Весенним днем 1990 года Николай Львович объявил Ирине Анатольевне, что не может больше с ней вместе жить и уходит от нее. Вызванные сыновья увидели рыдающую мать, отца с покрасневшим лицом и воспаленными от бессонницы глазами и совершенно обалдели от услышанной новости. Они немедленно оба, не сговариваясь, встали на сторону матери.

Старший сын Сергей как врач пытался объяснить отцу всю пагубность для здоровья отцовских намерений, повторяя фактически всё то, что Николай Львович и сам знал и неоднократно обдумывал. Младший Алеша говорил резкие и неприятные вещи о том, что он вообще не понимает, чего ищет человек в таком возрасте, и что пора уже думать о вечных ценностях и достойно встречать старость.

Николай Львович в этот же день, собрав не очень большой чемодан с личными вещами, переехал к Нине.

Господи, какое счастье быть все время рядом с любимой женщиной и чувствовать свою необходимость для нее. Необходимость в общении, в быту, в совместных развлечениях, в решении маленьких и больших проблем и, наконец, в близком физическом контакте. Последнее для Николая Львовича было особенно важно. Он очень остро чувствовал разницу физической любви с любимой и любящей молодой женщиной по сравнению с тем подобием секса, которое он был вынужден поддерживать в течение многих лет предыдущей семейной жизни.

Отношения с сыновьями стали налаживаться. Алеша легко перешел с осуждающего тона на привычный товарищеский. Все-таки те особые доверительные отношения, которые Николай Львович тщательно выстраивал с самого Алешиного детства, создали незыблемое сочетание любви и дружбы между отцом и сыном. Сережа традиционно был гораздо дальше от отца, а уход отца от матери, которую он обожал, еще больше отдалил их друг от друга.

Ирина Анатольевна как-то очень быстро начала стариться, целыми днями сидела сгорбившись в кресле перед телевизором. Вкус к жизни был явно утерян. Кроме мужа и детей у нее не осталось ничего в жизни. Работа никогда не была для нее чем-то значимым, скорее это было место для перемены круга общения, некое специфическое отвлечение от домашних забот. Материально она всегда была обеспечена хорошо, и зарплата играла скорее вспомогательную для нее роль. Николай Львович всегда был хорошо оплачиваемым военным с адмиральской зарплатой, а потом пенсией. Сыновья были успешны, каждый в своей области. Они хорошо вписались в новые рыночные отношения, и после драматического разрыва отношений с Колюней благодаря тактичной помощи сыновей Ирина Анатольевна практически и не почувствовала перемен в материальной сфере. Кроме того, Николай Львович перечислял ей ежемесячно фиксированную сумму, составлявшую примерно четверть его военной пенсии. Но «не в деньгах счастье». Друзья как-то растерялись по жизни, все как-то было замкнуто на мужа, детей, внуков. А теперь, после такого страшного и неожиданного ухода Колюни, все потеряло смысл.

Через два года этого потерянного существования Ирина Анатольевна тихо и внезапно умерла от сердечной недостаточности. После скромных похорон устроили поминки в полностью опустевшей квартире. Сережа был подавлен, с трудом общался с отцом и братом, было видно, что он тяжело переживает преждевременную кончину матери. После нескольких рюмок выпитого небольшая компания за столом оживилась, стало довольно шумно. Николай Львович шепнул Алексею, что надо бы как-нибудь увидеться. Алексей предложил пообедать вместе где-нибудь на днях.

В ресторане, где они встретились на следующий день, было довольно пустынно, что объяснялось немереными ценами этого высококлассного заведения общественного питания. Полупустой зал сверкал белыми крахмальными скатертями и салфетками, серебряными вилками и ножами и профессионально приветливыми лицами официантов.

Николай Львович был в своей адмиральской форме, которую он иногда носил в случае посещения каких-либо «представительских» мест. Форма придавала его и без того солидной внешности такой дополнительный блеск, что окружающие невольно оборачивались, чтобы полюбоваться красивым военным начальником. Алеша был не менее привлекателен внешне: высокий, сильный, молодой красавец, который и контрастировал, и гармонировал с пожилым адмиралом.

Они быстро по-мужски сделали заказ. Алексей вопросительно посмотрел на отца, приглашая его начать разговор, поскольку инициатором встречи был Николай Львович.

– Даже не знаю, с чего начать. Всегда ты советовался со мной, а теперь ситуация изменилась на противоположную, – сказал Николай Львович.

Алеше польстило такое начало, но что-то в голосе отца чувствовалось непривычное и даже озадачивающее.

– Извини, что вторгаюсь в не очень открытую сферу и, тем более, в не очень приятную для тебя тему, но мне очень важно именно сейчас знать. Когда ты узнал, что Светлана тебе изменяет, ты сильно переживал?

– Ну и вопросики у тебя! А что стряслось-то? Ну да ладно, расскажешь, если захочешь. Ну не очень переживал, ты же знаешь, мне было тогда, мягко говоря, не до ревности. А потом, я к тому времени уже окончательно понял, что не люблю её.

Алеша помолчал, потом добавил:

– Да и она меня.

– Неужели все же не было никакой ревности, уязвленного мужского самолюбия?

– Нет, не было. Видишь ли, мне было понятно, что она выходила замуж за адмиральского сына, что её постигло разочарование – наша семья оказалась не настолько обеспеченной. Хотя частично она получила, что хотела, – квартиру. Слушай, ну её к черту, сейчас мне её просто жалко, хотя с этим мидовцем она родила вроде хорошего мальчика, но она ведь опять развелась. Значит, дело не во мне было. А у тебя-то что? Что-нибудь с Ниной?

– У меня нет доказательств, но я чувствую, что у нее кто-то есть. Ты, может быть, не совсем понимаешь ситуацию. Когда мне было, как тебе сейчас, под тридцать, мне тоже казалось, что шестидесятилетние не только не испытывают интерес к сексу, но и эмоционально они, как весьма пожилые люди, не способны на сильные чувства в этой сфере. Так вот, чтобы ты знал, с возрастом в сфере любви практически ничего не меняется: та же сила чувств, та же работа желез внутренней секреции, те же страсти. Просто все происходит на более, что ли, сознательном уровне, с учетом большого жизненного опыта. Но при этом с учетом всех неприятных, чисто технических сторон пожилого возраста, неизбежных болезней, в том числе в той самой, необходимой для физической любви области.

– У тебя, что, импотенция началась? – спросил Алексей с сыновней простотой.

– Не то чтобы импотенция, но какие-то элементы неуверенности, потери качества самого процесса появились. Ну ты понимаешь, о чем я говорю. Да дело даже не в этом, просто я не ожидал от себя, что буду так переживать. Понимаешь, я кожей чувствую, что она жалеет, что вышла замуж за человека с такой разницей в возрасте. А у меня все наоборот, чем дольше мы вместе, тем сильней я её люблю. Оказывается, с возрастом чувство любви не только не притупляется, но становится сильнее. Я прожил весьма богатую впечатлениями в этой сфере жизнь, и мне есть с чем сравнивать! Никого я так сильно не любил, как её.

– Подожди, ты объясни, какие-нибудь факты говорящие, что у нее кто-то есть, имеются?

– Да нет же, в том-то и дело, что нет, а я ревную, как ненормальный. Более изнуряющего и какого-то деструктивного чувства я никогда не испытывал.

– Все-таки, может быть, дело в чисто медицинских возрастных проблемах.

– Я советовался с Серёженькой, не по взаимоотношениям с Ниной, а чисто по симптомам, прошел даже мини-исследование у него в больнице. Ну что тут скажешь, ну небольшие обычные для моего возраста мужские проблемы, так ведь у всех донжуанов моего возраста то же самое.

– Ну, тогда это из сферы психотерапевтической. Может, тебе с психоаналитиком проконсультироваться?

– Может, – вздохнул Николай Львович, – да ладно, вон уже несут наш ланч, давай перекусим, и ты расскажешь о своей жизни поподробнее.

– Слушай, ну а что ты хотел? С такой разницей в возрасте, по-моему, не может что-то толковое выйти. На мой взгляд, все мезальянсы, по большому счету, обречены, – довольно бестактно заявил Алексей.

Эту встречу с отцом Алексей часто вспоминал потом, укоряя себя, что не нашел тогда каких-то точных слов, чтобы его поддержать. В конце концов, что мог молодой человек посоветовать умудренному огромным опытом адмиралу, прошедшему великую учебу жизнью и сделавшему такую банальную ошибку, влюбившись по уши в молодую женщину?

С каждым годом отец терял свою былую адмиральскую стать. Он становился все мрачнее, меняясь внешне как-то уж очень в негативную сторону. Его лицо стало бледным, фигура сгорбленной, а глаза потеряли тот блеск, который был так характерен для него. Попытки Алексея заговорить о чем-либо из тех сфер, которые они так любили доверительно обсуждать, когда Алеша был еще мальчиком, или затронуть тему об отношениях с Ниной, которую однажды поднял сам Николай Львович, наталкивались на полное нежелание говорить что-либо об этом. При редких встречах на празднованиях чьих-то юбилеев или знаменательных событий, таких как рождение второго Сережиного сына, Нина внешне была так же заботлива с ним, как и раньше, всем своим видом показывая, как она счастлива и как у них всё хорошо. Но Алеша хорошо помнил слова отца, что он «кожей чувствует», и ему казалось, или так было на самом деле, что в её поведении проскальзывает какая-то едва уловимая фальшь.

За полгода до своего семидесятилетия Николай Львович, поскользнувшись и неудачно приземлившись на скользкий зимний асфальт, сломал шейку бедра. Довольно распространенная травма для пожилых людей стала началом его мучительного и долгого жизненного финала.

Забирать из больницы домой уже ходившего на костылях Николая Львовича Нина категорически отказалась. Аргументы были просты и недвусмысленны. Ему нужен длительный квалифицированный уход, а она, работая каждый день с утра до ночи, а иногда и в выходные, не в состоянии этот уход обеспечить. Ничуть не смущаясь, Нина объяснила Алексею и Сереже, что так бывает в жизни – сначала кажется, что это любовь до гроба, а потом выясняется, что это никакая не любовь, а просто увлечение, которое прошло, и не осталось ничего, кроме чувства долга. А на чувстве долга далеко не уедешь.

Алексей смотрел на красивую, аппетитную, еще молодую женщину, и ему хотелось сказать что-то вроде «Какая же ты сволочь!», но, переглянувшись с братом, он произнес совершенно другие слова:

– Ну, мы что-нибудь придумаем, не переживай. И уход за ним организуем, и тебе вольготнее будет.

– Угу, – буркнул Сергей и отвернулся, чтобы не показать, насколько он шокирован.

Короткое совещание с братом закончилось единственно возможным решением перевезти отца к Сереже, в семье которого был гарантирован уют и комфорт. Уют обеспечивали Сережина жена Соня и два внука Саша и Коля. А за комфорт отвечал сам Сергей, хорошо зарабатывающий, интенсивно практикующий врач.

Алексей восхищался братом, его умением построить жизнь таким удивительно положительным образом, что все грани этой жизни могли быть предметом восхищения и зависти любого наблюдателя этой жизни. К своим сорока с лишним годам Сережа сделал впечатляющую медицинскую карьеру, будучи профессором, доктором медицинских наук, он продолжал много лет заведовать большим терапевтическим отделением огромной многопрофильной больницы, при этом имел широкую частную врачебную практику. Все это отнимало колоссальное количество времени и сил, но не помешало создать крепкую семью, атмосфера которой была теплой, дружественной и веселой. Он искренне считал себя однолюбом, и это его кредо всеми силами и небезуспешно поддерживала Соня, женщина с веселым легким характером, хорошо понимающая, через что конкретно ведет путь к сердцу мужчины. Она закончила тот же медицинский институт, что и Сергей, собственно, где они и познакомились и где развивался их любовный роман, переросший в устойчивый и счастливый брак. Её работа в одном из московских НИИ не приносила семье большого дохода, но давала неоспоримые преимущества в свободном времени для обеспечения быта, воспитания детей и ублажения её любимого Серёженьки.

Николай Львович молча выслушал слова Нины, что ему будет гораздо лучше и комфортнее жить у сына, где хорошо налажен быт, где в семье два квалифицированных медика, по сравнению с их домом, где она не в состоянии обеспечить ему надлежащий уход. Он просто кивнул, как бы соглашаясь с услышанными неоспоримыми аргументами, и посмотрел на неё долгим и, как показалось Нине, всё понимающим взглядом. Прерывая повисшую паузу, Нина защебетала, что будет практически каждый день приезжать, что это как раз не обременительно, ведь в больницу-то она приезжает, что она хотела бросать работу, чтобы ухаживать за ним, но а на что же жить, вот они с ребятами, Алёшенькой и Серёженькой, и решили, что лучше ему пожить у Серёженьки.

Николай Львович почти не слушал её скороговорки. Он всё понимал и, возвращаясь мысленно на восемь лет назад, думал о том, какая же это страшная иррациональная сила – любовь. Ведь он, старый дурак, в свои шестьдесят с лишним лет влюбился, просто втрескался в эту чудесную, молодую, красивую, умную, аппетитную, энергичную женщину, которая ответила ему взаимностью. Он мог поклясться, что взаимность была искренней. Первые счастливые два прожитых вместе года были доказательством тому. И только теперь реальная жизнь предъявляла ему жесткое доказательство непростого вывода о том, что любовь далеко не всегда является синонимом счастья. Мог ли он тогда все просчитать, проанализировать возможные последствия их мезальянса, оценить вероятности дурного, мучительного исхода их такого желанного в то время союза? Мог ли он ожидать, что его мужская привлекательность для нее будет неизбежно угасать, а её привлекательность для мужчин будет не только сохранена, но и по какому-то дьявольскому закону расцветать еще больше? Мог ли он предположить, что он, такой сильный и умный мужчина, всю свою жизнь бывший центром внимания женщин, будет сгорать от мучительного чувства ревности, не думая ни о чем больше, не владея собой и бессильно понимая, что впереди только мрак одиночества и угасания?

– Не волнуйся ты так, – тихим монотонным голосом сказал Николай Львович, – я все понимаю, ты, конечно, права. Не хотелось бы, конечно, стеснять Серёженьку, но, похоже, другого выхода нет.

– Конечно, это не подарок, – думала Соня, – но он ведь родной отец Сережки, значит, и для нас для всех – для меня, для Саньки с Коленькой – он тоже родной. Я Нину, может быть, и могу понять, но сама бы я никогда так не поступила. Хотя никогда не говори «никогда», – улыбалась своим собственным мыслям Соня. – Надо же, какие они все-таки разные, эти мужчины. Николай Львович, когда-то красавец и умница, и два его сына и два внука – так все не похожи друг на друга. Хотя почему не похожи, в чем-то главном похожи, все умные и сильные, только по-разному. Пожалуй, Алеша больше всех походит на отца, такой же красивый, умный и волевой. Он, бедненький, пережил такое, что никому не пожелаешь.

А Сережка совсем другой, он ласковый, надежный, мягкий, только мягкость эта обманчива, она это хорошо знала. Для всех проблем в жизни он умел находить неконфликтные решения, которые устраивали всех. Много лет он не занимал неоднократно предлагаемую ему должность заместителя главного врача больницы по очень простым, как ему казалось, соображениям. Он не мог стать причиной смещения с этой должности человека, который проработал в больнице много лет и, хотя и звезд с неба не хватал, был добросовестным заместителем.

Когда впервые Сергей получил предложение занять эту должность и отказался, на естественный вопрос близких и друзей, почему бы ему не подумать об упрочении своего статуса и, как следствие, об улучшении своего материального положения, был получен полушутливый ответ:

– Это в конечном итоге всего лишь деньги, а есть вещи поважнее.

Долгие шесть лет Николай Львович угасал в теплой уютной семье сына, и ни любовь и забота семьи, ни веселые и шумные внуки не смогли вернуть его к активной жизни. Страшная отрава неразделенной любви и жгучей ревности постепенно с дьявольской неторопливостью подорвали его организм. И вправду, все болезни от нервной системы, особенно в пожилом возрасте. Начались нескончаемые болезни, с которыми Сергей героически сражался, применяя все свои и своих коллег врачебные возможности. Но это был тот самый случай, когда медицина была бессильна.

Похороны были неожиданно очень торжественные. Пришло много бывших сослуживцев Николая Львовича, его, как выяснилось, многие уважали и любили. Был военный оркестр и торжественный караул с положенными в таких случаях ружейными залпами. Нина не пришла, впрочем, возможно, она и не знала, поскольку связь с ней никто уже и не поддерживал.

И все же нельзя обвинять только Нину в том, что отец так мучительно и бесславно окончил свою большую, интересную и содержательную жизнь, думал Алеша, вспоминая, как все происходило, и понимая многие вещи задним числом. В конце концов страсть – вещь сильная, но у мужчины всегда должны быть силы не поддаваться этой страсти, когда на кону судьба близкого тебе человека. Он вспомнил, какие милые и теплые отношения были у родителей в течение многих лет, и отвратительное слово «предательство» уже зарождалось в оценках Алеши.

Много позже он понял, что максимализм в оценках и суждениях всегда, как минимум, только половина правды.

Глава 5
Новая жизнь

Теплым августовским вечером 1991 года, когда в воздухе разливается умиротворение уже хорошо пожившего лета и появляются первые едва заметные запахи неизбежной осени, Алексей обдумывал варианты времяпровождения – то ли оставаться в лагере и провести вечер с Валентиной, то ли ехать домой и пообщаться с мамой. Телефонный звонок резко прервал неторопливые Алешины размышления. Никогда не угадаешь степень важности телефонного звонка и последующего разговора! Этот звонок был судьбоносным. Звонил Маркарян, что он делал крайне редко, чаще всего он появлялся бессистемно, совершенно неожиданно и с непонятными целями. Он был краток и непривычно категоричен. Алексею следовало в самый кратчайший срок прибыть в Москву, связаться с ним, Маркаряном, по телефону, который был продиктован и который Алексей профессионально с первого раза намертво запомнил. Алеша по тону Георгия Ашотовича понял, что произошло что-то весьма необычное и важное. Весь опыт предыдущих общений с Маркаряном говорил ему, что Георгий Ашотович ничего не делает просто так, без тщательно продуманного плана, а планы у Маркаряна всегда более чем серьезны.

Доложив начальнику лагеря о своем убытии, Алексей впрыгнул в свой «Жигуленок» и рванул в Москву. По дороге он обратил внимание на бесконечные колонны военных грузовиков, державших направление к городу. Дома он обнял и поцеловал маму, посмотрел в холодильник, убедился, что у неё есть все необходимое, и позвонил по телефону. Маркарян сказал, что разговор будет длинным и важным, что Алексей может быть занят не только сегодня вечером, но и несколько дней, сколько, он не знает, и что он будет ждать Алексея в интернате в кабинете директора через час.

Там уже собралось человек пятнадцать, из которых только директор интерната и бывший Алешин куратор Николай Николаевич были знакомы Алеше. На этом совещании Маркарян был главным. Он сообщил, что в стране происходит попытка переворота, в Москву вводятся войска, утром будет объявлена по радио и телевидению какая-то оправдательная чушь для народа.

– Я хорошо понимаю, что с этой минуты мы вынуждены хотя бы в силу нашей профессиональной принадлежности принять непростое и очень важное для каждого из нас решение. Это решение повлияет на всю будущую жизнь не только нас с вами, но и всей нашей страны. По существу, это решение означает принципиальный выбор, за что или за кого мы готовы фактически воевать, да-да, именно воевать! За отживающий свой век порядок вещей с прогнившей насквозь системой, которую пытаются реанимировать организаторы переворота, или за новую свободную страну, без кривых зеркал, с нормальными человеческими отношениями. Каждый из вас должен сейчас принять самостоятельное решение.

– Георгий Ашотович, а кто организует переворот? Фамилии известны? И кто противостоит этому перевороту? – спросил незнакомый Алексею мужчина в кожаной черной куртке.

– А в чем собственно состоит переворот? Что, Горбачева, что ли, арестуют или убьют, прости господи? – спросил другой участник совещания.

– Все детали будут после принятия вами принципиального решения, о котором я только что сказал. Повторяю, для тех, кто не понял. Или мы за реанимацию советской власти, КПСС и других развалившихся структур, или мы за новую Россию, демократию и европейский путь развития. А детали потом. Многое вы услышите уже утром по радио и телику. Кто не хочет воевать за новую страну, может быть свободен, ваш выбор мы будем уважать, и, надеюсь, этот выбор не очень повлияет на наши чисто человеческие отношения. Однако продолжение разговора может быть только с единомышленниками, – произнес Маркарян спокойным ровным голосом, в котором слышалась недюжинная сила абсолютно убежденного в своих словах человека.

Алексей понимал, что Маркарян как специалист по кадрам высочайшей квалификации собрал далеко не случайных людей. И он не удивился, что никто из присутствующих не выразил желание быть свободным.

– Ну, вот и хорошо, я и не сомневался в таком решении. А теперь несколько конкретных вопросов, и мы переместимся в другое помещение, в район дачи Бориса Николаевича Ельцина, – тон Маркаряна нисколько не изменился, хотя Алеше и показалось, что некая тень облегчения промелькнула на его лице.

Путч был коротким и бесславным для путчистов. Балет «Лебединое озеро» из шедевра мировой классики превратился по милости путчистов в надоедливую шарманку. Алексей с новыми и старыми друзьями провел трое суток у Белого дома. Алешин добрый гений Маркарян познакомил его с интереснейшими людьми. Из этого калейдоскопа лиц, впоследствии очень известных и публичных персон, особенную роль в жизни Алексея сыграл Евгений Сергеевич Заславский, чрезвычайно образованный интеллигентный человек с неожиданным для такого человека послужным списком. Он был военным юристом, работал в Главном разведывательном управлении Генштаба, а затем в ЦК КПСС.

Наряду с очень волнующими, а иногда и критическими событиями в течение трех дней у Белого дома возникали ситуации ничегонеделанья, когда можно было просто вести неторопливые беседы. В один из таких моментов Алексей рассказал Заславскому свою жизнь. Евгений Сергеевич, по виду совершеннейший академик, а по уровню интеллекта уж точно академик, любил применять в своей речи отнюдь не академические выражения.

– Ну и что ты теперь делаешь? Груши околачиваешь, без формального образования, хорошо подготовленный и физически, и умственно парень? Это не дело. Конечно, как посмотреть, подготовка молодежи – тоже занятие. Но судя по тому, что о тебе говорил Маркарян, у тебя потенциал огромный. Все твои трагедии и болячки время вылечит, поверь мне. Как говорил один мой знакомый, выслушав мой рассказ о моих «неизлечимых» в кавычках болезнях, «ничего, дружок, пробздисся».

– Да я более или менее уже восстановился, – бодро отреагировал Алеша.

– Вот и хорошо. Знаешь что, вот устаканится немного ситуация с властью в стране, а похоже, это произойдет очень быстро, приходи ко мне, вот тебе мой домашний телефон, потолкуем.

Алексей в который раз с благодарностью подумал о Маркаряне, который взял незримое шефство над его жизнью. Что он там наговорил Заславскому? Алеша недооценивал степень собственного участия в своей судьбе, считая, что если бы не отец, если бы не Маркарян, если бы не старший брат, то не получилось бы то, что получилось. Он по молодости не мог тогда оценить степень своего собственного обаяния и влияния на людей, которыми от природы он обладал и бессознательно пользовался.

Евгений Сергеевич сам позвонил Алексею в начале сентября. Они встретились с Заславским и с Маркаряном в том самом кабинете директора интерната, в котором они собирались в ту памятную ночь с 18 на 19 августа. В стране происходили умопомрачительные перемены, и в жизни Алеши, похоже, намечались интересные перспективы. Заславский при молчаливой поддержке Георгия Ашотовича сообщил Алексею, что организуется новая частная юридическая структура, руководить которой ему поручено. На вопрос Алеши, кем поручено, Евгений Сергеевич усмехнулся и сказал, что поручено группой товарищей. По рассказу Заславского новая фирма планируется весьма необычной, в виде модного названия «холдинг».

– А что такое холдинг? – спросил Алексей, не поднаторевший еще в современном рыночном новоязе.

– Холдинг – это группа компаний, объединенных одной миссией и единым руководством, – включился в разговор Маркарян. Этот ответ судя по выражению Алешиного лица ничуть не прояснил для Алексея сути обсуждаемого вопроса.

После подробного и детального рассказа Заславского и коротких комментариев Маркаряна Алексей в общих чертах понял идею создания холдинга и какое это имеет отношение к нему лично.

К своему удивлению, Алеша услышал, что его родной интернат прекращает свое существование, а на его базе и создается новая структура.

– В нашей сфере деятельности настолько важны вопросы конфиденциальности, строгой дисциплины и чистоты рук, что мы сразу же создаем службу собственной безопасности, которая подчиняется только мне, – сообщил Алеше Заславский. – Предлагаю тебе возглавить эту службу. Георгий Ашотович рекомендует тебя, а такие рекомендации дорогого стоят.

Алексей настолько не был готов к такому повороту разговора, что тупо промолчал, переводя взгляд то на Маркаряна, то на Заславского. Георгий Ашотович, считая вопрос решенным, перешел к перспективам Алешиного образования.

– Для тебя самый лучший вариант – поступить в заочный юридический институт. Есть несколько вариантов, но главное – не терять время. Нужно постараться сделать так, чтобы многие дисциплины, которые ты освоил в училище и сдал по ним экзамены и зачеты, могли быть зачтены в институте. Попробую это организовать, – Маркарян говорил, как всегда, мягко, но было понятно, что, когда он говорит «попробую», он уверен в успехе.

Только позднее, работая в разных подразделениях холдинга, очень постепенно Алексей понял, что собой представляла группа компаний, бессменно руководимая Евгением Сергеевичем Заславским. Центральной фигурой группы компаний была юридическая фирма, оказывающая широкий спектр услуг в виде консультаций и защиты интересов своих клиентов. Кроме юридической фирмы в группу входили нотариальное бюро, детективное агентство, частное охранное предприятие, бюро информационных услуг, а также фирма технического обеспечения охраны объектов недвижимости, средств передвижения и личной безопасности.

Алексей не сразу осознал, что создана мощная структура, занимающаяся практически всеми вопросами обеспечения безопасности в широком смысле слова, от безопасности людей до безопасности организаций. При этом структура состоит из формально независимых частных фирм, объединенных, как понимал Алексей, только глубоко скрытыми владельцами фирм и Заславским – главой юридической фирмы и неформальным руководителем всей группы. Весь холдинг неформально, но жестко подчинялся кому-то на самом верху властной вертикали страны.

Всё, чему учили Алексея в интернате, а затем в училище, на новой работе, на первый взгляд, не пригодилось. Учебный процесс, особенно в училище, был направлен на выращивание разведчика экстра-класса с весьма специфическими навыками и знаниями. В нынешней Алешиной работе преобладали вопросы психологического анализа поведения персонала, тщательного изучения документов, особой, можно сказать, изнуряющей секретности всех мероприятий, проводимых службой собственной безопасности. Хотя, если вдуматься, многие вещи, привитые в процессе учебы, безусловно, были полезны для его новой роли.

Прежде всего, это выращенная многократными тренировками и общей системой обучения колоссальная психологическая и физическая стрессоустойчивость, которая была немного подорвана происшедшими недавними трагическими событиями в семье, но восстановлена благодаря силе Алешиного характера.

Алексей усвоил на практике довольно простую истину, что в вопросах психологического здоровья, в борьбе с депрессией, даже очень тяжелой, никто, кроме самого себя, реально не поможет. И он, как Мюнхгаузен, буквально вытащил сам себя за волосы из жуткой трясины полусумасшествия, которое последовало за смертью доченьки. Работая на относительно спокойной работе, тренируя курсантов и тренируясь сам, он полностью восстановился, о чем объективно свидетельствовало приглашение на столь необычную и сложную работу.

В который раз спасибо Маркаряну, Алексея приняли сразу на третий курс заочного юридического института. Ему нравилось учиться, нравились новые для него предметы, и он постепенно начал даже немного тяготиться своей работой, которая была мало связана с юриспруденцией, а, по существу, была оперативной деятельностью эдакого «особиста». Ему не могло не льстить действительно особое положение его должности в системе холдинга, но склад характера, его развитый и пытливый интеллект просили чего-то гораздо большего и сложного.

Территория и здания бывшего интерната полностью перешли во владение холдинга. Более того, загородный лагерь интерната теперь принадлежал частному охранному предприятию в системе холдинга, являясь его тренировочной базой и, чего греха таить, местом отдыха и конфиденциальных встреч для руководства.

В руках Алексея был контроль над всем документооборотом фирм, входящих в состав группы компаний, контроль видео– и аудиозаписей практически всех передвижений и разговоров на территориях холдинга, а также всех телефонных и электронных контактов сотрудников. В его обязанности входил ежедневный доклад Заславскому о малейших подозрениях неблагополучия в системе безопасности, включая лояльность и честность сотрудников. Под особым вниманием находились новенькие, недавно принятые на работу, а также все контакты групп сотрудников, участвующих в так называемых особо конфиденциальных операциях и работах. Гриф особой конфиденциальности присваивался лично Заславским и доставлял много хлопот всем участникам работы, хотя и признавался необходимым для предотвращения малейших утечек информации.

В непосредственном подчинении Алеши было два педантичных человека, оба бывшие офицеры из разных силовых ведомств, оба старше него по возрасту, скрупулезно выполняющие свои обязанности. Служба собственной безопасности курировала ряд подразделений, отвечающих за охрану территории и помещений холдинга, связь и компьютерное обеспечение подразделений, физическую охрану руководства, к которому относились сам Заславский, два его заместителя и руководители фирм, входящих в состав холдинга. Таким образом, Алексей в свои неполные двадцать семь лет занял должность, дающую, с одной стороны, огромную власть над людьми, а, с другой стороны, предусматривающую тяжелую ответственность при малейших ошибках в работе. Впервые в своей жизни Алеша начал получать чрезвычайно высокую, даже по меркам начала капитализма в стране, зарплату. В таком возрасте от всех этих высоких понятий – должности, зарплаты, особого положения в холдинге – могла закружиться голова. Алексей с удовольствием ощущал все эти приятные обстоятельства его новой жизни, но собранность характера, какая-то генетическая чистота миропонимания не позволяли ему слишком высоко задрать голову. Он продолжал быть вдумчивым сильным молодым человеком, не по годам спокойным с некоторым налетом усталости от пережитого.