Школа богатырей. Пропавшие герои

Арка 1 – Любимка приютский

Сказ 1 – Расколотая мечта

Ощущал себя так, будто на грудь и плечи навалили огромные камни, и невозможно не вздохнуть, не подняться. Прошла уже неделя с тех пор как его привезли в Москву. Все эти дни он безвылазно пребывал в келье без окон и с одной узкой дверью. Не зажигал свечи, почти не ел и не пил, выходил только под самое утро, когда даже монахи спали. Целыми днями он лежал на твёрдом лежаке, глядя в тёмный каменный потолок.

– Во мне больше нет силы. Тёмную волну отняли одержимники. Глаз Ворона рассыпался в пыль, когда защищал от смерти моё никчёмное тело. Теперь я пуст, – шептал отрок в темноту. Эти мысли давно перестали быть яростными и надрывными, хотя душа все ещё вздрагивает от боли.

– Я никогда не стану богатырём.

Никогда, никогда, никогда – эхом стучало в голове. Перед внутренним взором мелькали картинки многочисленных хвастливых речей. В прошлой жизни он любил громко кричать о своих мечтах. И твёрдо верил, что они сбудутся.

Верил. Твёрдо верил. Даже когда так глупо попался в ловушку врага и был окружён одержимниками, он верил и кричал о своей непоколебимости.

Это лишь разъярило их. Они безжалостно дубасили его всем отрядом, земная тяга защитила его, он не умер и даже не покалечился.

Лучше бы умер.

Они размазали его по земле и забрали тёмную волну. И виноват в этом он! Он, он и только он! Его глупость, его зазнайство, его гордыня! Все это вылезло на поверхности его души, как ужасный гнойный нарыв, а он, вместо того, чтобы очиститься и излечиться, выставил свои болезни напоказ и гордился ими.

Он слышал, что Рыж каким-то образом перешёл на сторону врага. Именно рыжий парень устроил ловушку и заманил в неё Любима.

Нет! Если бы я не был столь самовлюблён и самоуверен, я бы не попал в его сети. Я виноват! Я и только я!

Он будто тыкал себя тупым ножом и наслаждался болью. Я виноват! Я заслужил эту боль и эту пустоту. Я подвёл не только себя. Подвёл дядьку Харитона, подвёл князя. Варьку, Пелагею, прочих тягателей, всех, кто в меня верил.

Теперь тёмная волна у отряда Полуночи. Возвращение перводемона лишь вопрос времени. Он явится прежде, чем Русь успеет подготовиться. Хотя нет больше никакой Руси. Есть шесть княжеств, одно из которых пыталось вместо богатыря подсунуть на богатырские состязания одержимника из отряда Полуночи.

– Конец всему! – произнёс он в пространство.

Скри-ип. Тихо отворилась дверь кельи. Любимка отвернулся к стене и затих. Кто это? Кому нужен никчёмный пропавший человек? Неужели Варька? Я не смогу глядеть ей в глаза.

– Любим, мне надобно с тобой поговорить, – раздался тихий старческий голос. Батенька Варфоломей. Вот уж кого не ожидал увидеть. С чего бы настоятелю Чудова монастыря прийти к бывшему воспитаннику, который всё испортил?

Буркнул что-то в ответ и приготовился снова погрузиться в пучину тоски и боли. Что может сказать ему батенька? Станет утешать, скажет, что ещё не все потеряно. Что главное – очистить душу. Начнёт нести всякую чушь, которую говорят священники во время бесед с мирянами.

Но откуда они могут знать нашу боль?! Сами, небось, не выходят из безопасных и уютных стен монастыря!

Ему сделалось горячо от крови, ударившей в голову. Все его равнодушие последних дней куда-то улетучилось, заменившись яростью. Едва удержался, чтобы не закричать. Лишь сжал кулаки и плотнее прижался к стене.

– Любим, – настоятель словно заметил его ярость. – Ты очень несправедливо поступил с Лиской. Она услыхала про твой Глаз Ворона, ночами не спала, смастерила тебе прочную кожаную сумочку, хотела подарить в день отправления команд на состязания. А ты даже не появился.

Любимке показалось, что он ослышался. Резко сел на лежаке и повернулся к настоятелю. Свет из приоткрытой двери падал у того из-за спины, на месте лица густые тени, длинная белая борода в темноте сделалась серой.

– Благо бы занят был, но я знаю – ты гулял с Рыжем и остальными, – настоятель сокрушённо покачал головой. – Она так тебя ждала, а ты даже не зашёл попрощаться. Теперь ты едва не умер, и она винит себя. Дескать, не благословила тебя в путь, разозлилась, выкрикнула проклятие. И не убедишь, что такое проклятье не действует…

Любимка медленно поднялся с лежака.

– Батенька Варфоломей! Неужели вы серьёзно? – тихо проговорил он. – Вокруг меня рушится мир. Я так напортачил, что существование всей Руси под угрозой, а вы предлагаете мне помириться с одной единственной никчёмной девчонкой?!

С каждым словом его заполняла жгучая едкая волна. Ему хотелось уязвить настоятеля, стереть с его лица это скорбное и понимающее выражение, которое он видел даже сквозь темноту.

Когда договорил и замолчал, грудь ходила ходуном, все тело свело чудовищным напряжением. Злоба застилала разум. В тот момент он ненавидел батеньку Варфоломея, ненавидел монастырь и больше всего ненавидел Лиску.

Тоже мне, страдалица! Побыла бы на месте меня хотя бы на пару минуток. Поняла б тогда!

– Коли не сумел спасти мир, то спаси хотя бы одну никчёмную девчонку, – тихо прозвучало в ответ.

Злоба разом схлынула, словно из бочки с нечистотами выдернули затычку. Образовавшуюся пустоту заполнили горечь и стыд. Не в силах терпеть такое, он отпихнул старого настоятеля и выскочил из кельи.

***

Любимка брёл по монастырю куда глаза глядят. Внутри было так едко, будто наглотался кислоты, и теперь она разъедает тело, а за одним и душу.

Батенька поразительно прав. Он настолько переживает за людей, конкретных людей, что одна маленькая Лиска под боком значит для него гораздо больше, нежели целый мир за стенами монастыря.

Лиска, приютские дети, монахи Чудова монастыря – вот вселенная батеньки Варфоломея. Раньше и Любим был этой вселенной. А теперь…

– Коли не сумел спасти мир, то спаси хотя бы одну никчёмную девчонку.

Да. Батенька прав. По Сеньке и шапка. Я слишком возгордился и потерял всё. Теперь мне ничего не остаётся, как исправиться хотя бы в этом…

Лиску отыскал во внутреннем дворе здания приюта. Зимой здесь наметает снега выше головы. Его никто не убирает, ибо эта часть двора не важна для хозяйственных нужд. Складов здесь нет, а вход в приютские комнаты расположен ближе к выходу из внутреннего дворика.

Но как бы не лютовала вьюга и каким бы обильным не был снегопад, между стеной и сугробом в углу под выступом крыши всегда образуется пустота, где из-под снега видна земля. Приютская ребятня давно приметила это место и частенько наведывалась сюда летом. Любимка помнил, как помогал Гришке Жердине тащить туда брёвнышко, чтобы удобнее было устраивать там тайные посиделки.

Зимой туда никто не ходит. Слишком холодно и одиноко. Именно поэтому Любимка и пошёл искать Лиску именно здесь.

Снегопада в тот день не было, хотя по небу плыли тяжёлые тучи. Позёмка набрасывалась на оставленные следы, как злая псина. Тропа, ведущая в тайное место, ещё виднелась, но поди разбери пользовался ей кто-то сегодня или нет. Любимка брёл, увязая в снегу по щиколотку.

Когда свернул к стене, идти стало легче. Из-за близости хозяйственных построек и кустов снег сюда почти не наметало. Ускорив шаг, увидел край брёвнышка и почти сразу услышал всхлипы.

Сердце сжалось, когда представил себе эту картину. Холодно, кругом снег, заиндевелые камни стены и замёрзшие бревна избы, а девочка там уже не один час…

Он выступил из-за угла и замер. Лиска сидела к нему спиной, хрупкие плечики девочки ходили ходуном. Она была в лёгком полушубке без шали. Рыжие волосы шевелил ветер.

– Лиска, – тихо позвал он. Девчонка вскрикнула и что-то уронила в снег. Она обернулась, их взгляды встретились, веснушчатые щеки девочки залил румянец. У Любимки зашлась душа.

Как наяву он увидел Лиску сидящую при тусклом свете лучины и плетущую сумочку из кожаных полосок. В келье очень холодно, изо рта девочки идёт пар. Напёрстка у неё нет, поэтому игла часто ранит озябшие пальчики, но Лиске все нипочём. Она напевает что-то под нос и улыбается.

– Любиму подарю. Зайдёт попрощаться, я и подарю.

Образ исказился и подёрнулся рябью. Вместо него явилось другое воспоминание. Просторная комната ярко освещена масляными светильниками. Печь пышет жаром. Большая компания подхалимов заходится от хохота.

– Я слыхал, у тебя там поклонница есть. Рыжая такая! – громко говорит Рыж и хитро косит на Дуняшу.

– Поклонница?! – не обманывает его ожидания та. – А ну расскажи! Расскажи скорее!

– Её как-то странно зовут. Лисичка? Лисёнок?

– Лиска! – Дуняша залилась звонким хохотом. – Эта дурочка малолетняя? Она скорее парень, чем девица. Ни стыда, ни совести.

Любимка вспомнил, как покоробили его эти слова. Но он смеялся вместе со всеми. И даже не подумал заступиться за бедную девчонку. Теперь ему сделалось так стыдно, что опустил глаза и смутился.

Какое-то время они стояли друг перед другом, потом вдруг Лиска пролепетала:

– Я виноватая. Прости меня, Любимка. Это я виноватая…

Она закрыла ладошками веснушчатое личико и отвернулась. Любимка больше не мог это терпеть. Он шагнул к ней через снег и обнял. Ощутив какая она замёрзшая, распахнул полушубок и постарался впихнуть девчушку в тепло.

– Лиска. Что ты такое говоришь?! Если кто и виноват, то я один. А ты… Ты чистая. Я недостоин твоих слез!

– Я дурочка! – шептала она в ответ. – Ты не пришёл, даже не поглядел на меня, когда уходил. Я разозлилась и крикнула тебе вслед: "Я потеряла, и ты потеряй!" Понимаешь?! Я так и сказала!

Она попыталась вывернуться из его рук, но он прижал её крепче прежнего.

– Тише! Тише, Лиска. Ты ни в чем не виновата! Я люблю тебя! Ты мне как сестра! – она дрогнула всем телом. – Больше чем сестра! А неудача на меня свалилась не потому, что ты так сказала. Это наказание, за то, что я забыл друзей! За то, что не пришёл попрощаться! За то, что поддался гордыне и забыл, кто я есть на самом деле!

Слова изливались из него одно горячее другого. Он словно исповедовался перед ней. Лиска затихла, перестала вырываться и слушала. Когда она отстранилась и поглядела на него, её глаза были полны слез. Но теперь она плакала не по себе, в её глазах Любим увидел отражение своей боли.

– Любимушко, – проговорила она. – Но ведь ты вернулся к нам. Ты пришёл… – она запнулась. – Ко мне.

Он кивнул, не в силах говорить.

– Значит, теперь все будет хорошо? – спросила девочка. Её спутанные рыжие волосы шевелил ветер. На веснушчатых щеках замёрзли слезы. В ней было столько надежды, что Любимка не мог ответить иначе.

– Не бойся, Лиска. Теперь все будет хорошо! Я буду с тобой! Я всегда буду с тобой!

Он посмотрел под ноги и поднял оброненную Лиской вещицу. Это была небольшая кожаная сумочка. Он бережно очистил её от снега. Толстая кожа, прочные ремешки. Сердце кольнуло. Сразу видно, что девочка делала эту вещь для богатыря. Наверняка исколола все пальцы и сломала не одну иглу, прежде чем добилась такого результата.

Он посмотрел на девчушку. Худая, нескладная. Щеки обсыпали веснушки, волосы растрепались и спутались. Но уже сейчас видно, что пройдёт пара годков, и она станет красавицей. Соседские парни через забор будут лазить, как к Дуняше. Намается батенька сберегать такое сокровище.

Сердце опять кольнуло. Не намается. Теперь я буду с ними и помогу.

– Это… тебе… – отрывисто выпалила девица. В глазах её набухли новые прозрачные капли. Старые серебрились на щеках, замёрзнув на ветру. Девочка шмыгнула носом и утёрла его рукавом. Прям как он тогда, летом, когда в первый раз подрался с Ярополком.

– Подарить хотела… – сказала девочка. – Ты же ту серебряную штуку держал в обычном холщёвом кармашке. Думала кожаный-та прочнее будет!…

Она вдруг всхлипнула и заревела в полный голос, разом утратив всю взрослость. Теперь перед Любимкой вновь стояла маленькая девочка, которую обидел мир.

Отрок ухватил её за плечи и легонько тряхнул.

– Не плачь, Лиска. Мне очень нравится твой подарок. Обещаю тебе! Клянусь! Я отыщу что-то очень важное, что буду носить в твоём мешочке с гордостью. Обещаю! Не менее значимое, чем Глаз Ворона!

Он спрятал сумочку за пазуху, поближе к сердцу.

– Спасибо, Лиска.

Он улыбнулся ей.

– Это значит, что теперь все будет хорошо? – спросила она опять.

К горлу подступил комок. Только и смог, что кивнуть. Да, Лиска, – подумал он. – Теперь все будет хорошо.

– А как же теперь твоя мечта? – робко спросила она.

– А моя мечта… – Любимка запнулся. – Моя мечта теперь здесь…

Постепенно она затихла на его руках. Они так и стояли, обнявшись, в тайном углу монастыря, а ветер потихоньку шевелил их волосы: золотистые и рыжие.

***

Настоятеля отыскал в его келье. Варфоломей ходил туда сюда с пергаментом в руке. Лицо озабоченное, на лице тени.

– Батенька Варфоломей, – сказал Любимка. – Я помирился с Лиской. Она больше не считает себя виноватой.

Настоятель кивнул.

– Хорошо, Любимушко. Ты правильно поступил…

– И я хочу снова вернуться в монастырь. Возьмёте меня? – спросил он, не отрывая от настоятеля горящих глаз.

– Конечно, Любимушко. Хотя, прости. Ты уже вырос, повзрослел. Теперь тебя надо звать – Любим. Мы всегда рады видеть тебя здесь.

Любимка отрывисто кивнул

– Я стану исполнять прежние мои послушания.

– Но Любиму… Любим. Стоит ли так бередить душу? Я подыщу для тебя что-нибудь более серьёзное…

– Подыщите, тогда и поговорим, – упрямо сказал отрок. – А пока я займусь обычным моим послушанием.

Настоятель встретился с ним взглядом и тяжело вздохнул. Взгляд Любима был как никогда твёрд и непреклонен.

***

– Наш Любим вернулся! – радостно вскричала Лиска, ворвавшись в общую горницу детского приюта. Здесь собралось с десяток мальчишек от семи и до десяти лет да Маруська – крохотная девочка.

– Любиська! Любиська вернулься! – тут же вскричала она и залилась счастливым смехом. Мальчики тут же обступили Лиску.

– И что же он? Правда, больше не тягатель? – спросил Васька, паренёк с торчащими, как колючки ежа, волосами.

– Он… э-э, – Лиска на миг возвела глаза к потолку. – В засаде! Да! Вокруг вороги, все жаждут его смертушки!

Дети ахнули и подались в стороны.

– Да! Но наш Любимка хитёр и живуч! Он задумал обмануть всех! – заявила девчонка. – Он притворился, что лишился силы, а сам будет вести тайные тренировки в школе богатырей!

– Да ты что?! Тайные тренировки! – глаза мальчишек заблестели. А Маруська снова залилась счастливым смехом.

– А по мне так враки это все! – отозвался Васька. – Потерял силу твой Любимка и теперича стал простым! Как мы!

Мальчики перестали улыбаться и все как один поглядели на Лиску. Та даже не нахмурилась, а отмахнулась беззаботно.

– Дурик ты, Васька! Ершистый дурик! Любимка, он завсегда был как мы. И в том его сила!

Она улыбнулась детям широкой счастливой улыбкой.

– Он что-нибудь придумает! – сказала она уверенно. – Всегда придумывал и сейчас придумает! Ведь это Любимка! Как бы трудно ему не было, какой суровой не была его жизнь – он всегда улыбался и верил! И рано или поздно у него все получалось! Да! Вот увидите! Он ещё исполнит свою мечту!

– Любиська! Любиська нас герой! – вскричала Маруська. Мальчики притихли и напугано поглядели на неё. Именно так называли Любимку его подхалимы, на которых он променял своих друзей во времена, когда был на коне.

– Да! – бодро вскрикнула Лиска. – Он исполнит мечту и не забудет о нас! Я точно знаю!

В её голосе звучала истинная и непрошибаемая уверенность в том, что именно так все и будет.

Сказ 2 – Любимка и тягатели

В последние дни у Варвары было очень много работы. Все писари были на важных заданиях вне города и девушке приходилось бегать по всему городу с поручениями первостепенной важности. Что делать, других у начальника тайной службы просто не бывает. Зато отец больше не пытался лезть к ней в голову, говоря, что полностью доволен её самостоятельной работой.

Варвара понимала, что это ложь. Отец никогда и ни кем не доволен в полной мере. Поэтому он использует Зелёный Сглаз, чтобы читать мысли своих писарей и управлять их телами. Харитон любил за всем следить лично.

Но её голову он больше не трогал, просто давал бесконечные и нудные поручения. Варвара понимала, что таким образом отец проявляет заботу о ней, и с радостью поддавалась этим уловкам. Работа в эти дни казалась для неё спасением.

С тех пор, как Любимка вернулся в город, он безвылазно сидел в монастыре и никого не желал видеть. Она приходила пару раз и разговаривала с настоятелем. Он посоветовал ей подождать. Варвара не спорила. Она не знала, что сказать Любиму при встрече.

И вот теперь она бежала по очередному ужасно важному и срочному заданию отца, а из головы не шли мысли о друге. Впереди она увидела девушку, едущую на коне, и прибавила шага.

– Пелагея!

Всадница остановилась. Небольшая, но бодрая кобылка нетерпеливо дёрнула головой и топнула копытом. Совсем ещё юная девица погладила её по шее и обернулась. Пёстрое платье с подолом до каблуков, прямые светлые волосы до пояса и широкое лицо, которое кажется ещё шире от улыбки.

– Здрава буди, Пелагея, – сказала Варвара. – Стало быть уезжаешь?

Она кивнула на валик одеяла и туго набитый мешок с пожитками, притороченные к седлу. С другой стороны из кожаного чехла торчал гриф лютни. Пелагея перекинула ногу и легко соскочила с кобылки.

– Стало быть уезжаю, – ответила. – Теперь меня здесь ничего не держит. Князь огорчён, но все понимает. Пожаловал мне эту кобылу. Сказал, что её зовут Плотва. Но это не по мне. Я переименовала её в Ласточку.

Кобыла фыркнула и закивала головой.

– Видишь, ей это больше по душе. Мужчины. Разве они знают толк в именах?

Варвара слушала её беззаботную болтовню и понимала, что девушка менестрель сейчас пытается делать то же самое, что её отец с уж-жасно срочной работой или настоятель Чудова монастыря со скорбным лицом и успокоительными речами. Не похоже на Полю. Она всегда была прямой и честной.

– Значит ты тоже считаешь, что с Любимом все? – спросила она и ощутила тянущую пустоту в груди. Вот эти слова и произнесены. Она боялась сказать их самой себе, сказала Пелагее.

Девушка менестрель тут же посерьёзнела и кивнула:

– Да, Варя. История Любима-воина завершена, дальше будет совсем другая сказка. Печально, правда?

Пелагея с прищуром глянула на подругу. Та смутилась и ответила взгляд.

– Да. Правда! Это так!

Менестрель невесело улыбнулась.

– А я думала, что ты рада.

Дочь библиотекаря тяжело вздохнула.

– Не знаю, Поля. Впервые я не уверена в том, что происходит. Любим был счастлив, когда шёл по пути воина. Он жил в полную силу, а теперь…

– Варя, не стоит стыдиться своих чувств, – менестрель положила руку на плечо Варвары. – Ты любишь его, из вашей истории вышла бы замечательная песня. Но, увы, люд прост и глуповат. Они не поймут песню, где нет лязга мечей, похищенных княжон и пожертвованных жизней.

Она вздохнула.

– Раньше у вас все это было, а теперь нет. Нет и не будет. Для вас это хорошо, а вот для меня, как для сказителя…

Она вздохнула. Кобыла нежно куснулась её щеки губами. Мол, не грусти, подруга. Прорвёмся. Пелагея рассеяно погладила её, но глаза остались задумчивыми.

– В том и дело, что я не уверена в своей любви, – проговорила Варвара. – Я знаю, что необходимо для счастья Любимки. Но я не могу сказать, что я сделала для этого все, что требуется. Когда он искал лекарство от смерти для моих ног, ему все твердили, что его нет и быть не может. Но он даже мысли такой не допустил. И мир повернулся так, что это лекарство появилось. И Любим добыл его.

Пелагея слушала очень внимательно.

– А я не сделала это для него, понимаешь? – продолжала дочка библиотекаря. – Я решила для себя, что невозможно Любиму стать богатырём и спряталась за этой отговоркой. Я понимаю, что это себялюбие, я радуюсь тому, что теперь за него не нужно будет беспокоиться. Но ведь это не правильно. Как можно не беспокоится за несчастного человека?

– Не понимаю я, чего ты себя винишь, – ответила Пелагея. – Ведь это и правда невозможно. В нем нет земной тяги. И силу перводемона у него забрали.

– Если бы дело касалось меня, Любима бы это не остановило, – тихо ответила Варвара.

– Прежнего Любима, – так же тихо сказала Пелагея.

– прежнего… – как эхо повторила Варвара.

– Я бы не уезжала, если бы не видела, что он поменялся, – Пелагея тяжело вздохнула. – Я всегда верила в него, знала, что он выпутается из любого затруднения. Но теперь… Я не хочу использовать слово "сломался", но…

Она замолчала, глядя вдаль. Варвара оглянулась. По площади шагал Любимка с ведром и метлой. Он не смотрел по сторонам и не заметил их. Путь его лежал в сторону острых брёвнышек школы богатырей.

– Видишь? Он сдался, – проговорила Пелагея. Она одним движением оказалась в седле. – Это значит, что и мне более нечего делать в этом городе. Желаю тебе успехов, подруга. Надеюсь, ты знаешь, что с ним таким делать. Прощай.

Она ударила пятками в бока кобылы, та бодро поцокала в сторону Троицких врат кремля.

Варвара с болью глядела вслед знаменитому менестрелю. Она чувствовала, что Пелагея осуждает её.

Конечно осуждает, – проговорила она себе. – По сути она была моей соперницей. Ей не нужен был Любимка любящий, ей нужен был Любимка герой, Любимка спаситель Руси.

– Но теперь он мой, – проговорила она с улыбкой. – То, что он оставил свой затвор – добрый знак. Скоро можно будет поговорить с ним и мягко направить на нужный путь. Он утешится. Обязательно утешится и навсегда станет моим. Мы будем вместе, и ничто нас не разлучит!

***

Любим не видел беседующих девушек, ибо думал только о школе богатырей. Батенька отговаривал его, предлагал дать другое послушание. Отрок отказался.

– Я должен раз и навсегда избавится от ощущения, что туда можно вернуться.

Настоятель смерил его полным боли взглядом и не стал возражать. Это правда, подумал настоятель. Коли сам Любим отчаялся, значит шансов на то, чтобы вернуть силу никаких.

И вот теперь отрок брёл к школе богатырей и изо всех сил пытался взять себя в руки. Богатырские состязания закончились, все тягатели вернулись в школу, чтобы продолжить совершенствоваться в мастерстве владения тягой. Все, кроме него.

Он посмотрел на небо. Солнце достигло наивысшей точки на небосклоне, выше которой зимой подняться не в его власти. В это время у тягателей свободное время, сейчас зима, пойти некуда, поэтому большинство из них в гриднице. Он заставил онемевшие ноги двигаться. Так даже лучше. Порвать все связи раз и навсегда.

Он брёл по Соборной площади, два собора величаво несли свои золотые главы, даже не замечая унылую букашку, ползущую у их подножья.

***

В тягателтской гриднице было людно. Зимой на улице холодно, всех тянет собраться у жарких печей. Тем более после того, что устроил им первый наставник Стоян.

– Земная тяга, помимо прочего, способна защитить от жара и холода. На дворе зима, и я намерен выяснить все ваши способности, которые касаются холода, снега и льда!

После этих слов калика-наставник устроил им марш бросок по заснеженному лесу с ночёвкой на голой земле. Не удивительно, что на следующий день тягателей не оторвать было от жарко натопленных печей в общей гриднице.

– Лютый у нас наставник, – с восторгом сказал Остап, казак в синих шароварах на меху, в красных сафьяновых сапогах, в безрукавке, отороченной мехом. На бритой голове одиноко торчал чёрный оселедец. – Каждый раз думаю, что все, ничем не удивит, пора домой. И на – он выдумывает что-то новенькое, опасное. Да, Лексий?

Казак хитро поглядел в сторону сына легендарного сильномогучего богатыря Алёши Поповича. Тот был высокомерен и невозмутим. Но не сейчас. Ныне он сидел на своём лежаке, закутавшись в одеяло из овечьих шкур и шумно дрожал.

– Наставник любит отыскать для каждого из нас слабое место и ткнуть в него со всей дури, – молвил Димитрий, княжич из Тмутаракани с породистым лицом с тонкими чертами. Он был одет в отороченные мехом богатые одежды. – Вот и у Лексия нашёл слабость. Холод. Теперь не слезет.

– Да к-к-ктож-же так-кое сд-дюж-жит!? – стуча зубами, отозвался Лексий. – Нырять в п-прорубь и п-плыть п-прот-тив т-течения сот-тню саженей…

– Болтя вон проплыл, – сказал Неждан уважительно. Это был маленький человечек, широкий в кости, с бритым черепом со шрамами выделяющимися белым на фоне тёмного ёжика волос.

Зеленоватый тягатель похожий на жабу весело клацнул зубами.

– Наставник делает это, чтобы мы не возгордились, – молвил ни к кому не обращаясь Ярополк. – Он видел, что произошло с Любимом, и не желает, чтобы это случилось с нами.

– Мы не дураки, – ответил ему Димитрий. – Тоже видели, что произошло с Любимом…

Дверь скрипнула, и все притихли. Первый наставник Стоян не любит, когда поминают павшего тягателя. Сразу же назначает бросок через ночной лес, невзирая на мороз. Этого сейчас не хотел никто из присутствующих.

В гриднице повисла ледяная тишина. С неподвижным лицом и деревянной спиной внутрь ступил Любим. В одной руке метла, во второй деревянное ведро.

Скри-ип. Он неловко притворил дверь и не глядя ни на кого потопал в дальний конец помещения. Тягатели переглянулись. Ших, ших, ших – донеслось из дальнего угла гридницы ширканье метлы по земле.

Остап посмотрел на Любима, потом на остальных тягателей, потом снова на Любима.

– Ты зачем явиться сюда, после того, что произошло?! – воскликнул он.

Любим ничего не ответил, лишь сильнее втянул голову в плечи. Ших, ших, ших – мерные звуки не сбились ни на миг.

Сын атамана вскочил с лежака и грозно уставил указующий перст в спину отрока.

– Мы все знаем! – сказал он, едва удерживая ярость. – У тебя была возможность раз и навсегда избавить нас от перводемона! А ты попался в глупую и очевидную ловушку и потерял все!

Ших, ших, ших, – мерная работа метлой.

– Отвечай же! – вскричал Остап. – Как ты мог?!

Ших, ших, ши… Метла замерла посреди движения. Любимка не повернулся к казаку.

– Я спасал Варьку… – раздался его приглушенный голос. Ших, ших, ших, – движение метлой возобновились.

– Ч-что за д-дурень?! – одеяло скатилось с плеч сына богатыря, но Лексий даже не замечал этого. – Кричал, что отдаст все за святогорову Русь, а сам не смог поступиться обыкновенной девицей.

Любимка уронил метлу и сжал кулаки.

– Варвара – не обыкновенная девица, – проговорил он, все ещё не поворачиваясь.

– Варвара в отличие от тебя понимает нужды княжества. Она была бы против, если бы её спасли, пожертвовав людьми, – горячась проговорил Остап.

– Ты жалок, – из-за спин тягателей выступил княжич Димитрий. – Любой тягатель знает, что враг коварен и хитёр. Даже если это не одержимник, а простые разбойники. Богатырь должен уметь если потребуется жертвовать соратниками и даже друзьями.

Любимка сжал кулаки ещё крепче, пальцы впились в ладони. Голову разрывало от горячих мыслей.

– Не желаю знать, что ради долга нужно жертвовать друзьями! Я найду такой путь, что мне не придётся это делать! Вот увидите!

Этот звонкий сильный голос прозвучал прямо в его голове. Голос его прежнего "я". Но ни звука не пробилось через сведённое судорогой горло. Прошлое в прошлом. Никакого другого пути он уже не найдёт. Теперь он обыкновенный послушник Чудова монастыря. Его интересы не должны простираться дальше интересов Лиски и чистоты гридницы школы богатырей.

Он медленно склонился и поднял метлу. Непродолжительная пауза и – ших, ших, ших, – монотонное движение метлой возобновилось. Вот только все тягатели видели, что Любим елозит прутьями по одному и тому же месту.

Ярополк не участвовал в перепалке. Его прищуренные серые глаза не отпускали Любима. Лоб хмурился. Сын воеводы мучительно пытался что-то понять.

– Ты и Варвару не спас, ибо она не такая дура, чтобы попасть в плен, – продолжал цедить Димитрий. – И силу свою профукал. Так поступить мог только малолетний дурень, которому делать нечего в богатырях!

И вновь движение метлы остановилось на середине замаха. И снова из глубины души рвались наружу злые горячие слова – сейчас я им все скажу, я им покажу, они увидят!..

Ярополк подался вперёд, словно увидел что-то давно ожидаемое. Ну же, скажи! Скажи скорее!

– Ты прав, – Любимка выдохнул и сгорбился ещё больше. Кулаки разжались, взгляд потух и опустился к полу. – Поэтому я больше не тягатель. Я простой холоп, убирающий гридницу.

Любимка сгорбился и постоял так, некоторое время. Потом присел и ухватился за ведро.

– Я переоценил себя, – проговорил он. – Попрошу у батеньки другое послушание…

Шаркая ногами, он медленно побрёл к выходу. Метла безжизненно волочилась следом. Княжич развёл руками, мол, что и требовалось доказать. Остап презрительно оскалился и сплюнул. Слюна повисла на штанине Любима, но тот даже не остановился. Прошёл мимо казака, как свежеподнятый упырь, который ещё не овладел в полной мере своим восставшим телом.

Лексий тонко улыбнулся и сказал, ни к кому не обращаясь:

– Вот пример того, что выше головы не прыгнешь. Либо ты родился со способностями, либо…

Он кивнул на бредущего Любима. Тот даже не дрогнул, не приостановил шаг. Наум, что до сих пор следил за происходящим молча, тяжко вздохнул и трусливо сгорбился. Остап отвернулся и принялся обсуждать с Димитрием какой-то пустяк, случившийся утром в трапезной. Это послужило знаком остальным. О Любиме разом забыли.

Скри-ип. Отрок открыл входную дверь. Убраться! Скорее убраться из этого дома! Это выше моих сил! Я зря настоял на этом послушании. Достаточно одного раза, чтобы навсегда усвоить – мне заказана дорога в школу богатырей. Навсегда заказана!

Он понимал, что уйти отсюда будет очень больно. Поэтому и явился с метлой и ведром в место былого триумфа. Через эту боль он хотел выйти в новую жизнь. Но единственное, чего добился – это осознание того, что ему не сбежать. Куда бы он ни пошёл – боль отправиться вместе с ним и станет преследовать его до конца.

А когда Русь начнёт рушиться на его глазах, эта боль сделается ещё сильнее. Ибо Димитрий прав. Это он во всем виноват! Он и только он!

– Ну ка стой! – тяжёлая рука легла ему на плече и развернула.

Он похолодел, увидав перед собой искажённое лицо Ярополка. Неужели сыну воеводы мало его унижения, неужели он желает поглумиться над ним сейчас, когда он ничего не может сделать в ответ. И вновь в груди трепыхнулось вялое чувство и тут же затихло, придавленное виной.

Поделом. Я заслужил. Надо вытерпеть! Вытерпеть… Глаза защипало, но он даже не мог отвернуться, чтобы спрятать подступающие слезы.

– Он сказал при тебе, что друзья ничего не стоят! – сын воеводы ткнул пальцем в княжича. – Раньше ты бы разорался так, что Стоян с Китай-города услыхал бы и прибежал спасать своего разлюбимого любимчика.

Любимка молчал.

– А теперь ты позорно бежишь?! Теперь тебя не волнуют друзья?

Ярополк явно требовал ответа, и Любим ответил:

– Он прав, конечно. Я… не могу…

Губы его дрогнули и исказились. Он отвернулся и ухватился за дверь. Все! Нет больше сил держаться. Добивайте! Делайте, что хотите! Я не стану сопротивляться!