Созерцатель

Федор Семенович, огладил седую львиную шевелюру, прошелся растопыренной рукой, как расческой, по густой бороде, зорко взглянул на меня, оценивая степень внимания, на примолкшую парочку молодых людей напротив и продолжил:

– Так вот однажды пригласил меня старинный друг во Владивосток. Прислал авиабилет и дорожные. Прилетел я туда, встретился с другом, посидели, поговорили. А наутро он пошел по делам, а я отправился гулять по городу, о котором много чего слышал, но бывать там не пришлось. Великолепный город, скажу тебе, Андрюха! Бухта, крепость, пирсы, база военного флота! Там буквально всё пронизано военно-морской славой. Правда, торгашеский дух тоже стал проникать, в основном из Китая и Японии. Но, ты знаешь, меня это не очень задевало. Все-таки люди там особые – крепкие, суровые, морским ветром просолённые. Забрел я в парк, а там под бюстом дважды героя на гранитной плите с цветами сидит пожилой мужик и… плачет. Я к нему. В чем, дескать, земляк, твое горе. А он спрашивает: хочешь выпить со мной? Ну кто я такой, скажи на милость, чтобы от такого предложения отказываться! К тому же, вижу, человек-то в расстройстве. Давай, говорю, друг горемычный, поддержу тебя в сей роковой момент жизни.

Федор Семенович замолк, отпил большой глоток из смешной ярко-рыжей бутылочки, еще раз обозрел внимательным взором слушателей – меня и парочку – и, протяжно вздохнув, сказал:

– Не дали, Андрюха, посидеть нам по-человечески. Не дали!.. Только мы познакомились, только мы с Семеном завели душевную беседу, как откуда ни возьмись, вырос перед нами блюститель закона и взял под козырёк: почему нарушаем общественный порядок, с какой стати распиваем в неположенном месте? Достал мой печальный друг паспорт и протянул пареньку: читай, говорит, вслух! Тот «берет – как бомбу, берет – как ежа, как бритву обоюдоострую, берет, как гремучую в двадцать жал змею двухметроворостую – краснокожую паспортину», – он оглянулся, оценивая степень восторга публики цитатой из Маяковского, – милиционер раскрывает и читает имя, отчество и фамилию. Поднимает суровые глаза и спрашивает: ну и что? Как что, говорит, Семен, да ты на памятник-то взгляни и прочти, кому он тут поставлен. Мы с мальчиком в фуражке подняли глаза, прочли надпись золотыми буквами на граните – и остолбенели. Оказывается, мой боевой друг сидит на постаменте собственного бюста дважды героя!

Федор Семенович замолчал и снова обвел взглядом окружающее сообщество. Что сказать, слушали его с открытыми ртами, очень и очень внимательно. Старик сумел удивить!

– Сидит мой друг и, как простой смертный, нарушает общественный порядок путём распития в неположенном месте. Семен протянул милиционеру руку и говорит: подними-ка меня, сынок, что-то я сегодня затяжелел, ноги не держат. Парнишка молча поднял его и уважительно так спрашивает: может, проводить вас до дома? Нет, говорит дважды герой, ты лучше нас с другом довези до своего отделения и культурный стол накрой. Тот по рации вызвал машину и отвез нас в ближайшее отделение милиции. Объяснил начальству, кого он привез, а майор – тоже хорошим парнишкой оказался – послал сержанта в магазин, а нас с другом в свободную камеру предварительного заключения препроводил. Туда же принесли стулья, стол застелили газетками. Ну, мы с ребятами там всю ночь и просидели.

На этот раз он замолчал дольше обычного. Я обратил внимание, что уже не только я с молодой парочкой, но и сидящие за соседними столиками одноклубники обернулись к нам и внимательно слушают историю.

– Мы, конечно, спрашиваем героя, как, мол, ты две звезды-то свои получил? За какие такие заслуги? Семен сказал, что первую звезду героя Советского Союза он получил на таджикской границе. Приехал он туда к другу в гости на время отпуска. Друг попросил его обучить солдатиков меткой стрельбе, приёмам рукопашного боя и опыту выживания в условиях боевой обстановки. Посадил его на машину, выдал ему снайперский карабин СВД и отправил в такой-то квадрат. Какой не скажу и не пытайте: военная тайна! Семен приехал туда, смотрит – никого. Пусто, безлюдно. И вдруг слышит, внизу под горой голоса раздаются. Он подполз к краю обрыва и увидел, как человек десять афганцев два гроба с красными звездами на себе тащат. Семен прекрасно знал, как духи над телами наших солдатиков издеваются, поэтому к этой похоронной процессии отнесся с подозрением. Ежу понятно, что на самой оживленной трассе наркотрафика в гробах могут быть не тела героев, а самый обыкновенный героин.

Вдруг видит мой Семен в бинокль, что навстречу этому каравану смерти издали мчится советский генерал в английском джипе. Прикинул расстояние и понял, что у него не больше трех минут, чтобы сорвать преступную операцию. В общем, взял он свой СВД и всех, кроме двоих седых аксакалов, методично перестрелял. Достал из своей машины запасную канистру, спустился, облил бензином и поджег героин в гробах. Схватил аксакалов за бороды и вытащил на гору, связал и посадил в машину. А тут как раз генерал подъехал. Афганцы показали на него пальцами закричали: это он, мы ему героин везли на продажу – нас не убивай, его убивай. Наш Семен взял генерала под прицел СВД и, не обращая внимания на начальственные вопли, достал из английского джипа и переложил в свой УАЗик чемодан с долларами. Потом связал генерала и вместе со свидетелями и деньгами доставил в штаб гарнизона.

Кончилось всё, как ни странно, хорошо. Семен сказал, что ему Бог помог. Могли бы его убить, деньги разделить, инцидент с генеральским проколом замять… Но вышло всё по-другому. Нашему Семену присвоили высокое звание Героя Советского Союза.

– А вторую звезду где он получил? – спросил хор слушателей. Уже трое мужчин подняли руки с бежевыми банкнотами с символом балета – множеством ног и единственной головой. Саша в красной бабочке в момент «состриг купоны» – и вот целая батарея бутылочек ядовито-оранжевого напитка выстроилась перед рассказчиком.

– Вторую звезду – Героя Соцтруда – он получил на Олимпиаде. Сначала взял Семен золотую медаль по стрельбе. А потом ему начальство сборной говорит: выйди на ринг, положи противника и получишь звезду героя. Вышел. Победил нокаутом. Получил вторую звезду – Героя Социалистического Труда. А за это, сами понимаете, положена установка бронзового бюста на родине дважды героя.

– А почему он на своем памятнике плакал? – спросили совсем уж молодые и наивные, поднимая руки с купюрами вверх.

– Эх, молодежь! – вздохнул пенсионер, печально глядя на них. – Потому что на старости лет, – прорычал Федор Семенович, – наш дважды герой стал нищим и бездомным.

Завершающие звуки последней фразы заглушило отборное сквернословие мужчин, которых вовсе не стесняли в выражении эмоций присутствующие здесь дамы…

Много чего наговорил с расстройства старик, но, правда, без выражений, да.

Интересно, думал я, сидя дома за столом и записывая в дневник впечатления прошедшего дня. Интересно, услышал бы я эту историю, если бы не был знаком с Игорем? Скорей всего, нет. По всему выходит, что моя встреча с таким человеком, как господин Беклемишев, была предопределена в высших сферах. И это, по всей видимости, не что иное, как знак начинать книгу.

К вопросу о поиске сокровищ

Спустя несколько дней сидел я в кабинете заместителя управляющего банка «Антик-золото» Валерия Васильевича и ждал звонка Игоря. Антиквар нервно бегал по кабинету и был готов растерзать Игоря, меня и всё живое, что попадётся под руку.

– Я говорил ему, возьми спутниковый телефон, возьми группу сопровождения! Предлагал этому недоумку бронированные джипы, автоматчиков. А этот недотёпа один!.. Нет, ты представляешь, один повез полтора миллиона долларов в грязном железнодорожном скотовозе!

Минуты тянулись до ужаса медленно. Казалось, вся атмосфера этого огромного кабинета наполнилась не только резким запахом пота и брызгами слюны, но и тёмными вихрями жадности и страха, которые душили хозяина, кололи сотнями ледяных иголок меня и беспрепятственно растекались по всему зданию, выползая на улицу. Вдруг в моем сознании мелькнула картинка: Игорь сидел у окна своего купе и, благодушно рассеянно улыбаясь, смотрел за окно на проплывающие пейзажи Москвы. Это несколько успокоило. Меня, но не хозяина. В который раз пробормотал я «не волнуйтесь, все будет хорошо, вот увидите», Валерий Васильевич скользнул по мне негодующим взором и в который раз угрожающе кивнул огромной лысоватой головой. Мне стало жаль этого человека: деньги доставались ему слишком дорогой ценой. Я бы, например, не очень-то удивился, если бы он схватился за сердце и рухнул на дорогой персидский ковер, или, скажем, посинел и с пеной на губах забился в эпилептических судорогах в своем роскошном кожаном кресле.

Наконец, зазвонил телефон. Хозяин кабинета метнулся к нему, как ягуар на кролика, и включил громкую связь.

– Валерий Васильевич, я уже сошел с поезда, – раздался спокойный голос Игоря, – минут через десять встречайте меня у входа в банк.

Мы выскочили из кабинета, спустились по лестнице и встали на ступенях парадного подъезда. Следом за нами на улицу вышли двое крепких парней в черных костюмах и рубашках и замерли по обе стороны от шефа, перемалывая мощными челюстями жвачку. Их правые руки по-наполеоновски лежали за отворотами пиджаков на оружии в наплечной кобуре, выражая тем самым готовность пристрелить любого, кто покажется им подозрительным. Банкир по-прежнему ругался, как заезженная граммофонная пластинка, повторяя что-то про автоматчиков, группу сопровождения и машину отсечки, нервно ходил туда-сюда по тротуару, сипло вздыхая… «Люди в черном», оставаясь на верхней ступени, рыскали глазами по окружающему пространству, высматривая потенциальную цель для открытия огня на поражение.

Я же в это время наблюдал странное зрелище: из подземного перехода вышел потрёпанный мужичок маргинальной внешности в линялом спортивном костюме. Его неопрятные длинные волосы торчали во все стороны, по обросшей щетиной физиономии блуждала улыбка тихопомешанного, поэтому вряд ли опасного, человечка. В руках его болтались, задевая прохожих, две сетки-авоськи, набитые мятыми пожелтевшими газетами. Он смотрел на небо, разглядывал голубей на крышах домов, слегка жмурился от солнца и совсем никуда не спешил.

Наконец, мужичок поравнялся с нами, остановился, положил авоськи у ног банкира и голосом Игоря Беклемишева сказал: «Валерий Васильевич, ваше поручение выполнено». Пожалуй, я не стану цитировать то, что сказал антиквар, когда увидел, завернутые в мятые газеты полтора миллиона долларов, валяющиеся на заплеванном жвачкой асфальте…

Дальше была скучная процедура пересчета денег в кассе под судорожное бульканье виски в глотку банкира, который не уставал поучать нас: «Деньги, ребятки, в нашем мире дают человеку свободу! Если хочешь быть свободным, необходимо зарабатывать много-много денег!».

И, наконец, мы с Игорем вышли из мрачного здания банка на улицу. Спустились по лестнице на тротуар и уже порядочно отошли от банка, направляясь в метро, а нам вслед сипло кричал и кричал возбужденный банкир-антиквар: «Ну ты, Гошка, и лох! Ну ты и гений! Да чтобы я еще раз!.. Да чтобы я с тобой хоть раз! Псих сумасшедший!» Но мы его не слушали, нам было не до него. Нас окружали ярко-бордовые всполохи роскошного заката, а в наших карманах лежало по пятнадцать тысяч долларов – так распорядился Игорь, а я лишь подчинился его решению. Еще Игорь посоветовал не показывать и не отдавать Ларисе деньги. На вопрос почему, ответил туманно, мол, сам скоро поймешь.

Разумеется, в тот вечер мы долго разговаривали. Во-первых, Игорь мне пояснил свою систему перевоза ценностей. Главное не привлекать внимание криминальных элементов. А кто может быть менее привлекательным, чем нищий пассажир без серьезного багажа с хламом в авоськах. Во-вторых, объявил, что всё это ерунда, прах и суета. Главное, чем он занимался в дороге, – это созерцание. И если первую часть своего рассказа он озвучивал монотонно, безжизненным голосом, то вторую – взволнованно, как важное открытие, а глаза его сияли. Меня эта тема очень интересовала, поэтому я попросил его как можно больше рассказать об этом загадочном явлении.

Игорь обрушил на мою бедную голову ливень цитат. Я слушал, почти не вникая в суть, просто открыл этому сердце и впустил внутрь поток слов, которые казались мне корпускулами божественного света. Потом он порылся в книжных рядах, достал несколько фолиантов, потрепанную общую тетрадь и протянул мне для изучения теории. Потом он рассказал о поиске Точки покоя. Прежде чем начинать её поиск, мне надлежало очистить душу от грехов в таинстве исповеди. Потом отречься от мира страстей и полностью положиться на волю Божию. Конечно приучить себя к ежедневной молитве и ежевоскресному посещению церкви с регулярным причастием. Ну а уж потом, не спеша, непрестанно и упорно искать эту самую таинственную Точку покоя.

– А это не разрушит мою жизнь? – малодушно поинтересовался я.

– Нет, что ты! Такой образ жизни не разрушает, а созидает. Ведь что нам с тобой сказал Господь? «…Не заботьтесь и не говорите: что нам сеть? или что пить? или во что одеться?… потому что Отец ваш Небесный знает, что вы имеете нужду во всём этом. Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам» (Мф 6,31–33). То есть, наше дело, человеческое, служить Богу, в первую очередь молитвой, а остальное Он сам так устроит, что и беспокоиться не придется.

– А помнишь, чему нас учил антиквар? Что-то вроде: деньги дают свободу. Разве не так?

– Давай попробуем и с этим разобраться, – сказал Игорь. – Вот смотри. Антиквар имеет много денег, а разве можно сказать, что он свободен от болезней, голода и холода? А возьми самый ужасный страх богатых людей – потерять состояние. Ты же видел, как он ожидал деньги, которые я доставил ему?

– Да, он был на грани истерики или даже припадка, – кивнул я.

– А ведь теряют деньги очень многие. У меня есть знакомый по имени Гарик. Он еще в девяностом заработал свой первый миллион. Я тогда сводил его с людьми, которые занимались валютой. В те времена, хоть валюта уже ходила по рукам, но статью за незаконные валютные операции никто не отменял, и грозила та статейка серьезной карой «вплоть до расстрела». Да, Гарик купил у них миллион долларов! И что? Звонит недавно и просит полсотни рублей опохмелиться. Во-первых, он никогда не пил: у него с детства язва и больное сердце. А во-вторых, что за мелочная просьба для миллионера? Оказывается, отобрали у него всё до нитки, до копейки, даже квартиру и загородный дом отняли. Ну и запил наш эксмиллионер вчёрную. Вот так. У нас в стране можно заработать состояние за месяц, а потерять за один день. Ну и о какой свободе богатых людей можно говорить? Иллюзия!

– Похоже на то, – кивнул я.

– А знаешь, давай попробуем мысленно пожить в богатстве, – предложил Игорь, загораясь идеей. – Это должно быть очень интересным.

– Что ж, давай, – согласился я. Мысли моего собеседника представлялись мне непредсказуемыми, но потому и занятными.

– Итак, начнём, – сказал он и откинулся на кресло, прикрыв глаза. – Ты оказался в нужном месте и в нужное время… Да, это очень важно в подобном деле. Заработал первичный капитал на какой-нибудь шальной сделке, допустим, на посредничестве по продаже ста тысяч тонн цемента. Затем один очень умный человек предложил тебе вложить деньги в акции «Газпрома». Со временем цена твоих акций выросла в сотни раз. Часть вырученной прибыли ты, опять же по совету того же умного дядечки, вложил в жилищное строительство. Получил прибыль и на перепродаже домов. Твой капитал за три года вырос до ста миллионов долларов. Теперь у тебя есть налаженный прибыльный бизнес, офисы и квартиры в центре Москвы, Парижа и Лондона.

– При таких деньгах я серьёзно занялся своей внешностью, – подхватил я течение мысли. – Накачал мышцы, сделал пластическую операцию лица и стал писаным красавцем. Ко мне потянулись длинноногие красотки из лучших модельных агентств. Я с ними путешествую на собственной яхте и личном самолете по самым красивым уголкам земли.

– Да, ты уже посетил страны Европы, объездил всю Северную и Южную Америку, пляжи Карибов, чудные острова Океании, пострелял носорогов и леопардов на Африканском сафари, познакомился с аборигенами Австралии и вежливо отказался от поедания живых червей и кузнечиков… Ты продегустировал лучшие вина всех стран, самые выдержанные коньяки, ром и виски. Перепробовал мясо и рыбу, овощи и фрукты – в самых изысканных блюдах.

– Я поездил на самых дорогих и мощных автомобилях, – продолжил я. – Поднимал паруса роскошных яхт и летал по океанской волне на самых быстроходных суднах. В моих объятиях побывали лучшие красотки всех цветов кожи. Перезнакомился со знаменитыми актерами, политиками, учеными…

– И в один хмурый ненастный день проснулся поздним утром… – кивнул Игорь.

– Разбитым, похмельным, истасканным… – добавил я.

– И смертельно усталым… – дополнил он.

– Тело болит всюду, – мрачно изрёк я, – а в душе такой чернющий мрак, что единственный выход – пустить пулю в лоб… или глотнуть цианид с приятным вкусом абрикосовых косточек… ну, в крайнем случае, лечь в теплую ванну и острейшей золингеновской бритвой полоснуть по запястьям обеих рук.

– Но перед тем, как решиться на последний поступок в жизни…, – медленно произнес Игорь и повёл рукой: продолжай.

– …Я вспоминаю свой жизненный путь и прихожу к печальному выводу: с тех пор как я заработал миллионы, меня будто большую белую акулу окружали одни прилипалы. Они не могли любить, дружить, говорить по душам о смысле жизни. Цинизм, пошлость и вымогательство – вот всё, на что они способны. А мне с ними всегда было тоскливо и одиноко. И от этой пустоты я трусливо сбегал в омут алкоголя, кокаина, экстремальных приключений… Но каждый день такой бессмысленной жизни всё глубже загонял меня в трясину отчаяния. Много раз подумывал я о перемене образа жизни…

– …А тот, кто позволил тебе попользоваться временными игрушками, душу твою вечную цепко держал в черных когтистых лапах и считал её своей собственностью. Ведь он крестил тебя кровью твоих конкурентов, а в обмен на временные игрушки, востребовал у тебя вечную душу! И ты стал его рабом. Так где тут свобода?

– А есть ли она вообще?

– Есть, – кивнул Игорь. – Господь, создавая человека, ограничил Своё всемогущество, в пользу свободы любимого Своего создания. Вот смотри: любой человек в любой момент может сказать прямо в лицо Бога: я отвергаю Тебя! И Господь позволяет этому быть. Мог бы Господь чисто теоретически пресечь любую попытку такого бунта? Конечно! Но Он этого не делает. Потому что только свободный человек способен любить. Раб может из-под палки подчиняться, тихо ненавидя хозяина. А сын Божий имеет возможность по собственной воле прийти к Отцу или… отвергнуть Его. Именно поэтому только Господь, даровавший свободу, как величайшую святыню оберегает свободу человеческую. А враг человеческий всегда старается отнять у него эту святыню, повязать человека цепями долгов, обязательств, страстей разной масти, короче – сделать человека своим рабом. Итак, свобода только у Бога и с Богом! Только так и не иначе.

– Здорово, – сказал я. – Мне это нравится.

– Итак еще и еще раз! – возвысил он голос, – Это очень важно – иметь безукоризненную веру в то, что сказал нам Господь: «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это всё приложится вам»!

– Всё-всё?

– Да! Вот ты скажи мне, Андрей, – он внимательно смотрел мне в глаза, – чего ты хочешь в жизни?

– Ну, не знаю, – протянул я, застигнутый врасплох. – Наверное как все, хорошую верную жену. Ну, чтобы, конечно любовь у нас была. Детей хочу. И чтобы в деньгах не нуждаться. Но при этом, неплохо бы иметь свободное время, чтобы заниматься творчеством. Я, видишь ли, вижу себя в будущем писателем.

– Хорошо, – кивнул ободряюще Игорь, – а где бы ты хотел жить? Можешь описать то место, где тебе было бы хорошо и приятно?

– Мне почему-то кажется, что лучше всего мне подошел бы юг. Ну, может, какая-нибудь тропическая страна или наше черноморское побережье, Крым… Наверное, это так, пустые мечты?

– Не скажи, брат. А ты не задумывался, какой он – рай? Тебе не кажется, что в нашем земном представлении южные красоты – море, горы, деревья, цветы – всё это как-то подсознательно ассоциируется у нас с раем.

– Знаешь, Игорь, кажется. Или даже так: я в этом уверен.

– А теперь послушай, что мне видится в твоем будущем. Всё это у тебя будет! Не могу сказать когда и в каком виде, но обязательно ты получишь всё, что желаешь. Ведь твои пожелания не так уж несбыточны. Мне они представляются вполне естественными. И знаешь, ты их заслужил. Всё будет. По нашим с тобой молитвам. И созерцание будет.

– А почему созерцание?..

– А потому что молитва без созерцания Бога мертва, холодна и бесплодна. Это как шепот в темноту, никому и никуда. А когда человек созерцает Бога, его молитва превращается в живое общение твари с Творцом, сына с Отцом. Понимаешь? Это придет потом, обязательно придет к тебе с живым опытом. Поверь, брат мой, это созерцательное общение с Богом Любви ненасытно и удивительно прекрасно! Ты веришь мне?

– Да, Игорь, верю. И очень хочу этому научиться. Ты не представляешь, как мне надоела моя нынешняя жизнь! Она бессмысленна, как у скота, которого откармливают, чтобы отправить на бойню.

– А это означает только одно, – сказал он полушепотом, – ты, брат, уже избран, внесен в список гостей и приглашен на пир. Тебе надо лишь помыться, одеться во все чистое, прийти и сесть за праздничный стол. И созерцать!..

На следующий день Игорь приготовил меня к первой исповеди. Я перебрал жизнь от самого детства до последнего часа по дням и написал на листочке бумаги огромное количество грехов. Довольно часто переспрашивал: неужели и это грех, неужели и это нельзя? Какая чистота требуется от нас, сейчас и навсегда! Пока я этим занимался, то страх, то отчаяние, то брезгливость к самому себе накатывали на меня мутной тягучей волной. Чем дальше, тем больше я ощущал себя грязным, смердящим дикарём, не знающим ни мыла, ни горячей воды. Меня сильно тянуло в церковь, к священнику, чтобы всю эту грязь из души выскрести и отмыть до полной чистоты. Наконец, мы с Игорем вышли из дому и дошли до церкви, я встал в очередь исповедников и погрузился в предчувствие близости чего-то очень хорошего и светлого.

Передо мной стояла молодая семейная парочка. Они склонили головы и напоминали нашкодивших детей, пришедших к суровому отцу для получения подзатыльников. Когда подошел мой черед, я со стыдом и страхом, на негнущихся ногах, подошел к аналою. Несколько секунд, показавшиеся мне часами, я молчал, проглатывая спазм в горле и преодолевая острое желание развернуться и сбежать, потом, наконец, набрался смелости, чужим голосом прочел список своих преступлений и сжался от приступа страха. Священник успокоил меня, полушепотом задал несколько вопросов и… назначил мне епитимию: поклоны и чтение покаянного канона в течение ближайшей недели. «Приготовься к причастию, в следующую субботу вечером еще раз исповедуешься, а в воскресенье я тебя причащу», – сказал он.

Вышел я из храма в таком состоянии, как застарелый грязнуля впервые из бани. Только еще лучше. Меня словно облил яркий весенний свет. На улице смеркалось, нас с Игорем окружала толпа прохожих. Я смотрел на мужчин, женщин, детей, стариков, птиц и собак – мне они казались родными и близкими. Ни тоски, ни печали, ни страха, ни раздражения! Только любовь, только желание всех обнимать и прощать, а еще непременно каждому рассказать, как мне хорошо и легко! Любовь – незнакомая до сих пор, светлая и мощная, как луч света из прожектора, тихая и трепетная, как огонек свечи, как улыбка ребёнка или бабушки, восторженная, как птичье щебетанье – затопила меня с головы до пят…

Да, были потом ежедневные чтения канона, земные поклоны до боли в спине, голодный пост, увлекательное чтение жития святых. И, наконец, я причастился. В тот воскресный день кровь Христа пролилась на мой язык и заструилась по моим кровеносным сосудам, в то мгновение плоть Спасителя сладким комочком без остатка растворилась у меня во рту и стала прорастать во мне невидимым божественным огнём…

В тот счастливый воскресный день я стал другим. Во мне будто ожили, проснулись и запульсировали свежими струями алой крови токи обновления всего моего существа. Это происходило невидимо, но ощутимо: то одна позорная страсть, то другая, то дурная привычка, то дежурный грешок вдруг отмирали и спадали с тела души, будто засохшая висячая бородавка или бесследно исчезали, как затянувшийся уродливый шрам. Я оглядывался назад, на пройденный путь, возвращался в нынешнее состояние и понимал, что в моей жизни произошло невиданное и неожиданное открытие: я стою в безбрежном океане богатств, непомерной роскоши, сверкающих драгоценностей – и могу всем этим пользоваться без ограничений. Бери, сколько сможешь унести.

А однажды ночью, прекрасной теплой ароматной лунно-звездной ночью, я впервые молился настоящей живой молитвой. Она рождалась сама в глубине души, разливалась по всему телу и выплескивалась из гортани наружу в виде шепота. Потом я накинул шерстяной свитер и вышел на балкон. В груди, там, где пульсировало сердце, только гораздо глубже, настолько глубже, насколько выше человека небо и то, что превыше небес – там, на немыслимой глубине души, я увидел свет.

…Как-то в детстве меня возили в деревню. Во дворе дома стоял колодец глубины поразительной. Я ложился грудью на сруб и со страхом заглядывал вниз, в гулкую, сырую глубину. Вода голубым озерцом плескалась далеко-далеко, глубоко-глубоко, среди черных бревен, в черной глубокой дали. Оттуда, от поверхности колодезной воды, сквозь страшный-престрашный мрак, сиял голубоватый свет неба. Так и сейчас из глубины моей души сиял золотисто-голубоватый свет, отражающий сверкание невидимого солнца, круглого диска луны и россыпи звезд на небе. Я сидел неподвижно, опасаясь нарушить это дивное состояние светлого покоя.

Нет, мне еще далеко было до того, что описывал Игорь. Он созерцал невидимого и непостижимого Бога, а я лишь отсветы Его божественной любви, рассыпанные по бесконечным далям созданной Им вселенной. …И как часть этого Божиего мира, наблюдал таинственный отсвет в самом себе. «Бог, когда смотрит с отеческой любовью на человека, не замечает его ущербности, но видит Своё отражение в глубине человеческой души», – вспомнились вдруг слова из того бурного потока, излитого на меня Игорем. Наконец, прохлада ночи проникла внутрь, я ощутил холод, легкий озноб, встал и покинул балкон.

В комнате, в полной темноте, я нечаянно наткнулся на что-то теплое и упругое. Вспыхнул торшер, и я увидел сидящую в кресле Ларису, закутанную в шерстяной плед. Мне очень хотелось с ней поделиться радостью открытия, рассказать о таинственном свете. …Но она опередила меня и зашипела, как змея. И снова на мою голову посыпались упреки, обвинения, оскорбления. «Всё, – мелькнуло в голове, – оплаченный тысячью долларов покой закончился». Я слушал злобные черные слова и нимало не огорчался – свет из глубины души успокаивал привычные возмущения души. Поэтому когда Лариса в приступе ярости пригрозила завтра же уйти от меня, я ответил: «Конечно, Лариса, уходи. Ты права. Мы с тобой не пара». И прилег на диване в гостиной, и погрузился в покойный сон, со счастливой улыбкой на лице. Таинственный свет продолжал во мне жить и радовать тихой, безмятежной радостью.

Утром женщина снова пыталась меня образумить новыми оскорблениями. Прощения она у меня не попросила. Обычно такие приступы кончались тем, что я отдавал всё «заработанное тяжким непосильным трудом». На этот раз, я не чувствовал потребности сносить унижения, тратить деньги на тряпки, не цеплялся за её красоту, тем более, что маска злобного тролля снова искажала чистые линии лица, делая его отталкивающим. Ночью мне посчастливилось увидеть красоту ни с чем не сравнимую. И испытал радость намного выше тех кратких мгновений телесных удовольствий, которыми она меня изредка привлекала, а чаще шантажировала.

Молча достал из кладовки её чемоданы, взял с тумбочки у входной двери её комплект ключей, отцепил два своих ключа и невозмутимо сказал: «Ты права, тебе нужен другой мужчина. Из тех, кто не даёт тебе проходу. Я не такой. Прости!» Еще с полчаса, пока она собирала вещи, мне пришлось выслушивать оскорбления. Сколько же злобы, оказывается, живет в этой женщине, с виду такой приятной! Внутри же себя наблюдал я полный покой. В ту минуту вспомнил совет Игоря не давать ей денег, мол, всё сам попозже узнаешь. Вот и узнал… Напоследок она обозвала меня самыми грязными словами, которые имелись в её лексиконе, и изо всех сил грохнула входной дверью. Я облегченно вздохнул и почувствовал свежую, как утренний ветерок, радость освобождения!

Стоило мне вернуть себе холостяцкий статус, как уже через неделю об этом узнали мои друзья. Кто-то напрашивался в гости, чтобы погрузиться в ядовито-сладкие объятия тов. Бахуса; кому-то нужна была квартира «на пару часов»; случались такие, кто просились пожить на неопределенное время. Как мог, я отказывался, ссылаясь на кучу работы. На самом деле я нуждался в уединении, чтобы разобраться с самим собой.

Зашел ко мне Игорь. Внимательно посмотрел на мою унылую личину и тактично опустил глаза. Посидели за чаем, помолчали.

– Знаешь что, – сказал друг, – давай-ка, брат, собирайся. Возьми с собой только самое необходимое. Мы с тобой поедем к нашему старику на дачу. Он утром позвонил мне и пригласил в гости.

– Но я…, как это…, у меня работа, дела, – промямлил я в бессознательном смятении.

– Не думай ни о чем, Андрей, поехали. Всю ответственность беру на себя. Помнишь, я обещал тебе, что плохо не будет? Вот заодно и проверишь на практике правоту моей веры.

На всякий случай я все-таки взял с собой рабочий ноутбук с интернет-коннектом. В метро добрались мы до Белорусского вокзала, купили билеты до Звенигорода. До отправления ближайшей электрички оставалось минут сорок. Вышли мы на площадь перед вокзалом, оглянулись, увидели ряд палаток, купили в дорогу пирожки, баночный кофе и прошли на платформу. Вагон заполнился лишь наполовину. Мы удобно расположились у окна напротив друг друга, чтобы можно было снять кроссовки и протянуть ноги на сиденье рядом с другом. На соседние места устроилась пожилая пара в походной одежде цвета хаки с клетчатыми китайскими сумками и зачехленными лопатами – видимо, дачники.

Достали мы книги, пирожки, откупорили банки с кофе. Оказывается, это очень уютно и даже комфортно ехать с другом, перекусывать, читать, разглядывая бегущие за окном зеленые поля, перелески, селения, реки. Прихватил я в дорогу книгу Игоря с вложенной тетрадкой. Открыл и принялся старательно вчитываться в плотный текст без абзацев, но с большим количеством ссылок, которые занимали порой больше половины объема страницы. Минут через сорок я понял, что смысл прочитанного ускользает от моего сознания. Вроде бы каждое отдельное слово понятно, даже предложение удавалось понять, но, одолев полстраницы, я со стыдом признавался, что время и силы потрачены зря. Я склонился к Игорю и прочел ему вслух: