Читать книгу: «Печать Мары: Пламя. Книга I»

Пролог

1 мая 1660 года от Рождества Христова. Биржайский замок

Дворецкий Богуслава Радзивилла, Ян из Течина, шляхетского герба Топор, снова подошел к окну. С третьего этажа нового дворца замка окрестности были видны как на ладони. Плац напротив пустовал. Только мастеровые, которые закончили белить стены казармы, отдыхали в тени. За приземистой казармой темнели стены «голландского» бастиона, низкая предвратная башня, трубы домов предместья. Казалось, небольшой обитаемый остров затерялся в бескрайнем лесном океане. На самом деле замок стоял на берегу озера. Покойный Христофор Радзивилл по прозвищу Перун, дед нынешнего владельца, приказал перекрыть плотиной место слияния двух небольших речушек. Образовавшийся водоем теперь надежно прикрыл крепость с севера. Но из небольшого окна башенки на одном из ризалитов замка видно этого не было: только колышущееся зеленое море с застывшими холмами-волнами, подсвеченное косыми лучами заходящего солнца.

Ян прислонил горячий лоб к стеклу. Оно приятно холодило. Шляхтич тяжело вздохнул и снова стал мерить шагами небольшую комнату. Семь шагов в одну сторону, поворот, семь в другую. Вчерашняя попойка давала о себе знать ноющей головной болью и другими тяготами похмелья. А тут еще Богуслав Радзивилл, хозяин замка, не спешил возвращаться с охоты. Ян обернулся и бросил взгляд на молча стоящего в комнате человека. Высокий мужчина в тяжелом дорожном плаще с надвинутым на лицо капюшоном не выказывал никаких признаков нетерпения. Не меняя позы, он замер у стены, покрытой узорами и изображениями гербов семейства Радзивиллов и их родни.

Ян остановился и еще раз тяжело вздохнул. В этот момент человек в капюшоне чуть заметно кивнул в сторону окна. Ян оглянулся. Над лесом поднялась огромная стая птиц. Издалека их можно было принять за ворон, но это были галки. Стая кружила над верхушками деревьев и садиться не спешила.

– Ну наконец-то! Едут, – с облегчением сказал Ян.

Через пару минут копыта лошадей гулко простучали по мосту над рвом, оглушительно прогремели под сводами проездной башенки и неторопливо зацокали по выложенному камнем плацу. Процессия спешилась. Богуслав Радзивилл бросил взгляд на башенку. Ян, сам не понимая почему, отпрянул от окна и буркнул:

– Черт…

Военная привычка не попадаться на глаза начальству работала безотказно, хотя сейчас был явно не такой случай. Ян еще раз посмотрел на человека в капюшоне. Тот как ни в чем не бывало продолжал стоять, погруженный в свои мысли.

Радзивилла пришлось ждать еще полчаса. Чуть слышно скрипнули невидимые петли, массивная дубовая панель в дальнем углу комнаты отошла в сторону. Из темного провала появился невысокий мужчина с тонкими подстриженными усиками и бородкой. Его Высочество, бывший князь Священной Римской империи, бывший магнат и Великий хорунжий Великого княжества Литовского, бывший Великий конюший литовский, бывший староста барский, бывший депутат коронного сейма Речи Посполитой. А теперь шведский фельдмаршал, генеральный наместник герцогства Пруссия. Изменник и предатель, ненавидимый всей Польшей и половиной Литвы. Спаситель Отечества и защитник лютеранской веры, по мнению другой половины литвинов…

Ян склонился в низком поклоне, голова человека в капюшоне тоже опустилась и тут же поднялась. Радзивилл легко кивнул, отвечая на приветствие и сел на единственный стул, стоящий в помещении. Воцарилась тишина. Ян мялся, не решаясь начать. Наконец он откашлялся и произнес давно заготовленную речь.

– Ваша светлость, верные люди из Московии прислали к нам этого человека. Дело у него к вашей светлости очень необычное, но должно сослужить великую службу и принести великую славу.

– Прошу к делу, – голос магната звучал жестко и нетерпеливо.

– Говори, – Ян обратился к человеку в капюшоне.

– Ваша светлость, – заговорил, вновь склонивши голову, незнакомец, – я буду краток. Я могу дать вашей светлости орудие, которое сокрушит его врагов и вернет все то, что было у вашей светлости несправедливо отнято.

Незнакомец говорил по-польски свободно. Слова произносил безошибочно и четко, немного по-книжному и с легким русским акцентом. Радзивилл недобро улыбнулся. Он уже все понял. Очередной авантюрист с Востока. Болтун, дурак или, хуже того, Дон Кихот.

– И что же ты мне предложишь?.. Солдат, пушки, испанское золото или татарскую орду… – произнес он с издевкой, – дай догадаюсь. Ха! Секрет греческого огня? Нет, нет! Lapis philosophorum? Точно! Философский камень? Власть над миром?

– Почему испанское? Просто золото.

Радзивилл хохотнул.

– Золото? И много?

– Согласно весу книги, – незнакомец никак не отреагировал на крик Радзивилла.

– Подожди, подожди… Какой книги? – Радзивилл уже начал терять терпение.

– Книги нашей богини Мары. Я знаю, она хранится у тебя.

– Что?.. Какой?.. Мары… – Радзивилл удивленно посмотрел на человека в капюшоне – как будто в первый раз его увидел. Такого поворота магнат явно не ожидал. Перед ним стоял безумец, дурак и болтун одновременно!

Человек в капюшоне кивнул.

– Да ты, да… – Радзивилл вскочил со стула и подскочил к Яну. – Кого ты притащил сюда? – магнат говорил тихо, но отчетливо выговаривал слова. – Ты, собака, совсем мозги пропил? Или ты решил переметнуться… прощение за мою душу получить?

Ян испуганно попятился от приближавшегося к нему разгневанного вельможу.

– Золото в обмен на книгу, которая хранится в капище Перуна.

Незнакомец в капюшоне не успел закончить фразу, как Радзивилл резко остановился и быстро повернулся в его сторону.

– Что ты несешь! Какая книга? Какое капище!

Голос Радзивилла звучал угрожающе. Ян замер, ошарашенный услышанным.

– Что ты не-се-шь! – снова повторил магнат. Он чеканил слова, как будто выковывал их из стали, от них веяло холодом и дыбой.

– Твой дед не просто так носил прозвище Перун. Когда он взял Старую Ладогу, то освободил трех волхвов, которые ждали суда в Спасовом монастыре. Он их привез сюда, в Биржу. С ними была книга. С их помощью он стал тем, кем стал. Великим Радзивиллом Перуном. Книга по-прежнему здесь. Я хочу ее получить в обмен на золото.

– Я-я-я-н!!! – рявкнул Радзивилл. – Взять его! И в кандалы!

Ян, до этого стоявший будто завороженный словами незнакомца, ожил, подобрался и медленно начал вынимать саблю из ножен. Внезапно что-то ударило в стекло. Радзивилл бросил быстрый взгляд в сторону окна. За ним сидела галка. На секунду магнату показалось, что голубой с черным зрачком глаз внимательно смотрит на него. Галка отвернулась, заплясала на подоконнике, перебирая ногами, а потом резко ударила клювом в стекло. Отодвинулась и ударила еще раз. И еще. В комнате все замерли. На подоконнике появилась еще одна галка и тоже ударила клювом. Третья, четвертая…

Резко потемнело. За стеклом кружили галки, закрывая вечернее солнце. Одна за другой они пикировали на стекло и бились в него клювами. Какие-то птицы тут же падали вниз, оглушенные или со сломанными шеями. От ударов на стекле начали появляться небольшие трещинки и кровавые следы. Уцелевшие галки отлетали и снова бросались на прозрачную преграду. Слышались только шум десятков крыльев и резкие удары о стекло. Мертвые птицы беззвучно падали в бездну.

Все это заняло меньше минуты. Стекло с резким звуком треснуло и осыпалось вниз. Нескольких галок, сновавших по подоконнику, разрезало падающими осколками. Ян, стоявший ближе всех к окну, отпрянул. Его ноги с хрустом скользили на окровавленном стекле. Стая вмиг наполнила собой небольшое пространство тайной комнаты. Черные птицы носились под потолком, с криком кружились, натыкаясь на стены и людей. Вдруг, как по команде, они бросились на Яна. Он несколько раз успел взмахнуть саблей, потом выронил ее. С надсадным криком боли пытался отбиваться и одновременно закрывать руками лицо, в которое его норовили клюнуть птицы. Ян взмахивал то одной, то другой окровавленной рукой – и, поскользнувшись на луже своей или птичьей крови, упал на спину. Птицы налетели на него.

– Остановитесь!

Незнакомец произнес эти слова по-русски. Развел руки в стороны, потом свел их. И так несколько раз. Его движения были медленными, завораживающими.

– Во имя Мары, летите прочь! – наконец произнес он.

Движение птиц начало успокаиваться, стало более плавным и размеренным. Те галки, что клевали тело Яна, оставили его в покое. Взмыли вверх, под самый потолок, и образовали что-то похожее на живое движущееся кольцо, с легким шумом парившее над стоявшими в молчании Радзивиллом и человеком в капюшоне. Тот махнул рукой – и переливающаяся различными оттенками черного стая вылетела через разбитое окно.

Радзивилл обвел взглядом комнату. Сделал шаг по направлению к лежащему Яну – и тут же отступил назад. На полу лежала крупная жемчужина, видимо, оторвавшаяся от кафтана во время борьбы с птицами. Магнат чуть не раздавил ее и теперь решил поднять. Он нагнулся и потянулся за жемчужиной – но тут же резко отдернул руку. На полу лежал глаз несчастного Яна.

– Я отдам тебе книгу.

Голос внука Христофора Перуна Радзивилла звучал спокойно и твердо. Только правая рука сжимала золоченую рукоять сабли так, что побелели костяшки пальцев. Незнакомец чуть заметно улыбнулся и откинул капюшон. А мертвый Ян смотрел в потолок пустыми глазницами, которые постепенно наполнялись кровью.

– Но мне не нужно золото. Принеси мне перстень твоей богини… Мары. Я от отца слышал о нем! Я хочу его в обмен на книгу!

…Незнакомец из Московии давно ушел, труп несчастного Яна лежал в подземелье замка, а Богуслав Радзивилл не находил себе места. Уже стемнело, а он все мерил и мерил шагами свой кабинет. И постоянно поглядывал на портрет деда, который висел прямо напротив его рабочего стола. После очередного круга сел, наконец, в кресло. Взял в руки серебряный колокольчик. Еще немного помедлил, а потом резко встряхнул его. Дверь почти мгновенно открылась.

– Вызови Кремского! Жи-и-во!

Глава 1: Сим Победим

16 октября 7171 года от сотворения мира (25 октября 1661 года). Кушликовы горы

Кампания против польско-литовских войск, так удачно начатая год назад, грозила закончиться полным разгромом царского воинства под командой князя Ивана Андреевича Хованского. В ночь с 22 на 23 октября наседавшая на русские войска армия маршалка Жеромского и полковника Кмитича соединилась с отрядами воеводы Стефана Чарнецкого. 24 числа к ним подошла польская и немецкая пехота. После этого польско-литовская армия получила подавляющее превосходство над армией князя Хованского. Потерявшая казну, обоз, чудотворную икону Богоматери, обескровленная голодом и холодом армия за две недели отступления уменьшилась почти вдвое. Части, набранные из монастырских служек, вольных людей и городских казаков, таяли на глазах. В одном из полков начальных людей осталось больше, чем рядовых. Нижегородский полк рейтарского строя, где в гусарской роте служил сын боярский Николка Силин из Егны, не был исключением. Но его рота, набранная из дворян и детей боярских, которые «служили по отечеству», осталась в строю почти в полном составе. Возможно, именно по этой причине гусарам было доверено Государево знамя.

Не видя возможности разбить превосходящие силы противника, князь Иван Андреевич в ночь на 25 октября попытался скрытно отвести свою армию за Двину в направлении Полоцка. Но этот план не удался. Пропускная способность переправы не смогла обеспечить своевременный отвод войск. А когда до рассвета оставалось еще два часа, кавалерия Чарнецкого начала обходной маневр, чтобы окружить лагерь отступающей армии противника.

#

Силин смахнул латной рукавицей капли воды, повисшие на краю шлема. Конь под ним дернул шеей.

– Тихо… тихо…

Силин успокаивающе провел рукой по мокрой гладкой коже. Конь фыркнул и нетерпеливо перебрал ногами. Застоялась и замерз. Силин тоже замерз. Мелкий, нудный дождь, зарядивший с самого утра, не прекращался ни на мгновение. Осень 1661-го года выдалась на редкость дождливой и холодной.

– Курва… Тихо, пан Николка!

Литвин Василь, два года учивший выбранных из рейтаров гусар правильному строю, пригрозил Силину кулаком. Василь был на пару лет моложе Силина. Его, как одного из сведущих в военном деле перешедших на русскую сторону пленников, Хованский назначил пестовать создаваемую им русскую гусарию. Друзьями Силин и литвин не были, но сошлись довольно тесно. Силин быстро поднаторел в польском и даже малость в немецком языках. Из-за этого он стал чем-то вроде толмача для своих, не так искушенных в языках подчиненных. А учителя, что гусарские, что рейтарские, были или литвины, или немцы… Фряжские, но большей частью скотские и свейские.

В рядах прятавшихся в лесистом пригорке гусаров воцарилась тишина. Силин смолчал и еще раз погладил коня по шее. Хотя через минуту звона металлических частей конской упряжи за звуками начавшегося боя никто все равно бы не услышал. Вся рота, как один человек, всматривалась в разворачивающееся на их глазах сражение. На дальний край широкой равнины, расстилавшейся перед переправой, как-то разом вылетели всадники. Рейтары и драгуны скакали молча, отчаянно подгоняя своих уставших взмыленных коней. Некоторые то и дело оглядывались назад, а другие неслись вперед, прижавшись к лошадиным шеям. До гусаров, стоявших на опушке небольшого леса, доносился только мерный рокот копыт и хриплое дыхание загнанных коней.

Заметив всадников, солдатские полки, ожидавшие своей очереди на переправу, пришли в движение. Забегали начальные люди. Полковники, поручики, ротмистры и десятники разворачивали солдат спиной к переправе и лицом к невидимому еще неприятелю. Команд Силину не было слышно. Он только видел, как вытянутые вдоль раскисшей дороги колонны начали медленно разворачиваться. Видимо, воевода, князь Хованский, решил преградить полякам и литовцам Жеромского дорогу к переправе. И дать, таким образом, хотя бы части армии перебраться на другую сторону Двины.

Внизу, у самой переправы, загремели, отбивая ритм, полковые барабаны. Движение колонн пошло четче и увереннее. Казалось, еще чуть-чуть – и полки встанут на свои позиции. Но в этот самый момент на плечах разбегающейся конницы на равнину вылилась лава польских гусарских хоругвей.

#

Силин весь подался вперед, чтобы лучше видеть битву, которая разворачивалась перед ним. Выйдя на равнину, поляки замедлили ход коней, приводя в порядок свое построение. В первые шеренги начали выходить самые опытные и хорошо вооруженные товарищи, а в задние – их почтовые. Силин не слышал команд, но прекрасно знал, что сейчас выкрикивает их ротмистр в накинутой на плечи шкуре леопарда и с плюмажем из орлиных перьев на шлеме.

– Шапки надвинуть… Сомкнуть ряды…

Губы Силина шевелились, повторяя чуть слышно слова команд.

– Сабли на темляк…

Всадники взяли в руки длинные пики с небольшими бело-красными прапорами на концах и шагом двинулись вперед. Русская кавалерия обошла законтрившие посторонние пехотные полки и скрылась где-то на флангах.

– Вперед…

Польская хоругвь, выстроенная в четыре ряда, перешла с шага на медленную рысцу. Когда она прошла половину пути к сомкнутым построениям солдат и стрельцов, польские гусары с боков начали потихоньку сдвигаться ближе к центру, сильнее уплотняя передние ряды. Скоро до русских построений полякам осталось чуть больше пятисот шагов.

– Зложьте копье…, -прогремело в рядах поляков.

– Пики к бою…

Слова Силина слились с принесенным ветром криком польского гусарского поручика. Пики в руках всадников двинулись вниз, и конная масса перешла на полный галоп. Крылатая волна хлынула вперед, грозя разметать тонкие линии пехоты. Николай затаил дыхание. Когда до ощетинившейся копьями лавы осталось меньше ста метров, грянул русский залп. Ряды пехотинцев заволокло дымом. Первый ряд отошел на перезарядку и сразу грянул залп второй шеренги. Какое-то время ничего невозможно было разглядеть в накрывшем поле боя белом мороке. Но потом из него стали выскакивать всадники, которые, развернув коней, галопом выходили из схватки. Судорожно втянув воздух, Силин понял, что не дышал все это время.

Первый натиск гусарии был отбит. Это было похоже на маленькое чудо. Пехотинцы не дрогнули. Видимо, бегство дезертиров положительно сказалось на боевом духе стрельцов и бойцов солдатских полков. Но Силин прекрасно понимал, насколько трудно удержать натиск лучшей тяжелой кавалерии Европы без гуляй-города, испанских козлов, свиных рогаток и железных ежиков-чесночен. А хоругвь уже оттянулась обратно к краю поля и стала перестраиваться для повторной атаки. Стрельцы с пехотинцами тоже выровняли свои ряды. Между их построениями и польскими гусарами на земле лежал десяток человеческих и конских трупов. Один из раненых поляков заковылял в сторону своих, но его свалил одинокий пистолетный выстрел.

Тем временем крылатые гусары построились и ринулись во вторую атаку. Все повторилось, с тем отличием, что в левый фланг гусаров выехали рейтары и дали один нестройный залп. Хоругвь снова откатилась. Трупов и раненых на земле стало еще больше. Силин уже подумал, что вряд ли поляки пойдут в новую атаку, но в этот момент из-за леса вышли еще две хоругви. Николай изо всех сил сжал кулаки. И хотя эти гусары были литовские, а не польские, удар сразу трех закованных в железо крылатых хоругвей потрепанная пехота вряд ли смогла бы выдержать.

Всадники с крыльями за спиной вскакивали по центру построения, а обе литовские хоругви с крыльями, притороченными к седлам, разместились по бокам. И снова:

– Сомкнуть ряды… Сабли на темляк… Вперед… Пики к бою…

Удар был страшен. На этот раз пехотинцы успели сделать только один залп. Не помогли и подоспевшие на помощь пехоте рейтары и драгуны. Стальная волна смела первые ряды, снесла не успевших выйти на первую линию пикинеров. Издалека казалось, что это не люди, а дикие звери, перепоясанные ремнями, укутанные рысьими и медвежьими шкурами, скачут на крылатых конях, сметая все на своем пути.

Силин повернулся к Василю.

– Пора?

Литвин молчал, не отрывая взгляда от сражающихся.

– Пора?

Силин с нажимом повторил вопрос и придвинул своего коня ближе к лошади советника. Тот поправил на голове свой шлем-бургонет и бросил быстрый взгляд на поручика. Расходившаяся к низу металлическая переносица закрывала половину рта, и поэтому, когда литвин ответил, его и без того тихий голос звучал еще глуше:

– Пан Николка, пан воевода должен дать сигнал.

Силин нетерпеливо привстал на стременах. Ни самого князя Хованского, ни его знамени видно не было. Силин перевел взгляд туда, где поляки и литовцы неумолимо продавливали солдатский полк. Русские рейтары крутили на флангах вражеских хоругвей свой «караколь», но с каждым новым заходом их залпы звучали все реже. Наконец натиск гусаров ослаб. Часть из них уже начала разворачивать своих коней, чтобы отойти на следующий заход. Силин облегченно выдохнул. В радостном порыве он хлопнул ладонью по нагруднику Василя.

– А-а! Сдюжили!

Литвин ничего не ответил. В этот момент знамя полка Томаса Даниеля, золотой двуглавый орел на желтом фоне, упало на землю и скрылось из вида. По рядам польских гусар пронесся гулкий, полный ярости клич:

– Руби их в песи-и-и!

Ряды русской пехоты начали поддаваться назад. Началась бойня.

Силин с яростью сжал пику. Ударил шпорами коня. Сейчас или никогда! Еще миг – солдаты окончательно побегут, и будет поздно. Он увидел удивленные глаза Василя.

– Команды не бы-ло-о-о!

Литвин хотел остановить его, но было поздно.

– Стой, пан Николка!!!

Силин уже выехал из леска. Он глянул на Василя, на мешанину сражения около переправы, на застывшие в ожидании ряды гусар. Еще один шаг – и ничего нельзя будет изменить. Силин махнул рукой и двинул своего коня, серого в яблоках Баяна, вперед. Загремели конские сбруи. С мокрых, пропитавшихся водой, притороченных к панцирям крыльев слетели капли воды. Зафыркали лошади. Рота Силина сдвинулась с места и стала выходить на опушку. На глазах Василя творилось невообразимое. Выпестованные им воины без команды воеводы выходили на бой. Цена поражения – это жизни почти десятка тысяч людей, отрезанных переправой на левом берегу Западной Двины.

Осознав, что этого уже не остановить, литвин развернулся в седле и вместо принятых команд заорал во все горло, мешая русские и польские слова:

– Опущено гусарское копье!

Проткнув врагов немало!

Василь орал свои стихи, которые позже лягут в основу Песни о защите Вены. Но это потом. А пока под эти слова выпестованные им русские гусары выходили на залитые кровью склоны Кушликовых гор. Чтобы у их подножия сразиться не на жизнь, а на смерть со своими учителями! С непобедимой гусарией польской!

– Их так страшило, и ужасно било

Неумолимое, стремительное острие.

Жестоко был сражен, в кого попало!

Гусары Новгородского разряда быстро вытягивались из леса и выстраивались в ряды. В отличие от поляков, у них не было ни «товарищей», ни «почтовых», ни капралов, ни прапорщиков. Только гусары и их поручики. Три роты на три хоругви врага. Дистанция до ближайшей литовской хоругви была такая, что Силин, возглавлявший свою роту, сразу выкрикнул приказ:

– Вперед!

Роты начали разгоняться, и уже через сотню саженей Силин заорал во все горло, отчаянно и мощно:

– Пики к бою!

Он обернулся и увидел, как за ним несется лавина всадников с опущенными вперед пиками. И тут же, без перехода, бросил в удивленные неожиданным ударом с фланга лица врагов боевой клич:

– Цар-е-е-в!!!

И за его спиной несколько сотен глоток дружно подхватили:

– Ца-а-ар-е-е-в!!!

И только один Василь скакал вперед с стиснутой в руках опущенной пикой и кричал свой собственный родовой боевой призыв:

– Нагода-а-а!!!

#

Увязшие в битве с солдатскими и стрелецкими полками польские и литовские гусары не могли оказать должного сопротивления. Три роты русской гусарии фланговым ударом смели ближайшую литовскую хоругвь. Гусары с крестом на панцирях десятками гибли под ударами гусаров с двуглавым орлом на доспехах. Воспрянувшие от нежданной помощи солдаты остановились и начали медленно, но верно перемалывать зажатых в тиски врагов. Воспрянувшие духом драгуны и рейтары ударили в сабли. Недавние победители, обложенные с трех сторон, умирали под ударами сабель, бердышей, секир и шестоперов. Но умирали, дорого продавая свои жизни.

Силин, который умудрился сбить пикой аж двух противников, развернул коня, чтобы лучше увидеть происходящее на поле. Скоротечный бой подходил к концу. Совсем недалеко Силин видел Василя. Тот стоял, и не отрываясь, с радостным восторгом наблюдал, как переученные им непутевые рейтары разносят в пух и прах покрытых славой и воспетых в легендах польских гусар. Только немногим из врагов удалось вырваться живыми из этой бойни. Он видел их изрубленные, поломанные крылья, посеченные доспехи и разорванные звериные шкуры. И главное – спины! Бегущих с поля боя врагов. Василь так увлекся этим торжеством русского оружия, что не заметил, как сбоку на него несется гусарский пахолик. Он потерял в бою свою пику, и в руке у него был зажат только кончар. Бедный шляхтич, у которого не хватило денег на полноценный гусарский доспех, в схватке с закованным в полную броню Василем мог рассчитывать только на внезапность. И она у него была. Противник летел к литвину на полном ходу, а тот его по-прежнему не видел. Силин с досады ударил себя по боку и попал рукой на притороченный к седлу чехол от бандолета. Хотя Силин не любил этот укороченный аналог мушкета, в такой ситуации он стал лучшим оружием. Русский гусар быстро достал его из чехла, вскинул и прицелился. В этот самый момент Василь повернулся в его сторону и увидел нацеленный на него ствол. В его глазах промелькнуло удивление. Грянул выстрел. Пахолик, не доскакав до Василя с пяток саженей, вскинул руки и откинулся на спицу. Василь благодарно кивнул Силину, пришпорил коня и бросился в погоню за еще одним беглецом.

Силин убрал мушкет в чехол и снова огляделся в поисках добычи. Он заметил еще одного пытающегося убежать неприятеля. Пожилой, потерявший шлем, седовласый гусар во весь опор гнал своего скакуна прочь от торжествующих московитов. Но в руках у него, вместо обычной пики, было знамя его хоругви. Белый орел распластался на красном фоне, зажав в лапах саблю и крест, изо всех сил хлопал крыльями, чтобы улететь побыстрее с места гибели своих птенцов. Силин, не раздумывая, дал шпоры коню и бросился в погоню за знаменосцем.

Тот быстро заметил преследователя. Силин видел, как его рука схватилась за седельную кобуру в поисках пистоля. Но та была пуста, и гусар только сильнее прижался к лошадиной гриве. Конь Силина был явно бодрее, и быстро нагонял врага. Силин достал свой пистоль и, дождавшись, когда поляк снова обернется, выстрелил. Выпущенная почти в упор тяжелая пуля ударила прямо в незащищенное лицо знаменосца. Тот не успел даже вскрикнуть – рухнул вперед на шею своей лошади. Та от неожиданности резко рванула влево, и знамя выпало из мертвой руки. Силин проскочил мимо него совсем чуть-чуть. Резко осадил своего скакуна, спрыгнулна землю. Споро подхватил вражеское знамя и с радостным криком замахал им над головой! Его гусары радостно заревели ему в ответ:

– Ца-а-аре-е-в!!!

Силин, радостный и улыбающийся, взмахнул еще раз вражеским штандартом.

– Ца-а-аре-е-ев!!!

Клич русского воинства гремел со всех сторон. И Силин еще раз подхватил его, надрывая глотку:

– Ца-а-ар-е-ев!!!

Силин опустил красно-белое знамя, ткнув его наконечником в грязную, раскисшую землю. И в этот момент улыбка исчезла с его лица. Прямо на него тяжелой рысью несся с саблей в руках всадник с крестом на панцире, в накидке из леопарда и орлиных перьях на шлеме.

#

Времени на раздумья не было. Силин поднял вражеское знамя и упер древко в землю, выставив вперед небольшой наконечник и направив его прямо в грудь стремительно приближавшегося коня. Хотя кого он хотел обмануть. Шансов остановить тяжелого гусарского скакуна деревянной палкой у него не было никаких. Но тут неожиданно и для Силина, и для поляка справа на покрытом хлопьями пены скакуне вылетел Василь. Он, как ни пытался, не мог уже совладать с обезумившим конем. Все, что у него получилось, – это пронестись прямо перед самой мордой огромного черного жеребца, сбивая его с курса. Так и вышло. Конь поляка мотнулся вправо, и как ни старался польский гусар, его сабля только напрасно рассекла воздух, даже не задев Силина.

Как только черная тень пронеслась мимо, Силин, не выпуская вражеского знамени, бросился к Баяну. Пока поляк разворачивался для повторной атаки, Николка влетел в седло, сорвал знамя с древка, сунул его за пазуху под панцирь. Но самое главное – он успел взять в руку притороченный к седлу шестопер. И очень вовремя. Подлетевший к нему поляк снова рубанул саблей, и русский смог принять рубящий удар на окованную железом рукоять. Сталь с искрами ударила о сталь. Поляк, не разворачиваясь, нанес обратный удар. Силин не успевал выставить против него свое оружие, сумел лишь пригнуться к шее своего коня, и вражеский клинок только срезал перья с плюмажа его шлема.

Уйдя от удара, Силин выпрямился. В этот момент Баян грызнул черного коня за шею. Тот громко заржал от боли и отклонился в сторону. Поляк натянул удила и не дал ему выйти из схватки. Но этой небольшой паузы хватило Силину, чтобы перейти из обороны в атаку. Русский гусар занес шестопер над головой и нанес удар, вложив в него всю свою силу и ярость. В отчаянной попытке спастись поляк выставил для защиты саблю, клинком под прямой удар. Но удержать его не смог. Ощетинившееся стальными перьями оружие со звоном столкнулось с саблей, клинок которой с громким хлопком разлетелся пополам. Почти не ослабленный удар пришелся на голову поляка. Шлем выдержал, но всадник без единого звука вывалился из седла под ноги лошадям.

Черный конь несмотря на то, что потерял наездника, попытался укусить Силина. Тот снова махнул шестопером, но животное легко уклонилось и, заржав, отбежало в сторону. В этот момент Силину показалось, что убитый им поляк зашевелился. Добить его с коня было несподручно. Силин быстро выскочил из седла. Но тут нога его неудачно подвернулась, и он припал на одно колено. Раненый поляк как будто только этого и ждал. Он повернул в сторону Силина залитую кровью голову. Соскальзывая со шлема, одна из лопастей шестопера прошлась по лицу польского гусара. Она сломала ему нос и вдавила прямо в лицо стальной наносник вместе с полумаской. Силин даже не понял, почему поляк был еще жив с такой-то раной. Но враг, видимо, имевший на это свое мнение, выбросил вперед руку с зажатым в ней обломком сабли.

Удар пришелся в боковую пластину панциря. Он был настолько слаб, что Силин поначалу не обратил на него никакого внимания. Он просто занес шестопер для нового удара, но тут же опустил его. Лежавший у его ног поляк испустил дух. Силин на всякий случай ногой выбил у поверженного противника из рук обломок сабли и огляделся по сторонам.

Бой закончился, и роты русских гусар собирались вместе. На польской стороне, у самого края равнины, откуда шли на пехотные полки гусарские хоругви, неподвижно застыли серые ряды немецкой пехоты. «Пора и мне», – подумал Силин и хотел позвать Баяна. Но тут в тусклом свете пасмурного дня в траве что-то блеснуло. Силин наклонился и поднял сломанное оружие поляка. Протер остатки клинка рукавицей. На металле был запечатлен образ Богоматери. Выписанный уже не в нашей, православной традиции. Силин знал его: Матка Боска Ченстоховска. С шрамами на лике. Черная Мадонна. Силин, поддавшись неожиданному порыву, благоговейно приложился губами к образу. И тут увидел прежде незаметную надпись. Кириллицей.

– Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Сим победим…

Надпись обрывалась. Силин еще раз протер клинок, уже голой рукой. Ему показалось, что от металла шло какое-то волнение, как будто внутри него сидел невидимый шмель.

– Сим победим…

Губы прошептали слова неоконченной фразы, а глаза уже рыскали по притоптанной пожухлой траве. Вот! Силин увидел вторую часть клинка. Подошел к ней, поднял с земли. Сложил обе части. Они подошли друг к другу, словно и не было между ними никакой трещины. Силин повертел их в руках. Бросить обратно на землю обломки со святым образом рука не поднималась. Силин еще раздумывал, что ему делать дальше, как почувствовал неожиданное тепло в боку. Опустил взгляд и с удивлением увидел, что из щели в пластинах кирасы течет кровь. И, судя по всему, вытекло ее уже немало. Силин запустил руку под панцирь и вынул оттуда густо пропитанное его собственной кровью трофейное знамя. Глядя на окровавленные когти и клюв благородной птицы, Николка горько усмехнулся. Перед глазами поплыли кровавые круги. Пространство вокруг начало вертеться. Попытался сделать шаг. Его ноги подкосились, и он рухнул на землю, как стоял, в полный рост. Боли от падения он не почувствовал. Только металлический привкус крови во рту. Сознание начало уходить, и только окровавленные губы прошептали фразу, которая сложилась, когда Силин соединил две части сабли.