Подземная братва

– Вижу алые кисти рябин, – пробормотала Екатерина. – Остальное – сущая проза.

Он с невольным интересом покосился на сотрудницу. Модные сапожки, короткая курточка с меховой оторочкой, игривая шапочка, пушистые рукавички – Екатерина выглядела просто сногсшибательно. Трое старшеклассников, застрявших у киоска, повернули головы и тупо заулыбались.

– Пойдем, сестра. – Он взял ее за руку и повел к арке.

Заурядная «сталинская» подворотня. Круглый свод, двадцать метров полумрака, мрачные стены, украшенные граффити. Колея продавлена местным транспортом (даже в чрево подворотни обильно намело). За аркой открываются две глухих стены, на которые проблематично вскарабкаться даже обезьяне. Проезжая часть, зубастые бордюры, проглядывающие из-под завалов. Пространство между стенами и бордюрами покрыто ровным слоем снежка. Пожарная лестница на уровне второго этажа – сомнительной прочности конструкция, цепляющаяся за карнизы и убегающая на крышу.

– Не достать, – задумчиво констатировал Максимов.

– Не достать, – подтвердила Екатерина, высвобождая руку. – Даже если подняться товарищу на плечи и подпрыгнуть – все равно не достать.

Короткая палочка буквы «Г» – это двадцать метров суженного пространства. Гнутая водосточная труба – поворот налево, в замкнутый обширный «атриум». Двери подъездов, забитые мусором балконы, карнизы, украшенные снежными шапками. Детская площадка с каруселью, одинокая ель в окружении голых кустиков акации. Черный «Фольксваген» у ближайшего подъезда.

Заходить к Савицким, вероятно, не имело смысла. Сотовый телефон Максимова Нина Михайловна прилежно записала и в случае чудесного возвращения Гриши непременно поставила бы в известность. Детективы поднялись на второй этаж и позвонили в 46-ю квартиру.

Допрос пенсионерки ничего не дал. Услышав имена соседки и ее безвременно пропавшего отпрыска, симпатичная старушка Софья Акимовна сочувственно заохала, завздыхала и пригласила сыщиков попить чаю. К напитку прилагались самодельные изделия из сдобы, поэтому отказаться духу не хватило. В ходе беседы добродушная и интеллигентная Софья Акимовна подтвердила сказанное соседкой. В булочную ходила старушка, возвращалась, ключ вставила в замочную скважину, а в это время с третьего этажа отрок скатился. Веселый такой. Курточка нараспашку, маечка с китайскими буквами, трико с пузырями. В руке пакет – красноватый, вместительный, в супермаркете напитков «Четыре звездочки» такие выдают. Здрасьте, мол, глубокоуважаемая Софья Акимовна, вы еще не уехали к своему внуку в Тель-Авив? Он всегда таким образом здоровается. Вежливый мальчик. Шебутной немного, но, говорят, чудовищно талантлив. Шедевры малюет на холстах. Притормозил возле старушки, помог авоську придержать, пока она с дверью расправлялась. Дальше побежал – она и упрекнуть его не успела, а ведь от паренька так явственно несло пивом…

– Скажите, Софья Акимовна, – отправляя в рот восьмую печенюшку, осведомился Максимов, – где мы можем найти дворника?

– Евдокима-то? – поморщилась старушка. – А чего его находить? Он всегда в своей каморке, алкоголик пропащий. Или за водкой бегает. Или инструментом во дворе ковыряет. Дворницкая рядом с подъездом – выйдете, и сразу дверь. Там когда-то комната от 37-й квартиры была, а потом хозяйка померла, квартира району отошла, стенку замуровали, дверь вставили…

– Неважный работник? – нахмурилась Екатерина.

– Да нет, бывают и хуже, – пожала плечами старушка. – А что можно требовать, молодые люди, от обычного дворника – он же не физик-ядерщик, верно?

– Верно, – удивился Максимов. – А вы кем по молодости лет трудились, Софья Акимовна, если не секрет?

– Ну уж не физиком-ядерщиком, – улыбнулась старушка.

Искать «неважного работника» практически не пришлось. Долговязая личность – небритая, морщинистая, в вязаной шапочке и дедовском драповом пальто – ковыряла скребком окрестности соседнего подъезда. Не лицо, а производная от родового проклятия. Максимов действовал нахраписто и решительно. Сунул руки в карманы и, соорудив значительный взгляд, стал «давить на психику».

– Евдоким такой-то? – строго спросил он. – Отвлекитесь на минуточку.

Работник скукожил мину, явно говорящую: «Ох, куплю когда-нибудь бензопилу…» После вчерашнего «чаепития» он и так неважно себя чувствовал, а тут какие-то…

– Ну, чего надо?

– Мы расследуем дело о пропаже жильца из третьего подъезда, – сухо отчеканил Максимов. – Нам известно, что у вас имеется информация по вчерашним событиям, не вздумайте отнекиваться.

Дворник непроизвольно икнул. Шустрые глазки спрыгнули с Максимова на Екатерину, опять водрузились на сыщика.

– Вы из полиции?..

– А откуда же? – рявкнул сыщик. – Не похожи, уважаемый? Есть желание прогуляться?

– Нет желания. – Испуганно замотал шапочкой дворник. – Но я ведь… не знаю ничего… Меня и мать этого парня вчера отловила, трясла, как яблоню… Видит бог, граждане… – Он неумело и как-то лихорадочно закрестился, но выглядело это как-то неубедительно.

Почувствовав необъяснимую злость, Максимов произнес тоном, не предвещающим ничего хорошего:

– Нина Михайловна Савицкая рассказала нам о вчерашней беседе. Давайте уточним некоторые факты. Итак, ориентировочно в 16.40 вы работали поблизости от третьего подъезда. Появился Гриша…

По всему выходило, что дворник не лукавил – сбивчивые показания вполне вплетались в канву. Но как-то без огонька он повествовал, время тянул и вместе с тем норовил избавиться от непрошеных гостей. Да, случилось так, что в 16.40 он работал недалеко от третьего подъезда: «А как же не работать, вы помните, какой снежище валил?» Ну, выпил маленько, не без этого, какая же работа без сугреву? Выпрыгнул малец – рассупоненный, с красным пакетом. Знает Евдоким этого мальца, Гришкой кличут, нормальный малец, на художника учится, и мамашка у него нормальная, скромная, отец в больнице лежит – лично видел, как «Скорая» увозила. Жениться Гришка в обозримом планировал – похаживала тут к нему одна, смазливая, в белой шапочке, ходит слух, что не зря похаживала. В общем, поздоровался малец, объяснил ситуацию – дескать, полна горница гостей, а пива мало – преступно мало! – и рванул со двора. Не знал Гриша, что мамаша в этот день пораньше с завода отпросится. А Евдоким как раз передышку сделал – посмотрел мальцу вслед. Снег густой валил, но видимость-то не нулевая. Добежал Гриша до водосточной трубы, столкнулся с мадам из четвертого подъезда, «огибнул» ее и рванул к арке. А сквозь толщу кирпича дворник проницать не умеет, вот и не знает, что дальше с парнем было. Мадам из четвертого подъезда вроде оглянулась, но как-то мельком. А затем машина въехала – из своих – «Лада» кремовая Павла Николаевича из 90-й квартиры. Мадам еще посторонилась, пропустила. Вошла в свой подъезд, а Павел Николаевич приткнул машину к стене – и в свой. А дальше дворник в дворницкую потопал – не май же месяц, в самом деле…

Максимов переглянулся с Екатериной: кто ходит в гости по утрам… Да какое уж утро, скоро день кончится! Екатерина согласно кивнула – куда угодно, только в тепло.

– Ну, что, Евдоким, показывай свои апартаменты, – «обрадовал» дворника Максимов. – Забежим к тебе погреться, не возражаешь?

Попробовал бы только возразить. Но, как ни странно, к предложению дворник отнесся равнодушно. Махнул скрюченной рукой:

– Пойдемте, граждане начальники. Посмотрите, как живут добропорядочные трудяги.

В излишествах «добропорядочный трудяга» не купался. Из отопительных приборов в узкой комнатушке присутствовал только допотопный спиральный нагреватель. Дверь, обитая войлоком, диван в разобранном виде, перегородка в санузел. Здесь же рабочий инвентарь, ворохи одежды, кухонный ужас под названием «Лысьва», перегруженная «фамильной» посудой раковина. Шеренга «белоглазой» на полу.

Отогреваться пришлось на ногах – не садиться же. Екатерина брезгливо закатывала глазки, Максимов терпел. Привычным жестом Евдоким плеснул в стакан, махнул залпом, предложил из вежливости. Екатерина в ответ рассмеялась, а дворник отдельными местами зарумянился, подобрел, начал жаловаться на житье-бытье. О том, как жизнь стремительно тяжелеет: ЖЭУ пакостит, горводоканал достал со своими придирками, комиссии из мэрии по дворам шастают, работать не дают. Ведь город по итогам прошлого года занял первое место на конкурсе «Золотой Олимп» – лучший город России (какие же тогда остальные?), и теперь вся чиновничья братия из кожи лезет, чтобы хватануть повторно «пальмовую ветвь». А с личной жизнью у Евдокима сплошные неурядицы, к тому же дворницкая насквозь продувается, зима некстати подкралась – вот и приходится каждодневно в качестве вынужденной меры прикладываться к «сорокаградусной батарее». А ведь зарплата ох как не поспевает за ценами на спиртосодержащие напитки…

Такое ощущение, что рабочий день у Евдокима благополучно закончился. А куда напрягаться? Снег не убежит. Лицезреть, как дворник мастерски поглощает второй стакан, уже не посчастливилось – Екатерина потянула Максимова на улицу.

В 90-й квартире пожилая женщина печально поведала, что Павел Николаевич будет поздно – работает за городом, мастером путеремонтной бригады, и нынче как раз аврал. У одинокой разведенки в 71-й квартире жалобно мяукала кошка, к двери никто не подходил. И не мог подойти – рабочий день еще не кончился. Ответственный работник на автостоянке произвел положительное впечатление. Описал во всех подробностях, как провел время с 16.30 до 16.50, кого видел рядом с домом, и, скорее всего, его словам можно было верить.

– Дело ваше, молодые люди, – не стал настаивать на своем мнении дядечка, – хотите – верьте, хотите – нет. Говорю лишь то, что видел. И лучше бы вам не париться. Не выходил сынок Нины Михайловны со двора, головой отвечаю. Это рядом с моей будкой – я как раз в окно смотрел, чай прихлебывал, клиентов не было… А кабы и вышел Гришка со двора, а я моргнул бы в этот момент, неужто умотал бы дальше киоска?

В киоске меланхоличная продавщица изучила предъявленное фото и поклялась на распятии, что этот малый вчера вечером у нее не отоваривался. А в прошлый четверг подходил – точно. Знает она этого отрока, в соседнем доме живет. Не сказать, что очень часто покупает пиво, но случается…

Чертовщина цвела.

– Ну что ж, – пробормотал Максимов, выходя на улицу. – Еще одно подтверждение, что Григорий пропал в совершенно не приспособленном для этого месте.

Снова мистический двор-колодец с прямоугольником неба над головой, глухие стены, удаленная от посторонних глаз пожарная лестница… Холод забирался за воротник, ботиночки на тонкой подошве примерзали к снегу, но Максимов истуканом стоял посреди двора и зачарованно вертел головой.

Екатерина уже не просто подпрыгивала, а исполняла энергичный экзотический танец, рассчитанный на одного зрителя.

– Костик, я всей душой разделяю твое любопытство, но это уже засада… Не пора ли на базу?

– А как же строгая логическая завершенность, Катюша? – затряс он ее за плечи. – Мы должны родить мысль, хотя бы одну на двоих. Мы с тобой сыщики или как?

– Пойми, Костик, маленькой елочке холодно зимой, сам рожай… – лихорадочно стучала зубами Екатерина. – Дождешься когда-нибудь, гражданин начальник, я с тобой не только мысль – ребеночка родить не смогу!

Довод – краше некуда. Он не стал терзать роковую красотку – развернул ее к подворотне и легонько подтолкнул:

– Марш отсюда! До шести сидеть на «базе», ждать моего звонка. Не позвоню – можешь расходиться.

Она умчалась быстрее лани, предпочтя не комментировать последние высказывания. А Максимов побродил по округе, забрался в четвертый подъезд – на ледяную батарею под 71-й квартирой – и погрузился в анабиоз.

На батарее его и настигло донесение от прилежно идущих по начертанному пути коллег.

– Приветствую тебя, о старейший! – жизнерадостно сказал Вернер. – Ты где вообще находишься?

– В анабиозе, – ответил Максимов.

– А точнее? – не сообразил Вернер.

– На батарее.

– Ага, – совсем запутался сотрудник. – Полагаю, это неспроста. В противном случае – довольно своеобразный способ проведения рабочего времени.

– Надо мне.

– Ладно, не буду тебя смущать. Слушай. Впрочем, полезной информации я тебе не скажу. Все это было, было… Пропади оно пропадом, командир, но никакой причины не верить друзьям-товарищам нет. Пришли к Григорию с пивом, а у того подружка – кофточку смущенно застегивает. Ну, не уходить же – тем паче что парочка свои дела вроде бы закончила. Выпили, одним словом, бросили жребий, Гриша побежал. ВСЕ! Посидели, подождали – пришла мама. Ушли. Женечка сильно нервничает: Гриша у нее один, и она его самозабвенно и очень страстно любит. Готова предложить похитителям себя взамен Гриши.

– Она уверена, что Гришу похитили? – удивился Максимов.

– Да, уверена, – подтвердил Вернер. – Девочка предпочитает редко пользоваться мозгами, бережет на будущее. В отличие от парней, которые глубоко убеждены, что похищение стопроцентно исключено, типа, никому он, на хрен, не нужен, этот Гриша. Семья с трудом доживает от зарплаты до зарплаты, денег там не водится просто в принципе, а все с трудом сэкономленные копеечки уходят на Гришино обучение. Я помог тебе, командир?

– Неоценимо, – пробормотал Максимов. – До встречи. Будет время – позвоню.

К тому моменту, когда бездетная разведенка по имени Надежда добралась до квартиры, Максимов крепко пристыл к батарее. Он сидел неподвижно, «исполненный очей» (таким красивым термином древние обозначали спящих с открытыми глазами), когда мимо прошла женщина в шубе, встала возле нужной двери и, путаясь в авоськах, стала искать ключи.

– Да сколько можно вас ждать, Надежда! – воскликнул Максимов, отдираясь от батареи. – Давайте же сюда ваши авоськи, я подержу. Господи, тяжесть-то какая! Надеюсь, вы купили что-нибудь вкусненькое вашей кошке – она уже три часа пронзительно концертирует.

– Постойте, – оторопела симпатичная тридцатилетняя женщина, – а мы с вами разве знакомы?

– Так давайте же скорее знакомиться! Частный сыщик, занимаюсь пропажей Гриши Савицкого, о чем вы, безусловно, знаете, потому что разговаривали вчера с его матерью. Представьте себе, Гриша до сих пор не явился.

– Какая неприятность! – покачала головой женщина. – Знаете, частный сыщик, очень жаль, что вам пришлось три часа выслушивать концертино моей кошки, но ничего особо нового я сообщить не сумею. Просто не знаю.

– Я ожидал, что вы это скажете, – скорбно проговорил Максимов, – но решил вас дождаться, поскольку предпочитаю строгую логическую завершенность. Послушайте, Надежда, не могли бы вы впустить меня в квартиру и дать немного согреться? Замерз я, понимаете?

– Заходите, в чем вопрос? – рассмеялась женщина. – Поможете скоротать еще один тоскливый вечер.

Он понятия не имел, откуда на земле берутся одинокие, молодые и к тому же симпатичные женщины. Но факт, что в каждом доме хотя бы по одной законспирированной найдется, сомнений не вызывал. Он предпочел не задавать крамольный вопрос. Холод уходил из организма спонтанными толчками, во время которых он даже вздрагивал, да еще начали пощипывать пальцы на ногах. Максимов сидел на потертой кухонной табуретке, ощущая нарастающий интерес к жизни, и смотрел, как уставшая от восьмичасового пребывания за компьютером женщина собирает на стол еду. Иногда он ловил на себе ее мимолетный взгляд. У нее был славный курносый носик и фигура, которой позавидовали бы многие молодые девушки.

– Вы работаете в Гипротрансе?

– Работаю, – согласилась Надежда. – Транспорт проектирую. В плотно спаянном женском коллективе. Пиццу магазинную будете, Костя?

Он прекрасно выучил золотое правило – не надо заговаривать с одинокими дамами об отсутствии мужа, детей и причине угнетающего одиночества. Захотят – сами расскажут.

В кухне было тепло, уютно, подмигивал филин со встроенным часовым механизмом. Не хотелось никуда уходить, даже говорить о работе. Магазинная пицца неплохо усвоилась в оголодавшем желудке, запах бергамота из заварочного чайника приятно щекотал ноздри.

– Вы знаете, Костя, – посмотрела на него немного насмешливым взглядом Надежда. – Я до сегодняшнего дня ни разу не видела частных сыщиков. Редкая профессия.

– Редкая, – согласился Максимов, – но некоторым людям приносит пользу. Конечно, в тот прекрасный день, когда полиция начнет умело и добросовестно выполнять свои обязанности, заработает изо всех сил, частные сыщики просто вымрут за ненадобностью. К сожалению, этот день чудовищно далек – осмелюсь робко предположить, что он вообще никогда не настанет, во всяком случае, в нашей с вами жизни…

– Это плохо, – покачала головой Надежда.

– Очень плохо, согласен. Поэтому тешу себя надеждой, что никогда не придется вспоминать о своей бывшей профессии.

– А какая у вас бывшая профессия?

– Полицейский…

Женщина заразительно рассмеялась, а Максимов окончательно уверился во мнении, что сегодня из этой квартиры не уйдет. Полочка для цветов над посудным шкафом перекосилась – поправить надо. Вентиляционная решетка отторгается от шахты. Завернуть шурупы – милое дело. Давненько в этих серых стенах не гостил мужчина с руками…

Но женщина к сути дела добавила мало. Возвращалась в понедельник с работы – ну да, в 16.40–16.42, к дому подходила, на углу у водосточки столкнулась с Гришкой. Здрасьте-здрасьте, обрулил ее парень и, что-то напевая, пустым пакетом помахивая, припустил к арке. Но не сразу добежал – Надежда обернулась и видела, как во двор въезжала машина с горящими фарами. Гриша посторонился – ступил вправо на бордюр – переждать, пока она проедет арку…

– А не мог он сесть в эту машину?

– Да вы что? Зачем? И как бы он в нее сел? Машина не остановилась, быстро въехала во двор. Меня обогнала, жилец из пятого подъезда вышел, поздоровался, еще посетовал: какой снежище, дескать, валит. Знаете, Костя, вы, конечно, можете десять раз все проверить, но лично я своим глазам привыкла доверять и с полной уверенностью могу засвидетельствовать – в машину Гриша не садился.

– Но и со двора он не выходил.

– Вы уверены? – вскинула глаза Надежда.

– Абсолютно.

– Тогда ничего не понимаю… – Она задумалась, наморщив умудренный техническими знаниями лобик. – Я видела, как он посторонился, пропуская машину. До арки ему оставалось пройти метра три. Постойте, там ведь пожарная лестница. Не мог он на нее?.. – Надежда сглотнула. – Ну, вы понимаете…

– Не мог, – рассмеялся Максимов. – Во-первых, Гриша не сумасшедший, чтобы бежать за пивом, а пробегая мимо лестницы, забраться на нее. Во-вторых, это сможет изобразить только человек-паук – лестница высоко.

– Ну, хорошо, – покраснела Надежда. – А не мог он, скажем, вернуться?

– Мог, – допустил Максимов, – но фокус в том, что Гриша не возвращался. Подойдя к двери подъезда, вы, Надежда, вероятно, обернулись?

– Вероятно, – снова задумалась она. – Я всегда оборачиваюсь, когда подхожу к двери подъезда…

– И вы не одиноки. Нормальное чувство самосохранения. Обернувшись и узрев возвращающегося Гришу, вы бы, наверное, обратили на него внимание?

– Но он мог пройти позже…

– Постоял пару минут в распахнутой курточке, поджидая, пока вы скроетесь? Зачем? Гриша шел за пивом, до которого оставалось несколько шагов! Другое дело – забудь он дома деньги. Но деньги Гриша не забыл – сунул сто рублей в кармашек трико, а кармашек задраил на молнию, что единогласно подтверждают друзья. Загадочная история, правда, Надя?

– Очень… – шепотом произнесла она и с отчетливым многоточием. – Даже не знаю, что и подумать…

«Утро вечера мудренее», – подумал Максимов. Вероятно, Надежда подумала о том же, потому что стыдливо опустила глаза и миловидно зарделась.

– Хотите еще чаю, Костя?

– С удовольствием.

Она поднялась, потянувшись к заварнику. А дальше все произошло само собой и очень быстро. Не только в чае теплилось удовольствие – имелось и другое «горячее блюдо». Он проворно оказался на ногах, а женщина, исходящая теплом и желанием, – в его объятиях. Не дергалась, не пыталась вырваться, словно того и ждала. Ответной любовной контратаки Максимов не ожидал, но принял с радостью. Чувствовалось, что Надежда истосковалась – вцепилась в него, как в родного, вернувшегося с фронта, обняла за шею, впилась губами, задрожала, исторгнув мучительный стон. А потом все пошло как по рельсам: неуклюжий вынос тела из кухни, бесполезные поиски выключателя, диван на ощупь, море удовольствия, когда из головы выдувает решительно все…

Сознание сомкнулось с реальностью где-то после третьей схватки.

– Боже мой! – сверкая в темноте глазами, проговорила она, уползая на край дивана. – Уже совсем ночь…

– Не больше десяти вечера, – поправил Максимов. – У меня в голове часы с кукушкой – работают даже при отключенных мозгах.

– Все равно очень поздно. Жена, наверное, заждалась…

– Нет у меня жены, – ответил сыщик.

– Совсем? – взметнулась она, обрадовавшись.

– Нигде, – с удовольствием подтвердил Максимов, охотно отвечая на ласку. – Но дочка, следует заметить, имеется. Наверняка волнуется.

– Так звони же ей скорее! – столкнула его с дивана Надежда. – Полагаю, дочь самостоятельная и умеет проводить время без родителя?

– У нее давно не было практики, – приврал Максимов, выбираясь из-под дивана.

Разбуженный человек крайне туго соображает. Разбуженная Маринка соображает просто никак. Предложи ей отличить слона от противогаза, а мачту от мечты – умрет, а не отличит.

– Я сплю, папа… – просипела Маринка.

– Я верю, дочь. Ты не очень волнуешься, что меня нет дома?

– А тебя нет дома?

Он задумался, как бы поделикатнее поставить ребенка в известность, что холодная холостяцкая кровать этой ночью обойдется без него.

– Ты сегодня не придешь, – догадалась Маринка. – Не грузись.

– Вроде того, – пробормотал Максимов. – Работы много.

– Да ладно, пап, по ушам-то ездить, – зевнула Маринка. – Я давно уже сменила подгузники на прокладки – ты не заметил? Счастливо поработать. Завтра-то придешь?

– Надеюсь. – Поборов улыбку, Максимов повесил трубку.

В спальне со скрежетом сложился диван – Надежда вынимала белье.

Ночка выдалась боевой.

Глобальное потепление продолжало удивлять. Пугающее ранее понятие «суровая сибирская зима» становилось каким-то юмористическим. Умеренно холодный день сменился теплой ночью, и практически весь снег, наваливший за двое суток, превратился в кашу. Журчали ручьи, как в конце марта. Восходящее светило освещало замкнутый двор, свисающие с крыш сосульки и грязь вперемешку со снегом.

На термометре – шесть градусов тепла. На часах – без четверти восемь. Максимов вернул на место тюлевую занавеску и залег под одеяло. На груди у теплой женщины было значительно комфортнее.

– У тебя отличный мускулистый торс, – пробормотала Надежда.

– Мой торс в сравнении с твоим бюстом – жалкая карикатура…

– Коньяк, кофе, чай? – Как не утонуть в этом море предложений?

– Коньяк и кофе – день чудесный, – обрадовался сыщик. – Давай кофе – без него я вылитый андроид. Уже встаем?

– На работу нужно к девяти… Но минут пятнадцать можно еще понежиться… Ты не забудешь дорогу к этому дому?

– Не забуду, – пообещал Максимов. – Как стемнеет, забегу еще на чашечку.

Уходили вместе. Недоспавшая Надежда побежала на работу, а Максимов задержался. Не застегивая куртку, сделал кружок по двору, подергал дверь в запертую дворницкую. Снова неспокойно на душе, совесть заработала. Выкурив сигарету, он прыжками взлетел на третий этаж и позвонил в 49-ю квартиру.

По лицу открывшей Нины Михайловны было ясно, что отпрыск не пожаловал. Осунулась, как покойница, движения вялые, глаза пустые. Сухая невыразительная мумия без признаков пола и прочих привлекательностей. Вряд ли в таком состоянии она ходит на работу.

– Константин Андреевич? – Слова давались ей с невероятным трудом. – Спасибо, что не забыли. Нет, не пришел еще наш Гриша… Вы что-нибудь делаете, Константин Андреевич?

– Работаем, Нина Михайловна, делаем все возможное.

– А вы знаете, я Алексею… это отец Гриши… еще ни о чем не рассказывала. У него, помимо камней в мочеточниках, очень слабое сердце. Пойду сегодня в больницу, даже не знаю, как буду в глаза смотреть…

– Не говорите ни о чем, Нина Михайловна, постарайтесь, – участливо тронул ее за плечо Максимов. – Возможно, скоро мы узнаем, что случилось с вашим сыном.

– Постараюсь… – Она подняла глаза и, натянуто улыбнувшись, заметила: – У вас красивая помада, Константин Андреевич… На рубашке… Какой пользуетесь: «Лореаль», «Буржуа», «Кларте»?

Он густо покраснел и тоже выдавил из себя улыбку. Кривовато, но по-доброму. Некогда стоять. Бежать надо. Работать. Раз уж взялся за гуж…

Максимов опять возвышался потерянным маяком посреди двора, не замечая, как просыпается дом, как хлопают двери подъездов, выпуская спешащих на работу жильцов – кого к станкам, кого в офисы… Он не видел, как подозрительно косились на него люди. Не замечал хлюпающей массы под ногами. Перед глазами носились балконы, карнизы, оконные рамы – у кого-то старые, с облупленной краской, заткнутые на зиму ветошью, у кого-то современные, сияющие, от «ведущих производителей». Ноги машинально потащили к водосточной трубе. Опять за трубой осточертевшие глухие стены, чрево выходящей в переулок подворотни. Все осталось по-прежнему, кроме слякоти под ногами, которая внезапно стала явью и начала досаждать. Он должен попытаться понять все с самого начала. Что мы видим и что происходит в реальности? Что такое реальность? Может, Олежке Лохматову позвонить?

Он не заметил, как из переулка в подворотню въехала кремовая «Лада», чумазая, как поросенок. Раздался рассерженный сигнал, и Максимов тут же очнулся. Павел Николаевич с аврала прибыли. Пришлось посторониться, шагнуть вправо, за бордюр. Прямо как Гриша позавчерашним вечером… Машина проехала, а сыщик поднял голову, чтобы отыскать глазами пожарную лестницу – ведь, как ни крути, нет иного выхода с этого двора.

Он потерял равновесие, сделал шаг и, ощутив под собой металлическую неровность, опустил глаза. Под ногой лежала крышка канализационного колодца, обнажившаяся вследствие таяния снега…

Нет иного выхода со двора?

У кого тут проблемы с горводоканалом?

Мысли прыгали в голове, отталкивались друг от дружки. Он нагнулся, попытался сдвинуть крышку, но только испачкался и содрал ноготь. Злость росла и звала на свершения. Максимов широким шагом направился к дворницкой, забарабанил в дверь. Стоять и ждать, пока похмельный товарищ соизволит очнуться и впустить в «апартаменты»? Он не мог себе такого позволить. Ясности хотелось – сразу и полной. А если и ошибся… ну, что ж, на ошибках учатся. Он вынес дверь эффектным «энергетическим» пинком, приведя в восторг прыщавого мальчишку, выходящего из второго подъезда, вломился внутрь и захлопнул ее за собой. Работничек мычал, пытаясь оторваться от кровати и негодуя, что кто-то позволил растревожить его сон. Максимов сгреб его пятерней, швырнул к окну. Ну и вонь от «фигуранта»! Не обращая внимания на мольбы, стенания, злой, как барракуда, снова сцапал, приподнял над полом.

– Не надо, не надо, я ничего не знаю!.. – защищался дворник, но хлесткую затрещину все же пропустил. Взвизгнул по-бабьи, засучил ножонками.

– Еще ты дремлешь, друг прелестный? – ядовито осведомился Максимов. Рывком вздернул пьяницу и прижал к стене. – Так, приятель, сейчас я буду брызгать кипящей слюной и колотить тебя башкой о стену. Но этим наш суровый сюжет не ограничится. Это только затравка. Ты будешь висеть вниз головой в колодце и извиваться, как червяк. Тренировка скелетно-мышечного аппарата, понимаешь? Догадываешься, о каком колодце речь? А будешь отпираться – вообще убью. Итак, вопрос из простейших – что происходило позавчера вечером? – Он занес кулак ради пущей острастки.

Махровый ужас на «родовом проклятии» при словах о колодце подтвердил самые страшные догадки. День открытых колодцев – милости просим!

– Я расскажу… – обреченно забубнил дворник. – Все расскажу, не бей… Не виноват я ни в чем!..

Максимов зашвырнул мелкого пакостника на диван и скрестил руки на груди. В вине работника почитаемой профессии можно не сомневаться. В 16.30 позавчера (ну, плюс-минус какие-то минуты) прибежала дворничиха из соседнего двора – баба Клава – и поставила в известность: звонили из ЖЭУ (слово такое матерное из трех букв) с распоряжением – открыть окрестные колодцы, приедут люди, будут искать участок с повреждением. Это еще ничего – пару раз из МЧС приезжали, вот когда напрячься-то пришлось. Делать нечего: выудил Евдоким из кладовки ветхое ограждение с табличкой «Осторожно, открытая канализация!», поволок его за угол к колодцу. Сдвинул в сторону крышку, поставил барьер. В этот миг и повалил из темнеющего неба густой снег. Сообразив, что одного заграждения как бы маловато, дворник поплелся искать второе. Было в кладовке, точно помнит. Но не срослось по ряду причин… Поскользнулся на крыльце, плюхнулся – враз всю память отшибло. Ввалился к себе, хлебнул водочки за первый снежок, и совсем разладилось в голове. Случается с ним. Принялся скрести напротив дворницкой – не спотыкаться же всю зиму. Малец с пакетом объявился, пошутил по случаю. А дальше никакого вранья, гражданин начальник! Стукнулся на углу с жиличкой из четвертого подъезда, сгинул за угол, потом машина въехала… А минут десять спустя прибежала бабка Клава, пожурила за нарушение инструкции (почему колодец должным образом не огорожен?) и сообщила, что прорыв фекалий локализован в соседнем дворе, можно закрывать. Евдоким и закрыл. Загородку обратно в кладовку унес. А потом, когда мать пропавшего по двору носилась, шевельнулась трепетная, трусливая мыслишка: а не без участия ли распахнутого колодца пропал пацан? Страх мгновенно подкосил, скулы заклинило – не смог рассказать Савицкой, как было дело. Но парень он вообще-то законопослушный, всегда готов помочь господам из правоохранительных органов…

Приходилось признать, что ситуация сложилась уникальная. Шел себе пацан. В полумгле дыру почти не видно, ограждение на обратной стороне люка тоже не совсем просматривается. Не явись злополучная машина, из-за которой подвыпившему парню пришлось ступить на бордюр, ничего бы не случилось. В этот роковой миг Надежда уже отвернулась, а двигатель проезжающей машины перекрыл крик падающего…

Потом пришел дворник, задвинул крышку. Крышку засыпал снег, заодно со следами Гриши.

Чего только в жизни не бывает!

Пару дополнительных оплеух дворник заслужил сполна (и пару лет на поселении). На рукоприкладство в это утро Максимов не скупился. Бил и распалялся. Сорок часов от парня не было вестей. Не живут так долго в канализации… Сплюнув сквозь зубы, он отвернулся:

– Видеть тебя больше не могу, сволочь пьяная! Один твой вид вызывает тошноту и припадки. Одевайтесь, подсудимый, берите лом, фонарь – вскрывайте колодец…