Три мира Ксении Белкиной. Часть 1. Плебейка

Глава 6

Мне опять повезло. Я не упала на землю – с четвертого этажа отеля я ступила прямо на крышу какого-то дома. Покачнулась и едва удержалась на ногах. Крыша была покатой, но не слишком крутой. Сев на черепицу, я обхватила голову руками и застонала. Что я наделала? Какое безумство могло меня толкнуть на подобную глупость? Очки были со мной. Это плюс. Из одежды – джинсы, кроссовки и короткая куртка на синтепоне. Под ней толстовка с майкой. Вот и весь мой скарб. Да, в карманах лежал выключенный айфон и чуть больше пятидесяти евро – остались от сотни, что я брала на прогулку. Но вряд ли евро здесь в ходу. Сейчас этот мир был в центре, слева – мой собственный, справа – религиозный отсталый.

Я видела освещенный коридор отеля на расстоянии вытянутой руки. Так близко и так бесконечно далеко. Видела, как несколько раз по нему пробегали Латов и Николай Ильич с испуганными лицами. Они, скорее всего, подумают, что я сбежала. А найдя в моих вещах записку с адресом и телефоном, поедут к маминой однокласснице. Надеюсь, они вскоре разберутся, что она ни при чем… А вот родителей жалко. Нужно будет придумать, как передать весточку.

Сколько я сидела на крыше – не знаю. Было не слишком холодно, иначе я бы окоченела. Незнакомые очертания города пугали. Не радовало ни расцвеченное сверкающими огнями небо, ни расстилающийся впереди неизведанный мир. Было страшно. Впервые я осталась совершенно одна, без поддержки родителей, без друзей, без милого доброго профессора, даже без своей каторжной работы.

Только когда над горизонтом начал разгораться рассвет, я кое-как взяла себя в руки. Встала и принялась искать выход.

Дом был трехэтажным, добротным, даже, можно сказать, богатым. Как и все дома вокруг, он был построен по типу римских домусов, с внутренним двориком, бассейном и садом. Центр этого «Парижа» был немного смещен к западу, поэтому особняк, на крышу которого я попала, находился на окраине.

Я немного побродила по крыше, осматривая окрестности, потом уселась у люка и оперлась спиной о металлический штырь. Он был теплым. Через некоторое время люк отворился, и в проеме показалась голова молоденькой девушки, даже скорее, девочки. На вид лет четырнадцать-пятнадцать, не больше.

– А как ты здесь оказалась? – удивленно спросила она. В голосе не было ни капли страха, словно приблудные девицы на крыше – обычное для них явление. – И не сиди возле электруса, он слишком сильно излучает, это вредно.

– Электруса? – я обернулась и посмотрела на антенну.

– Ну да, магнитный улавливатель электы, – девушка фыркнула, – ты даже этого не знаешь?

Значит, электричество называют электой. Боже! Как же хорошо, что я пошла на тот факультатив! И спасибо огромное Елизавете Андреевне, которая три месяца подтягивала мой разговорный. Сейчас я не испытывала никаких трудностей в общении. Ну, если только с неизвестными словами, появившимися позже, типа электричества. У нас оно было изобретено в восемнадцатом веке, а в девятнадцатом уже создали лампочки. А может быть, мне повезет и на этот раз? И окажется, что нашу историю разделило несколько сотен лет?

– Ой! – я вспомнила о приличиях, – доброе утро.

– Сальве (привет, лат)! – поздоровалась девушка и радостно махнула ладошкой, – залезай. Мы как раз собираемся завтракать. Я была на чердаке и услышала твои шаги.

Я молча поползла за ней в люк. Мы спустились по лестнице сначала на чердак, а потом в коридор третьего этажа. Потолки были высоченные, это я еще на крыше поняла. Четвертый этаж отеля и крыша трехэтажного дома были на одной высоте.

Коридоры пестрели ковровыми дорожками ручной работы с яркими ортогональными узорами, на стенах висели чьи-то портреты. В архитектуре преобладал средиземноморский стиль – полукруглые дверные арки, колонны с орнаментами, утопленные в стену, скорее декоративные, чем поддерживающие свод, и много всего остального. Я с улыбкой отмечала знакомые по книгам и интернету детали.

По широкой лестнице мы спустились на первый этаж.

– Зимой мы едим в триклинии (столовая, лат), – девушка привела меня в большую светлую угловую комнату, одной парой окон выходящую в сад, другой – во внутренний дворик. Центр комнаты занимал длинный прямоугольный стол где-то на десять-пятнадцать персон. За ним сидели пожилой, совершенно седой мужчина, на вид шестьдесят с хвостиком лет и мрачная темноволосая женщина, внешне похожая на девочку, что меня нашла. Мать?

– Доброе утро, – я неуверенно поклонилась. Кто знает, как у них принято здороваться. На аристократов они вроде не похожи, но дом выглядит богато.

В древней истории я была не слишком сильна, помню лишь, что на «вы» в Римской империи называли только императоров, они, типа, отождествляли себя с народом, во множественном числе. Хотя… О чем это я? Неизвестно с какого момента наша история разделилась и пошла по другому пути.

– Сальве, – ответил мужчина, пристально рассматривая меня из-под кустистых бровей. Женщина бросила на меня косой безразличный взгляд, кивнула и продолжила завтрак.

– Дед, – девушка подтолкнула меня к столу, – я нашла ее на крыше у электруса. Смотри, какой странный наряд.

Девчонка почти насильно сдернула с меня кутку. Старец взял пальцами за краешек рукава и чуть потер. Только сейчас я увидела, что в доме нет ничего из пластмассы, а одежда на хозяевах кажется натуральной. Шерсть, по-моему. Очень дорогая, тонкая и приятная на ощупь. Когда мы шли, я несколько раз дотрагивалась рукой до платья девушки.

– Эта ткань делается из нефти, – пояснила я и, видя их непонимание, добавила: – олеум, нефть… Мужчина скривился, положил мою куртку на пустующий стул и кивнул перед собой.

– Садись, поешь сначала, а потом расскажешь, кто ты и как здесь появилась. – А потом повернулся к девочке: – и ты, Авила, приступай уже к трапезе. Скоро в школу.

Да у них тут патриархат? Или просто дед – глава семьи? Я попыталась вспомнить, как в Римской империи обстояли дела с гендерным равенством, и какие права были у женщин. Хотя Авила, что меня привела, не кажется угнетенной и забитой. А вот женщина, пьющая что-то молча в конце стола, очень даже.

Я взяла чистую плоскую тарелку. Они стопочкой стояли на краю стола. Есть хотелось зверски. Авила тоже подтянула к себе блюдо и принялась накладывать всего понемножку. Сервировка впечатляла. Было много видов сыра, и мягкого, и твердого. Ну его не только в средиземноморье любят, во Франции тоже множество сортов. В пиалах плавали оливки в различных маринадах. В каждой из них лежала дырявая ложечка для вылавливания. Огромное количество разнообразной выпечки – круглый хлеб, маленькие пышные булочки, посыпанные какими-то злаками, несладкие лепешки, тонкие лаваши. В узких длинных тарелках – нарезанная ветчина, колбаски и много всего другого. У меня разбежались глаза. Хотелось попробовать все и сразу.

Гостеприимство было истинно средиземноморским, пока я не утолила голод, все молчали и только искоса на меня поглядывали. Девочка – со страшным любопытством. Дед с женщиной осторожно и сдержанно.

– Меня зовут Клавдий Просперус, – важно произнес старик, когда я со вздохом отставила чашку, чувствуя себя раздутым шариком. Значит, допрос начался с рассказа о хозяевах. – Эти две девочки – мои внучки, Авила и Аврора.

Девушка, что привела меня, весело улыбнулась и помахала ладошкой. Жест почти «наш», так могла мне махнуть и моя подружка в универе или кафе. Женщина просто кивнула. Странно, Авроре на вид хорошо за тридцать. Или ее старит мрачное выражение лица?

– Я родился и вырос в Лютеции. Мой отец Максимус и дед Калистус похоронены здесь, на берегах Секваны. – Его речь была странной. Словно он не говорил, а пел песню, рассказывающую об истории своей жизни. Лютеция, Секвана… Значит Париж и Сена имеют древние, еще доримские названия. Жаль. Это говорит о том, что разделение миров произошло гораздо раньше, чем я предполагала.

– Я хорошо помню имена сорока прямых предков и не даю своим потомкам забыть их, – продолжал он.

Я вежливо кивала, не зная, как реагировать. На первом курсе у нас был небольшой факультатив, называвшийся «Родовая культура семьи». Я даже реферат писала на эту тему. С трудом нам – родителям и мне, удалось отследить имена всего шести поколений, и то только потому, что живы были бабушки и дедушки. Я нарисовала короткое генеалогическое дерево и успокоилась, получив пять. У моих одногруппников дела были и того хуже. Лектор вещал о том, что знать и помнить своих предков необходимо. Сравнивал род с корневой системой деревьев. Чем она сильнее и обширнее, чем глубже уходит в землю, тем сильнее и крепче семья, ее здоровье, благосостояние.

И да. Клавдий говорил лишь о мужчинах в своем роду, значит, здесь процветает патриархат. Статусы, роды, авторитет. Махровая древность.

– У тебя странный акцент, – голос старика прервал мои мысли. Я вскинула голову. – Ты издалека?

– Угу, – ответила коротко.

На меня уставились три пары глаз. Они ожидали продолжения, но, увы – его я еще не придумала. И чем я только занималась несколько часов на крыше? Внутренний голос тотчас же ехидно подбросил ответ – ерундой занималась, сетовала на судьбу, плакала и роптала на загубленную жизнь.

После еды жутко хотелось спать. Я едва не вывихнула челюсть, сдерживая зевки. Сняла очки и потерла глаза, прогоняя сонливость. Вдруг прямо перед собой я увидела Латова, выходящего из черного входа отеля. Он прошел сквозь меня с таким злым выражением на лице, что я испуганно отшатнулась и чуть не упала со стула.

– Какие странные очки, – старик взялся за дужки и посмотрел сквозь них с внутренней стороны. – Зачем эти калитки?

Я еще немного поразмыслила и решила рассказать правду. Как там писал Булгаков? «Правду говорить легко и приятно»? Да и не очень хорошо у меня получается выдумывать. Тем более, так, с ходу. Старик и две девушки, сидящие передо мной, выглядят адекватными, надеюсь, здесь не сжигают на кострах и не садят попаданок в тюрьму.

– Меня зовут Ксения Белкина, – произнесла я, – и я пришла из другого мира…

Через десять минут Авила, все это время сидящая с открытым ртом, вдруг вспомнила, что почти опоздала на первый урок.

– Вечером мне расскажешь! – крикнула она и выскочила из комнаты, чтобы через минуту выехать из-за угла дома на чем-то похожем на самокат, но без колес. Он плыл по воздуху на расстоянии около тридцати сантиметров от земли. Как та повозка, что я видела в Москве.

Повернувшись к Клавдию, я увидела, что тот смотрит на меня с насмешкой. На лице явно обозначилось недоверие.

– Значит, говоришь, разделились, – пожевал губами он, – и когда же?

Я пожала плечами.

– Не знаю. Может быть тысячу лет назад, может пять.

– Невозможно, – он нахмурился, – никогда о подобном не слышал.

Почему-то я не удивилась. Было бы странно, если бы вот так сходу мне поверили. И я решила немного пошутить.

– Ну что вы, – заулыбалась я. – Это же самая популярная тема, попаданство, другие миры и прочее. У вас разве нет фантастических фильмов? У нас они в ходу.

– Фильмов? А что это?

Я напряглась. Фильм-то англоязычное слово. Как же там на латинском? Ничего не приходило в голову.

– Ты имеешь в виду имагори? – впервые за все время подала голос Аврора. – Это живые картинки. Их показывают в местах для зрелищ, театрумах.

– Да! Точно! – вспомнила я. Имаго по-латински образ. Вот значит, как они называют фильмы. – У вас же в ходу выдуманные истории? – хозяева не ответили. Я напряглась. – Да ладно. «Одиссея» Гомера была написана в восьмом веке до нашей эры. Неужели миры разделились еще раньше?

– «Одиссею» мы знаем, – произнесла Аврора. Я беззвучно выдохнула, – ее учат в школе. Но это же сказки. Так ты имеешь в виду греческих богов? Те, что сидели на горе Олимп? Неужели у вас в это еще верят?

– Нет, – отмахнулась я, – не верят, конечно. Я просто объясняю, что такое фантастика. Кстати, – мне пришла в голову мысль, – а почему у вас в городах нет храмов? – Я перебрала в памяти синонимы: – эклезия, темплум, кириакос…

– Есть, – ответил Клавдий, – они остались в древних городах, в Риме, например, в новых их не строили.

– Почему?

– А зачем?

Его слова вогнали в ступор. Осторожно, чтобы случайно не задеть сложную или болезненную тему, какой является вера для каждого человека, я произнесла:

– А что за религия у вас царит? – и, видя их непонимающие глаза, пояснила: – в какого бога вы верите? Кому молитесь?

Клавдий вдруг рассмеялся. Я напряглась еще больше.

– Девочка, – вытер выступившие слезы он, – теперь я верю, что ты из другого мира. У вас еще почитают богов? Ты разве не знаешь, что ни Марса, ни Венеры, ни Геркулеса нет? Это твоя… как ты там говоришь, фантастика.

Я покраснела. За кого он меня принимает? Конечно, их нет. Но как же Иисус? Нет, я не была религиозной, не ходила в церковь, и в жизни молилась один раз, своими словами, перед операцией. Но думать о том, что Бога нет, даже для меня было кощунством. Мой любимый профессор Дмитрий Павлович, тоже, кстати, атеист, говорил нам, что только вера может полностью преобразить человека, изменить его внутренний мир, сделать из труса храбреца, из убийцы праведника. Потом, правда, добавлял, что еще страх, но не суть. Человеку необходим кто-то, кто может помочь, разрулить его беды, успокоить, убедить в том, что все наладится. Кто-то сильный, мудрый, милосердный, справедливый. Кто всегда рядом, в любой момент его услышит и поможет.

«Это самообман, самоутешение, иллюзия, – вещал профессор, – но это реально работает. И кто знает… В мире возможно все».

Я действительно почувствовала результат на своей шкуре. Перед операцией мне было страшно до тошноты, до мурашек на коже. Я сидела в одиночестве в своей палате, раскачивалась, как маятник, и ждала утра. Захлебываясь слезами, умоляя спасти, излечить, помочь. И Он помог.

После этого я уже была не столь категорична в своем атеизме и даже выучила несколько коротких молитв, на всякий случай. Поэтому сейчас я никогда и ни за что не буду рассказывать о нашем Боге. Тем более, что они в него не верят.

– И, кстати, – Клавдий по-прежнему насмешливо улыбался, – у нас есть боги. Свои, так сказать, собственные. – Я потрясенно выдохнула. – Домины, чем не боги?

Клавдий почему-то перевел взгляд на свою старшую внучку. Та мрачно сжала губы.

– Кто такие домины? – странное слово, в переводе с латинского хозяева. Может, сленг?

– Лучше тебе никогда с ними не встречаться, – хрипло произнесла Аврора, – целее будешь.

Я пожала плечами. Ничего страшного, потом узнаю. Похоже, я здесь застряла надолго. И вдруг я вспомнила, что у меня во внутреннем кармане куртки остался телефон. Понятно, сети, как и интернета здесь нет, но галерея же полная. Я вскочила, вытащила гаджет и разблокировала. Батарея показала шестьдесят пять процентов. Открыв галерею, я повернула экран Клавдию.

– Аврора, – обратилась к женщине, – подойди. Я покажу свой мир.

Последние фотки были еще годичной давности. Там я еще красивая, веселая, счастливая. Без очков и проблем. Аврора подошла и встала рядом.

– Это мой дом, в нем двадцать этажей, мы жили на пятнадцатом, – комментировала я, – это Государственный Университет, где я училась, это Кремль.

Наверное, именно в этот момент Аврора с Клавдием точно поняли, что я из другого мира. Кремль и Университет еще можно было бы признать возможными и здесь, но высоченных зданий Москва-Сити, уходящих в небо, в этом мире точно не было. Я слышала потрясенные вздохи Авроры у плеча, удивленное бормотание Клавдия.

Пролистав все фотографии, я забрала телефон и сразу его выключила, экономя батарею. Мне еще Авиле показывать.

– Кстати, у вас есть компьютеры? – я сморщила лоб, как же там на латинском… – компуто, компутаре?

В доме я не видела ничего похожего на знакомые экраны или телевизионные панели. Но бытовая техника присутствовала. Летающие пылесборники, я их видела в коридоре, опять же самокаты, повозки. Значит, техника развита. И если у них и есть что-то подобное компьютеру или телевизору, то выглядит оно иначе, чем у нас.

Вдруг Аврора вытащила из своего кармана маленькую прямоугольную пластину, чем-то похожую на древний пейджер, и улыбнулась.

– Не знаю, что такое компьютер, но у нас есть трансы, – она протянула пластину мне, – можно передавать тест и голосовые послания.

– Почти то же самое, – улыбнулась осторожно я. – А более серьезная техника? Большой транс? Машина, внутри которой собраны знания обо всем на свете, все написанные когда-нибудь книги, вся созданная музыка, имагори и так далее?

Аврора замешкалась.

– Ты имеешь в виду мундорете? – она неуверенно оглянулась на деда. Тот вытащил из кармана какой-то сложенный в несколько раз жезл и передал внучке. Я присмотрелась. Он был похож на небольшой изящный веер. Аврора щелкнула замком и раскрыла его. Получилась рамка прямоугольной формы с натянутой по периметру тонкой пленкой. Затем она вытянула руку с «веером» вверх и один из шаров, плавающих под потолком, буквально втянулся внутрь, а его место наверху сразу же занял другой. Электа распределилась по рамке. Я поняла, что ее материал схож с магнитным улавливателем на крыше. В итоге получилось что-то вроде знакомого планшета. Аврора провела пальцем по экрану, и появились буквы.

– Неужели, интернет? – ошарашенно пробормотала я.

В принципе логично. Наши миры шли разными путями, но пришли к одному и тому же. Это естественно для истории.

– Еще есть пассим, – девушка поманила меня за собой. Мы вошли в соседнюю комнату, там стояла похожая рамка, но стационарная и большого размера, диагональю около двух метров. Боковые планки были шириной сантиметров тридцать. Аврора что-то включила, и рамка начала заполняться электой. Потом в центре сформировались цветная трехмерная фигура. Это был диктор, сидящий за столом и читающий новости. Звук тоже был. Но больше всего поразило, что местный телевизор был объемным. Я сделала шаг вправо и увидела ноги мужчины в светлых брюках, спинку кресла, на котором он сидит. Значит, электа не только передает электричество. При намагничивании определенным образом она формирует звук и изображение.

– Да у вас техника более продвинутая, – уважительно кивнула я.

– Наши ученые собираются сделать так, чтобы вывести электу за стратосферу, – думаю, я правильно перевела это слово, – но пока нет таких сильных электрусов, чтобы брать ее оттуда.

Аврора повела меня назад, в триклиний. Клавдий криво улыбнулся, увидев мое потрясенное лицо.

– В мундорете есть почти все, но я не очень люблю им пользоваться, – произнес он, когда мы опять уселись за стол, – книги лучше и приятнее для глаз, – я согласно кивнула. Смотреть на выпуклые трехмерные буквы было странно и непривычно. – Авила вернется со школы после обеда и отведет тебя. Почитаешь и узнаешь, когда миры разделились.

Он тяжело вздохнул, кряхтя встал и посмотрел на огромные аналоговые часы, висящие над входной дверью. Еще раньше я заметила, что они сделаны по типу наших и ничем от них не отличаются.

– Из-за вас я пропустил поклонение предкам, – буркнул недовольно, – скоро уже обед. И вот еще что… Аврора, отведи ее в свою детскую и дай какую-нибудь одежду.

Клавдий, немного прихрамывая, словно у него затекли ноги, побрел в сторону лестницы. Я посмотрела на Аврору.

– Сколько ему лет? – прошептала тихонько.

– Семьдесят четыре, – вздохнула она и добавила добродушно, – он только для вида ворчит. Мы часто забываем о преклонении. Пойдем. Я вижу, что ты хочешь спать.

– Ага, – опять зевнула я, – целую ночь просидела на крыше.

«Мне опять повезло, – думала я, уплывая в сон на льняных вкусно пахнущих простынях, – мне встретились хорошие гостеприимные люди. И эта Аврора тоже ничего… хоть и старается выглядеть букой».

Глава 7

Разбудила меня Авила. Влетела в комнату и упала на кровать прямо в одежде. Я подняла голову – утро сменили сумерки. С младшей как раз у меня и не было когнитивного диссонанса. Она выглядела и вела себя как обычный подросток моего времени.

– Так и знала, что тебя поселили в бывших покоях Авроры, – произнесла она весело, – теперь мы соседи, мои напротив.

– А где живет твоя сестра сейчас? – мне было трудно ворочать языком. Настроение было пасмурным и тревожным. Когда забывалась, то ощущала себя так, словно уехала к бабушке на каникулы и вскоре вернусь домой. А когда вспоминала реалии – сердце сжималось от безнадеги.

– В маминых апартаментах, – Авила помрачнела. Я вопросительно уставилась на девушку, надеясь на продолжение.

– Мама с папой погибли пять лет назад, мне тогда было десять, и я едва выжила, – она отвернулась к окну. Я положила руку ей на плечо. – Потом расскажу, если захочешь.

Я не стала ее донимать. Потом, так потом. Встала, накинула длинный халат типа тоги, который дала мне Аврора и отправилась умываться. Так началась моя жизнь в доме Просперусов.

В библиотеку я попала лишь спустя три дня. И то библиотека была не городской, а школьной. Авила отдала мне свой пропуск, и пока она была на уроках, я штудировала исторические хроники. Начала с древней истории. Египет был Египтом, таким же, как и наш. Все были на месте – и фараоны, и пирамиды, и династия Птолемеев. Далее шли Македония и Древняя Греция. Я быстро пролистала летописи, догадываясь, что с ним тоже все в порядке, если Клавдий знал «Одиссею» Гомера. Подобралась к Риму. С ним я стала работать более внимательно и потратила на копание в этих дебрях целую неделю.

Отсчет в этом мире шел со дня основания Рима. Как я помнила из истории – это был 753 год до нашей эры. Римская республика присутствовала. Борьба патрициев с плебеями, создание Сената, а затем и Республики. Трудно было разбираться в тонкостях чуждых терминологий, особенно без компьютера и интернета. Европейской историей я не слишком увлекалась, но историей Древнего Рима интересовалась, особенно после того, как пошла на факультатив по латинскому языку. Гая Юлия Цезаря точно так же убили, как и в моем мире. Клеопатра и Марк Антоний окончили жизнь вместе, а Октавиан Август основал Римскую империю, которая, оказывается, существует до настоящего времени.

С ума сойти!

Я закопалась в книги по самые уши. Хорошо, что они еще были написаны более-менее понятным языком, адаптированным для школьников. Неизвестно сколько бы я провела времени за настоящими древними летописями, если бы удалось попасть в центральную городскую библиотеку. Авила приводила меня сюда утром и забирала вечером, после занятий. Школа находилась недалеко от их дома, мы даже не пользовались общественным транспортом, лишь летающими платформами, типа самокатов. Здесь они назывались скисы.

Авила объяснила мне принцип работы, хоть сама в нем не особо разбиралась, сказала, что в школе его изучают лишь вскользь. Все в этом мире работало на магнитных потоках, взаимодействующих с гравитацией Земли. Триста лет назад некий ученый Октавиан Регулус открыл грави-короткие волны, которые при усилении кольцевым переменным магнитом определенным образом могли заряжаться и взаимодействовать с предметами – притягивать или отталкивать их. Это было началом производства электы.

– Неужели у вас никто не живет выше двухсот метров? – поинтересовалась я, когда мы шли из школы, – это опасно? Неужели и птицы гибнут при столкновении с электой?

– Не опасно, – ответила Авила, – просто неприятно. Если тебе нравится щекотка, можешь залезть на шкаф и потрогать шары. Кстати, некоторые любители адреналина взбираются высоко в горы. Говорят, что по телу, словно жесткой щетиной прохаживают. Мы все, когда были маленькими, хоть раз, но погружали руку в электу. Мне не понравилось.

«Значит, здесь электричество не опасно. Слишком разряженное, чтобы убить», – подумала я. После объяснений Авилы я кое-как соединила в голове отдельные элементы местного технического прогресса – аналога интернета, электричества и телевизионного вещания. Мой принцип изначально был неверным. Я видела заводы, выпускающие в воздух облачка, но оказывается эти облачка не заряженные частицы электронов и протонов. Я сглупила, так как отождествляла электричество с нашим миром. Здесь оно принципиально другое. Облака еще и хранят информацию. Не в битах, как у нас, не в двоичных кодах, а магнитных потоках и гравитационных волнах. А так как эти волны пронизывают всю землю и воздух, то я дышу интернетом? Жесть… Меня передернуло.

Не буду зацикливаться. Мне и дома трудно давалась физика, зачем она мне здесь?

А ровно через десять дней после начала поисков я, наконец, обнаружила, кто стал ключевым узлом для разделения мира. Для этого пришлось еще раз пересмотреть пару учебников. Догадки у меня были с самого начала. У нас, например, христианство дало огромный толчок в истории и культуре. Здесь же не было ни единого упоминания, ни о рождении Бога, ни о распятии, ни о воскрешении.

Зато в биографии второго императора Тиберия Юлия Цезаря появились новые элементы. Он умер не в семьдесят семь лет, как я помнила, а в сто десять. Сумасшедший возраст для того времени. А приемником назначил некого Йегошуа Юстиниана Цезаря, своего близкого друга, помощника и принцепса. С этого момента я начала читать только о нем. Биография была скомканной, как и любые биографии в то время. Достоверно известно было лишь то, что Йегошуа был выходцем из восточной провинции и был очень образованным человеком, знал несколько языков и обладал… как бы это сказать… великим даром убеждения и некоторыми способностями, выходящими за рамки человеческих. Его даже однажды чуть не казнили, из-за того, что он сцепился в споре с религиозными фанатиками.

Спас его римский наместник, тогдашний префект Иудеи. Он отвез философа в Рим и познакомил с императором.

Тиберий приблизил и возвысил Йегошуа, дав ему титул принцепса. В записях были упоминания о его совсем уж невероятных талантах. Вроде Йегошуа не только умел ходить по воде, читать мысли, предугадывать будущее, но и спасать от смертельных болезней. Якобы именно он вылечил Тиберия от воспаления мозга. Инсульта, по-нашему.

Не раз и не два Йегошуа спасал Римскую империю от катастроф, убеждая сенат и императора сначала от агрессивных завоеваний, а потом и от использования рабов, как основной силы. В общем и целом, его правление считается золотым веком империи. Новые территории были завоеваны не огнем и мечом, а словом и искусной дипломатией.

После смерти Йегошуа в сто тридцать три года (еще одна сумасшедшая цифра) он оставил огромное наследие – процветающую империю, множество трудов, я про себя отметила, что нужно познакомиться с ними, и некие тайные знания, о которых в учебниках упоминается лишь вскользь. Детей у него не было, следующим императором был назначен Август Юлиан, великий полководец и близкий друг Йегошуа.

Более-менее понятно. Когда-то я читала, что развал римской империи спровоцировало неправильное престолонаследование, в частности переход на монархию. Если бы вовремя случились реформы, а императоров избирали по их деяниям, как было в самом начале, то не было Калигулы, Нерона и остальных тиранов, и вполне вероятно, что Рим бы просуществовал до сих пор.

Больше всего поражают периоды жизни правителей, сто десять лет у Тиберия, сто тридцать три у Йегошуа. Следующий император тоже был долгожитель. Откуда? Как? Даже в нашем мире с продвинутой медициной люди столько не живут. Ладно, оставлю вопрос на потом.

Две тысячи лет с небольшим. За этот срок быт, культура и традиции не могли сильно измениться. Да, что-то добавилось, что-то исчезло, не критично. Транспорт, освещение, бытовые механизмы немного другие, но принцип похожий. Театры, музыка, фильмы присутствуют. Есть имперская информационная сеть, летающие над землей платформы, некоторые более-менее известные мне гаджеты и великолепная медицина. Последнее поражало больше всего.

В империи умели выращивать новые части тела – руки, ноги, кожу. Про пересадку сердца, почки или легких я вообще молчу. Здесь это обычная операция, типа аппендицита.

Об этом я узнала, когда случайно услышала историю семьи, которая меня приютила, точнее историю происхождения ее богатства.

Оказывается, раньше они не были столь зажиточными и жили на окраине Лютеции в инсуле (многоквартирные дома, Insula – остров лат.). Сын Клавдия работал шахтером на железорудной шахте, его жена – поваром там же. Пять лет назад случилась трагедия. Подземный поезд, терратаре, как его называют здесь, врезался в гору.

– Такие трагедии еще случаются, – мрачно сказал Клавдий. Мы сидели в столовой, и пили чай. Аврора ушла в магазин, Авила еще не пришла со школы. – Редко, раз в десять, а то и в пятнадцать лет. Детям не повезло – в горах произошло небольшое землетрясение и тоннель тряхнуло.

В терратаре в тот момент находились его сын, невестка и маленькая Авила. Она очень хотела посмотреть на океан, и родители долго собирали деньги, чтобы порадовать девочку и провести выходные на побережье. Аврора отказалась от поездки – у нее на носу были экзамены.

– Сын с невесткой погибли на месте, – рассказывал Клавдий, – Авилу вытащили из тоннеля страшно покалеченной. У нее было множество внутренних повреждений, сломан позвоночник и… – старик тяжело вздохнул.

– Она лишилась обеих ног.

– Что?! – я ошарашенно уставилась на Клавдия, – но у нее сейчас все в порядке! Как такое возможно?

– У нас не было денег на операции, – не обратил внимания на мой выпад хозяин дома, – даже если бы мы продали все наши вещи, мы бы не смогли восстановить ноги. И Аврора приняла решение стать пари.

Я молчала и ждала продолжения. Нечасто Просперус баловал меня историями о своей семье. Это я для них работала этаким клоуном, разбавляющим мрачную атмосферу дома. Развлекала, смешила, рассказывала о своем мире, компьютерных играх, ролевиках, косплеях, полетах в космос, даже песни пела. В общем, веселила, как могла.

– После того, как Авроре заплатили, Авиле сделали необходимые операции. Мы переехали в более престижный район, купили этот дом… – Клавдий тяжело встал из-за стола. Только я открыла рот, чтобы его задержать – у меня же еще куча вопросов, как он прервал меня хрипло: – хорошо, что ты появилась у нас. Ты стала отдушиной в семье. Я впервые за пять лет увидел ее улыбку.

Развернулся и вышел из комнаты. Я непонимающе хлопала глазами. С трагедией все понятно, как и с выдающейся медициной. Здесь умеют делать новые части тела, и пусть даже это стоит баснословно дорого, значит, что мир более развитый, чем наш. Но что такое «пари»? Я мысленно поискала в латинском языке однокоренные слова. Их было великое множество. Это после пари Аврора стала похожа на замороженную рыбу?

У девушки спрашивать постеснялась. И дурак бы догадался, что тема неприятна, и в лучшем случае она закроется, а в худшем пошлет. Я насела на Авилу. Та, услышав слово, скривилась, словно съела лимон целиком.