Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

– Борода, как? Заиндевела? Чай, примёрзло хозяйство-то…

Холодно сделалось в доме. Мардук в первую очередь позаботился, чтобы в комнатах девиц было тепло, и строго-настрого запретил «дышать там у них».

Вечером Шанни пригласила на зимнее новоселье, это стало первым радостным событием зимы. Хозяйка была румяна, в обаятельном мешковатом свитере, безумно красящем её женственность, и очень мило грела маленькие руки у переносного камина. Корявую батарею прикрыли ящиком из тонких полос драгоценного дерева, и волны душистого тепла кочевали по комнатам резиденции. Иннан вошла, как напоминание о весне: джинсы её голубели, отцовский шлафрок делал образ власти домашним.

Залезая в пушистых домашних туфлях на диван, Иннан молвила:

– Косматое сердце у эридианской зимы.

Этот поэтизм понравился Шанни, но мужчины как-то погрустнели – видать, забоялись, что их тоже заставят изысканно выражаться. Но девицы были умны не в меру, и тему после согласования взглядов сменили.

Мужчинам этим вечером было откровение, надолго возбудившее их мысли тщетой вечного поиска и мелкого тревожного любопытства домашнего кота – что принесли в сумке? Зачем понесли на кухню? Что это значит всё?

Иннан после ужина сказала:

– Не люблю я этот новый год.

Вот уже неделю, как Мардук раздражённо разрешил Иннан проводить время с молодыми господами сколько вздумается, «забыв приличия и законы» и «раз уж всё катится в этом мире в тартарары, сиди с ними, бесстыжая».

Впрочем, ворчал он скорее, чтобы удовлетворить неведомых галактических клерков, следящих за соблюдением всеобщего неведомого кодекса, а сам еле удерживал в углах губ довольную ухмылку. Было и ещё кое-что приятное в этой перемене. Мардук стал всё реже оставаться с ними после трапезы. Он словно нарочно отдалился, воздвиг барьер и стал подчёркивать всё чаще свой возраст и разницу интересов.

– Кроме того, вас пятеро… а я один. Куда я против таких умных да больших.

Шанни вполне искренне просила его не дурачиться, но хозяин принял решение… оно интриговало, но задумываться насчёт его содержания не хотелось.

– Да… не люблю. – Подтвердила Иннан в ответ на вопросительные взгляды аудитории. И тут последовала замечательная информация. – У меня же день рождения в канун нового года.

И Иннан назвала какую-то дату, по летоисчислению Эриду после катастрофы. Биллу, который вообще был не на короткой ноге с цифрами, дата ничего не сказала.

Но сначала все попросту, как говорится, онемели. Кроме Шанни, для которой подробности жизни Иннан не составляли тайны.

Расспрашивать почему-то не спешили.

Девушки свили гнездо из тысячи пледов на принесённом из заброшенных покоев диване, тютель-в-тютель лесная прогалина и размер подходящий. Разве что прогалины не бывают обтянуты натуральным шёлком.

Шёлк побит временем, а пледы – империя моли, но всё освежено и проветрено. Да и сами девицы на диво новенькие, умытые зимой.

Билл, вольготно расположившись на двух стульях, баловался с двумя бокалами, переливая из пустого в порожнее. Новость отвлекла его от философских упражнений, он с умным видом повернулся. Энкиду, пользуясь отсутствием дядиного ока, валялся во всю длину и ширину на полу – на пахнущем спитым чае ковре. Незримые дядины слуги признавали только это старинное средство из перечня домашних премудростей. Но не сердился даже Билл, корчивший рожи и уверявший, что ему от чая хочется читать чудесную старинную балладу «Огородник» в рабочем агитационном кружке. Он как раз толковал об этом, когда Иннан сделала своё потрясающее сообщение.

– А ты ходишь в кружок? – Крутясь в гнёздышке, проворковала Иннан. – Душечка Билл.

Шанни, возвышавшаяся в пушистом коконе, как наполовину вылупившаяся экзотическая бабочка, буркнула:

– Да он двух слов связать не может, милая. А память у него, как у той двери в ванную, которая вас прищемит, а потом не понимает, отчего вы её пинаете.

Но чувствовалось, что она отогрелась и колкость оказалась винной мушкой. Энкиду, умостивший локоть на край дивана, заметил своим ленивым тягучим, как сгусток вина, и низким, как летний гул, голосом:

– Баллада стоит того, чтобы прочесть её… но это может разложить рабочих.

Шанни высунула из пледа ножку и ткнула, спихнув, локоть Энкиду. Он успел склониться и мельком поцеловал пушистый залатанный носочек. Ас, ворочавший огонь в круговом камине кочергой, глянул через плечо. Тысячью багровых, как плавящийся сахар, и опасных огней пламя бродило вокруг комнаты, будто в их мир заглядывали дикие кошки Нибиру. Отбросил кочергу, взял с каменной скамьи два полных бокала и, подойдя, подал девицам.

Энкиду выпрямился и, потирая локоть, вытащил изо рта ниточку. Девушки безмолвно пили из бокалов горячее вино, нагревая ладони до того, что кровь принялась бежать быстрее.

Все молчали. Внезапно резкий звук заставил их, всех пятерых, вздрогнуть. Шанни ощутила, как мгновенно похолодела кровь. На середину комнаты прыгнуло нечто. Ас, стоявший у стола и продолжавший глядеть в самую глубину огня, встрепенулся и подойдя, поднял уголёк. В двух пальцах он светился. Ас не швырнул его обратно, а дождался, вертя в руке на свету, чтобы погас.

Потом подошёл и бережно вернул в камин.

Шанни и Иннан переглянулись лишь отчасти с иронией – да, лишь отчасти. Шанни, не глядя, протянула в пространство пустой бокал и все трое мигом бросились к ней, но она вновь поднесла бокал к губам.

– Там осталась капля. – Объяснила она, и закидывая голову, всё прижимала бокал к губам.

Иннан, как ни в чём не бывало, приластилась щекой к плечу подруги и забрала у неё бокал. Шанни задумчиво улеглась к ней на колени, и Иннан рассеянно гладила золотые рассыпавшиеся пряди.

– А у меня нескоро… – Молвила Шанни. – Только на равноденствие. Это уж в следующем году.

Иннан, как заметил Билл, суеверно глянула в окно через правое плечо. Там ледяной месяц старел…

– Почему же ты нам не сказала во время полёта?

Шанни отреклась:

– Я вас тогда не знала совсем.

Ас недобро скривил губы.

– Ты боялась, что мы напьёмся.

Ответ был достойный, как удар шпагой об шпагу, без затей:

– Я не боялась… я знала, что вы напьётесь.

Поворот к Иннан:

– Представь, Нюшечка. Они это сделали в первый вечер полёта.

– Это ужасно. – Согласилась Иннан, подчёркивая своей скромностью основательность отзыва. – Но ещё ужаснее иное, Шутик.

– Да?

Шанни уже, конечно, поняла. Иннан молвила:

– Они хотят узнать не только день и месяц твоего рождения…

– Да ну?

Они обе уставились…

– Да, я вижу. – Холодно согласилась Шанни. – Не только.

– Но ты ведь прекрасна… зачем им это?

– Ума не приложу.

И Шанни назвала нибирийскую дату.

– Смотри, смотри… какие у них напряжённые лбы сделались. Там у них под лобными костями кутерьма.

– Выяснили? – Сочувственно отозвалась Шанни и толкнула Иннан, указывая кивком упрямого подбородка. – Губами шевелят…

Иннан подхватила:

– У меня калькулятор есть. Принести?

– Ну, хватит. – Взмолился Билл. – Мы просто… мы ошеломлены… тем, что…

– У красоты есть начало. – Ловко подхватил опасную фразу егерь.

– А я-то тут причём? Ну, знаете ли.

Шанни смерила Билла уничтожающим мужскую самоуверенность взглядом и отвернулась, обращаясь к Иннан:

– Интересно, сколько той статуе из пустыни?

– У них время по-другому считают. – С неожиданной сдержанностью ответила Иннан. – Кажется.

Почуяв, что гнев иссяк, Энкиду мигнул Биллу. Тот не сразу сообразил, и Энкиду, кашлянув, предложил почитать чего-нибудь вслух. Шанни ответила насмешливым зевком и оживилась.

– Расскажите лучше, куда это вы подевались, когда мы с Иннан выполняли наш гражданский долг? Мы отправились в деревню, с корзинками, полными пирожков и цитатников сира Мардука, а вы-то где пропадали?

Девицы обратили внимание на то, что переглядов не последовало. Билл глубоко задумался, потом обратил в стену туманный взгляд, переполненный враньём.

– Там и сям.

Ас расширил географию, добавив:

– Предприняли небольшую вылазку в глубь территории.

– Ах, вылазку. И что же вы искали? – Спросила Иннан.

Энкиду увидел, что оба товарища бросили сдвоенный, но с отчаянием на двоих взгляд в сторону его джинсов, которые он как раз перемещал поуютней.

– Цели особой не было. Показывал им сидки. Тропки… Учил следы различать, хотя куда там. Тщетно. Этим обормотам, что синица, что пантера.

Шанни едва дослушала щебет.

– Ну, и, помимо того, что вы оставили свой генетический код на местности и распугали синиц, вы встретили кого-нибудь?

Они ответили наперебой:

– Нет, никогошеньки.

– Ничего существенного…

– Эти слабаки выдохлись на полдороге…

Когда хор умолк, Шанни задумчиво спросила Иннан:

– Процент?

– Думаю, как всегда – около ста. Но в чём-то они не лгут.

– Ну, вот, ну, как это?

– Знаете ли…

– Жить, подозревая… – Добавил Энкиду. – Что за скука. Этак и на солнце будешь с сомнением смотреть.

Громко затрещали угли в камине. Ас, на которого почему-то все посмотрели, сказал, что-то про топливо, которое никуда не годится.

– Завтра я пригляжу, чтобы всё было в порядке.

С тем и разошлись, без особой охоты – из натопленной гостиной в холодные коридоры. Даже девицам, которых ждали наполненные блаженным душистым воздухом покои, неуютно стало.

3. Возраст дамы

Наутро слуги, как пообещал Ас, справились с камином. Уже к полудню обод огня, кровавого и жаркого, опоясал комнату ровным квадратом, и никакой стрельбы угольками. Сердце замка оттаяло, но зима набросилась на полуостров со страстью.

Белая высокая мебель зимы заполнила гигантский холл долины, и любимые холмы Энкиду осели, как пироги без пригляда.

Деревня, выглядевшая молчаливой иллюстрацией, на которую опрокинули молоко, заставляла их отводить взгляды и спотыкаться.

– Они же погибнут. – Пролепетал Билл.

Шанни оборвала его:

– Не тремти. Мало ты знаешь о Хорсах.

Тем не менее, воспользоваться случаем и разузнать побольше Бильга сир Баст не поспешил. Он ни разу не был в деревне. Объяснить такое малодушие он не мог, а расспрашивать девиц не смел – боялся ли услышать что-нибудь поражающее в самую душу….ага, ну, точно – это самое, боялся.

Но издалека кидать трусоватые взгляды его большая тёплая душа всё же решалась. Карие глаза Билла, такие ясные под тяжёлыми грозными веками, туманились от стыда, и он уводил их и прятал взгляд в кучевых облаках, нависающих над замком или среди чёрных дуэлянтов-деревьев, укоряющих Билла своим строгим видом. Превратись одно из этих деревьев в мужчину, разве стало бы оно уклоняться от участия в жизни своего народа?

Хорсы ушли… или случилось с ними что-то похуже. Эти мысли мучали Билла до тех пор, пока он не увидел, дрогнув сердцем, тёплый дымок над одним из сугробов, в которые зима превратила жалкие усадебки Хорсов.

Где были туареги, неизвестно… Билл особо на эту тему не размышлял. Не то, чтобы его не занимали эти крутейшие парни и фантастического вида дамочки – просто вот уж за кого не стоило переживать, так это за них. Вдобавок, у Билла сложилось двойственное отношение к тому, что он видел в двигающемся граде великих господ пустыни.

Что-то в них было холодноватое – вопреки их жаркому обиталищу… и эта смесь эпикурейской привлекательности с монашеским аскетизмом будоражила и раздражала.

Билл попытался побеседовать на эту тему с друзьями (мужского рода), но обнаружил, что тема цензурирована. Ас и вообще не склонен обсуждать что-либо, кроме технического прогресса туарегов – а Билла это, прямо скажем, не очень-то цепляло. Энкиду тоже оказался равнодушным к попыткам Билла поболтать на вольную тему: «Как ты думаешь, эти крошки… они такие ледяные с виду?»

Словом, повёл себя вроде этих крошек.

Пустыня опустела, стало быть.

Их собственный дом – так выходит, мы теперь называем зубастый и шипастый замок, вовсе не пустовал. Билл особенно полюбил вечера, когда они, прирученные дядей Мардуком, волей-неволей сходились в Гостиной.

Девицы радовали их взоры, без издёвок Шанни Билл чувствовал себя, как без какой-нибудь детали одежды.

Чёрные волосы Иннан издалека на этих чистых страницах привлекали духов спрятанных под снегом растений, и дважды в тот первый день зимы Билл увидел робкие цветы на обочине тропинки, где она прошла. А белая кожа делала её почти невидимкой, одной из тех, кто по мнению Энкиду, приходил летом плясать на луг и морщил лбы от пения Билла.

Золотые пряди за ушками Шанни также не оставляли безучастными потусторонних существ. Трижды она смеялась в тот день, и трижды на небе появлялся синий просвет.

Вот такие сказки зимние.

Следы на снегу увлекли Энкиду до самой пустыни, которая теперь выглядела совсем уж выдуманной.

Просто белое.

Так миновал день, и вечером Асу показалось, что девушки держатся с ними прохладнее обычного, пусть и пылал огненный обруч вокруг комнаты.

У коновязи под низко надвинутой белой шляпой навеса они встретились почти случайно около одиннадцати следующего утра. Ас куда-то спешил, Энкиду выглядел не выспавшимся, Билл представлял себе, как к нему, вращаясь, летит чашка кипящего смоляного кофе. Он так зримо вообразил себе этот летательный снаряд, с выплёскивающимися клочками одной из жизненных субстанций нибирийца и вздымающейся кремовой пеной, разбивающейся об утёс кофейной волны, что сильно вздрогнул, услышав деловой глас землевладельца.

«Хоть бы кустик кофе посадил бы у себя», подумал Билл с тоской ленивца и нехотя прислушался к тому, что вещал собственник гипотетической армады чашек кофе.

– Нам следует устроить Иннан настоящий день рождения. Ей исполняется двадцать два нибирийских года. – Ас остановил их, готовых разбежаться, властным жестом. – Нужно придумать подарок и поздравление.

– Зачем это… Нежности, фу. – Пронудил Энкиду. – К тому же, вы ничего не успеете. Разве что почесать друг у друга в затылке. Ну, этот ещё и в бороде.

Ас, как раз занёсший руку ужасно приятным жестом, чтобы тронуть свою бороду – ничего грубого в его движении не было, – непринуждённо рый ийских года. – Сказал опустил руку. Энкиду продолжил:

– Шанни исполнится тридцать три нибирийских года в день нового солнцеворота, когда Братья покинут небо. Вы такие тугодумы, но даже вам должно хватить времени придумать ей подарок и поздравление. Билл, слыхал? Эй, Билл.

Оба посмотрели на Билла, глядящего с невероятно напряжённым видом в пространство перед собой. Он с трудом после третьего грубого окрика и тычка вздрогнул, отлепил взгляд от чего-то прельстительного и молвил – вид у него был сугубо интеллектуальный:

– Интересно, а сколько… я хотел сказать, когда день рождения у этой… у той дивной… страшной той…

– Ты про кого?

– Бебиана… та, из пустыни?

Ас покачал головой неодобрительно:

– Билл, подобное любопытство не красит мужчину. Мало того, что мы предстали не в лучшем свете перед Иннан и Шанни из-за тебя…

– Из-за меня? …Из-за меня!

– Так теперь ты ещё вздумаешь опозорить нас, разузнавая, сколько… Эй, Энкиду, скажи ему, чтобы он не смел. Ты что?

Энкиду посмеивался, в такт подёргивая обрывок вожжи, свисающей со столбика:

– Друг, это совершенно естественно. К тому же, поверь, сколько лет Бебиане – никто не узнает… даже её муж. Это вам не две наши домашние простушки… туареги – народ, который славится на всю Эриду …а всё потому, что про них никто ничего не знает.

Ас бессердечно заметил:

– Будем надеяться, что у туарегов есть какой-нибудь кровавый обычай, связанный с попыткой узнать возраст дамы. В таком случае обещаю не вносить за вас залог.

Билл из всего этого вычленил разумное зерно:

– Так она… не?

– Что не?

– Бебиана не замужем?

Энкиду пожал плечами:

– Нет… кажется.

– Мне нравится это «кажется». Она же с тобой разговаривала? Я видел…

– Она мне не докладывала. К тому же, туареги – цивилизованный народ. Замужней даме не возбраняется беседовать с красивым и соблазнительным мужчиной.

– Так она замужем…

– Билл, ну, что ты пристал… ей-Абу-Решит, как что-то нехорошее прилип. Замужем – не замужем. Откуда мне знать? Я с ней знаком не дольше, чем вы.

– О чём же ты с нею разговаривал так долго?

Энкиду плямкнул ресничками, передёрнул плечами и чуть не плюнул, но не стал осквернять снег.

– Ну, знаешь, Билл…

– Ты флиртовал с нею?

Энкиду цыкнул сквозь сжатые белые свои зубы – звук недовольства и даже возмущения братней бесцеремонностью. Но удержался и монотонно по обыкновению сказал:

– Давеча… ещё снег не выпал… я видел, как ты…

Стало тихо и снежно. Энкиду не договорил. Некоторое время длилось молчание. Энкиду оглядел их и сказал с удовлетворённым видом:

– Забыл, что хотел сказать. В общем, хорошая идея. Туточки так муторно, что лишний праздник нам не помешает. Я подарю Иннан что-нибудь.

Шагнул в снежную клетку, обернулся в стылом воздухе.

– Но примазываться к моему подарку не позволю. Изобретайте сами.

Глядя на торжественную спину егеря, удаляющегося слоновьей поступью, Ас изрёк:

– Я тоже придумаю, что подарить.

– Да, а то вдруг он забудет, раз он такой забывчивый.

Ас доброжелательно отозвался:

– Ага.

Когда собственно родилась эта красавица Иннан. Днём или вечером?

– Ночью или утром? Нет, ты должна знать, иначе когда нам хлопать пробкой от дядиного искристого?

Иннан, смеясь, подняла ладони, но глаза сделались серьёзными.

– Не ведаю, господа.

Шанни откликнулась:

– Уж я сира Мардука пытала…

– Что же?

– Ответил, что час ему не ведом. Мол, он не может знать, когда любая тварь Эриду вздохнула в первый раз.

– Это подкупает. – Согласился Ас, покосившись на Иннан с осторожностью, но она только рассмеялась вновь. Похоже, слова отца она почла за ласку.

Девицы приняли их намерение отпраздновать великий час весьма благосклонно. Неистовая и необъяснимая радость захлестнула Билла. Но тут же ему стало жутко. Это была их собственная хроника, и, начавшись, она тут же обрывалась на их собственных жалких пяти именах, затерянных в бескрайней нибирийской истории и не такой длинной эридианской.

Ночью в коридоре – а в коридоре ночь особо чувствуется, Билл прошептал вслед брату:

– Мелкий, ах, болтливый паскудник.

Гора плеч в конце коридора застыла. Потом раздался звук, если позволите злоупотребить прилагательным, самодовольного смешка, и Энкиду скрылся за поворотом. Холм ходячий.

– Что бы это значило? – Пробормотал Билл.

– Пора спатеньки. – Раздалось из-за угла.

Праздновать решили в покоях Шанни. Холостяцкие комнаты были предложены в качестве вариантов девицами, но все трое как-то замялись, застеснялись, по выражению Иннан, употреблённому ею позднее, когда девушки прибирали гостиную Шанни.

– Это верно. Застенчивость их второе имя. Будь добра, закрой спальню на ключ…

– Одно на троих. А зачем? Боишься, что кому-то взбредёт фантазия посетить будуар старой девы?

– Любопытство их первое имя. Ну?

– А гирлянды зачем?

– Чтобы у Билла возникло неодолимое желание их поджечь.

Обе всхохотнули – вспомнили выходку с горящим тополиным пухом. Что касается украшений по случаю рождения, Билл мог стараться сколько вздумается – Иннан пропитала их противопожарным составом, одолженным у какого-то рядового драконария.

В назначенный час они обе уселись по обе стороны небольшого столика. Для господ расстелена на полу шкура, которой воспользуется, конечно, Энкиду. Ас наверняка попытается завладеть третьим стулом, из соображений гуманности оставленным у окна. Билл будет шататься туда сюда. Очевидно, по этим же соображениям лишние предметы изъяты, а старинный комод с неисчислимым множеством ящичков заперт маленьким ключиком, который поместился на верёвочке, обвивающей шею Шанни.

Такое дополнение мало подходило к её очень нарядному платьицу, о чём ей сообщила Иннан.

– Ты думаешь, это не выглядит слегка… провокационно?

– Они суть сыновья нашей тоталитарной родины, детка. Правители то и дело вешают, но спровоцировать наш послушный народ всё не могут.

Иннан шутка не понравилась – таких грубостей в день рождения ей слушать не хотелось.

Платье из гардероба Иннан, на сей раз не зелёное, а изумительного жемчужного цвета, очень хорошо сидело. Во всяком случае, такое выражение попытается получасом позже употребить Билл.

Шанни оглядела себя, а затем именинницу. Иннан выглядела головокружительно. Правда, она наотрез отказалась сменить излюбленные джинсы на что-нибудь более женственное, но её блузка была просто удачей.

– Удачей было бы, – сухо заметила Шанни, пародируя кое-чьи манеры, – разглядеть её невооружённым глазом.

Обе захихикали. Вообще, они пребывали в приподнятом настроении – так это, кажется, называется?

Стол был накрыт заранее, чтобы избавиться от общества доместикуса. Блюда выбрали самые простые, но все составные сочные, свежие, сочащиеся соком и жиром, густо засыпанные пахучими пряностями.

– Можно было бы так не стараться ради аннунаков, которые предпочитают получать калории в жидком виде. – Съязвила Иннан.

Конечно, портить настроение гостям никто не собирался, но и провести сорок процентов праздника под фонограмму хлопающих пробок им тоже не улыбалось.

Обе бросили быстрый взгляд на единственную, правда, гигантскую бутылку, которую поместили на полу поближе к старинному обогревателю. Сир Мардук, который пожелал сделать это единственный вклад в мероприятие, долго ворчал, уверяя, что скоты и не поймут, что им доведётся отведать. Ну, да ладно. Уж вы следите, наставлял он, чтобы они не пили крупными глотками. Вы у меня умницы.

– Да, и держите его в тепле. Оно будто кровь… – Сказал он напоследок, покидая комнату Шанни.

С того первого раза, когда он ввёл новую хозяйку во владение покоями, он не появлялся здесь. И сейчас вёл себя очень сдержанно и скромно, глаз ни разу не поднял. Нет, не так – на пороге быстро шебутнул зоркими летними зарницами по стенам. И, казалось, остался доволен. Что-то вроде удовлетворения в поспешно уведённом взгляде примерещилось Шанни, которая и сама, вопреки Кодексу Шанни, вела себя весьма жантильно: губы поджимала, ни одного острого словца, ну, и прочее.

– Ты выглядела знатной дамой. – Поведала ей Иннан, когда они выждав приличное время и осторожно сунув носы за дверь, принялись делиться впечатлениями.

– Но он так хотел… – Оправдываясь, пробормотала Шанни.

И пожала плечом, розовым и выступающим в жемчужном рассеянном рассвете платья.

– Вино он, видать, от сердца оторвал. – Добавила она, и у Иннан создалось впечатление, что приятельница попросту «съехала с темы».

Иннан не собиралась её уличать.

– Знать, не последнее.

И вот теперь они бросили итоговый почтительный взгляд на лиловую, как небо Нибиру – представьте, это сравнение исходило от Иннан, которая кое-что знала о покинутом друзьями мире, – и покрытую, как серебром, тончайшей неядовитой пылью преданий и прахом семьи, бутыль.

За окном послышались разномастные шаги по снегу, и стены вопросительно завибрировали – трое, идущих по выкрошенной брусчатке двора, нибирийских богов, это нешуточное испытание для старого замка.

Ушки девиц задвигались, а глаза заблестели. Тш! Иннан и Шанни переглянулись. Они представили, как те трое сгрудились у двери, слегка встревоженные тем, что оказались на загадочной женской половине. Раздался стук, и по тому, как неробко, но вежливо он прозвучал, они поняли, что эту обязанность свалили на Аса.

Это его худые крепкие пальцы могли извлечь столь благопристойный стук.

Иннан вскочила и подбежав к подоконнику, выбила об стекло короткую дробь. И ничего! В комнате, готовой к праздничному откровению, по-прежнему было тихо – гости оказались чересчур скромны.

Шанни вышла из гостиной и, остановясь в прихожей, освещённой обвившимся вокруг лампы драконом, негромко пригласила:

– Не заперто.

Дверь дрогнула, и тут же решительно открылась. В полутьме двора, просквожённой фонарём, трое пришедших праздновать ночь рождения, показались Шанни совсем новыми незнакомыми существами. Очевидно, мыслящими.

Ас держал подмышкой небольшую коробку, у двух других ничего при себе не было. Отсутствие цветов было заранее оговорено. Иннан не сомневалась, что пройдохи без труда могли бы отыскать их и среди зимы, и объяснила заранее, что не терпит убитых цветов.

А по поводу возможного горшка с растением высказалась Шанни.

– Не вздумайте. У неё оранжерея забита. Она повесит это на меня, а я не собираюсь кого-то тут поливать.

Урок они запомнили.

Несмотря на то, что Ас так удачно постучался, выглядел он растерянным. Все трое что-то произносили, как сонные птички на ветке, и Шанни стало их жалко. Она сделалась сама приветливость, чем ещё больше напугала визитёров. Билл, косясь на дракона диким взглядом, боком прошёл вслед за ставшим ещё массивнее Энкиду и кренящимся, как мачта, Асом.

В гостиной, оглядев всё и, как миноискателем нащупав взглядом, сразу обрётшим разум, средоточие жизни у обогревателя, Билл расслабился.

– Можно сесть?

И, едва дождавшись разрешения, рухнул на шкуру. Энкиду попытался оседлать стул, зарезервированный для Аса, а тот прошёлся по комнате и сразу задел сервировку своей коробкой.

Иннан и Шанни понимающе переглянулись.

– Как добрались? – Приветливо спросила Иннан.

Билл, вытягивая шею, как бедный оголодавший кот, рассматривал бутылку.

– Долго шли по кривым переулкам, где небо казалось почтовой маркой с письма, пришедшего не нам.

Тут он, наконец, пришёл в себя, огляделся и вскочил, столкнувшись с Асом.

– Ну, Иннан… – Начал он. – От лица… троих лиц… я тебя… и очень… всего… поверь.

Произнеся это, он заткнулся в ожидании аплодисментов, которыми его и наградила Шанни, но под укоряющим взглядом Иннан опустила ладошки, а уголок рта приподняла.

– Спасибо, Билл. – Внушительно произнесла именинница.

От звука её голоса пришёл в себя Энкиду. Он с удивлением обнаружил, что сидит на стуле и с некоторой испуганной поспешностью сковырнул себя с поверхности декадентского предмета.

Шанни и Иннан, бросившие автоматический и неизбежный взгляд, обнаружили, что он завесил верх своих джинсов рубахой. Шанни признала в ней одну из тех, что он изредка надевал во время полёта. Шанни почувствовала, что растрогана, но чувство было густо приперчено насмешкой.

Энкиду заговорил голосом диктора из многократно осмеянной программы государственных новостей, которую регулярно слушал Мардук:

– Поздравляю…

Шанни сообразила, что всё идёт как-то не так. Конечно, они обе ожидали, что прекрасные господа с Нибиру будут слегка не в себе, оказавшись полностью во власти антиматерии, но акклиматизация затянулась.

Шанни, поняв, что вернуть их в чувство можно только одним способом, немедленно к нему прибегла.

– С вами ничего тут не сделается. Вы выйдете отсюда такими же, как вошли.

Иннан поняла и подхватила, оглядывая ошарашенно таращившихся гостей:

– Если глагол «идти» и придётся заменить, то это пустяки.

Ас под ударом насмешки пришёл в себя – это было заметно по тому, как он поудобнее пристроил коробку.

– Обещаю, что мы не напьёмся.

Шанни приподняла брови.

– Конечно, ну, что вы. У нас и в мыслях такого не было. – Наперебой заговорили девицы.

Энкиду тоскливо оглядел бутылку. Стало быть, считать до единицы он умеет – уже хорошо.

– А подарки? – Скромно напомнила именинница.

Энкиду показал себе за плечо, где ничего не было:

– Я отнёс его в твою оранжерею. Посмотришь утром. Так, ничего особенного. Просто неплохое удобрение для твоих тренировок с редкими селекционными видами.

Иннан горячо его поблагодарила, будто получить в подарок кучу компоста было пределом мечтаний этой изящной барышни.

Ободрённый таким приёмом, Ас протянул лицемерке коробку. Она была упакована в тонкую шелестящую бумагу и выглядела, как идеальный подарок. Шанни посоветовала:

– Сразу открой…

Она хотела добавить, мало ли, может там какое-то приложение к удобрению, помогающее его увеличению, но недюжинным усилием сдержалась.

Иннан, как и подобает истинной женщине, выразила шумный восторг по поводу упаковки – так, на всякий случай, если содержимое не сможет выдавить из её эмоциональных центров ничего стоящего.

Красивая и строгая коробка, в которой поместилась бы большая кукла с приданым, имела на боку изображение. Иннан, глянув с некоторой тревогой, покачала головой. На её лице начал потихоньку выражаться настоящий восторг, и Шанни испугалась, как бы подруга не переборщила.

Но Иннан, похоже, не притворялась.

Она оттолкнула Билла, щупавшего карман, и, усевшись за стол, так резко отодвинула блюдо с пирожными «картошка», что Шанни, как ветер, кинулась спасать сервировку.

Коробка взгромоздили на скатерть, и она завесилась листьями сахарной травы, давеча заботливо присланной кем-то специально к пиру, будто было известно, что в нём примет участие вегетарианец-егерь, ибо на эту дрянь более охотников бы не нашлось.

Они все обступили стол, и Билл, содействуя участи пирожных, был злобно отмахнут именинницей. Он смущённо забормотал и сиротливо отступил, бросив непогожий взгляд на Аса.

Шанни помогла Иннан открыть коробку и своими собственными ноготками выдернула скрепки. Билл подыскивал эпитет обидно-приятного рода по поводу инструментария, но его бы всё равно никто не услышал. Иннан извлекла из коробки подарок и поставила его на скатерть. Теперь её руки успокоились, и она взялась за подарок опытным движением. Подняла такой благодарный взгляд на Аса, что тот самодовольно распрямился, хотя и до этого не крючком жил.

Внимание в равной степени поделилось между Иннан, подарком, на котором зимней ночкой блеснул свет июльского полудня, и Асом.

– Подумал, – молвил сей стервец, – тебе пригодится.

Осталось только волосы за ухо заложить.

Билл не утерпел.

– А зачем тебе микроскоп?

– Нас будет разглядывать, Билл. – Объяснил Энкиду.

– Ну, хорошо, я спокоен за тычинки и пестики. – Вздохнул Билл. – Что ж, давайте обмоем именинницу с её микроскопом.

Иннан поняла, что творится в завистливой душе Билла. Она ещё раз взглядом поблагодарила Аса и, как веточкой пальцами прикоснувшись, взяла Билла за рукав:

– А ты что мне подаришь, Билл?

Билл дёрнулся, но руку не высвободил.

– Я тут гляжу, на такую учёную не угодишь… куда нам, дурням деревенским.

Шанни ткнула его каблучком в лодыжку, Билл заткнулся. Он порылся свободной рукой в куртке…

Вытащил и положил на стол такого изящества и прелести вещицу, что все ахнули.

– Что же это? – Спросил Ас, стараясь не показывать, что задет переменчивой публикой.

– Это маникюрный набор, дружище. – Ответила Шанни.

Взгляд её был полон подозрения. Билл поспешно прошептал Иннан, расстегнувшей тоненькую молнию и любующейся блестящими инструментами:

– Я не стащил это в музее.

– Не в музее, понятно. – Отозвалась Шанни, и, подумав, замолчала.

Подарок доставил Иннан удовольствие, это было видно.

– Но, – подал голос Энкиду, – тут металл… ты должна выкупить свою кровь, Иннан.

Та подняла непонимающий взгляд. На мгновение Шанни показалось, что Иннан испугалась.

– Дай ему монетку. – Пояснил Ас. – Это глупое старинное поверье дикарь привёз со своей родины, которая сама есть предрассудок.