Вперед, по жизни

Глава третья

На следующий день было воскресенье и мальчишки не работали. Обычно они в выходной допоздна спали и занимались стиркой, а вечером Иван Михайлович устраивал для них баню.

Вот и сейчас Иван Михалыч, посмотрев на мальчишек за ужином, заговорчески начал:

– Да, ребятки. Смотрю я на вас, смотрю и вижу, что желания поработать завтра, у вас никакого нет. Чувствую, что вам надо немножко отдохнуть… – и замолк, с выжиданием глядя на ребят.

– Конечно, Михалыч, – не понимая, к чему тот клонит, пожал плечами Лёнька. – Оно бы и поспать не мешало, да и в баньке мы давненько не были.

– Баньку – я вам так и быть, сделаю, – заверил мальчишек Михалыч. – Я тут совсем о другом…

– Так, о чём же, Михалыч, не томи, – это уже взмолился Витька.

– Так говорили же об этом сколько раз, – всё тянул Михалыч, по-прежнему хитро поглядывая на мальчишек.

– Об чём, об том? – стал терять терпение Лёнька.

– Эх вы… Головы у вас пустые, – покачал головой Михалыч. – Так об утках же, – не выдержал Михалыч и в подтверждение своих слов, растопырил свою «ладошку» и потряс ею у себя перед лицом.

– Точно! – тут же вскрикнул Сашка. – Батя же обещал охоту, когда утки начнут прилетать.

– Так они уже вовсю летают, – тут же начал Витька. – Я их уже сколько раз видел над карьерами…

– Точно, точно, – подтвердил Лёнька, – я тоже видел их стайки.

– Вот об том и речь, касатики вы мои, – Михалыч улыбнулся уже по-доброму, – что завтра надо бы и сходить, на этих самых уток, да посмотреть куда это они прилетают… – и, решительно посмотрев на ребят, подвел итог затянувшейся беседы: – Тогда завтра с утра я вас раненько подниму и вы сходите, да попытаете охотничьего счастья. Ну что? Согласны?

– Конечно, Михалыч, – в один голос чуть ли не завопили мальчишки от радости.

– Ружья у нас есть. Патроны сейчас приготовим, – тон Михалыча стал решительнее, и он уже приказал: – Тогда нечего здесь Ваньку валять, давай, завершайте свой ужин и начнём готовиться.

И в самом деле. Стаи первых уток мальчишки видели над озерами, которые находились вокруг прииска.

Вернее, не озера, а старые карьеры, оставшиеся после работы гидравлики.

Купаться там очень опасно, да и невозможно. Вода в них ледяная.

Лёнька как-то соскользнул в такой котлован, так потом ещё полчаса трясся от холода.

Да и никто не знал, какая глубина в этих котлованах, так что мальчишки обходили их стороной.

Добраться до воды, тоже надо умудриться. Все берега бывших карьеров густо поросли тальником, так что, если бы и понадобилось подобраться к воде, то пришлось бы это делать только с помощью топора и мачете.

Дождавшись, когда мальчишки закончат ужин, Михалыч достал свой заветный сундучок и принялся вынимать из него латунные гильзы, пыжи, порох, дробь, капсюли.

На Гилюе Михалыч уже показывал ребятам, как надо заряжать патроны, а тут он подробно стал показывать и рассказывать какую порцию пороха надо насыпать в гильзу, как забивать пыж, какую именно дробь брать на утку.

Под руководством Михалыча ребята сами зарядили несколько патронов, а когда они подготовили припасы готовы, то Михалыч каждому выделил ружьё.

Михалыч и тут провёл курс молодого охотника.

Он показал и рассказал, как разбирается, собирается, и чиститься ружьё, приговаривая при этом:

– Так-то ребятки. Смотрите и запоминайте. Оружие оно всегда должно быть чистым и готовым к действию. Сам провались, а оружие держи в чистоте, бо от него зависит жизнь твоя, – и, для солидности покряхтев, добавил: – Я с вами не пойду, хочу немного отлежаться, да баньку надо приготовить. Что-то поясница ноет. А вы чешите, вон на верхнее озеро, то, что первое выше прииска. Там я больше всего уток видел.

К этому озеру от прииска вела отдельная тропинка, которую мальчишки хорошо знали. Они сами несколько раз ходили туда, так что до озера можно было добраться без проблем.

– А теперь, вот вам по ружью и берегите их, как зеницу ока.

Сашка с Витькой взяли себе двустволки шестнадцатого калибра, а Лёньке досталась одностволка двенадцатого калибра.

Вручая её Лёньке, Михалыч посоветовал:

– Ты, Лёня, смотри, сильней прижимай приклад-то к плечу, когда стреляешь. Отдача у неё сильная, как бы ключицу оно тебе не выбило. Я сам, когда из неё стреляю, и то опасаюсь. Будь осторожен.

Взяв ружье у Михалыча, Лёнька с просьбой посмотрел на него:

– Не знаю я, Михалыч, как оно стреляет. Пойдём, хоть покажешь, как.

– Ладно, – тут же согласился Михалыч, – дело это не трудное. Покажу. Заодно и ружье пристреляешь, узнаешь, как и куда будет дробь ложиться. А вы тут прихватите банок, да склянок. По ним-то пулять и будем.

Он взял несколько заряженных патронов и, махнув мальчишкам рукой, чтобы они следовали за ним, пошёл к Хугдеру.

Мальчишки тут же кинулись за дом, где они скидывали банки и, выбрав по паре, догнали Михалыча.

– Там поставьте их, – распорядился Михалыч, вновь увидев мальчишек, – на камнях, по над речкой.

Мальчишки расставили консервные банки и отошли метров на двадцать к ожидавшему их Михалычу.

Ещё полностью не стемнело, поэтому банки хорошо виднелись с этого расстояния.

– Ну что? Охотнички, – и Михалыч отошёл на пару шагов от ребят, – давайте, пробуйте свои ружья.

Когда Лёнька первый раз выстрелил, то, как он ни старался покрепче прижать приклад к плечу, тот всё равно больно ударил его.

Увидев, сморщившегося после выстрела Лёньку, Михалыч вновь посоветовал ему:

– Ты крепче, крепче его прижимай. Да не рви курок. Плавно дави на него и не дыши, как паровоз, а задерживай дыхание перед выстрелом. После выстрела надышишься.

А потом, поскреб лысину и как бы про себя посетовал:

– Кажись, что-то переборщил я с порохом. Надо, наверное, поменьше его положить. Ну, ладно. Вернёмся в дом, я перезаряжу патроны и поменьше туда пороху насыплю. Вам-то всё равно метров на десять – пятнадцать стрелять.

Сашка с Витькой тоже пристреляли свои ружья и, вернувшись в дом, мальчишки вновь их почистили и, приготовив себе попить, по куску хлеба, по банке тушенки без всяких команд завалились спать.

Утром Иван Михайлович поднял мальчишек на рассвете:

– Ребятки, подъём. Рассвет уже. Скоро солнышко встанет. Как раз выходить надо.

Конечно, из теплых спальников никому вылезать не хотелось, но через силу и огромное нежелание, мальчишки вылезли из них.

Ополоснувшись холодной водичкой из рукомойника, они налили себе горячего чая, приготовленного Михалычем.

Небо над сопками ещё только зарозовелось, когда они вышли из дома.

Выйдя на улицу, Лёнька поёжился. Было прохладно, но судя по безоблачному небу, день обещался быть жарким.

Идти пришлось с полчаса. От обильной росы спасали сапоги. Мальчишки растянули их вплоть до паха, чтобы ноги остались сухими. А пока шли до озера, то от бодрой ходьбы и согрелись.

Придя на озеро, они разошлись вдоль берега и расселись полукругом, так, чтобы при стрельбе не попасть друг в друга.

Перед тем, как разойтись, Витька, как более опытный в охоте, посоветовал:

– Если утки прилетят, то вы по ним сразу не палите. Дайте им немного поплавать, а потом по команде сразу все вместе по ним и стрельнём. Я махну рукой, когда надо стрелять, – и показал, как он будет ей махать.

С тем мальчишки и разошлись по берегу озерка.

Серый увязался за мальчишками и весь мокрый и настороженный сидел возле Лёньки. Он как будто понимал, что надо сидеть тихо и даже прилег рядом с Лёнькой, прислонившись к нему спиной.

Сидеть пришлось долго. Солнце давно вышло из-за сопок, а уток всё не было.

«Пора бы уж и домой идти», – невольно подумалось Лёньке, и он посмотрел по сторонам, надеясь рассмотреть, что делают Витька с Сашкой. – «Утки-то прилетают только на заре».

Но тут неожиданно в воздухе раздался какой-то посторонний шум. Лёнька, задрав голову, увидел подлетающую стаю.

Сверху, на поверхность воды озера плюхнулось сразу с десяток уток.

От такого зрелища Лёнька замер.

Он посмотрел налево – на Сашку, потом направо на Витьку. Они оба выставили ружья из кустов и настороженно наблюдали за утками.

Витька прислонил указательный пальцем к губам. Это значило, что надо сидеть и молчать.

Утки успокоились и начали спокойно плавать по поверхности озерка.

Тут Лёнька увидел, как Витька поднял руку и, приготовившись к выстрелу выбрал себе цель, взяв здоровенного селезня на прицел. Промахиваться ему нельзя. Ведь он мог сделать только один выстрел. Второй тоже бы смог, но только кто его знает, успеет ли он перезарядить ружьё, пока утки ещё не взлетят, или нет.

Витька махнул рукой и в тот же миг мальчишки произвели залп.

От звука выстрелов, испуганные утки моментально взвились вверх.

Когда утка взлетает, то она резко поднимается вверх, метров на десять, а потом меняет свой полет на горизонтальный. Об этой особенности уток, Михалыч предупреждал мальчишек.

Поэтому после взлета уток, Витька с Сашкой сделали ещё по одному выстрелу. Лёньке же надо было перезарядить ружьё, но тут было не до перезарядки. Всё произошло так молниеносно, что он только смотрел, на взлетевших уток и воду, на которой осталось с пяток птиц.

Парочка из них ещё трепыхалась. Но как добраться до уток? Вода то ледяная, да и глубоко в этом месте.

Лёнька раздумывал:

– Плыть, за утками или ждать, когда их ветерок подгонит к берегу? А если плыть, то надо раздеваться.

Но раздеваться очень не хотелось. Сидя в засаде, в кустах, без движений, он даже продрог.

Тогда Лёнька встал и крикнул друзьям:

– Чё делать-то будем? Поплывём или подождём?

Витька тоже встал и молча смотрел на подбитых уток. Видать ему очень не хотелось лезть в холодную воду.

Но тут все проблемы решил Серый. Без всякой команды и понуканий он сам кинулся в воду.

По одной он перетаскал всех уток на берег. Их оказалось пять штук.

Мальчишки таким результатом были довольны.

Лёнька тут же открыл банку тушенки и половину отдал Серому. Тот с удовольствием быстро проглотил награду и, в ожидании новой порции, с просьбой смотрел на мальчишек.

Увидев такой просящий взгляд, Витька, рассмеялся:

– Заслужил ты, заслужил, – и, открыв банку, вывалил половину Серому, Сашка поступил так же.

А потом мальчишки сели, выложили на хлеб остатки тушенки и принялись делиться эмоциями, которые их переполняли. А Серый, довольный наградой, сидел рядом, облизывался и, виляя хвостом смотрел на мальчишек влюбленными глазами. Ведь это же он достал всех уток, так и говорили его глаза.

Поев, ребята сложили уток в сумку и пошли обратно в сторону прииска.

Впереди, задрав хвост, с чувством выполненного долга, бежал Серый.

Войдя в дом, они увидели Ивана Михайловича, который сидел за столом и пил чай. Оторвавшись от столь важного занятия, которое он всегда выполнял важно и неторопливо, Михалыч посмотрел на ребят:

– Ну, что, охотники, как дела? Чем порадуете? Что будет сегодня на обед? – и, покряхтев, добавил: – Слышал я, слышал вашу пальбу. Давайте, показывайте, чего добыли-то.

Сашка гордо приподнял сумку с добычей и вывалил уток на пол.

Иван Михайлович с любопытством посмотрел на добычу и перевел взгляд на ребят:

– Ну, что вам сказать? Молодцы! А теперь давай, разделывайте свою добычу. Для начала общипайте их, – он кивнул на горку уток, – а потом и супешник готовьте.

Супешник приготовить – это не проблема. А вот как общипывать уток? Лёнька никогда этого не делал. Куры у них дома были, но только их всегда общипывала мама.

Когда она это делала, то она была вся в перьях. И всё вокруг было в перьях. В таких ситуациях всем срочно приходилось покидать помещения, чтобы не надышаться пухом разделываемых кур.

Но тут откуда-то вынырнула Ритка. Она с интересом посмотрела на уток и тут же предложила:

– Я, я, я. Я всё сделаю. Я всё умею. Подождите, я скоро их принесу. Мамка учила меня утей щипать.

Ритка забрала всех уток и тут же шмыганула за порог. Только Сашка и успел крикнуть ей вслед:

– Ты смотри, если пять взяла, то пять и верни.

В ответ только раздался задорный Риткин голос:

– Я не такая дура, как ты! Я тоже считать умею до пяти.

Это было Риткино правило – последнее слово всегда оставалось за ней. Мальчишки переоделись, сели за стол и продолжали чаепитие вместе с Михалычем.

Ритка вскоре вернулась с общипанными утками.

Мальчишки с удивлением смотрели на заморышей в Риткиных руках. Они, вроде бы отдавали ей больших, упитанных уток, а та за головы притащила какие-то непонятные скелеты.

– Чё ты притащила? – Витька подошёл к Ритке и в изумлении взял у неё общипанных уток.

– Чё давали, то и принесла, – возмущенно отреагировала Ритка на претензию Витьки. – Забирайте своих утей. Они мне не нужны.

Уток Ритка не выпотрошила.

Посмотрев на уток в Витькиных руках, Иван Михайлович решил:

– Всё! Хватит возмущаться. Какие есть такие, значит, и есть не нагуляли они ещё жиру. Через месяц они будут готовы к перелетам, вот, тогда и будут больше, а сейчас, давай их сюда. Я их выпотрошу, а потом и будем готовить из них супчик. А если хотите, то я их и зажарю? – он вопросительно посмотрел на ребят.

Витька тут же отреагировал на слова Михалыча:

– Так это же долго будет тогда. Мы сейчас жрать хотим, не могу я больше терпеть.

– Ну, что ж. Хозяин – барин. Вы – добытчики, вам и распоряжаться, – согласился с Витькой Михалыч и вышел во двор.

Мальчишки тут же разожгли плиту, поставили на неё котел с водой и принялись ждать Михалыча.

Как только он появился, то все обязанности по приготовлению супа, взял на себя Михалыч.

После того, как утки проварились с полчаса, он положил туда картошки, которую Лёнька с Сашкой предварительно почистили, и добавил каких-то, только ему одному известных, трав.

Попробовав суп большой деревянной ложкой, Михалыч удовлетворенно крякнул и радостно произнес:

– Ну, что ж! Прошу к столу! Несите сюда свои чумички. Будем пробовать результат вашей добычи.

Суп получился замечательный и мальчишки его с удовольствием хлебали.

Тут вновь появились оба Бориса. Бесцеремонно подвинув ребят, они по-хозяйски устроились за столом, выставив на него бутылку водки.

По запаху, идущему от них, и поведению, было видно, что Борисы уже были на веселѐ.

Увидев бутылку, весёлое настроение у мальчишек пропало.

Иван Михайлович недовольно посмотрел на Борисов:

– Вы что, опять, что ли, будете как тогда, – он щелкнул себя по кадыку, – еле-еле на следующий день шевелиться?

– Не, Михалыч, ты не переживай, всё будет нормально, – стал клятвенно заверять старший Борис заплетающимся языком. – Сегодня же воскресенье. Имеем право на расслабон.

Михалычу тоже налили сто граммов, и он успокоился, только иногда виновато посматривая на ребят.

А мальчишки с Риткой продолжали доедать суп, но только уже без прежнего веселья и разговоров.

Неожиданно, скромно постучавшись, в дом вошла Ленка.

Увидев её, Витька тут же подскочил с места:

– Лен, садись с нами. Мы тут уток настреляли, а Михалыч суп сделал, – тараторил он. – Садись, садись за стол. Суп очень вкусный получился. Попробуй.

Мальчишкам пришлось сдвинуться на лавке, а Ритка от такого Витькиного гостеприимства только хмыкнула и ещё ниже склонилась над своей миской.

Ленка скромно устроилась на краю скамейки.

– Я, вообще-то, не голодна, – игриво играя глазками, чуть ли не пропела она, – но от вашего супчика не откажусь.

Витька налил Ленке полную миску супа, положив туда крылышко.

Для них все перестали существовать. Они были заняты только собой.

Борисы с Михалычем, чуть ли не в обнимку сидели с бутылкой, занятые решением каких-то глобальных проблем, а в итоге несли такую околесицу что, послушав их, Лёнька с Сашкой и Риткой выбрались из-за стола и вышли во двор.

Отряд не заметил потери бойцов, продолжая обсуждение глобальных проблем о вводе войск в Чехословакию, а ребята прошли к Хугдеру, где на пологом берегу, покрытом мягкой травкой, под мирный шум вод реки, они обсуждали события сегодняшнего дня и впечатления от утиной охоты.

Утром, когда ребята только начали собираться на работу, в дом чуть ли не вбежал директор прииска:

– Кто у вас тут Виктор? – переводя дыхание, громко спросил он.

– Я Виктор, – в недоумении ответил Витька.

– Давай, быстро собирайся, сейчас телега пойдёт на Золотую Гору, ты на ней поедешь туда.

– Зачем? – никак не мог понять такой спешности Витька, – Мне на работу надо собираться. Какая Золотая Гора?

– Там с твоей матерью что-то плохо дома. Отец твой позвонил и попросил меня, чтобы ты не задерживался здесь, а сразу же ехал домой.

– Ну, хорошо, поеду я, – нехотя согласился Витька. – Мама и перед моим отъездом чувствовала себя плохо.

– Ну, как же ты поедешь? – тут уже удивился Иван Михайлович. – У тебя зарплата не выплачена, да и начальства нет, кто бы смог её тебе посчитать?

– Не, не поеду я тогда, – замялся Витька и нерешительно посмотрел на директора прииска. – Я буду ждать, когда мне тут деньги дадут.

– На дорогу я тебе дам, а потом эти деньги у тебя вычтут, когда вся бригада будет получать расчет после окончания сезона. Вот тогда ты и получишь свои деньги. Я всё объясню Валееву. Договорились? – начальник с выжиданием посмотрел на Витьку.

– Договорились, – подумав, тяжело выдохнул Витька. – Мама и в самом деле чувствовала себя плохо.

– Ну, и лады, – подытожил директор. – Пошли в контору.

И они вместе с директором пошли в контору прииска. Витька подписал там какую-то бумажку, директор дал ему на дорогу денег и часа через два уже сидел на телеге, отъезжающей в Золотую Гору.

Ленка с грустным видом стояла возле телеги, а потом шла рядом с ней до самого конца прииска, и всё время о чём-то говорила с Витькой.

А потом, когда телега скрылась за поворотом и пропала из вида, опечаленная Ленка вернулась и ушла к себе в дом. Больше она из него не выходила.

Глава четвёртая

На следующий день с Гилюя вернулись Анатолий Павлович, Валеев, Серёга и Соколов с женой.

Вернулись они голодные и усталые. Михалыч сразу же принялся готовить для них обед.

Когда приготовление обеда заканчивалось, Валеев попросил Соколова:

– Сходил бы ты, Юра, в магаз, да пару пузырей прикупил. Уж больно что-то муторно на душе.

Но Серёга опередил Соколова:

– А чё Юру гонять? Я схожу. Мне не трудно. Заодно и с продавщицей побазланю. Ох и крутая она баба! Да ещё и незамужняя, – Серёга похотливо рассмеялся.

– Иди, иди, герой любовник, – махнул на него рукой Валеев. – Да, смотри, сильно не задерживайся, а то обед простынет.

– Да я мигом, – Серёга подхватился и тут же исчез.

Вскоре он принёс несколько бутылок водки и все прибывшие не стали есть в конторе, а перешли в дом, где жил Соколов с женой.

Через некоторое время оттуда начали доноситься крики, песни и заиграла гармошка.

На гармошке обычно играл Иван Михайлович.

Потом Серёга ещё несколько раз бегал в магазин.

В доме, где жила бригада, остались только ребята с Риткой.

Делать им было абсолютно нечего. Они были никому не нужны. На работу мальчишек никто не гнал. Да и никакой охоты тащиться в тайгу и махать топором у них не было. Кино в клубе сегодня показывать не будут, поэтому они решили выйти на бережок Хугдера.

Там они сидели почти до самого вечера, наблюдая за быстрыми водами реки, разговаривали о жизни, вспоминали, что произошло на охоте и рыбалке на Гилюе, про уток, на которых они охотились несколько дней назад, стараясь не обращать внимания на то, что происходит в доме, где шла пьянка и откуда по-прежнему неслись крики, вопли и музыка.

Немного погодя из дома вышли, слегка покачиваясь, Валеев с Иваном Михайловичем и Анатолием Павловичем. Они, поддерживая друг друга, чуть ли не проползли в помещение конторы.

Там зажёгся свет и мужики долго возились, громко переговариваясь, но вскоре свет там погас и наступила тишина.

А ребята так и сидели на берегу, хотя солнце уже давно зашло за сопки и сумерки становились всё гуще и гуще.

Вдруг со стороны дома, где недавно шла гулянка, послышался какой-то хлопок, похожий на выстрел, а потом ещё один.

Что такое? Неужели они услышали звук выстрела?

От такой неожиданности, ребята вскочили, подбежали к забору и стали прислушиваться, не произойдет ли ещё чего-нибудь.

Звук выстрела как раз раздавался из дома Соколова.

А был ли он, вообще, этот выстрел? Ребята стояли в недоумении.

Звук выстрела не походил на выстрел из ружья, он больше походил на выстрел из пистолета.

Если у карабина звук от выстрела хлёсткий, как удар, а выстрел из ружья – раскатистый, то тут ребята слышали только звуки, похожие на хлопки.

Такие хлопки Лёнька слышал, когда Соколов стрелял по воронам и по медведю на охоте.

Ребята, не обращая внимания на оставленную Ритку, и не сговариваясь, стремглав бросились к дому Соколова.

Через минуту, влетев во внутрь дома, они в освещенной комнате с открытой дверью, которая находилась напротив входной двери, увидели сидящего на кровати с пистолетом в руке пьяного Соколова, а напротив него, на такой же койке, откинувшегося и свесившего голову набок, Серёгу.

Было непонятно, то ли Серёга сидит, то ли полулежит, но в его позе было что-то неестественное. А Соколов с полуприкрытыми глазами пьяно и зло бормотал:

– Я тебя сейчас ещё раз угощу, падла. Ты мне ещё только хоть раз вякни, – и вновь пытался поднять пистолет, направляя его на Серёгу.

Но тут из соседней комнаты выскочила Света и бросилась на мужа с криком:

– Что ты ещё хочешь сделать? Не надо! Не надо! Он уже, итак, своё получил. Ой, Юра, Юра! Что ты наделал? Что теперь будет?!

Она подошла к Соколову, дрожащими руками забрала у него пистолет и ушла в соседнюю тёмную комнату, из которой раздавались рыдания Ленки, а тот пьяными, ничего не понимающими глазами смотрел перед собой и бормотал:

– Сволочь… гад… ЗЭК поганый… и это он так про моих девочек говорил… а теперь вот – лежи скотина и подыхай, – Соколов скрюченным пальцем тыкал в завалившегося на койке Серёгу.

Серёга ни на что не реагировал и не шевелился. На животе у него проступили два кровавых пятна, из которых выступала кровь, всё больше и больше расползаясь по рубашке.

От такого зрелища мальчишки замерли и стояли истуканами в распахнутых дверях. Их привел в себя крик Светы:

– Чего застыли?! Быстро бегите за начальством и Михалычем!

Мальчишек, как ветром сдуло. Они ринулись в контору.

Включив свет, они еле-еле растолкали Анатолия Павловича, Ивана Михайловича с Валеевым.

Те, ничего не понимая, только выдавали какое-то нечленораздельное бормотание.

Видя, что усилия по подъему тратятся даром, Лёнька не выдержал:

– Там Соколов Серёгу застрелил, – изо всех сил проорал он.

Наверное, этот крик как-то привел в себя Валеева и он, вылезая из спальника, уже более-менее вразумительно начал расспрашивать:

– Как убил? Чем убил? – пристально глядя на Лёньку мутными глазами.

– Из пистолета застрелил, – уже спокойно начал рассказывать Лёнька.

– Михалыч! Палыч! Вставайте! – чуть ли не прорычал Валеев, поняв всю трагичность ситуации и, насколько мужчинам позволили силы, они выбежали из конторы, двинувшись в сторону дома Соколова.

Прибежав в дом, они выставили оттуда плачущих Ленку со Светой, а Михалыч рявкнул на любопытных пацанов:

– Идите отсюда подальше и, чтобы духу вашего поблизости не было.

Света обняла рыдающую Ленку, и они побрели в контору, а мужики закрылись в доме.

Ленка сквозь слезы и рыдания постоянно повторяла:

– Почему папа стрелял? Зачем он это сделал? Что теперь с ним будет?

На что Света, между всхлипываниями, монотонно приговаривала:

– Успокойся, доча, завтра во всём разберёмся.

Они вошли в контору, заперев за собой дверь, а Лёнька и Сашка вернулись к себе в дом, где храпели два пьяных Бориса.

Конечно, от такого соседства и перевозбуждения о сне и речи быть не могло, поэтому мальчишки через некоторое время вновь вышли на улицу.

Как можно ближе подкравшись к дому Соколова, они залезли на чердак бани, наблюдая оттуда за домом, в котором происходило что-то непонятное.

Во всех окнах горел свет и мелькали фигуры то Валеева, то Анатолия Павловича, то Михалыча.

Неожиданно Иван Михайлович выбежал из дома и понёсся в низовья прииска. Вскоре он вернулся с директором прииска. Они зашли в дом и закрыли за собой дверь.

Вскоре совсем стемнело и на улице прииска стояла абсолютная тишина, которую даже не нарушал лай собак. Свет тусклых лампочек, горевших на редких столбах, не мог разогнать беспросветную темень улицы, а в окнах дома Соколова мальчишки ничего не могли разглядеть. В конце концов им надоело бесцельно сидеть на чердаке, и они решили вернуться в дом, где залезли в спальники и несмотря на храп Борисов, заснули.

Вчерашняя ситуация прояснилась только утром.

Оказалось, что после ухода начальства, Серёга остался пить водку вместе с Соколовым, а жена его Света ушли спать в другую комнату, где уже спала Ленка и заперлись там.

Света рассказала Валееву:

– Я слышала, как Серёга хвастался перед Юрой, что он, ну уж очень крутой мужчина, что у него было очень много женщин, и что он любую женщину может соблазнить и склонить к сожительству. И, мол, то же самое он сможет сделать и с его женой и дочкой. Только ему надо на это время. Я, ничего не поняв из этого бахвальства, захотела встать, чтобы выгнать хвастуна, но сил у меня хватило только лишь на то, чтобы подняться, и крикнуть пьяным мужикам:

– Вы что? Идиоты что ли? Вам, что? Не о чем больше говорить, что ли? Заткнитесь немедленно!

Только я это крикнула, как раздался выстрел, а затем второй.

Вбежав в комнату, я увидела Юру, сидящего с пистолетом в руке и полулежащего Серёгу. Потом прибежали мальчишки и об остальном вы уже всё знаете.

Тут же встал вопрос – куда девать убитого? Что делать, никто не знал.

Начальник прииска, позвонив в Зею, пришёл к Валееву с новостями:

– Завтра приедет следователь и будет расследовать это дело, но надо бы и отцу Серёгиному сообщить. У тебя хоть адрес то его есть?

– Да, ничего у меня нет, – Валеев был раздражен, как никогда. – Надо сообщить в отдел кадров треста и пусть они сами оповещают его. Ох и не нравился мне этот Серёга! Как я не хотел его брать, но те, – он указал пальцем куда-то вверх, – настояли на своём. Вот теперь мне придётся отдуваться по полной схеме, – он сидел за столом и, ухватившись обеими руками за голову, горестно вздыхал: – Папаша-то у этого Серёги ого-го – непростой…

А отец Серёги был каким-то КГБ-шником.

Когда Серёга учился в военном училище, он там избил то ли командира роты, то ли старшину роты, да так сильно, что чуть ли не убил того. Из-за этого он провёл толи пять, толи шесть лет в дисбате. А когда, после отсидки, вернулся в Благовещенск, то начал пьянствовать и бузотёрить. Отцу это не понравилось, и он решил его отправить подальше из города, чтобы занять трудом и отвлечь от друзей. Так и получилось, что Серёга попал в геофизическую партию.

Работал он неважно, не хотел он себя перегружать «столь непристойным занятием», как он однажды выразился про работу по прокладке профилей. Он больше тёрся с начальством, особенно с Соколовым, они, оказывается, уже не первый раз пили с ним водку, якобы, как друзья. Но как только начинали пьянствовать, то у них всегда возникали какие-то неприязненные отношения друг к другу. Таким образом и получилось, что Соколов, не выдержав хвастовства Сереги, застрелил его.

Через день приехал следователь с врачом-патологоанатомом и начал всех опрашивать об обстоятельствах гибели Серёги. А врач, взяв себе в помощь приискового фельдшера и пару мужиков с прииска, сделал вскрытие.

Тут же приехал высокий сухопарый мужик, который оказался отцом Серёги.

На время разборок Серёгу положили в лѐдник.

Следователь, после оформления всех бумаг, спросил отца:

– Что Вы собираетесь делать с сыном? Отвезёте в Благовещенск?

Полковник оказался не особо разговорчивым, поэтому только сказал следователю:

– А что его везти? Как я его повезу? Я хочу его тут захоронить. Место тут хорошее, тихое. Он всю жизнь куражился, так пусть в тишине полежит. Надо тут организовать похороны.

Следователь позвал директора прииска и тот начал организацию похорон.

Мужики с гидравлики выкопали могилу, а в клубе всё подготовили для поминок.

Директор прииска из-за похорон дал всем своим рабочим выходной. Так что людей, которые бы занимались похоронами, оказалось достаточно.

Гроб обшили красной тканью и Серёгу понесли на кладбище.

Из провожающих выстроилась небольшая процессия, медленно двигающаяся к небольшому приисковому кладбищу.

Мальчишки тоже пристроились к общей колонне.

Когда гроб с телом поставили на край могилы для прощания, директор прииска выступил с речью:

– Сергей был замечательным, обаятельным парнем, он много и старательно работал, в нём было столько энергии и жизнерадостности и так бы и продолжалась его молодая жизнь, если бы рука убийцы не прервала её. Это был красивый, высокий, голубоглазый молодой человек. Как жаль, что молодая жизнь ушла. Но убийцу постигнет заслуженная кара, – в экстазе директор даже задрал руки со сжатыми кулаками и потряс ими. – Нам всегда тебя будет не хватать, Серёжа. Спи спокойно, дорогой ты наш товарищ. Пусть земля тебе будет пухом, – закончил он свою речь и скромно потупился.

Завороженный красотой и пафосностью речи директора, Лёнька взял, да и захлопал в ладоши.

Моментально на него уставились возмущенные глаза присутствующих, и послышалось со всех сторон:

– Ты что делаешь? Немедленно перестань!

«Ого, на кладбище-то, оказывается, нельзя хлопать. Это тебе не собрание», – с запозданием понял Лёнька по реакции окружающих.

Выступило ещё пара человек, но их речи, по сравнению с речью директора, были ничто. Они только мямлили, что знали Серёгу, как общительного человека. Да и что могли сказать о нём посторонние люди, которые его то и видели пару раз издалека?

Отец Серёги стоял рядом с гробом и всё время молчал. Он первым взял горсть земли и бросил её на крышку гроба. Звук падающей земли гулко донесся до Лёньки, поразив его своей безысходностью. Всё!

Был человек – и не стало человека и всё, что было связанное с ним, осталось под этим небольшим холмиком земли.

Так молча и закопали Серёгу.

Для Леньки это было так необычно. Несколько дней назад Серёга смеялся, что-то старался кому-то доказать, совершал подлости, отбывал наказание за них – и все… Никому он уже ничего не докажет и, вообще, никому он никогда не был нужен и сейчас не нужен. А теперь особенно. Будет догнивать на этом Богом забытом кладбище где-то в глубине тайги. Или, наоборот, останется навсегда вечно молодым в этой мерзлоте, как тот убитый старатель, которого ребята нашли в шахте. Какая-то нехорошая мысль посетила Лёнькину голову:

«А, может быть, отец так сильно любит сына, что хочет, чтобы тот навечно остался молодым, оставив его в тайге и закопав в мерзлоту?»

Но тут всех присутствующих на похоронах пригласили на поминки, а для дальнейших размышлений у Лёньки просто не осталось времени.