражение глаз оставалось серьезным.

– Искать – одно. Но находить ответы – совсем другое. Вам когда-нибудь приходилось находить не то, что вы хотели?

– Постоянно, – коротко ответил Ренар. – И это не делает мои открытия менее значимыми. Наоборот, порой неожиданные истины оказываются самыми важными.

– Вы считаете, что здесь можно найти истину? – с сомнением спросила она негромко.

Ренар посмотрел в сторону, будто пытаясь заглянуть за пределы стен библиотеки.

– Возможно, – произнёс он, наконец. – Но она будет не той, что мы ожидаем.

Катрин на мгновение замолчала, мягко коснувшись пальцами обложки книги, что лежала на столе.

– А если истина окажется слишком страшной? Если её лучше не знать?

– Тогда, возможно, её стоит узнать тем более, – Ренар посмотрел прямо на неё. – Отказ от правды не делает её менее реальной.

Катрин выдержала его взгляд, её глаза блеснули в мягком свете лампы.

– Вы всегда так уверены в своём выборе? – спросила она.

Ренар горько улыбнулся.

– Нет. Уверенность приходит позже, если она вообще приходит.

Катрин расслабленно откинулась на спинку стула, сохранив при этом прежнюю сосредоточенность.

– Вы говорите как человек, который видел слишком много, – заметила она.

– Возможно, так и есть, – признал он. – Но иногда важно не то, что ты видишь, а то, как ты это понимаешь.

На несколько мгновений в библиотеке воцарилась тишина, нарушаемая лишь треском дров в камине. Катрин задумчиво смотрела на огонь, всё ещё касаясь книги, но она, казалось, забыла о её существовании.

– Знаете, – тихо начала она, не отрывая взгляда от огня, – я всегда думала, что знаю, чего хочу. Всегда считала, что могу контролировать всё, что происходит вокруг. Но сейчас…

Она замолчала, словно эти слова были слишком личными, чтобы их продолжить. Ренар, понимая её колебания, наклонился чуть ближе, но не стал её торопить.

– Продолжайте, – мягко сказал он.

Катрин, борясь сама с собой, послушалась:

– Сейчас я не уверена, что могу контролировать хоть что-то, – призналась она. – Этот отель, картина, все эти странности… Они словно издеваются надо мной, заставляя чувствовать себя… уязвимой.

Ренар внимательно слушал, не перебивая. Ему было интересно и одновременно с этим он понимал ее.

– Уязвимость – это не слабость, – наконец сказал он. – Это часть того, что делает нас людьми.

– А вас что делает человеком, профессор? – почти что прошептала она

Ренар грустно улыбнулся.

– Желание понять то, чего я никогда не смогу понять до конца, – ответил он.

Эти слова прозвучали так тихо, что на мгновение Катрин показалось, что он говорит не с ней, а с самим собой. Она снова посмотрела на огонь, но её мысли были далеко за пределами этой комнаты.

– Спасибо, что выслушали, – неожиданно сказала она.

– Вы думаете, что я сделал это из вежливости? – с лёгкой усмешкой спросил он.

Катрин сперва улыбнулась, но потом внутри неё мелькнула искренность.

– Нет. Думаю, вы сделали это потому, что сами искали момент, чтобы рассказать что-то своё.

Ренар не ответил. Они оба понимали, что этот разговор стал чем-то большим, чем простой обмен мыслями. Это была встреча двух людей, которые, возможно, были слишком похожи, чтобы этого не заметить.

Катрин наклонилась, её взгляд задержался на глазах Ренара. В этом движении не было ничего поспешного или неловкого – она словно хотела убедиться, что её жест будет понят. Её губы коснулись его губ мягко, почти невесомо, как первое прикосновение снежинки. На мгновение весь мир вокруг замер, исчез шум отеля, мерцание свечей, даже их дыхание стало неслышным.

Ренар не отстранился. Его глаза, которые до этого были полны сосредоточенности, теперь выражали нечто другое – тихое удивление и, возможно, признание. Он ответил на её поцелуй осторожно, сдержанно, словно боялся разрушить то хрупкое, что возникло между ними.

Когда Катрин постаралась отстраниться спокойно, но не смогла скрыть тревогу. Она склонила голову, будто прислушивалась к себе.

– Простите, – произнесла она тихо, скорее, как признание, но не извинение

Ренар задержал взгляд на её лице, его глаза мягко блестели в свете лампы.

– Простите за что? – спросил он, умудрившись улыбнуться не губами, а голосом.

Катрин отвела взгляд, её руки нервно сжались на столешнице.

– За то, что позволила себе… – она замялась, подбирая слова. – За то, что дала себе слабость.

Ренар понимающе улыбнулся:

– Это не слабость, – сказал он спокойно. – Это – момент истины.

Она посмотрела на него со смесью удивления и облегчения.

– Истина? – повторила она. – Вы слишком идеалистичны для учёного.

– А вы слишком циничны для журналистки, – парировал он, его глаза блеснули. – Разве это не делает нас равными?

Катрин тихо рассмеялась, но в её смехе не было злости.

– Возможно, вы правы, – признала она. – Но что будет дальше?

Ренар, посерьезнев, откинулся на спинку стула.

– Мы не знаем, что будет завтра, Катрин, – ответил он. – Но я знаю, что этот момент важен.

Она молчала, её пальцы скользили по обложке книги, будто пытаясь найти в этом движении опору.

– Зачем вы сюда приехали? – неожиданно спросила она.

Ренар задумался на мгновение, затем произнёс:

– Возможно, чтобы понять, почему я так долго избегал истины.

– А вы нашли её здесь? – продолжила она негромко.

– Я нашёл больше, чем ожидал, – ответил он, и их взгляды вновь встретились.

В библиотеке воцарилась тишина. Свет лампы освещал их лица, и в этом свете казалось, что мир сузился до этих двух фигур, сидящих за столом. Катрин неотрывно смотрела на него, её дыхание стало ровным, но взгляд был полон вопросов.

– Спасибо, что выслушали меня, – наконец сказала она.

– Спасибо, что доверились, – ответил он.

Её губы дрогнули, словно она собиралась что-то сказать, но передумала. Она плавно, почти грациозно поднялась со стула.

– Мне нужно подумать, – произнесла она, стоя в полумраке библиотеки.

Ренар кивнул, не отводя взгляда от её лица.

– Иногда тишина – лучший способ найти ответы, – сказал он.

Катрин задержалась у двери и её силуэт выделялся на фоне тёмного коридора. Она повернулась к Ренару ещё раз, её глаза встретились с его, но она ничего не сказала. Затем она исчезла в тени, оставив его одного в мягком свете лампы.

Ренар долго сидел неподвижно, медленно пролистывая книгу, но мысли его были далеко. Ему казалось, что эта встреча изменила нечто важное – в нём самом, в ней, а, возможно, и в этом месте, полном тайн и загадок.

В гостиной, освещённой мягким светом камина, Филипп Готье расположился в глубоком кресле, задумчиво перебирая струны своей гитары. Он перебрасывал пальцы по ним, но звуки получались отрывистыми, словно его мысли не позволяли сосредоточиться на музыке. Жанна Дюваль, расположившаяся напротив него, изучала его молча. Она пыталась разгадать нечто скрытое в его позе, движениях, паузах между звуками.

– У вас странная манера играть, – неожиданно произнесла Жанна, на удивление настойчиво и одновременно с этим мягко.

Филипп поднял взгляд, полный насмешки:

– Музыка не терпит шаблонов, – ответил он, откинувшись на спинку кресла. – Она живая, как и мы. Сегодня она говорит одно, завтра – другое.

– Сегодня она говорит о тревоге, – заметила Жанна, изобразив улыбку одними губами. – Или вы думаете иначе?

Филипп усмехнулся, но не стал спорить. Он отложил гитару и скрестил руки на груди, изучая её.

– Вы странная женщина, – наконец сказал он. – Словно всё видите и понимаете, но при этом не говорите ничего прямо.

– А вы странный мужчина, – парировала она. – Вижу, что вы боитесь, но никогда не признаетесь в этом.

Он слегка нахмурился, но в его глазах мелькнул интерес.

– А вы хотите сказать, что боитесь меньше меня?

– Я не боюсь. Я принимаю то, что происходит, – её голос прозвучал торжественно.

Филипп, опустив взгляд на камин, задумался.

– И что, по-вашему, происходит? – спросил он наконец, существенно снизив громкость голоса.

Жанна откинулась на спинку кресла, скользнув пальцами по амулету, висевшему на длинной цепочке.

– Мы здесь не случайно, – произнесла она, глядя прямо на него. – Это место… Этот отель… Всё это было задумано.

– Задумано кем? – Филипп прищурился, в его голосе звучал скепсис. – Вы хотите сказать, что нас сюда заманили?

– Именно так, – Жанна слегка кивнула. – Но не людьми.

– А кем же? – его голос стал ещё более насмешливым. – Привидениями?

Жанна улыбнулась, но её взгляд оставался твёрдым.

– Силами, которые мы не можем видеть, но которые управляют нами, – сказала она. – Это место – ловушка. Оно затягивает и подчиняет себе.

Филипп смотрел на неё долго, но вместо насмешки в его глазах появилось что-то похожее на серьезное беспокойство.

– Вы действительно в это верите? – спросил он глухо.

– А вы нет? – она наклонилась вперёд, пристально глядя на него. – Подумайте. Все мы здесь с разными судьбами, с разными целями. И всё же мы оказались в одном месте. Разве это не странно?

Филипп задержался с ответом и снова устремил свой взор к пламени камина.

– Это совпадение, – произнёс он наконец. – У жизни бывают странные сближения.

– Нет, – твёрдо возразила Жанна. – Никаких совпадений. Это место само выбрало нас.

Филипп снова посмотрел на неё. Его глаза сузились.

– Если так, то зачем? Зачем оно выбрало нас?

– Чтобы уничтожить, – тихо сказала она.

Эти слова прозвучали так спокойно, что их смысл проник в самое сердце Филиппа. Он откинулся назад, нервно проведя рукой по волосам.

– Вы говорите так, будто это неизбежно, – произнёс он, пытаясь вернуть себе уверенность.

– Потому что это неизбежно, – Жанна скрестила руки на груди. – Это место питается нашими страхами, нашими слабостями. Оно ждёт, пока мы сами разрушим себя.

На несколько мгновений в гостиной повисла тишина. Только треск дров в камине напоминал, что мир вокруг всё ещё существует.

– Если это правда, – наконец сказал Филипп тихо, но твердо, – тогда зачем бороться?

– Чтобы понять, – ответила Жанна, её взгляд смягчился. – Даже если конец неизбежен, знание – это наша единственная сила.

Филипп ничего не сказал. Он снова взял гитару, его пальцы начали наигрывать мелодию, которая казалась одновременно знакомой и чужой. Жанна внимательно смотрела на него, вслушиваясь в звуки музыки.

– Может, вы и правы, – наконец сказал он, не поднимая взгляда. – Но если я что-то и понял, так это то, что борьба – это всё, что у нас есть.

Жанна кивнула и улыбнулась, но получилось это очень грустно.

– Именно это делает нас людьми, – тихо ответила она.

В фойе, окутанном мягким светом камина, стояла непривычная для этого времени тишина. Гости уже разошлись по своим комнатам, оставив это место в распоряжении двух людей: Пьера Моро и Эмиля Дюмона. Эмиль, антиквар с присущей ему проницательностью, рассматривал картину с изображением маркиза де Сада. Ухоженные, но с лёгкими следами времени, пальцы нетерпеливо теребили тонкую оправу очков. Он стоял напротив полотна, слегка наклонившись вперёд, словно пытаясь уловить нечто невидимое.

– Эта картина… – наконец заговорил он, его голос прозвучал тихо, почти с благоговением. – Она обладает странной силой. Даже не понимая, что именно, ты всё равно ощущаешь это.

Пьер, стоявший немного в стороне, скрестил руки на груди и наблюдал за Эмилем с лёгкой усмешкой.

– Картина вызывает много вопросов, – заметил он ровным голосом, однако не смог скрыть усталости. – Но я всегда считал, что её истинная ценность – в её загадке.

Эмиль обернулся к Пьеру, блестя глазами от возбуждения.

– Вы не просто цените её, месье Моро. Вы понимаете её. Это видно по тому, как вы говорите.

Пьер слегка приподнял бровь, но ничего не сказал. Его молчание было так же выразительно, как и слова.

– Позвольте мне быть откровенным, – продолжил Эмиль, подойдя ближе. – Я бы хотел купить её.

Пьер, услышав это, чуть заметно усмехнулся, но не стал сразу отвечать. Он сделал несколько шагов вперёд и остановился перед картиной. Тусклый свет играл на поверхности холста, делая безликие фигуры вокруг маркиза ещё более пугающими.

– Зачем вам эта картина, месье Дюмон? – наконец спросил он, не оборачиваясь.

Эмиль ненадолго замолчал, словно обдумывая ответ.

– Она слишком уникальна, чтобы оставаться здесь, – произнёс он наконец. – Такие вещи должны быть в руках тех, кто может оценить их по достоинству.

Пьер тихо рассмеялся, но в этом смехе не было веселья.

– Вы хотите сказать, что я не способен оценить её?

– Я не это имел в виду, – поспешно возразил Эмиль. – Но мне кажется, что вы смотрите на неё с другой точки зрения. Для меня она – шедевр, для вас… загадка.

– Возможно, вы правы, – согласился Пьер. – Но загадки имеют свойство притягивать.

Эмиль сделал шаг ближе, его голос стал чуть ниже, обратившись почти шёпотом:

– Именно поэтому я предлагаю вам продать её. Вы избавитесь от этого груза, а я обрету нечто, что всегда искал.

Пьер повернул голову, внимательно посмотрев на антиквара. Его глаза блеснули мягким светом огня, но выражение лица оставалось непроницаемым.

– Вы действительно думаете, что эта картина – просто груз для меня?

– Я вижу, как вы смотрите на неё, – сказал Эмиль. – Словно она тянет вас за собой. Разве это не так?

Пьер промолчал, его взгляд снова вернулся к полотну. Он долго смотрел на фигуру маркиза: его тонкая, изогнутая улыбка словно издевалась над ним.

– Я подумаю, – наконец произнёс он.

Эмиль слегка нахмурился, но кивнул.

– Это всё, о чём я прошу. Подумайте.

Пьер, не отвечая, сделал шаг назад. Лицо его посерело.

– Я приму решение, когда вся эта история закончится, – сказал он, его голос звучал холодно, как зимний воздух за окнами.

Эмиль хотел было что-то добавить, но Пьер уже отвернулся, давая понять, что разговор окончен. Антиквар остался стоять у картины, его взгляд снова упал на фигуру маркиза.

– Вы всё же продадите её мне, – тихо произнёс он, но в его голосе не было прежней уверенности.

Пьер не оглянулся. Он медленно направился к выходу, оставляя Эмиля наедине с полотном, которое, казалось, наблюдало за каждым его движением.