Anamnesis mali. История беды

– Питер, смотри! – Саманта больно вцепилась ногтями в его руку, указывая куда-то вверх.

Проследив взглядом за её рукой, юноша похолодел. И было, из-за чего!

Огромная телевышка, обосновавшаяся на вершине Высокого Замка, теперь сильно наклонилась в их сторону. И продолжала клониться на глазах, наполняя воздух тоскливым стоном корёжущегося металла!

– Бежим! – не раздумывая, Пётр помчался по дну расщелины прочь от падающей вышки, увлекая за собой Саманту.

Грозный скрип над их головами всё усиливался. Сверху посыпался какой-то мелкий мусор. Пока – мелкий…

– Берегись! – Пётр рванул девушку в сторону.

На то место, где она только что была, с грохотом обрушилась непонятная металлическая конструкция размером с приличный шкаф.

– Не останавливайся, Сэми! Беги! – прикрикнул юноша на ошеломлённую подругу и ускорил шаг.

Ещё один кусок гибнущей вышки упал совсем рядом. В каком-то метре от них.

– Питер! Надо в сторону бежать! Она же прямо на нас падает! – отчаянно прокричала Саманта, оглянувшись.

– Не успеем! Высоко, стены отвесные… Не успеем выбраться! Беги, не рассуждай! Ещё немного!

Металлический стон всё усиливался. Вышка неохотно наклонялась всё больше и больше, с каждой секундой ускоряя своё неумолимое движение вниз. Со звоном, будто гигантская струна, лопнула одна из растяжек, удерживающая вышку в вертикальном положении. Толстенный металлический трос гигантским кнутом хлестнул по воздуху и прошёлся по старым деревьям, срезав их, будто бритвой.

Одно из них рухнуло в расщелину. Прямо перед бегущими людьми.

– Чёрт! – Пётр затормозил перед толстенным стволом, улёгшимся вдоль расщелины и загородившим собой, и растопыренными ветвями, дорогу, – Сэми, придётся лезть. Только быстро!

Девушка молча кивнула и начала продираться сквозь ветки. Пётр помедлил и оглянулся: проклятая вышка уже нависала совсем близко! Какая там у неё высота? Сто метров, двести, триста? Сколько им ещё бежать, чтобы выбраться в безопасное место? И сколько времени у них осталось, прежде чем эта железная махина рухнет?

Юноша мотнул головой, отгоняя ненужные сейчас мысли и вслед за Самантой углубился в дебри ветвей поваленного дерева.

Пять секунд… Десять… Пятнадцать… Ветки зло хлестали по рукам и ногам, а бесчисленные острые сучья злобно вспарывали кожу. Не обращая на всё это никакого внимания, молодые люди неистово продирались вперёд, прислушиваясь лишь к грохоту собственных сердец, да к нарастающему стону падающей вышки.

Наконец, дерево кончилось. Вырвавшись из колючего плена, Пётр с Самантой остановились на секунду и оглянулись…

…Чтобы увидеть, как прямо на них падает металлическое чудовище! Время вышло. В немом оцепенении, взявшись за руки, молодые люди смотрели, как надвигается смерть. Понимая, что бежать уже бесполезно…

Грохот упавшей вышки заполнил собой всё. В воздух взметнулась потревоженная земля; камни, сучья и металлические обломки разлетелись во все стороны. Пыль моментально заполнила расщелину плотным удушливым туманом. Останки железной конструкции уже упокоились на земле, а сверху всё сыпалась и сыпалась какая-то труха.

…Пётр открыл глаза. Живой? Живой!

– Сэми?

– Я тут. Мы живы? – удивлённо спросила девушка, тоже открыв глаза.

– Вроде… – неуверенно ответил Пётр и взглянул на поверженную вышку.

– Как в кино… – прошептала Саманта, рассматривая нацеленный прямо в её нос острый железный штырь, венчающий телеантенну.

Всего-то руку протянуть…

15 июня, Западная Украина, Львов,

11—35.

Пейзаж у подножия Высокого Замка изменился самым чудовищным образом. Город уже не походил на яркую игрушку, вовсе нет. Исчезла ратуша. Исчезли шпили костёлов. Исчезли серые коробки новостроек. Будто неведомый хулиганистый великан в одночасье смахнул черепицу с крыш уцелевших домов и усеял ею мостовые.

А ещё повсюду зияли чёрные дыры провалов. В которые медленно и неохотно сползало всё, что неосторожно оказалось поблизости от них: дома, машины, деревья.

– Да что же это такое?! – в отчаянии воскликнула Саманта, размазывая слёзы по измазанным землёй щекам.

– Землетрясение… – растерянно ответил ей Пётр, не веря собственным глазам.

Минуту назад они выдрались, наконец, из злополучной расщелины, едва не ставшей им могилой. Тогда-то и увидели это страшное зрелище.

– Землетрясение?! Но почему здесь?

Юноша пожал плечами:

– Не знаю, Сэми. Но ничего другого в голову не приходит.

Будто в подтверждение его слов земля под ногами заходила ходуном.

– Оно ещё не кончилось! Бежим отсюда! – Саманта схватила Петра за руку и потянула к ступеням, ведущим со смотровой площадки вниз.

– Куда ты?

– Куда угодно, только отсюда! – девушка рванула друга так, что тот чуть не упал.

Пожав плечами, Пётр тоже помчался вниз, перепрыгивая через ступеньку. Вокруг всё шаталось: вековые деревья, густо облепившие склоны горы, трещали и отчаянно размахивали ветвями, будто взывая о помощи. Каменные ступени отплясывали какой-то неистовый танец, пытаясь увернуться от четырёх бегущих по ним ног. Иногда им это удавалось.

– Осторожно! Ногу не подверни! – Пётр едва успел подхватить Саманту, когда она, оступившись на шатающемся камне, едва не свалилась вниз с многометровой высоты.

– Я стараюсь… Ступени дёргаются! – пожаловалась девушка.

– Да тут всё дёргается! Ты всё равно под ноги смотри! – в сердцах бросил Пётр и тут же устыдился собственной резкости, – Сэми, правда, ты поаккуратнее.

Она кивнула и побежала дальше. Сзади и сверху раздался оглушительный треск. Молодые люди обернулись и, не сговариваясь, остановились.

Вершина Высокого Замка раскололась пополам. Глубокая трещина, зародившаяся, видимо, из той самой расщелины, рассекла гору ровно посередине. И продолжала углубляться, разводя половины всё дальше и дальше друг от друга.

– Shit! – забыв о приличиях, тихо выругалась Саманта.

Трещина резво ползла вниз по склону, подбираясь к застывшим в страхе молодым людям. Первым опомнился Пётр:

– Сэми, бежим! Уходим с лестницы! В сторону, на склон! – и спрыгнул со ступеней на поросшую мхом скалу, – Давай ко мне!

Девушка послушалась. Теперь они бежали по наклонному скользкому камню, уходя в сторону с пути приближающейся трещины. А та была совсем близко!

– Быстрее! – Пётр увлекал Саманту за собой, стараясь не оглядываться. Но что-то заставляло его вновь и вновь бросать торопливые взгляды на приближающийся разлом.

Гора разваливалась пополам. По какой-то странной иронии трещина бежала точно по лестнице, жадно проглатывая её ступени. Вот уже на том месте, где несколько секунд назад стояли молодые люди, образовалась бездонная яма. И тут же принялась расширяться в стороны, выкусывая из скалы всё новые и новые куски.

– Сэми, не останавливайся! – прикрикнул Пётр на подругу, которая замерла на месте, зачарованно наблюдая за страшным и красивым зрелищем, – Давай за мной! В сторону и вниз!

Он рванул Саманту за руку и, уже не заботясь о том, чтобы смотреть под ноги, поволок девушку за собой.

В безумной гонке потянулись секунды. Молодые люди неслись по скользкому, содрогающемуся каменному склону, каким-то чудом удерживаясь на ногах и даже опережая преследующий их разлом. Ближе к подножию горы им стали встречаться и другие люди: товарищи по несчастью, так же застигнутые землетрясением во время прогулки по склонам Высокого Замка. Потрясённые и испуганные, все они молча бежали вниз, к израненному городу, лишь изредка оглядываясь на неумолимую трещину, рассекающую гору всё глубже и глубже.

Наконец, склон закончился. Теперь Пётр с Самантой бежали по одной из многочисленных узких улочек старого Львова, уворачиваясь от мечущихся людей и летящей сверху черепицы с потревоженных крыш.

– Петя, постой! – девушка резко остановилась, с трудом переводя дыхание.

– Что? – от неожиданного рывка за руку Пётр чуть не упал.

– Куда мы бежим? Что делать дальше? Тут же всё, всё разрушено! – не замечая того, Саманта кричала. Впрочем, в царящей вокруг какофонии её крик был едва слышен.

– Для начала – домой. Надо узнать, что с родителями и забрать документы. И деньги. Потом – по обстоятельствам. Скорее всего, придётся выбираться из города. Судя по тому, что мы видели сверху, в ближайшие дни Львов будет просто парализован. Наверняка разрушены все коммуникации: не будет ни воды, ни газа, ни электричества. Хорошо хоть, что лето: на улице тепло.

– А куда выбираться? И как?

– В Киев. У меня там брат живёт. Двоюродный. Да и ваше посольство, опять же. Там помогут отправить тебя домой.

Саманта больно сжала руку Петра:

– Питер, я не хочу домой. Я только недавно приехала и… Тут такое случилось! Я должна быть тут, с тобой!

Он обнял девушку и прижал к себе:

– Сэми, я тоже не хочу расставаться. Но пойми, тебе безопаснее будет дома. Да и мне спокойнее. А когда всё нормализуется, я к тебе прилечу. Или ты ко мне. Идёт?

Саманта яростно затрясла головой:

– Не идёт! Я останусь здесь, с тобой!

– Вот упрямая девчонка! – Пётр улыбнулся и нажал пальцем на вздёрнутый носик девушки, – Ладно, давай пока отложим этот разговор. Надо пробираться домой. Подозреваю, что трамваи не ходят, поэтому придётся пешком. Пошли?

– Пошли! – она шмыгнула носом и, не отпуская руку юноши, быстро зашагала рядом с ним по мостовой.

Несколько минут прошли в молчании. Молодые люди торопливо шли по разрушенному городу, потрясённо разглядывая изменившийся до неузнаваемости пейзаж. В окнах редких уцелевших домов не осталось стёкол. Люди, в чём были, высыпали на улицы, старясь держаться подальше от стен. Тут и там высились груды битого кирпича, в которые превратились менее прочные здания. И на этих грудах копошились отчаявшиеся люди, пытаясь голыми руками докопаться до тех, кто остался внизу, под завалами.

– Им надо помочь! Пошли! – Саманта дёрнулась в сторону, к очередным развалинам.

– Сэми, мы не сможем помочь всем! Надо побыстрее добраться домой. Воможно, там тоже нужна наша помощь. Давай скорее! – Пётр рванул девушку за руку, увлекая за собой.

– Но… Да, ты, наверное прав. Пойдём, – она с трудом оторвала взгляд от людей, лихорадочно разбирающих развалины, и почти побежала следом.

Свернув за угол, молодые люди остановились, поражённые страшной картиной: перед ними была огромная яма в земле, в которую провалился целый квартал! Из глубины поднимались клубы пыли и дыма. И доносились разноголосые стоны и крики.

– Господи… – прошептала Саманта.

Пётр подошёл к краю провала и осторожно наклонился над ним. Дым и пыль застилали всё, не позволяя рассмотреть, что происходит на дне. И где оно, это дно.

– Уходим. Мы ничего тут не сделаем, – изменившимся голосом сказал он, – Здесь не пройти. Придётся в обход.

Девушка молча кивнула, не отрывая глаз от страшной дыры в земле.

– Сэми, ты слышишь? Уходим! – Пётр взял её за плечи и сильно встряхнул.

– Да, да… – прошелестела она и, развернувшись, побрела прочь.

Пётр помедлил секунду и зашагал следом. Опять – минуты в тягостном молчании. Молодые люди шли по улицам, усеянным битой черепицей и обломками кирпичей, не обращая внимания на царящую вокруг суету.

– Пани, раз уж мир гибнет, займёмся любовью! – к Саманте подлетел бородатый тип с безумными глазами и с ходу попытался расстегнуть её джинсы.

Пётр, не останавливаясь, сунул кулаком в челюсть бородачу. Тот отлетел в сторону и растянулся на мостовой. Но тут же вскочил и с громким хохотом помчался прочь, раскинув руки в стороны, и высоко задирая длинные ноги.

Саманта, казалось, ничего не заметила. Она всё так же молча брела по улице, не глядя по сторонам.

– Сэми, нам сюда! – Пётр взял её под руку, направляя в переулок.

Она покорно кивнула. Сюда – так сюда.

Подземные толчки тем временем прекратились. Мостовая уже не выплясывала под ногами краковяк и идти стало намного легче. Пётр ускорил шаг.

– Помоги… – хриплый шёпот раздался у самого его уха.

Юноша вздрогнул и огляделся. Никого.

– Помоги… Я тут. Внутри… – шёпот повторился.

На этот раз его услышала и Саманта:

– Питер, ты слышишь?

– Слышу. Погоди-ка… – он подошёл к окну на первом этаже дома, рядом с которым стоял, и прислушался.

– Да, здесь… Помоги… – голос доносился изнутри.

Стёкол в раме не осталось. Пётр осторожно заглянул внутрь и вздрогнул: прямо на него пронзительно смотрели глаза, наполненные болью.

Глаза принадлежали старику, лежащему на полу небольшой комнаты. Собственно, старик был виден лишь до пояса. Всё, что ниже – скрывала бетонная плита. Обрушившаяся, видимо, во время подземных толчков из потолочного перекрытия и пригвоздившая несчастного хозяина квартиры к полу.

– Зайди… Мне тебе сказать надо кое-что… И отдать… – прохрипел старик, с мольбой глядя на Петра.

– Мне? – с недоумением переспросил тот.

– Да. Скорее… нет времени! – нетерпеливо дёрнулся старик. И тут же застонал от боли, причинённой неосторожным движением.

– Хорошо. Иду, – вдруг согласился Пётр и проворно забрался внутрь.

– Питер, я с тобой! – протянула к нему руки Саманта, тоже подойдя к окну.

Юноша помог ей забраться в квартиру. Они подошли к стонущему старику: тот лежал теперь с закрытыми глазами и, казалось, был в беспамятстве.

– Сэми, помоги! Берись за другой край! – Пётр кивнул девушке на бетонную плиту, – Три, четыре!

Вместе они попытались приподнять её. Да куда там! Плита даже не шевельнулась.

– Не надо… Бесполезно… И времени нет… – старик вновь открыл глаза, – Мне немного осталось. Несколько минут может… Я чувствую.

Пётр опустился на колени рядом с головой умирающего. Рядом присела Саманта:

– Как же мы можем вам помочь? – спросила она.

Старик едва заметно кивнул:

– Можете. Только не мне. Всем…

– Как это – всем? – удивился Пётр.

– Всем, – подтвердил старик, – Часы…

– Что?

– Часы. Они пошли…

Молодые люди переглянулись в недоумении. Бредит?

– Какие часы?

– Эти, – старик слабо шевельнул рукой.

Пётр присмотрелся: высохшие пальцы сжимали какой-то предмет.

– Возьми! – пальцы разжались.

Юноша послушно протянул руку и взял то, что лежало на ладони умирающего старика. Поднёс к глазам…

Часы. Старинные карманные часы с крышкой. На цепочке. Похоже, золотые. Довольно большие и с какой-то, необъяснимой сразу, неправильностью.

– Они пошли! – грустно повторил старик.

– Ну… часы ведь должны ходить, верно? – пробормотал Пётр, рассматривая сложный рисунок, выгравированный на крышке.

– Эти – нет! – шёпот сорвался в хриплый выкрик, – Эти – не должны! Ни в коем случае! Но пошли. Двадцать дней назад. Я должен был сразу отправиться по стрелке… Не смог… Старый стал… Болею… – печально закончил старик и умолк, переводя дыхание.

– Послушайте, э-э-э… – начал было Пётр, но запнулся, поняв, что не знает, как обращаться к странному хозяину часов.

– Велимир… – подсказал тот.

– Велимир? Очень приятно. Я – Пётр. Это – Саманта. Она из Америки, студентка. Здесь по обмену, – невесть, зачем, объяснил юноша.

Старик слегка кивнул:

– Рад познакомиться…

– Так вот, Велимир… мне кажется, будет лучше, если вы расскажете нам всё по порядку. Пока, честно говоря, я ничего не понял. А ты, Сэми?

Девушка помотала головой:

– Абсолютно ничего.

Старик грустно улыбнулся уголками губ:

– Да, вы правы. Я расскажу. Надеюсь, мне хватит времени… Открой часы, Пётр. Там есть кнопка, сбоку.

Юноша поискал и нашёл. Нажал. Крышка с тихим звоном откинулась, открывая взору циферблат с тремя стрелками.

Странный циферблат. Там, где у обычных часов находится цифра «12», – у этих красовалось совершенно непонятное «40».

И стрелки тоже странные. Одна из них, чёрного цвета, неподвижно застыла, указывая на отметку «20». Зато две другие, золотая и серебряная, едва заметно подрагивали, словно в нетерпении.

Повинуясь внезапному наитию, Пётр повернул часы на ладони. Чёрная стрелка по-прежнему показывала на «20». Зато золотая и серебряная, дрогнув, тут же вернулись в своё первоначальное положение.

– Компас?! – невольно спросил вслух юноша.

– Нет, это не компас… – прохрипел Велимир, – Хотя… чем-то похоже.

Пётр поднёс странные часы к уху. Тишина. Никакого тиканья.

– Так они же стоят!

Старик поморщился:

– Они идут, Пётр. Увы, идут. Только там нет привычного механизма с пружинками, колёсиками и прочим… Я даже не знаю, есть ли там хоть какой-то механизм. Часы открыть невозможно.

– Но…

– Погоди, не перебивай. Силы уходят, а рассказать мне нужно многое…

– Хорошо, я слушаю, – согласился юноша, поудобнее усаживаясь на полу.

Велимир прокашлялся и начал рассказ:

– Где-то здесь, в Карпатах находится ЭТО…

– Что?!

– ЭТО. Предмет, который я никогда не видел, Только знаю, что он – есть. И был всегда, с того момента, как на Земле появилась жизнь… А может быть – и раньше… Не знаю. Не знаю, откуда ЭТО взялось и как выглядит. Да и не хочу знать… – старик опять надолго умолк, тяжело дыша.

– А зачем ЭТО нужно? – тихо спросила Саманта.

– ЭТО – оберег. Он предохраняет наш мир от саморазрушения. К которому тот постоянно стремится…

– Энтропия?! – недоверчиво спросил Пётр.

Велимир запнулся и удивлённо посмотрел на него. Саманта тоже.

– Ну… энтропия – это что-то вроде естественного стремления любой системы к хаосу, саморазрушению. Причём, чем сложнее система – тем сильнее энтропия. Мы по физике проходили когда-то… – смущённо объяснил юноша.

Старик пожал плечами:

– Может быть, не знаю. Мне об ЭТОМ рассказал отец. Ему – дед. Деду – прадед… И так далее. В нашем роду знание об ЭТОМ передавалась по мужской линии из поколения в поколение. Вместе с часами…

– Зачем? – Пётр забыл о своём обещании не перебивать.

– Мы – Смотрители. Давным-давно нас назначили следить, чтобы с ЭТИМ ничего не случилось. И дали часы.

– Кто назначил?

Велимир опять пожал плечами:

– Не знаю. Тот, у кого было такое право, видимо. Я никогда не задавался этим вопросом.

– Но вы же… Вы же говорили, что никогда не видели ЭТО? И не знаете, как оно выглядит. Как же вы за ним присматривали?

– Для этого и существуют часы. Пока с ЭТИМ всё было в порядке – часы стояли. Как только ЭТО утратило свою цельность – часы пошли. И стали бить.

– Они ещё и бьют?

– Да. В полночь. Часы отбивают количество дней, оставшихся миру. Начиная с сорока. В минувшую полночь они пробили двадцать раз…

– То есть…

– То есть, через двадцать дней наш мир погибнет. Если до того времени кто-нибудь не найдёт утраченную часть ЭТОГО и не вернёт на место… – старик вновь закрыл глаза.

– Погодите, погодите… Велимир, но откуда вы знаете, что ЭТО каким-то образом утратило свою часть, а не, скажем, сгорело, затонуло, взорвалось или ещё что?

– Уничтожить ЭТО невозможно. Но – оно состоит из многих частей, соединённых вместе. Насколько я знаю. Пока части ЭТОГО рядом с друг другом – ЭТО работает. Стоит унести одну из частей всего на несколько метров – ЭТО останавливается. Зато начинают идти часы… – старик помолчал немного и продолжил, – Там три стрелки. Чёрная показывает, сколько дней осталось до конца всего. Она идёт против часовой стрелки. Золотая указывает направление на ЭТО. Серебряная показывает, в каком направлении находится утраченная часть. Двадцать дней назад золотая и серебряная стрелки смотрели в одну сторону. Теперь – сами видите…

Пётр мельком взглянул на циферблат: стрелки смотрели в разные стороны, образуя тупой угол.

– Пётр, мне некому было передать знание об ЭТОМ. Так уж вышло: детей у меня нет. А сам я не могу пойти по стрелке… даже если бы не эта проклятая плита – всё равно бы не смог. Старый стал… Возьми часы, мальчик. Иди по серебряной стрелке… Найди утраченную часть и верни её… Больше – некому, – Велимир прикрыл глаза и умолк, тяжело дыша.

Юноша ошарашенно глядел на часы в своей руке. Золотая и серебряная стрелки нервно дрожали, а чёрная неумолимо-спокойно указывала на «20». Двадцать дней… Столько осталось миру? Всему? А что потом?

– А что потом? Как это произойдёт? Как всё погибнет? – вслух повторил Пётр мысленные вопросы.

– Не знаю точно… По Земле прокатятся сильнейшие землетрясения, наводнения, ураганы и прочие природные катаклизмы. Сегодняшнее землетрясение – только начало. Наверняка что-то подобное случилось нынче и в других частях планеты. Возможно, ударит метеорит. Может быть, случится ядерная катастрофа. Или всё это вместе. Ты должен понять – через двадцать дней всё закончится. Земля погибнет… – старик перевёл дыхание, – Но процесс её разрушения уже начался. И с каждым днём будет нарастать. Будут гибнуть люди: десятки, сотни тысяч… миллионы. Нельзя терять времени, Пётр. Ни минуты. Иди по стрелке…

– Питер, ты должен идти, – прошептала Саманта в наступившей тишине, – Мы должны идти.

Она сидела, обняв себя за плечи и глядя огромными глазами на друга. Как-то сразу повзрослев.

Пётр замер, поражённый. Услышанное не укладывалось в его сознании. Мир гибнет и он, студент четвёртого курса Львовского политеха – единственный, кто может спасти обречённую планету?! Кино, да и только… Армагеддон – 2.

Но странные часы в руках были вполне материальны. Как и развалины за окном, в которые в считанные минуты превратился его родной город. Как и хрипящий старик, придавленный бетонной плитой и доживающий, вероятно, последние минуты. Или даже – секунды.

– Всё – правда, мальчик, – прошептал Велимир, уловив его сомнения, – Всё – правда. Тебе придётся пойти по стрелке.

Пётр кивнул. Он и сам уже понял, что – пойдёт.

– Но… как я пойму, что передо мной – часть ЭТОГО? Если найду… вернее, когда найду? Ведь я же не знаю, как выглядит то, что буду искать.

– Часы… Когда ты окажешься рядом с ЭТИМ или его частью – часы начнут бить. И прекратят лишь тогда, когда ты коснёшься того, что искал.

– Круто… – пробормотал юноша, разглядывая часы в своей руке.

Теперь он понял, какая неправильность в их форме резанула поначалу глаз: у часов не было заводной головки. Да и понятно, почему.

– Велимир, скажите… Стрелки ведь указывают только направление, верно? А как узнать расстояние до цели? – поинтересовалась Саманта.

Пётр встрепенулся и с улыбкой посмотрел на подругу: молодец, девочка! Как он сам-то не догадался спросить?!

– Не знаю… – Велимир пожал плечами, – Этого я не знаю. Думайте. Наверняка есть какой-то способ. Только его надо найти…

Пол вдруг зашатался. Стены старого дома жалобно затрещали и заметно задёргались. Сверху посыпалась труха.

– Опять! Уходите, скорее! Дом может рухнуть в любую секунду! – собрав последние силы и приподнявшись на локтях, закричал старик.

– Но… – начал было Пётр, вскочив на ноги, но Велимир не дал ему закончить:

– Бегите! Мне вы уже ничем не поможете! Бегите, чтоб вас…

– Он прав, Питер! Уходим! – Саманта нагнулась над стариком и быстро поцеловала его в щёку – Прощайте, Велимир. Бог с вами.

Вскочила и легко выпрыгнула в окно. Пётр ринулся за ней, но, уже взобравшись на подоконник, задержался на мгновение и обернулся.

Старик всё так же лежал, приподнявшись на локтях, и – улыбался. Губы его шевелились. Пётр прислушался – сквозь треск и грохот рушащихся стен с необыкновенной ясностью прорвался шёпот старика:

– Иди по стрелке, мальчик. Ты сможешь…

Через секунду Пётр уже бежал рядом с Самантой по узкому, пляшущему под ногами переулку, уворачиваясь от летящих сверху разнокалиберных обломков. Громкий треск сзади заставил молодых людей обернуться.

Дом, который они только что покинули, вдруг неловко дёрнулся, замер на мгновение в неестественном каком-то положении, – и неторопливо осел на землю невысокой кучей битого кирпича.

– Прощай, Велимир… – прошептала Саманта, больно вцепившись в руку друга.

– Прощай, Смотритель! – Пётр на миг склонил голову. И посмотрел на часы.

Чёрная стрелка по-прежнему показывала на «20».

15 июня, Нероград, отделение кардиореанимации, 13—45.

Городской телефон истерично заверещал. Я поморщился и снял трубку:

– Реанимация.

– Здрасьте. Суханов жив ещё? – с плохо скрываемой надеждой на отрицательный ответ спросили на том конце провода.

Я вздохнул. За долгие годы работы здесь нетрудно было научиться определять степень любви родственников к болящему. По тому, как те о нём справляются.

– Простите, а кем вы ему приходитесь? – поинтересовался я.

– Зятем, – угрюмо ответствовала трубка.

– Состояние тяжёлое, но стабильное, – выдал я привычную формулировку.

– Это как? – в голосе зятя теперь читалось разочарование.

– Состояние остаётся тяжёлым, но без тенденции к дальнейшему ухудшению, – расшифровал я.

– То есть – не помрёт? – не унимался заботливый зятёк Суханова.

– Почему же? Помрёт когда-нибудь. Как и все мы, – успокоил я его.

Пауза. Трубка тяжело сопела мне в ухо. Я терпеливо ждал: делать всё равно пока было нечего.

– А когда именно? – сформулировал, наконец, главный вопрос зять.

– Когда придёт его время, – философски ответил я. Разговор уже начал навевать на меня скуку, – Приём передач – через справочное отделение. С шестнадцати до девятнадцати. Всего доброго.

И, не дождавшись ответа, брякнул трубку на аппарат. Дремлющий на столе Петрович подскочил и вопросительно посмотрел на меня.

– Спи спокойно, дорогой товарищ! – ласково улыбнулся я ему.

– Не вызов?

– Нет. Добрые родственнички тревожатся.

– А-а… – протянул Ванька и опять прильнул к столу.

Я встал и подошёл к окну. Какая-то неясная мысль царапала сознание. Что-то шло не так. Вот только – что именно?

Пытаясь определить источник непонятной тревоги, я распахнул окно и уселся на подоконник. Отсюда, с нашего седьмого этажа, открывался неплохой вид на небольшой лес и излучину Урала вдалеке: больница стояла на окраине города и поэтому урбанистические пейзажи наши взоры не раздражали.

Вдалеке, за Уралом, висела огромная чёрная туча. Занимая собой пол-неба, она неприятно клубилась где-то внутри себя, периодически озаряясь сполохами молний. И, кажется, ползла в нашу сторону. Судя по духоте, царящей снаружи, грозы было не избежать

Но тревожило меня вовсе не приближение ливня с громом и молниями. Что-то другое…

Вот оно! Осенённый догадкой, я спрыгнул с подоконника. Михалыч! Как-то подозрительно долго он не возвращается из своих палат…

Небольшое отступление. Михалыч (Виктор Михалыч, если полностью) – третий врач из нашей сегодняшней бригады. Самый молодой и самый… гм, инициативный, что ли. Ну да, пожалуй, это самое точное определение…

Видите ли, есть старое доброе врачебное правило: не навреди. Иными словами, твоё лечение не должно принести пациенту больший вред, чем его болезнь. Придумано давным-давно и не нами, но по сей день – закон. Очень правильный, следует заметить.

К этому закону есть великое множество правил попроще, нацеленных всё на то же – не навредить. Мы в своём отделении свято придерживаемся трёх следующих:

Если лекарство можно не назначать – его не нужно назначать.

Если манипуляции можно избежать – её нужно избежать.

Если после двух попыток манипуляция не удалась – третью попытку отдай коллеге.

А манипуляции у нас бывают разные и практически все – связанные с втыканием в организм пациента всякого рода острых металлических предметов, а потому – весьма для этого самого организма небезразличные. И, честно говоря, небезопасные. Как, впрочем, и большинство наших лекарств.

Поэтому три золотых правила мы чтим и неуклонно им следуем. Все, кроме Михалыча. Ну, вот нравится ему бурная деятельность. Даже немотивированная. Экшн, так сказать.

Случаев, когда наш юный коллега демонстрировал свою неуёмную тягу к рукоблудию (термин Витаминыча, нашего заведующего, – означает нездоровое стремление доктора во что бы то ни стало сделать что-то с пациентом руками, вместо того, чтобы подумать головой) – не счесть. Вот, к примеру: из последнего, так сказать.

Дежурили мы неделю назад втроём: Михалыч, Витаминыч и я. Всё шло относительно благополучно, пока в палату к Михалычу не поступил новый больной. Наш чудо-доктор привычно натянул колпак с маской – и отправился в палату принимать пациента. В том числе – ставить ему катетер в подключичную вену.

Мы с шефом спокойно занимались своими делами. Как говорится, – ничто не предвещало…

…Пока через час (!) в ординаторскую не вошла сестричка из палаты Михалыча и, потупясь, предложила нам зайти к новому пациенту.

– А что случилось? – хором поинтересовались мы с шефом.

– Ну… Мне кажется, вам нужно там быть! – загадочно ответила сестра.

Витаминыч пожал плечами и направился к выходу из ординаторской.

– Я нужен? – поинтересовался я, не особо желая отрываться от накопившейся за день писанины.

– Да справлюсь, наверное, – самоуверенно заявил Витаминыч и исчез.

Вернулся шеф довольно быстро. И принялся молча нарезать круги по ординаторской, выкуривая одну «Приму» за другой. Без остановки.

Немного зная привычки Витаминыча, я терпеливо и молча ждал. С интересом наблюдая, как едкий дым красивыми клубами заполняет тесное помещение.

Успокоился шеф лишь на пятой сигарете. И коротко сообщил причину своего душевного раздрая:

– Михалыч подключичку ставил!

– Бывает, – кивнул я головой, – И что?

– Палыч, не поверишь! Семнадцать дырок! – Витаминыч вцепился руками в собственные волосы, – И все – справа!

– О……ть! – потрясённо прошептал я.

– Представляешь, я, когда дырки увидел, – первая мысль была: гномик из автомата Калашникова стрелял. Маленького такого… Очередью! – не отпуская волосы, шеф принялся раскачиваться из стороны в стороны, – Палыч, может его побить, а?

– Не поможет, – вздохнул я, – Лёгкое проткнул?

– Опять же, не поверишь: не проткнул! – Витаминыч вскочил и вновь принялся метаться по комнате.

– Мастер! – восхитился я.

– Убью! – возразил шеф и выскочил в коридор.

Откуда долго ещё потом доносились неясная возня и сдавленные крики…

Теперь понятна моя сегодняшняя тревога: Михалыч ушёл к своим больным уже давно. Очень давно: больше часа назад. И до сих пор не возвращался. Ох, не к добру…

Иллюстрацией к моим тревожным мыслям загорелась и заморгала лампочка на нашем «горевестнике» – табло над дверью ординаторской. Пронзительно зазвенел звонок.

Мигала лампочка под номером «3». Палата Михалыча.

– Петрович, подъём! В «тройке» – клиническая смерть!

В несколько секунд мы пронеслись по коридору и влетели в палату.

– Остановка дыхания! – коротко пояснила сестра, склонившаяся у синеющего тела.

– Ромин?! Какого ……..…? – успел удивиться я, прилаживая дыхательную маску к лицу умирающего.

Ну, уж от этого-то я никак не ожидал ничего подобного! Молодой мужик, тридцати с чем-то лет, к нам поступил на плановое восстановление сердечного ритма. Случилась с ним мерцательная аритмия на фоне усталости и перепоя. Бывает у молодых, чего уж там. Ритм мы ему, конечно, восстановили. И сегодня, ближе к вечеру, планировали перевести в кардиологию.

Остановку дыхания Ромин выдать ну никак не должен был! Тем более, что… Я присмотрелся и выругался про себя: пациент, похоже, был в полном сознании! Таращился выпученными испуганными глазами и переводил вполне осмысленный взгляд с меня на Петровича и обратно. Но не дышал!