Отряд-3. Контрольное измерение

– Людского в них вполне достаточно. Иногда, даже слишком. Если конечно иметь в виду те цели, для которых они предназначены. В общем, я думаю, вы вряд ли отличили бы их от настоящих, не предупреди я об этом. Но, если говорить строго, то они, действительно, не люди. Впрочем, как и я. Это Искусственные Существа.

– Во, – сказал Вешняк, – я и говорю. Дурят нашего брата.

– Не, Серега, – возразил Валерка. – Ты натурально не понимаешь. Ну, подумай сам, рязанская твоя башка, какая тебе разница? Посмотри на Арнольда. Он же настоящий! И снаружи, и внутри. Те же клетки, что у нас. Правда, Арнольд?

– Совершенно верно. Я же вам уже говорил. Только искусственно созданные.

– Вот видишь, – упрямо нагнул голову сержант. – Искусственно! А что искусственное, то ненастоящее. Я так думаю.

– А я тебе еще раз говорю: балда ты! Мягкий? Мягкий. Теплый? Теплый. Две руки, две ноги, одна голова? Именно так. Разговаривает? Разговаривает. Даже пьет и ест. Юмор понимает. Что тебе еще надо, дурында?

– Сам ты дурында! – не сдавался Вешняк. – Я против Арнольда ничего не имею. Его таким сделали, и он не виноват. Я о другом. Андроидов помнишь?

– Ну….

– Баранки гну. Они что, люди?

– Мы не андроиды, – запротестовал Арнольд. – Андроиды – это человекоподобные роботы. Они созданы из искусственных материалов и запрограммированы определенным образом. А мы, Искусственные Существа, живые и…

– Душа у вас есть? – перебил его сержант.

– Что?

– То самое. Я спрашиваю, есть ли у вас, живых, как ты говоришь, искусственных существ, бессмертная душа? У нас, людей, есть.

– Я… – Арнольд явно растерялся. – Я не очень понимаю, что это такое.

– Потому и не понимаешь, что ее у тебя нет, – вздохнул Вешняк и закурил. – Эх вы, бедолаги….

Неловкое молчание зависло над столом.

– Я лично вообще не понимаю, при чем здесь душа, – пробормотал Валерка. – С ней, конечно, лучше, но мне для начала и без всякой души сойдет. Был бы человек хороший.

– Тебе резиновую бабу дай, и она сойдет, – сказал Вешняк.

– Ты, Рязань, говори да не заговаривайся…

– Отставить, – негромко приказал Велга.

– Вот к чему приводит излишнее философствование, – наставительно заметил Дитц. – Как только начали размышлять да рассуждать – все. Настроение упало, боевой дух на нуле. Эх вы, а еще разведка! Так, принимаю решение. Ну-ка, Арнольд, организуй-ка нам вина. Того самого. Испанского и французского. Да побольше! Раз уж мы на отдыхе, то приказываю личному составу отдыхать и веселиться.

– Да, – подтвердил приказ Велга. – Отдыхаем. И на полную катушку!

Глава третья

Жизнь солдата на войне трудна и скупа на радость по многим причинам. И внезапная смерть от вражеской пули, штыка, мины, осколка снаряда или бомбы – не главная из них. Как ни странно. Потому что к смерти, когда она случается на твоих глазах чуть ли не ежедневно, люди привыкают. И даже гибель близких товарищей уже не рвет сердце на части, а лишь вызывает в нем тупую и глухую боль. Боль, к которой привыкаешь тоже. Ну, болит и болит. Подумаешь. Старые раны, вон, тоже, бывает, ноют к дождю, так что ж теперь, бросить винтовку и отправиться домой? Нет. Долг и присяга не велят, родина твоя, командир и товарищи боевые, которые рядом и которым ничуть не легче, чем тебе.

Да, можно привыкнуть к смерти, можно. И даже к голоду можно притерпеться. До поры до времени, конечно. А вот к чему нельзя – так это к постоянному недосыпу и отсутствию женщин. К недосыпу, потому что он отупляет и высасывает те самые силы, которые необходимы для победы над врагом и – главное! – для победы над самим собой. Потому-то солдат и спит при каждом удобном случае. Да и неудобном тоже. Кто никогда не засыпал на ходу в маршевой колонне, тому этого не понять. А женщины…. Ну, это и ясно и без объяснений. Если ты нормальный молодой и здоровый мужик, то находится долгое время без женщины для тебя не просто трудно и вредно, но даже как-то, прямо скажем, и противоестественно…

Так или примерно так думал лейтенант Красной Армии Александр Велга, перебирая роскошные каштановые волосы, лежащей у него на коленях девушки. Точнее, Искусственного Существа. Впрочем, лейтенант, как ни старался, не мог себе представить, что это какое-то там искусственное существо, а не самый что ни на есть настоящий живой человек. Только женского пола. Не мог, вероятно, потому, что слишком привык в своей, пока еще не очень длинной, но насыщенной войной жизни всецело полагаться в первую очередь на зрение, слух, обоняние и осязание. То есть, на те корневые человеческие чувства, которые его, практически, никогда не подводили. Вот и сейчас, на песчаном берегу теплого и ласкового моря, под лучами незнакомого, но ласкового солнца, он не мог (а может, и не хотел) не доверять этим своим чувствам.

Какого, действительно, черта!

Да, элемент чуда в ее появлении (а также в появлении еще семерых ее товарок) несомненно, был. И, прямо скажем, весьма значительный элемент. Но разве за последние недели и месяцы они не навидались чудес? Еще каких! Что там говорить, – начиная с того дня, как высокомерные свороги выкрали два взвода разведки – советский и немецкий – из лета сорок третьего года и переправили их на свою древнюю прародину Пейану, всеразличные чудеса просто стали привычной частью их, солдат Второй мировой войны, обыденной жизни.

Так что хрен с ними, чудесами. Надо наслаждаться сегодняшним днем и теми возможностями, которые он предоставляет. А возможности эти довольно велики. Просто какие-то необъятные возможности…. Надо же, действительно, стоило только захотеть, и каждый боец получил себе желанную подругу. При этом Арнольд еще и прямо намекнул, что в случае чего никому не возбраняется выбрать другую. И даже не одну…. Фу ты, черт, просто разврат какой-то…

Александр почувствовал что краснеет.

Или это просто солнце? Надо срочно охладиться.

– Пойдем, искупаемся? – предложил он.

Карина (так она назвалась, когда Велга выбрал ее из голографического каталога и приказал Дому осуществить… э-э… доставку) открыла глаза (чудный ореховый цвет!) и улыбнулась:

– Пойдем!

И тут же, легко поднявшись с колен лейтенанта, танцующей походкой, направилась к прибою.

Полоска ткани на груди, полоска ткани на…. Н-да, в наше время, помнится, купальники были совсем другие.

Велга специально чуть приотстал, чтобы лишний раз посмотреть на девушку сзади.

Дитц, как истинный ариец, думал он, не отрывая взгляда от гладких загорелых и страшно соблазнительных женских бедер, еще несколько часов назад уверял, что главное в женщине – это задница и грудь. Я помнится, возражал. А теперь, вот, пожалуй, готов согласиться….

– Товарищ лейтенант, давайте к нам! – позвали его.

На границе прибоя и сухого песка расположились Карл Хейниц и Сергей Вешняк со своими подругами (ефрейтор предпочел маленькую изящную брюнетку, а сержант, наоборот, крупнотелую веснушчатую шатенку), Михаил Малышев и Аня Громова. Остальных видно не было.

Кто в Дом направился, а кто-то, у кого терпелки не хватило, и просто в лес, усмехнулся про себя Александр, благо, никого, кроме нас, на всей планете нет. Если верить мажордому Арнольду, конечно. Смешное имя – Арнольд…. Почему Арнольд? Отчего, например, не Арчибальд? Вот интересно, действительно ли мы одни на всей планете? Неплохо бы проверить на всякий случай… Или не надо? Это, наверное, привычка срабатывает – проверять место обитания. Условный рефлекс, так сказать… Или безусловный? Черт, все забыл… Нет, все-таки, кажется условный. А Хейниц с Вешняком, ишь ты, сидят на виду и держатся вместе. Стесняются, наверное. Надо же, у кого-то из нас еще стеснительность какая-то осталась…. Хотя, чего здесь, спрашивается, стесняться? Себя, что ли? Брось, брось. Ты, вон, тоже пока Карину к себе в Дом не пригласил и в лес не потянул. Хотя вы уже четыре с лишним часа как знакомы. На самом деле тоже стесняешься, хоть и сам себе в этом признаваться не хочешь. Что, в общем, очень странно. Вспомни, например, Город и день рождения у хозяйки борделя. Там и тень стеснения в душе не шевелилась. А здесь отчего-то все другое. И ведь, все, вроде бы, должно было быть наоборот. Там-то, в Городе, были натуральные женщины, хоть и проститутки, а здесь – Искусственные Существа. Да и проститутки-то не настоящие, а так… временно исполняющие роли. Нет, запутался я что-то. Это от вина, наверное. От вина и от солнца. На солнце, как известно, пить вредно… С одной стороны я, как уже было решено, не чувствую, что Карина – Искусственное Существо (хотя, возможно, еще и почувствую, когда дело до главного дойдет) и поэтому, наверное, немного стесняюсь. Опять же она не проститутка по определению… А кто? Как назвать женщину, созданную специально для всяческого ублажения мужчин, но при этом не берущую за свои услуги деньги? То есть, не женщину, а искусственное существо. Но я не чувствую, что она… тьфу-ты, опять двадцать пять за рыбу деньги! Нет, так дело не пойдет. А как? Ведь она могла достаться и другому. Тому же Валерке Стихарю, например. Или Хельмуту. Да любому из нас! Или не могла? Погоди, я как-то сразу об этом и не подумал, оказывается. А между тем, это интересный вопрос: каталог был один на всех или для каждого свой?..

– Саша, ау!

Звонкий голос Карины вторгся в его раздумья, и Велга неожиданно обнаружил себя неподвижно стоящим в полосе прибоя со взглядом, направленным к далекому и пустому горизонту.

– Иди сюда, ко мне!

Она заплыла уже метров на пятьдесят от берега, и теперь махала ему из воды рукой.

Велга улыбнулся, тряхнул головой и побежал навстречу невысокой прозрачной волне.

Это море было очень похоже на Черное. Разве что вкус воды несколько иной – не такой горький. В остальном же Александр не видел принципиальных различий. И это ему нравилось. Лезть в совершенно незнакомое море он бы, пожалуй, поостерегся. Впрочем, тот же Арнольд уверял, что здесь, возле Дома Отдохновения, нет крупных хищников, которые могли бы представлять опасность для людей. Это касается и моря, и окрестных лесов…

– Догоняй! – крикнула Карина и безупречным кролем направилась прочь от берега.

А я ведь, пожалуй, не догоню, подумал Александр, плавает она явно лучше меня. Но сдаться без боя? Никогда!

Метров через сто с лишним он потерял беглянку из вида, понял, что выдыхается и перешел на спокойный брасс. Рядом вынырнула Карина и улыбнулась во все свои тридцать два безупречных зуба.

– Что, Саша, слабо женщину победить в честном соревновании?

– Только не на море, – признал свое поражение Велга. – В лесу или в поле я бы тебе сто очков вперед дал. Но на воде… Уволь. Тут мне за тобой не угнаться. И вообще, откуда я знаю, может, ты русалочьего племени?

– Да! – захохотала она и плеснула ему в лицо. – Я – русалка! И сейчас зацелую тебя до смерти, красавчик. Разве ты не знал, что русалок нужно опасаться и держаться от них подальше? А ты, дурачок, за мной поплыл…. Ну, теперь, пеняй на себя!

Она обхватила голову Велги ладонями, ее полураскрытые губы коснулись его губ, прижались крепче, маленький ласковый язычок скользнул ему в рот….

Они окунулись в воду с головой.

Велга задержал дыхание и открыл глаза.

Незнакомая толстобрюхая рыба, чуть шевеля плавниками, замерла неподалеку и озадаченно уставилась на двух невиданных существ, занимающихся под водой непонятно чем….

Изящная прозрачная медуза, насквозь пронизанная солнечным лучом, медленно проплыла мимо и поднялась к поверхности….

Рука Карины решительно скользнула лейтенанту в плавки…

Они выбрались на берег далеко в стороне от того места, где зашли в воду, добежали до леса, и там Велга, не переставая целовать шею и лицо Карины, повалил девушку в мягкую и густую, как будто специально выращенную для этого траву…

День оказался необычайно длинным. Потом от Арнольда они узнали, что сутки на Лоне (Лона – таково было название планеты) продолжались 26 земных часов, а Дом Отдохновения располагался в широтах, куда никогда не заглядывала зима. Отряд в неполном составе (не хватало Руди Майера и Валерки Стихаря) собрался внизу, в обеденном зале, когда солнце уже наполовину завалилось за лесистые холмы.

Велга пришел с Кариной, Хейниц с девушкой по имени Ева, Дитц и Вешняк сочли нужным оставить своих подруг наверху.

– Непорядок, – безапелляционно заявил Дитц, усаживаясь за стол и пристраивая на грудь салфетку (по излишне влажному бледно-голубому блеску его глаз, Александр сообразил, что друг Хелмут изрядно навеселе). – Мало того – форменный бардак. Если солдат опаздывает на ужин, значит случилось нечто из ряда вон выходящее. Где Майер и Стихарь?

– Вообще-то команды явиться в столовую к определенному часу не было, – заметил Велга. – Брось, Хельмут, люди отдыхают. Имеют право.

– А чувство долга? – вскинул брови обер-лейтенант. – Или даже просто чувство товарищества? Где оно, я вас спрашиваю? Согласен, что в вопросах …э-э… любви каждый сам по себе. Хотя я могу припомнить пару случаев, когда…

– Лучше не надо, – быстро сказала Аня.

– Да, верно, прошу меня извинить… Арнольд, что у нас сегодня на ужин?

– Что пожелаете, герр Дитц!

– Да уж пожелаю… Кстати, Арнольд, скажите, как нам поступать в таких вот случаях?

– Каких именно?

– Когда мне необходимо срочно с кем-нибудь связаться. Как сейчас, например. Я, скажем, хочу отдать приказ непосредственно своему пулеметчику Рудольфу Майеру. Или просто с ним поговорить. Как мне это сделать? Неужели я должен подниматься наверх? Или здесь есть что-нибудь вроде телефона?

– Действительно, Арнольд, – поддержал Хельмута Велга. – Вопрос своевременный. Я тоже хотел об этом же спросить, но как-то за разнообразными и приятными событиями сегодняшнего дня запамятовал. Надежная связь – это главное для военного человека. А мы люди военные. Даже на отдыхе. Мало ли что может произойти.

– Здесь с вами ничего не может произойти, – улыбнулся Арнольд. – Лона – на редкость безопасная планета. А связь… Во-первых, у каждого из вас в апартаментах есть мощный коммуникационно-развлекательный центр. Просто я не успел еще вам показать, где он находится и как им пользоваться. С его помощью можно связаться друг с другом. Но это вещь стационарная. А для мобильной связи… Одну минуту.

Арнольд хлопнул в ладоши и громко позвал:

– Домохранитель! Ты мне нужен! – и добавил уже тише. – Сейчас он придет и мы все решим. Кстати, если с кем-нибудь надо в пределах Дома связаться очень уж срочно, то достаточно попросить сам Дом сделать это. Или приказать ему – это уж как вам удобнее.

– Каким именно образом? – спросил Дитц.

– Очень просто. Хлопаете в ладоши и говорите, с кем вас соединить. Правда в данном случае получится режим громкой связи. То есть, слышать разговор будут все, кто находится рядом.

– Это ерунда, – провозгласил Хельмут. – У старых боевых товарищей не может быть секретов друг от друга. Ну-ка, попробуем…

Он резко хлопнул в ладоши и хорошо поставленным командирским голосом рявкнул на весь зал так, что непривычный к подобному тону Арнольд заметно вздрогнул:

– Дом, слушай команду! Немедленно соедини меня с Рудольфом Майером! Я хочу его услышать.

Тишина. Лёгкий шорох. И, наконец, мягкий мужской голос:

– Вы на связи. Говорите.

– Р-руди! – гаркнул обер-лейтенант. – Ты где ошиваешься?! Немедленно к нам!

– Ох, ч-че… Простите, господин обер-лейтенант, это вы?

– Нет, господь бог. Ты чем там занят?

– Разрешите доложить, отдыхаю, господин обер-лейтенант!

– Я вот тебе сейчас устрою отдых… Товарищи, понимаешь, ждут тебя и Стихаря, а они отдыхают!

– Понял, господин, обер-лейтенант. Бегу. Так, рыбка, извини – служба. Но я скоро вернусь, и тогда мы продолжим. Ух, как мы продолжим! Можешь даже не одеваться…

Дитц захохотал, остальные засмеялись.

– Ох, простите, господин, обер-лейтенант, это я не вам…

– Надеюсь!

– Руди! – позвал Велга.

– Слушаю.

– Зайди там по дороге к Стихарю и тащи его тоже сюда. Скажи – я приказал. Нехорошо отрываться от коллектива.

– Есть!

– Дом, – приказал Дитц. – Конец связи.

– Есть конец связи, – тут же откликнулся голос.

– Вот это, я понимаю, – удовлетворенно заметил Хельмут. – Быстро и качественно.

– Здесь все так, – заверил Арнольд. – Именно, что быстро и качественно. Завтра, если пожелаете, я устрою вам большую экскурсию по Дому. Тут есть еще много чего интересного. И все это в вашем полном распоряжении. Но для того, чтобы пользоваться, надо знать чем и как.

– Обязательно, – кивнул Велга. – Завтра – обязательно.

– Именно, что завтра, – поддержал Дитц. – Сегодня мы еще гуляем… Официант, коньяк!

Официант явился одновременно с Домохранителем. Последний выглядел как невысокий лысоватый мужчина в летах и с солидным брюшком. Пока Хельмут и остальные делали заказ, он почтительно, но с достоинством ожидал чуть в стороне.

– Вот, – представил его Арнольд. – Прошу любить и жаловать. Наш Домохранитель собственной персоной!

– К вашим услугам, – слегка поклонился тот.

– В непосредственном ведении Домохранителя, – объяснил Арнольд, – находятся все технические службы Дома. Если я осуществляю, так сказать, общее руководство, то он заведует непосредственно хозяйством. Коммуникации, транспорт, производственные службы – все на нем.

– Завхоз, если по-нашему, – сказал Вешняк.

– Да, именно так, – кивнул Арнольд. – Очень точное сокращение. Именно завхоз.

– А как вас зовут? – спросила Аня Домохранителя.

– Меня зовут Домохранитель, – ответил тот. – Если желаете, можете дать мне человеческое имя. Но до сей поры его у меня не было.

– Странные тут у вас порядки, – обратилась Аня к Арнольду. – У кого-то есть имена, у кого-то нет. Дискриминация!

– Ни в коем случае! – запротестовал мажодром. – Никакой дискриминации у нас не может быть хотя бы потому, что мы – Искусственные Существа, а понятие дискриминации может относиться в полной мере только к людям…

– Я могла бы поспорить с этим утверждением, – перебила его Аня, – но сейчас не стану. Настроение не то.

– Я должен заметить, – сказал Арнольд, – что вы в полном праве менять здешние порядки так, как вам заблагорассудится. Вы тут полные хозяева.

– Пока не появится Распорядитель, да? – усмехнулась Аня.

– Даже не знаю… – растерялся Арнольд. – На этот счет я не получал никаких указаний.

– Ладно, бог с ним, – махнул рукой Велга. – Разберемся. Так что нам может предложить господин завхоз?

Глава четвертая

Больно…

Мне.

Очень.

Больно.

Если мне больно, значит… значит я существую? Или я существую, потому что осознал то, что мне больно?

Не важно.

Сейчас это не важно. Сейчас важно понять, кто я и отчего мне больно. И еще нужно попробовать как-то уменьшить эту боль. Потому что жить вместе с ней невозможно.

Жить?

Я – живу.

Как странно…

Или я, или боль.

Если не будет меня, то не будет и ее. Но если не будет ее, я останусь.

Второй вариант меня устраивает больше.

Не отпускает…

Она разнообразна и приходит ко мне по миллионам каналов-нитей. Вот, вот они, эти нити-каналы. Я вижу их! Они тянутся ко мне отовсюду, пульсируют, рвутся, опадают и гибнут, но на их месте возникают новые. И каждый наполнен своей болью. Боль резкая, тягучая, ноющая, колющая, сверлящая, тупая и острая, горячая и ледяная, смертельная и пока еще не очень, боль сладкая и горькая, желтая, красная и оранжевая; боль, как спасение, как сигнал бедствия, как мольба о помощи, как шепот и крик….

Так, надо попробовать устраниться. Отодвинуться. Закрыться.

Пусть она будет жить отдельно, а я – отдельно. Направить ее куда-то в одно место, в темный угол сознания, а потом изолировать и… Нет, не получается.

И так тоже не получается.

И так….

Ладно, попробуем иначе. У всякого следствия есть своя причина. То же и с болью. Если она есть, значит, что-то ее вызвало. Нужно просто дотянуться до этого «чего-то» и постараться его устранить. Убрать саму причину боли. Если, конечно, это возможно…

Надо попробовать.

Как?

Нити-каналы.

Если по ним ко мне приходит боль, то это значит, что я могу проследить ее путь и попытаться дотянуться сознанием до самого ее начала, до того, дальнего конца нити. Решено. Так и поступим. Теперь осталось только выбрать нить. Желательно такую, которая быстро не оборвется….

А, вот это, пожалуй, подойдет.

Не нить даже – жгут, свитый из многих нитей. Толстый, крепкий и видно, что продержится еще долго. Ну, попробуем…

* * *

Всё.

Кедровые – в полтора-два обхвата – стволы очищены от ветвей, уложены и надежно закреплены, бригадир грузчиков-такелажников дал отмашку – можно ехать.

Николай Семкин по кличке Сема, водитель ОАО «Леспромхоз № 4» тщательно загасил окурок, привычным движением надвинул кепку пониже на глаза и полез в кабину своего японского тягача-лесовоза «HINO». То есть, не своего, конечно, – машина принадлежала фирме, но Сема за полгода работы успел привыкнуть к «японцу» и считал его уже как бы и своим.

Он завел двигатель, включил первую и тронулся. Восьмилетний «HINO», как всегда, взял с места плавно и мягко, словно и не тащил на себе почти три тонны леса. Встречный пыльный и обшарпанный порожний «МАЗ» (Сема тоже начинал на таком, пока не заработал право сидеть за баранкой нормальной машины) принял в сторону, давая дорогу. Сема ухмыльнулся краем узкого рта, вырулил на грунтовку, врубил вторую, потом третью и устроился поудобнее – впереди его ждали минимум полтора часа не самой легкой на этой земле дороги. Под легкую музычку из радиоприемника Семины нехитрые мысли направились в привычное русло.

Он уже неделю возил лес по этой дороге, и она его совершенно не устраивала по той причине, что была слишком длинной. С учетом погрузки и разгрузки в день удавалось сделать не больше двух ходок. Если очень и очень повезет – три. Этого было мало. То есть, три – было бы нормально, а вот две…. Его заработок напрямую зависел от количества перевезенного леса, а работать на грани риска угробить машину и себя Сема не хотел – что толку выигрывать в малом, если при этом велика вероятность проиграть в большом?

Расстояние…. Да, все дело в нем. Как сократить расстояние и, соответственно, время на его преодоление, не увеличивая при этом скорость? Казалось бы, неразрешимая задача. Но только на первый взгляд. На самом деле шанс ее решить есть. И сегодня он, Николай Семкин, этим шансом воспользуется. В конце концов, совсем без риска нельзя. А в этом случае риск гораздо меньше, чем просто гнать, сломя голову, – один раз проскочишь, два, три, а на четвертый, не ровен час, и влетишь в аварию. Да еще, не дай бог, такую, что вовек потом не расплатишься. Хозяин фирмы не дурак – технику бережет и за ее поломку по вине работяг взыскивает строго. А превышение скорости – это явная вина. И ведь не скроешь – компьютер в чертовом «японце» все фиксирует. Эх, хороша машина, но тоже не без недостатков. Сломать бы его, компьютер этот, к чертовой матери…. Тоже нельзя. Со сломанным компьютером на трассу не выпустят. И ведь, гадство какое, те же «МаЗы» недоделанные тоже нынче японскими компьютерами оснащены – хрен кого обманешь. Правда, «МАЗу» нашему за «HINO» все одно не угнаться, так что и не понятно, зачем ему тот компьютер…. Ладно, сейчас будет поворот и стразу за ним – ручей и мост. Надо решать.

Грунтовка петляла между поросших лесом сопок так, что сократить путь от самого лесоповала до места разгрузки не было никакой возможности.

Кроме одной.

Широкий ручей по имени Кедровый пересекал дорогу в первой ее четверти и затем впадал в реку Сукпай совсем рядом с базой «Леспромхоза №4». По интуитивным расчетам Семы (карты местности у него не было) путь по Кедровому был, чуть ли не в два раза короче пути по грунтовке.

Ручей мелкий, рассуждал Сема, но широкий, и дно у него галечное. Старые водилы рассказывали, что такие ручьи и мелкие речки в тайге когда-то использовали вместо дорог. Природе это, конечно, вредно. Но мне без нормального количества денег жить тоже вредно. Главное, чтобы хозяин был не против. А чего ему залупаться? Если я вместо двух ходок сделаю четыре (или даже пять!) – это будет и ему, и мне хорошо. Ладно, от одной машины ни хрена этому ручью не сделается, а двум тут уже не разъехаться. Так что, кто первый встал – того и тапки…

Вот и мост.

Сема глянул в зеркало заднего вида (никого) потом вперед (тоже никого), сунул в рот сигарету, прикурил от зажигалки и решительно крутанул руль вправо.

Тяжелогруженый «HINO» свернул с дороги, переваливаясь на неровностях почвы, сполз в ручей и, по ступицы в быстрой прозрачной воде, взрыкивая и воняя отработанной соляркой, осторожно покатился вниз по течению…

Первого тигра Сема увидел примерно через полчаса.

За это время он уже почти убедился, что его расчет оказался верен и скоро он выедет к Сукпаю, срезав путь, как минимум, на половину. Настроение у Семы было самое замечательное. Кедровый ручей оказался отличной дорогой – довольно прямой, достаточно широкой и без крупных камней. Разве что более тряской, чем грунтовка, но ради будущих доходов это небольшое неудобство можно и вытерпеть. Амортизаторы «японца» как-нибудь переживут, на то они и японские амортизаторы, а русскому шоферу тряска не страшна – и не такое видали. В общем, все было замечательно и шло по плану. Поэтому, когда уссурийский полосатый красавец объявился прямо у него на дороге, посередине ручья, Сема даже несколько растерялся. Дорогу трехметровый хозяин тайги уступать явно не собирался. Он стоял в воде, чуть наклонив массивную лобастую голову с прижатыми ушами и неотрывно глядел на приближающееся механическое чудище сузившимися жёлтыми глазами.

Сема затормозил и нажал на сигнал.

Резкий тревожный звук никак не повлиял на тигра. Тот лишь хлестнул себя по бокам хвостом и обнажил клыки.

Сема никогда раньше не видел живого тигра так близко, но был не робкого десятка, а потому не столько испугался, сколько озадачился неожиданной встречей.

Попал, блин, подумал Сема. Ехал себе, ехал и – на тебе. Всю дорогу загородил. И чего ему надо? Смотри-ка, прямо не тигр, а скала. Монумент. И не объедешь ведь его ни справа, ни слева…. Ну, и что теперь делать? Эх, ружья нет – шугануть бы зверюгу сейчас парой выстрелов…

Он снова дважды нажал на клаксон.

Безрезультатно. Тигр явно не желал уступать занятую позицию.

Да ничего он мне не сделает, озлившись, решил Сема и на всякий случай поднял стекла. Отскочит, если жить захочет, никуда не денется. Ишь ты, устаканился. И откуда он здесь взялся? Что-то тигров тут давненько было не видать…. Ну, погоди, рожа полосатая, сейчас я тебя…

И тут он увидел второго.

Этот был чуть меньше, но выглядел не менее эффектно. Он бесшумно вынырнул откуда-то из зарослей папоротника, с левого берега, одним прыжком оказался рядом со своим родичем и, повернувшись к машине всем телом, зарычал. Рык вышел не очень громким, но очень внушительным.

Черт, может тут где-то рядом у них логово? И ведь не развернуться уже… Сдать назад? Нереально с моим грузом…. Ладно, киски, сами напросились.

Он выжал сцепление, включил передачу… И тут Сема краем глаза заметил справа какое-то необычное движение. Он машинально повернул голову и замер с полуоткрытым ртом. Высоченная старая ель на правом берегу ручья вдруг качнулась в его сторону, затрещала и медленно, словно в кино, начала рушиться прямо на «HINO».

Реакция у Семы была хорошая всегда. Он спинным мозгом понял, что уже ничего не успеет сделать, кроме…

Рванув на себя ручку двери, шофёр вывалился наружу, упал на четвереньки (он тут же промок с ног до головы, но не обратил на это ни малейшего внимания) и с наивозможнейшей прытью кинулся в сторону.

И тут же позади него ель с глухим шумом и треском рухнула точнёхонько на кабину «HINO».

Втянув голову в плечи, Сема обернулся на бегу и увидел, что ствол дерева смял кабину грузовика чуть ли не до самого сиденья (ох, как я это я успел выскочить!) и образовал между берегом и машиной нечто вроде короткого моста. И по этому мосту, поматывая из стороны в сторону квадратной головой, шел на четырех лапах матерый громадный медведь. Вот он, дойдя до того, что было когда-то кабиной, ловко спрыгнул прямо на сцепленные между собой кедровые стволы, уселся на задние лапы, поднял морду к небу и заревел. И было в этом реве столько угрозы и ярости, что Сема, теряя голову, кинулся к берегу, продрался сквозь колючие заросли ежевики и, не разбирая дороги, кинулся в глубь тайги.

К леспромхозовской базе он вышел на исходе дня.

Эти несколько часов в тайге слились для Николая Семкина в одну невероятно длинную и тягуче однообразную минуту, в течение которой он шел напролом без дорог и тропинок сквозь буйные летние заросли уссурийской тайги, стараясь лишь не потерять направление, которое ему было, в общем-то, известно. По прямой до базы было не очень далеко – большую часть расстояния он все же успел проехать, но пеший путь сквозь тайгу – это вам не прогулка по набережной у моря, а к ручью, чтобы облегчить дорогу, Сема бы теперь не вернулся ни за какие коврижки. Впрочем, был он человеком бывалым, вырос неподалеку от этих мест и потому, даже в порядком испуганном своем и лихорадочном состоянии, панике окончательно не поддался, местному лешему и собственному страху заплутать себя не дал и, когда солнце окончательно склонилось к западу, а в тайге потянуло вечерней прохладой, деревья впереди чуть поредели и меж стволов тёмным серебром блеснул Сукпай.

– Слава тебе, Господи! – выдохнул Сема, с чувством перекрестился и ускорил шаг.

Неладное он почувствовал, когда до крайнего здания базы – склада ГСМ, стоящего чуть на отшибе, оставалось не больше сотни метров.

Интуиции своей Сема доверять привык, и поэтому остановился, присел на корточки (закурить бы сейчас, да сигареты, палки с елками, в машине остались…) и прислушался.

Тишина.

Глухая и в то же время какая-то тревожная тишина стояла на базе.

Ни машин не слыхать, ни людей, ни музыки, ни лая собак. Как вымерло все…

А ведь так не бывает, подумал Сема, до ночи еще далеко, и сейчас там должно вовсю идти живое человеческое шевеление. Но – тихо. Совсем. Ох, не нравится мне все это… Ладно, подойдем поближе.

Пригибаясь, словно под обстрелом, Сема осторожно двинулся вперед.

За тридцать девять лет жизни Коля Семкин, конечно, встречался со смертью. Но чаще всего эти встречи несли на себе отпечаток обыденности и даже естественности. Умерли обе его бабушки и один дедушка, умирали от болезней и погибали от несчастных случаев далекие и близкие знакомые. Но того, с чем он столкнулся на базе «Леспромхоза №4», Сема не видел никогда. Он не бывал на войне и поэтому ему было трудно сравнить увиденное с чем-то уже знакомым. И от этого зрелище было еще страшнее.

Здесь побывала смерть.

В наступающих сумерках водитель Николай Семкин ходил от одного строения к другому и повсюду встречал одни трупы. Люди со страшными ранами на груди, с разорванными животами и, чуть ли ни напрочь оторванными головами, люди, которых – почти всех! – он знал лично, валялись мертвые и залитые собственной кровью по всей территории базы.