Леонид

Их смычки описали круги, туники опали, легли у ног алыми, голубыми, золотыми соцветьями. Женщины продолжали играть, волновались их груди, белые, темные, смуглые, двигались гибкие бедра. Они казались купальщицами, вставшими из алых, голубых, золотистых вод.

Гости с обожанием смотрели на их волшебные тела. Не смели приближаться. Только издали целовали, тянули к ним умоляющие руки.

Правозащитник Листопадов пьяно падал перед ними на колени. Стал срывать с себя рубашку, обнажая изможденное тело. Нелепо танцевал, заплетая ноги, а потом рухнул лицом на траву. Было видно, как вздрагивают его тощие лопатки.

Скрипачки опустили смычки, взяли под локоть скрипки. Нагнулись, подцепив с газона шелковые ткани, и удалились вереницей, напоминая экзотических птиц.

Быстро темнело. Гости перешли с открытого воздуха во дворец, где янтарно загорались окна. Служители бережно подняли Листопадова, увели в диванную и уложили отдыхать.

На темном газоне остался Алексей Васильевич Златоведов. Его почти не было видно. Чуть светлело лицо, белели модные туфли. Он смотрел на оранжевые окна дворца, на высокий голубой фонарь, установленный на краю газона перед входом в ночной парк. Слушал, как за деревьями идет электричка из Йоркшира в Лондон.

Стал вращать руками, раскрыв ладони и проводя пальцами по небу, темному лугу, синему фонарю. Казалось, он что-то ловит, захватывает, сгребает. Алексей Васильевич улавливал висящие в воздухе отзвуки разговоров, крики нетерпения, вспышки ненависти. Все это он сгребал в темный ком, как сгребают опавшую листву. Ком становился плотнее. Алексей Васильевич мял его, стискивал, лепил, как лепят снежок. Когда сгусток тьмы уплотнился и больше не сжимался, Алексей Васильевич протянул вперед руку с заостренной ладонью. Поместил ком на плечо. С силой толкнул вдоль руки. Ком скользнул по руке, сорвался с ладони и исчез в ночи. Так когда-то немцы запускали «оружие возмездия» Фау-2.

Сгусток тьмы умчался со скоростью черного света, преодолевая за микросекунды расстояние от Лондона до Москвы.

Сгусток тьмы приближался к кремлевскому кабинету, где работал над бумагами Президент Троевидов. Сгусток был готов ударить в серебряные купола Архангельского собора, ворваться в кремлевский дворец.

Навстречу черному сгустку ринулся Светоч, который сидел в приемной и перелистывал журнал «Метрополитен», те страницы, где рекламировались часы «Патен Филипп».

Светоч отбросил журнал и ринулся навстречу сгустку тьмы. Его искусственный глаз из горного хрусталя источал пучок лучей. Светоч из всего спектра выбрал нежно золотистый луч. Встреча произошла над Вышним Волочком. Светоч пронзил сгусток тьмы лучом горного хрусталя. Ком сгорел, как падающий метеорит. В тверских деревнях видели загадочную небесную вспышку, осветившую леса.

Президент Троевидов подписывал указ о передаче магнату Шаронову, былому соседу по даче, нескольких газовых месторождений на Ямале. Леонид Леонидович отвлекся от документов, наблюдая, как с потолка оседает пепельная пыль.

Глава девятая

Подполковник Александр Трофимович Верхотурцев проснулся в палате московского военного госпиталя и увидел на тумбочке букет роз. Алые цветы стояли в стеклянной вазе, в каплях воды, пахли прохладной оранжереей. Глядя на розы, Александр Трофимович услышал звон взлетающего штурмовика. Боевой аэродром в окрестностях московского госпиталя отсутствовал. Однако продолжал действовать открытый Верхотурцевым закон, согласно которому звук самолета превращался в цветок. Роза порождала звук взлетающего самолета.

За неделю, пока длилось обследование, Александра Трофимовича помещали во множество аппаратов. Обвешивали чувствительными датчиками. Томограф, в поисках аномалий, лучом рассекал его мозг на множество тонких слоев. Ему вводили в пищевод крохотную телевизионную камеру. На черных листах фотопленки отпечатывался его скелет. Ультразвук просвечивал сердце, почки и печень, как гидролокатор подводной лодки просвечивает морское дно. У него брали все жидкости, из которых состояло тело, даже слезы. Врачи заглядывали на дно глазных яблок. Изучали хрусталик глаза. Психологи предлагали множество тестов, которые пугали своей простотой и таящимся в них подвохом.

Врачи докапывались до самых малых изменений, что произошли с ним во время падения в Средиземное море. Но не смогли обнаружить ту новую сущность, что поселилась в нем во время круговерти, когда смерч рассек ему грудь и вкатил под сердце таинственный шар, загадочный плод. Психологи ничего не знали о непорочном зачатии, случившемся в сумраке ревущего смерча.

Александр Трофимович лежал в палате, смотрел на чудесные розы. И ему казалось, что здесь побывала прелестная женщина, и он благодарно целовал усыпанные кольцами руки.

В палате появился доктор, весь в белом, и офицер в накинутом на плечи халате. Халат скрывал звание.

– Подполковник Верхотурцев?

– Так точно.

– Александр Трофимович, вам надлежит явиться в Кремль, где вам будет вручена правительственная награда. Награду вручит Президент. Вам достаточно часа, чтобы собраться? Машина вас ждет внизу.

Когда Александр Трофимович сквозь Троицкие ворота попал в Кремль и двинулся среди золотых и серебряных куполов, он пережил внезапное головокружение. Вдруг понял, почему воевал в Сирии, сутками лежал в укрытие, без воды и хлеба, наводил авиацию на скопление пехоты и танков. Самолеты, взлетавшие с базы Хмеймим, поднимались отсюда, из Кремля. Здесь загружались бомбами и ракетами. Здесь пилоты садились в кабины, взлетали, взяв курс на Пальмиру и Алеппо. В сирийском небе летели золотые и серебряные купола, пикировали на дороги, наносили удары. А потом возвращались в Кремль, раскрывали тормозные парашюты и опускались на кровли соборов. Под пыльным сирийским солнцем тускло сияли не самолеты, а купола кремлевских соборов.

Это было легкое помрачение. Так случается, когда резко встаешь, и все вокруг начинает плыть, все в жидком стекле. Мир теряет подлинность и становится мнимым.

Александра Трофимовича проводили вверх, по широкой парадной лестнице. Ввели в Георгиевский зал.

Бриллиантовая вспышка ослепила Александра Трофимовича. Хрустальные люстры сияли как солнца. Золотом на белом мраморе были начертаны имена героических полков, батарей, экипажей. Александр Трофимович испытал ликование. Его звали к себе эти русские герои, несущие русскую славу через океаны, хребты и пустыни. Он зван на их корабли, в их походные колонны и стреляющие батареи.

В зале были расставлены кресла. Высился подиум. В креслах сидели те, кто ожидал наград, а также именитые гости, кто своим присутствием придавал торжественность церемонии.

Вежливый служитель, сопровождавший Александра Трофимовича, называл имена гостей. Среди них был знаменитый дирижер, чей оркестр гремел во время национальных скорбей и торжеств.

– Конечно, я знаю его, – Александр Трофимович с благоговением смотрел на седую гриву волос. Эта грива вздымалась над головой дирижера, когда тот грозно взмахивал палочкой. – Я слушал его в Пальмире, среди античных развалин. На окраинах еще раздавались взрывы.

– Рядом с ним скульптор, который поставил памятник Владимиру Святому. Теперь он заканчивает величественную композицию, которая называется «Птица русской истории». Все великие русские князья, цари, вождь Иосиф Виссарионович Сталин передают из рук в руки Жар-птицу. Наш Президент Леонид Леонидович Троевидов принимает ее от Иосифа Виссарионовича Сталина и направляет в будущее.

– Какая величественная композиция! Это символ всей русской истории, – Александру Трофимовичу показалось, что эти слова произносит не он, а тот, кто поселился в нем, знает тайну русской истории.

– А рядом сидит детский врач. Он излечил десятимесячного ребенка, найденного в развалинах после теракта в Магнитогорске. Говорят, врач использовал во время лечения не только новейшие препараты, но и святую воду из Иордана.

– Наша жизнь в руке Божьей. Поверьте, я знаю это, – и снова эти слова исходили не от него, а от того, кто поселился в нем при падении в Средиземное море.

Александр Трофимович робел в присутствие этих великих людей. Среди них находился гениальный конструктор, создавший гиперзвуковую ракету. Математик, руководивший научным центром, где создавался искусственный интеллект. Кубанский селекционер, который вывел сорт пшеницы, приносящей невиданные урожаи.

Все казались Александру Трофимовичу прекрасными. Он испытывал благодарность за то, что они почтили его, участвуют в его торжестве.

То же чувствовали другие награждаемые. Как пояснил шепотом любезный служитель, среди них был офицер ФСБ, отличившийся в Магнитогорске. Капитан атомного ледокола, крушившего льды на Северном морском пути. Балерина, снискавшая славу на сценах Америки и Европы.

Все они робели, были взволнованы среди солнечных люстр и золотых начертаний.

Огненно запели фанфары. Голос с придыханием произнес:

– Президент Российской Федерации Леонид Леонидович Троевидов!

На подиум, легкий, прижимая праву руку к бедру, взмахивая левой, словно слышал барабанную дробь, вышел Президент Троевидов. Все встали. Заворожено смотрели, как Президент приближается к маленькой трибуне, над которой поднимался стебелек микрофона.

Александр Трофимович видел близко того, кто посылал его в бой, чей приказ он выполнял в сирийских пустынях, среди грохота бомб. В лице Президента, помимо грозной воли, холодной властности, была душевная мягкость, почти застенчивость. Светлые волнистые волосы, тихий жест, которым он усадил на места присутствующих, были трогательными, родными. Александр Трофимович почувствовал к Президенту обожание, какое испытывает сын к любимому отцу. Не зная, не помня истинного отца, Александр Трофимович испытывал к Президенту сыновние чувства. Был готов внимать ему, исполнять его отцовские повеленья, следовать за ним, угадывать его малейшие желания.

Началось награждение. Ведущий церемонию вызывал на подиум награждаемых. Передавал Президенту орден. Президент, как кудесник, мановением руки прикреплял награду к груди героя. Тяжелый орден не опадал, начинал сиять на взволнованно дышащей груди.

Звезду Героя России получил офицер ФСБ, который вышел на подиум, слегка прихрамывая. «Орден Александра Невского» получил губернатор, бодро взбежавший на подиум. «Орден мужества» получил спасатель, извлекший из-под завалов ребенка. Он неловко, запинаясь, приблизился к Президенту.

– Верхотурцев Александр Трофимович! Награждается орденом «За заслуги перед Отечеством, второй степени, с мечами»! – возгласил церемониймейстер. Александр Трофимович пошел на подиум, и ему вдруг показалось, что под ногами у него не ковер, а плещущее море, и по этому морю плывет глазастая лодка, и в лодке стоит Президент, его спаситель.

Александр Трофимович шел по ковру и одновременно видел себя, идущего по зеленым волнам Средиземного моря. Две живущие в нем сущности раздвоились, мгновение держались порознь, и снова сошлись, когда рука Президента протянула ему драгоценный орден. Золото, серебро, вишневого цвета эмаль. Пальцы Президента коснулись груди Александра Трофимовича. Он почувствовал, как лег на грудь литой крест, сердце замерло в перебое.

– Поздравляю с наградой, Александр Трофимович, – произнес Президент. Александр Трофимович вместо ответа: «Служу Российской Федерации», смешался и вымолвил:

– Да, да, я благодарен! – заметил, как слабо улыбнулся Президент, извиняя его оплошность.

После награждения все перешли в Андреевский зал, где были накрыты столы, и служители разносили шампанское.

Президент с бокалом обходил награжденных и чокался.

– Как ваша нога, Степан Игнатьевич? Мне сказали, что кость срослась, – поинтересовался он у раненого офицера ФСБ. Президент мягко чокнулся с офицером.

– Мальчик, которого вы спасли, ведь он избранник, – Президент чокнулся со спасателем, на груди которого лучился орден. – Как знать, быть может, вы спасли будущего Президента России.

Президент подошел к Александру Трофимовичу. Было видно, как в бокале Президента летят пузырьки, а на щеке белеет слабый шрам от давнишнего пореза.

– Еще раз поздравляю, Александр Трофимович, – произнес Президент, – Операция в Сирии приближается к концу, но во многих частях мира по-прежнему неспокойно, – они чокнулись без звона, и Президент произнес: – Если вам позволит время, Александр Трофимович, задержитесь после церемонии на полчаса. Мне нужно вам что-то сказать, – и пошел к столику, где его с нетерпением поджидали дирижер, ракетчик и скульптор.

Когда кончилась церемония, Президент покинул зал, и всех проводили вниз, по широкой, устланной ковром лестнице, вежливый служитель остановил Александра Трофимовича и сказал:

– Вас, Александр Трофимович, приказано провести в Грановитую палату.

Когда Александр Трофимович сквозь резные золоченые двери вошел в тихую залу, ему показалось, что его окружила многолюдная, тесно стоящая толпа. Отовсюду смотрели большие глаза. Сияли золотом и драгоценными камнями старомодные одежды. Вокруг голов горели нимбы. Все, кто был запечатлен на росписях, все русские князья и цари, были исполнены строгого величия. Все поддерживали тяжелые каменные своды, давившие всей непомерной толщей. Золотые нимбы говорили о святости служения, о святости государства, о его божественном происхождении.

Александр Трофимович опустился на скамью, покрытую золоченой парчой. Был ошеломлен, подавлен и восхищен. Он рассматривал фрески, рассказывающие о сотворении мира. О райской жизни Адама и Евы и о земных трудах, которые они претерпели после изгнания из рая. Здесь было множество трав и цветов, взятых из волшебного гербария. Диковины птицы и животные, которые исчезли с земли и остались только в сказках. На небе сияли неведомые созвездия и летали светила. Государство Российское вело свое исчисление от сотворения мира. Было хранилищем райской красоты и святости.

В зал бесшумно вошел Президент. Сел рядом с Александром Трофимовичем на узорную скамью.

– Я иногда прихожу сюда один, когда нужно принять важное государственное решение. Эти глаза, эти лица не дают мне ошибиться.

Александру Трофимовичу казалось, что лицо Президента напоминает запечатленные лики. Со временем его лицо появится среди русских князей и царей. Он будет стоять, облаченный в драгоценные одеяния, и вокруг его головы воссияет нимб.

– Я пригласил вас сюда, Александр Трофимович, чтобы сделать вам предложение. Оно делается в присутствие этих великих мужей, которые по-прежнему состоят на службе у Государства Российского. Недавно я учредил пост вице-президента, и этот пост остается пустым. Я прошу вас занять этот пост.

– Я? – изумился Александр Трофимович, – Этот пост?

– Государство Российское переживает трудный период. Извне нас окружили могущественные враги. Изнутри государство точат ненавистники. Со мной все может случиться. Не хочу, чтобы мои деяния пошли прахом. Не хочу, чтобы те, кто придет после меня, отдали Крым. Не хочу, чтобы наша армия убежала из Сирии, как она убежала из Афганистана. Чтобы снова пилили русские ракеты и подводные лодки. Чтобы государственным языком стал английский. Мне нужен человек на посту вице-президента, который продолжит мое дело. Дело укрепления Государства Российского. Я выбрал вас. Вы жертвовали жизнью за Россию. Вы русский офицер, для кого дело чести и судьбы защищать Государство. К тому же, вы сопричастны чуду. Ваше чудесное спасение указывает на то, что вы угодны Богу. Принимайте мое предложение.

– Но я же не сведущ! Я авиационный наводчик, и, понимаете, те муравьи с капельками черного солнца! Я выходил на связь с позывным «Сапсан»! Что я знаю об управлении государством? Пусть роза превращается в звук, но этого мало. У меня нет опыта, нет влияния. Хочу вам сказать, в, детском доме был забор, крашенный в синий цвет, и в траве звенел кузнечик. Я его никогда не видел, а только слышал чудесный стрекот! Я не способен! Я ошеломлен, не знаю, что ответить!

– Я высказал мое намерение в виде просьбы. Но это приказ. Вы офицер, я ваш Верховный Главнокомандующий. Выполняйте.

– Но я не справлюсь! У той лодки оленьи глаза!

– Выполняйте, – произнес Президент. Его мягкое лицо стало жестоким. В голубых прозрачных глазах появилась тьма. – Вам в помощь будет приставлена женщина. Журналистка президентского пула. Она прекрасно знает аппаратные игры, расклад политических сил, имеет обширные связи. Не торопясь, она откроет вам политические секреты. У вас первые месяцы не будет серьезной работы. Только представительские функции. Праздники, конгрессы, парадные заявления. Желаю удачи, Александр Трофимович, – Президент коснулся руки Александра Трофимовича, словно передал ему часть своей власти. Поднялся и вышел. Александр Трофимович остался в Грановитой палате, под непомерным давлением сводов, среди русских святых и подвижников.

Вернувшись в кабинет, Леонид Леонидович Троевидов вызвал к себе журналистку кремлевского пула Лану Сергеевну Порфирьеву. Усадил в кресло, милостиво, улыбаясь, оглядел ее красивое молодое лицо с тонкой переносицей и серыми глазами, высокую шею с ниткой жемчуга, вырез темно-изумрудного платья, из которого чуть выглядывали незагорелые груди.

– Лана Сергеевна, вы знаете, я выделяю ваши публикации, которые появляются после моих поездок по стране. Вы прекрасно передали атмосферу, которая царила на встрече с коллективом Челябинского трубопрокатного завода. «Музыка русских сфер» – так вы описали грохот, скрежет и вой громадного цеха. «Балет машин» – так вы увидел движение множества механизмов, которые гонят раскаленный лист и гнут из него громадную трубу. Это прекрасно.

– Спасибо, Леонид Леонидович. Благодаря вам, я узнала страну, познакомилась со многими интересными людьми, – Лана ответила улыбкой, которая показалась Леониду Леонидовичу слишком лучистой и не позволяла угадать, о чем была мысль, промелькнувшая на ее лице.

– Я вызвал вас, Лана Сергеевна, не для того, чтобы пригласить в очередную поездку. Хотя эта поездка будет в Саров, где разрабатываются новые виды ядерных боеприпасов, работает цвет нашей науки. Моя цель в другом.

– Очень хочу быть вам полезной, Леонид Леонидович.

– Вы уже знаете, что моим приказом назначен вице-президент. Это сделано для укрепления нашей политической системы. Придает ей дополнительную степень защиты, если под Президентом вдруг закачается кресло.

– Мне кажется, ваше кресло прочно, как никогда, Леонид Леонидович – улыбка Ланы была все так же ослепительна.

Леонид Леонидович подумал, что с этой улыбкой хорошо рекламировать любой товар, даже такой сомнительный, как новоявленный вице-президент.

– Вице-президент Александр Трофимович Верхотурцев, военный, герой, получил контузию в Сирии, абсолютно неопытный в политике. Поработайте у него пресс-секретарем. Введите его в политику. Познакомьте с политическим процедурами, с влиятельными людьми.

– Вы отправляете меня в ссылку, Леонид Леонидович? – огорчение Ланы было мнимым, это почувствовал Леонид Леонидович. Это его позабавило.

– Не все ж вам, Лана Сергеевна, описывать аплодисменты, которыми встречают Президента. Перед вами откроются новые горизонты, быть может, путь в большую политику.

– Что же я должна делать?

– Быть поводырем, чтобы вице-президент не упал в яму. Водить его среди рытвин и ухабов, знакомить с элитой. Присматривать, чтобы его не обманули, ни вовлекли в какую-нибудь сомнительную историю. Тотчас появятся охотники соблазнить, очаровать его, настроить против Президента. Вы должны деликатно предупреждать его и, если возникнут сложности, обращаться ко мне. Я приду на помощь.

– Сумею ли я? С этим лучше справится Антон Ярославович Светлов, или, как его у нас называют, Светоч. Он тонко чувствует заговоры и вовремя их предотвращает.

– У него свой диапазон, – сухо ответил Леонид Леонидович. – Вам же, Лана Сергеевна, надлежит приступить к работе. Я вас больше не задерживаю, – приказал Леонид Леонидович, глядя вслед уходящей Лане, на ее стройные ноги и высокие каблуки.

Глава десятая

Лана Порфирьева родилась в Петербурге. Из окна ее дома был виден ампирный собор, окруженный оградой из трофейных турецких пушек. Этот собор заглядывал в ее детскую кровать, смотрел своими темными, недвижными глазами. Собор смотрел на нее, когда она за старинным письменным столом готовила уроки, старательно выводила в тетради буквы. Он смотрел из тумана, из солнечной лазури, из серого ливня, из мягкого снегопада. Собор смотрел, когда умирала бабушка и в бреду, бормотала стихи из «Медного всадника», потом лежала на столе, где Лана когда-то вписывала буквы в тетрадке.

Когда Лана в Университете изучала русскую литературу, ей казалось, что русские художники, воспевающие Петербург, писали о ней. О ней было пушкинское: «Сиянье шапок этих медных, насквозь простреленных в бою». О ней был гоголевский «Невский проспект», на который она выходила с Литейного и шла в шелестящей толпе, пока не блеснет впереди игла Адмиралтейства. Это ее водил Достоевский по каменным лабиринтам своих романов. Ей посвящал плачущий стих Мандельштам: «Я приехал в мой город, знакомый до слез». О ней в час расставания писал Блок: «С белой площади Сената тихо кланяюсь ему». О ней Гумилев восклицал: «И за мостом летит на меня всадника длань в железной перчатке». А изысканный Агнивцев вопрошал: «Скажите мне, что может быть приятней дамы петербургской».

В Петербурге у нее случился первый роман. На третьем курсе она влюбилась в преподавателя, читавшего курс русской истории. С ним она пережила страшную и прекрасную ночь, когда пригласила обожаемого человека к себе домой, и собор смотрел, как она, босая, в слезах, идет в ванную, и ее провожают мужские глаза.

Преподаватель, столь блестяще излагавший потаенный русские смыслы: «Учение о Русской мечте», «Пасхальный смысл русской истории», «Явление Русского чуда», «Россия – ковчег спасения», после всех этих восхитительных откровений, после чудесной ночи с туманным собором, преподаватель уехал в Америку и там навсегда исчез.

Было краткое несчастливое замужество. Муж, молодой джазист, проводил ночи в клубах, ездил по гастролям, нюхал возбуждающие порошки, стараясь приучить к ним Лану. Наконец, погиб в пьяной драке в ночном клубе от ножа дагестанца.

Лана уехала в Москву, как уезжают в ссылку.

В Москве к ней пришел журналистский успех. Ей удавалось ярко, едко и весело писать о светских вечеринках, о политических конгрессах, о празднествах с участием Президента. Ее пригласили в «президентский пул». И начались ее стремительные перемещения по стране вслед за Президентом, который не уставал являться народу в самых разнообразных ролях.

Лана писала о Президенте, когда тот спускал на воду атомную подводную лодку. Писала, когда Президент на дельтаплане поднимал из болота стерхов. Сопровождала его на триумфальные парады в Севастополь. Освещала его обращения к Федеральному собранию в Георгиевском зале Кремля.

В этих поездках, среди фуршетов и пресс-конференций, у нее случались легкомысленные романы, после которых оставалось разочарование и тоска. Лана не понимала, что будет в ее жизни дальше, сохранится ли это суетное, пестрое существование на всю остальную жизнь.

Именно в этот смутный период ее жизни Лану пригласил к себе Президент.

Подполковник Александр Трофимович Верхотурцев, он же вице-президент России, стал привыкать к тому, что его душа, как река, разделяется на два рукава, и каждый течет отдельно, изредка сливаясь под сердцем.

Александр Трофимович был утвержден в новой должности президентским указом. Получил великолепную трехкомнатную квартиру у Патриарших прудов, дачу недалеко от Нахабино, резиденцию на Ильинке, так близко от Кремля, что слышался бой курантов.

У Александра Трофимовича появилась охрана, «Мерседес», домработница, небольшой штат сотрудников. Все это не соответствовало его высокой должности. Да и сама должность находилась в зачаточном состоянии. Сегодня есть, а завтра нет.

Александр Трофимович появился в рабочем кабинете, не зная, чем себя занять. Рассеянно перебирал приглашения на кинофестиваль, оперную премьеру, юбилей библиотеки, праздник пенсионного фонда.

В дверь постучали. Появилась молодая женщина в темно-красном платье, на высоких каблуках, с такой открытой яркой улыбкой, точно хотела сказать: «Смотрите, как я хороша. Какое свежее у меня лицо, тонкая переносица, розовые губы, пушистые светлые брови и серые глаза, в которые вы можете смотреть и находить только искренность и обаяние». Таково было первое впечатление от вошедшей женщины. Улыбка ее показалась Александру Трофимовичу слишком «журнальной». С такой улыбкой в глянцевых журналах красивые стюардессы приглашают пользоваться услугами Аэрофлота. Прелестные продавщицы ювелирных магазинов показывают на запястье золотой браслет.

– Я Лана Порфирьева, из «президентского пула». Леонид Леонидович попросил меня быть у вас кем-то вроде пресс-секретаря. Помочь на первых порах освоиться на новом месте. И вот она, я!

Это было сказано так просто и искренне, что Александр Трофимович забыл свое первое мимолетное впечатление.

– Да, да, я так благодарен Леониду Леонидовичу. Мы говорили в Грановитой палате. Эти русские князья, эти Адам и Ева, и великий дирижер. Я слушал его в Пальмире, и начальник разведки сказал, что Гергиев похож на седого льва. Вас, должно быть, оторвали от дел? Простите!

– Мне сказали о моем назначении, когда вы еще лежали в госпитале. Я передала букет роз.

– Так значит, это ваш букет? Алый цвет так прекрасен. На розах были капли росы. Они пахли прохладной оранжереи! – Александр Трофимович смутился. Он чувствовал, что слова, которые он произнес, были не его, а подсказаны кем-то иным. Тем, кто вселился в него при падении в море, – Вы знаете, Лана, я открыл закон, согласно которому звук самолета превращается в розу. А цветок, в свою очередь, рождает звук самолета. Странно, не правда ли?

– Существует много непознанных законов. Давайте открывать их вместе, – Лана засмеялась. Смех был грудной. Грудь колыхалась под красной тканью. – Будем пить чай?

Лана будто бывала здесь не раз. Она достала из шкафа чашки, принесла из приемной электрический чайник. Из жестяной индийской коробки ложечкой зачерпнула заварку. Разливала по чашкам душистый смоляной чай.

Александр Трофимович смотрел на ее руку, и ему казалось, что это уже было однажды. Чья-то белая родная рука наклоняла чайник, лилась темная густая струя, и на чашке золотой ободок был стерт прикосновением множества губ.

– Уже поступили первые просьбы об интервью. Записываются на прием. С вами хотели встретиться очень влиятельные персоны, те, кто неявно определяет внутреннюю и внешнюю политику. Если вы позволите, я составлю списки и буду приглашать тех, кто вам интересен и полезен. Нам ведь нужно понять, что думают эти особы о будущем?

– Вы сказали – о будущем. Разве в сказках не предсказано наше будущее?

– Мне сказали, вы воевали в Сирии. А вы, оказывается, увлекаетесь сказками? – улыбнулась Лана, и ее улыбка показалась ему родной. Уголки губ дрожали. Александр Трофимович не мог вспомнить, где видел это милое дрожание губ.

– Я воевал. Эти сирийские степи, разоренные селенья, когда авиация одним налетом стирает с земли города. А ведь в Сирии жили пророки. По этим пыльным дорогам шли пророки, и им являлись знамения, им открывалось будущее. Но я не о них, я о сказках! – Александр Трофимович запнулся. Никогда на войне он не думал о пророках, не знал о них. Только выбирал на карте цели для бомбовых и ракетных ударов, лежал среди пыльных холмов, наводя авиацию, выходил на связь с позывным «Сапсан».

– И что же сказки? – продолжала улыбаться Лана. Александр Трофимович вспомнил, откуда эта улыбка. Так улыбалась воспитательница в детском доме, когда он путано пересказывал содержание сказки. Воспитательницы давно уже нет. Нет в помине затрепанной книжки, где росли молодильные яблоки, вставала из хрустального гроба царевна. Все исчезло, но сохранилась улыбка. Перелетела с одного лица на другое.

– Я думал о будущем на войне под Латакией, и когда гулял по Парижу, и утки взлетали у собора, а я кидал им хлеб, и они жадно хватали. Будущее – это непрерывное размышление о смерти. Сказки уверяют, что смерти нет. Если отведать молодильных яблок с заветной яблоньки, которая росла в саду нашего детского дома. Зимой под яблонькой блестели ледяные заячьи следы, а весной в цветах гудели пчелы. Надо надкусить медовое яблочко, как в рассказе «Антоновские яблоки», не помню, кто написал. Ведь я был убит, когда луч рассек самолет. Головная часть с начальником разведки удалялась в блеске винтов. Я видел эти винты, но уже был мертв. Мертвым летел в пустоту с высоты три тысяч метров, чтобы мертвым разбиться о море. Но смерч подхватил меня, закрутил, облил «мертвой» водой, и я почувствовал, что не умер. Упал в зеленое Средиземное море, в «живую» воду. Эти солнечные лучи в зеленой воде, серебряные пузыри из моих волос. Я воскрес из мертвых. А сказочные оборотни, когда царевич превращается в волка, а волк снова обращается в царевича? Ведь жизнь едина, перетекает из одного существа в другое. В тех муравьев, что несли в себе крохотные капельки солнца. Ваша улыбка, она принадлежит не только вам, но и другой, уже исчезнувшей женщине. Звук превращается в розу, из розы появляетесь вы.

Александр Трофимович умолк. Почувствовал, как приближаются слезы. Женщина в красном платье превратилась в букет роз. Послышался нарастающий звон. Это пара Су-32 покидала базу Хмеймим и уходил к Евфрату.

Лана слушала Александра Трофимовича, и было в ней сострадание. Не могла понять, какой недуг поразил этого сильного человека, какая стихия неосторожно коснулась его души.

– Спасибо, что пришли. До следующей встречи, – Александр Трофимович слабо махнул рукой.

– Я приготовлю список визитеров и план поездок, – Лана поднялась и ушла. Александр Трофимович закрыл глаза. Текли слезы.

Лану заметила в вице-президент болезненную странность. Но каких только странностей не было у других политиков и чиновников. Депутат, ответственный за культуру, ко всем приходившим к нему журналисткам норовил залезть под юбку.

Другого депутата застали в кабинете, когда тот держал на коленях помощника и передавал ему из губ в губы конфету. Один из сенаторов поселил на роскошной вилле козу, вызывал для нее парикмахера, массажиста, делал ей педикюр, позолотил рога, выписал из Италии шелковый бюстгальтер. Помощник московского мэра привозил из Африки пестрых птичек и ощипывал их живьем в День города. Не говоря уже о моде, укоренившейся среди высоких чиновников. Они отправлялись на сафари в Кению и убивали львов. Сами чиновники отличались уродливой внешностью, дефектами речи и урологическими немощами. Убитый лев, как они полагали, передавал им свое царственное величие и силу.