Боец без правил. Роман

11

– Глеб! – сказала Мария Сергеевна, когда тот, умывшись, невозмутимо принялся за завтрак.

– Что – «Глеб»? – набив рот жареной колбасой с луком, с трудом произнес юноша. – Я уже почти семнадцать лет, как Глеб! Ты, разве, не знала об этом?

Женщина стояла в шаге от стола и, с трудом сдерживая слезы, с болью в сердце посмотрела на него. Сын ее сильно вырос и возмужал. Он был уже почти взрослым. Его открытый и в то же время дерзкий взгляд серых глаз, прямой слегка приплюснутый нос, широкая улыбка – все это было ее, родное, и вызывало тихий восторг и умиление.

– Я могу тебя попросить кое о чем?

Глеб даже не взглянул на мать, стараясь быстрее покончить с завтраком, чтобы не опоздать в школу.

– Я, кажется, догадываюсь, о чем, ты меня хочешь попросить!

Так, ты так бы и говорила, что речь пойдет не «кое о чем», а «кое о ком»! То есть, об этом подонке Головнине! Скажи, разве, я не прав?..

Мария Сергеевна отвела взгляд, стараясь не смотреть в глаза сыну.

– Ты не мог бы какое-то время пожить у бабушки?

Глеб едва не поперхнулся очередной порцией перловки…

– Я?! У бабушки? Но почему?!

Мария Сергеевна в расстройстве чувств едва не прокусила губу до крови.

– Понимаешь… Виктор Иванович… Он… Он угрожал мне! И я боюсь… Чтобы он не причинил тебе зла! Тебе лучше какое-то время не показываться дома… Так будет спокойней тебе и мне!..

Вытаращив глаза, Глеб смотрел на мать, не мигая.

– Но я… Я не сделал никому ничего плохого! За что он будет меня преследовать?! Ма, ты – в своем уме?

Как ни крепилась Мария Сергеевна, слезы навернувшись на глаза, потекли по ее щекам тоненькими ручейками.

– Глеб!

Это восклицание, казалось, вырвалось из самого ее сердца. И Глеб не мог на него не отреагировать. Жалость к матери и к самому себе вдруг пронзила его насквозь.

– Ты – что? Снова хочешь жить с этим отморозком?! А я… Я стал для тебя помехой?..

– Нет, Глеб! Нет!

Мария Сергеевна, шагнув навстречу сыну, прижала его голову к своей груди.

– Тогда говори правду, ма! Говори так, как есть!

– Поверь… Поверь мне!

Женщина изо всех сил тщетно старалась взять себя в руки.

– Тебе лучше не знать этой правды!.. И ни о чем не спрашивать…

Глеб попытался высвободиться из объятий матери.

– Значит, ты все лжешь! И этот… Этот оборотень в погонах стал тебе дороже родного сына! Да и был ли твой сын…

Глеб умолк оттого, что, не в меру расчувствовавшись, дальше не мог произнести ни слова.

Наконец, большим усилием воли он овладел собой.

– …Когда-нибудь дорог тебе вообще?!

Встав из-за стола, юноша бросился в свою комнату.

– Глеб! Погоди, сынок!

Но тот уже выскочил из квартиры, даже не попытавшись прикрыть за собой дверь.

– Желаю тебе счастья, ма! – эхом донеслось до Марии Сергеевны из подъезда.

12

Спортрота, в которую попал служить Глеб, постоянно выезжала то на полковые, то на дивизионные, а то на армейские соревнования. Тренер хвалил подопечного.

– Быть тебе, Глеб, чемпионом, если норова хватит продолжать в том же духе! Ты, ведь, хочешь стать чемпионом?

– Конечно, хочу!.. – отвечал Глеб.

– Верю, что хочешь!

И Владимир Степанович Малой дружески хлопал его по плечу.

Тренер был человек среднего роста. Сухопарый. С виду немного угрюмый и замкнутый. Но, когда вдруг изредка улыбался, маска угрюмости тотчас спадала с его лица, и, казалось, миру являлся совершенно другой человек. Тот, которого подопечные Малого не знали прежде.

О себе Владимир Степанович никогда ничего не рассказывал. Возможно, не хотел. Или же оттого, что никто особенно не интересовался его личной жизнью. Но работу он свою любил, и о молодых ребятах, которые решили всецело посвятить себя спорту, по-своему, заботился. Следил, чтоб режим соблюдали. Кормежка была на должном уровне. На тренировках же спуску не давал. Но в отношении Глеба этого вовсе не требовалось…

Горн буквально изматывал себя ежедневными тренировками, а перед глазами у него так и стояли серые обшарпанные хрущевки его захудалого моногородишки. Иногда же, перед его мысленным взором всплывало лицо матери. Изможденное, осунувшееся. Писем он ей не писал. До того, как Глеба забрали в армию, она навещала его не раз у бабушки. Но когда она появлялась, он демонстративно одевался и тут же выходил из избы на улицу. Ему не хотелось с ней разговаривать. Он был зол на нее и даже презирал. Или только делал вид? А в глубине души его тянуло к ней? Хотелось прижать к груди? И высказать все, что у него накипело в его измученном сердце? Но Глеб не давал волю чувствам.

А когда он представлял себе мерзкую физиономию Головнина, то приходил в бешенство. Ему казалось, он наносит сокрушительные серии ударов не по боксерскому мешку, а по физиономии и торсу Виктора Ивановича. А тому хоть бы хны! Ничего ему не делалось… Подлец! Вот – подлец! Навязался ты на мою голову! Щас получишь у меня! Как следует, получишь!

Не икалось ли Головнину в это время? Не харкал ли он кровью? Этого Глеб не знал. Да и не желал знать. Ему просто хотелось избавиться от всяких мыслей о доме и Викторе Ивановиче, который теперь благополучно сожительствовал с его матерью и, наверняка, мучил ее. Уничтожал морально. Ведь для таких, как этот Головнин, пить чужую кровь – в порядке вещей!

Глеб лупил мешок до тех пор, пока не валился с ног от усталости.

– Послезавтра у тебя бой с Чердынцевым! – предупредил тренер. – Не забыл? Чемпион армии, между прочим!

Присев на скамейку Глеб устало утер полотенцем мокрое от пота лицо.

– Я сделаю его, тренер!

– Не говори гоп!..

И наставник сурово посмотрел на Глеба.

– Ладно! Иди в душ… А завтра мы с тобой еще раз потолкуем о тактике боя. Только помни. Если пропустишь правый крюк Чердынцева… Ляжешь! Ляжешь и уже не встанешь. Понял меня?.. То-то!

13

В воинском подразделении, где числился Глеб насчитывалось примерно два десятка человек. Команда легкоатлетов, борцы, пятиборцы и боксеры. Боксеров было двое. Он и Вован Шмаков. Как и у всех, только что пришедших служить в армию, у Вована были коротко-стриженные волосы, смуглая кожа и всегда настороженный взгляд больших светло-карих глаз. Словно незримый Дамоклов меч, вознесшись над ним, и впрямь, мог в любой момент опуститься ему на голову!.. Шмаков считался не плохим бойцом, но в нем не хватало напора. Он был техничен, но не обладал нокаутирующим ударом. Шмаков прекрасно знал о своих достоинствах и недостатках и не обижался, когда тренер против сильного противника выпускал на ринг Глеба. Победы нужны ему были, чтобы штабное начальство не говорило, что он ел свой хлеб зря. Поэтому Шмаков гораздо реже выходил для поединка. То есть бился тогда, когда противник был откровенно слабым или же не настолько силен, чтобы Вован не мог ему противостоять.

– «Мастера спорта» получу, уйду на тренерскую работу! – делился своими планами Шмаков. – Тренерская работа – это мое! Нюхом чую, что – мое!

– Сначала получи! – осаживал его Глеб. – А то размечтался…

– А как, ты думал? С мечты все и начинается!

Вован не обижался на Глеба. Ведь они были хорошими товарищами. И потому держались друг друга. Почти все свободное время, которого было не так много, проводили вместе. Рассказывали по очереди о былом житье-бытье на гражданке. Иногда ходили в полковой клуб, где крутили кино.

– А девушка у тебя есть? – как-то спросил Вован.

Глеб даже немного растерялся, не зная, что ответить.

– Да, так! Переписываюсь с одной… Инга зовут! В одном классе вместе учились.

– Что пишет-то? – вновь с усмешкой поинтересовался Вован.

Глеб небрежно махнул рукой.

– Как – служба? Как – здоровье?.. Спрашивает… Мол, в институт поступила… И – все такое. Ничего – особенного!

В глазах Вована невольно зажглось любопытство: уж не скромничает ли его друг? Может быть, не хочет всего рассказывать?

– Ну, а она – тебе, как? Нравиться?

– Вот же пристал! – нахмурился Глеб. – Что толку-то, что нравится? Я – здесь, а она – там! Между нами – тысячи километров!

– Это ничего не значит! – высказал свое мнение Вован. – Если она отвечает на твои письма, значит, у ней пока что нет никого. И для тебя, приятель, не все потеряно! Если, конечно, сопли жевать не будешь. Ты, ведь, скоро в отпуск поедешь… Разве, забыл, что тренер обещал? Мол, бой проведешь и… Предложи ей встретиться!..

– Спасибо тебе, Вован, за добрый совет!

Глебу явно не хотелось продолжать этот разговор.

– Но я как-нибудь сам разберусь со своей личной жизнью!

Наконец, оставшись один, Горн достал из-под матраца на койке, где он спал, слегка примятую, но довольно толстую с плотными виниловыми обложками, тетрадь. В ней он хранил фотографию Инги, не опасаясь, что под тяжестью его собственного тела во время сна, она помнется тоже… Фотка была в идеальном состоянии, а глянец на ней ничуть не утратил первоначальный блеск… Инга смотрела с нее на Глеба, как живая!.. Русые волосы, смеющиеся глаза, едва приметная ямочка на подбородке…

Оглядевшись по сторонам, Глеб аккуратно положил фото в тетрадь, которую так, чтоб никто не видел, тотчас спрятал под матрац…

14

Когда до боя оставалось часа три, тренер нагрянул в спортроту.

– Ну, и – как? Как – твое настроение?

– Лучше не бывает! – коротко ответил Глеб.

– Это – хорошо! – сказал тренер. – Значит, как бы ни старался, я не смогу тебе его испортить!

Глеб подозрительно посмотрел на тренера. Но по его лицу ничего нельзя было определить.

– Послушай меня, Глеб!

Кивнув на кровать, он добавил:

– Давай присядем!

Такое предисловие не сулило Глебу ничего хорошего.

– Вы меня пугаете, тренер!

Достав платок из кармана, тот нервно промокнул пот на лбу, а потом на затылке, абсолютно лишенном волосяного покрова.

– Я и сам не меньше твоего напуган!

Глеб беспокойно заерзал на месте. Затем, привстав с кровати, опустился на нее вновь.

– Да, не тяните, Степаныч! Говорите, в чем – дело?

Степаныч поспешно сунул платок в карман.

– Бой с Чердынцевым отменяется!.. Но!.. Ты будешь драться с другим противником!

Глеб облегченно вздохнул.

– Чего ж вы тогда боитесь! Сами говорили, равного Чердынцеву во всей армии не сыскать!

В ответ тренер матерно выругался, чем немало удивил Глеба, поскольку мат он слышал из уст Степаныча впервые.

– Не в этом – дело!

– Тогда – в чем?

Глеб, казалось, прожигал взглядом тренера насквозь.

– Ты будешь драться с племянником генерала армии! Вот – в чем!

Горн равнодушно пожал плечами.

– Да, хоть – с самим чертом!

– Дурак ты, братец, или прикидываешься им! Черт – против генерала армии, знаешь, кто? Пустое место!

На лице Глеба мелькнуло сомнение. Кажется, он начинал догадываться, почем фунт лиха.

– Тебе придется…

Чтобы скрыть неловкость, Степаныч, сжал кисть в кулак и, поднеся его ко рту, кашлянул.

– Тебе… Лечь под него придется! Вот, что я хотел сказать!

– Лечь?! О чем – это, вы, тренер?!

Казалось, Глеб ушам своим не верил. Может, он и впрямь ослышался?

– А вот – о том! Что, глухой? Не слышал?

– Ну, это – дудки!

– Поговори мне еще, умник! – вспыхнул тренер. – В линейные войска пойдешь служить! Рядовым! До самого дембеля…

15

Племянник генерала, хоть и имел звание мастера спорта, драться не умел совсем. «Наверно привык, чтоб ему все поддавались!» – подумал Глеб, когда с левой долбанул его точно в челюсть. Тот едва удержался на ногах. На физии его появилась легкая досада и удивление. Что, не нравится? Это – тебе не боксерская груша, что сдачи не может дать! Уразумел?

Скосив глаза, за пределами ринга Глеб увидел бледное, почти испуганное лицо Степаныча. Наверно, боится, что, если этот хлыщ меня не отделает, без работы останется или того хуже… Неподалеку от него в первых рядах зрительского зала сидел дородный и очень высокомерный мужчина в генеральском мундире. Рядом с ним располагались другие высокие чины. Чуть поодаль – штабные офицеры. Было заметно, что они также недовольны началом боя.

Да, плевать мне на вас, плевать! Сделав нырок, Глеб провел серию мощных ударов по корпусу того, кто должен был стать новым чемпионом армии.

– Держись, Костя! И поддай ему! Поддай, как следует! Ты ведь можешь! – послышался женский голос из первых рядов ринга.

Метнув взгляд за канаты, Глеб увидел белокурую девушку. Как ему показалось, она была ослепительно хороша. Надо ж! Самые лучшие девчонки тоже лохам достаются! Глеб начинал злиться всерьез. Придется пощекотать им нервы… Ну, берегись, Костик!

Тот хоть и был на пол головы выше ростом и примерно на десяток кило тяжелее, для такого мастера, каким являлся Глеб, это не имело никакого значения. С самых первых секунд боя, Горн почувствовал полное превосходство над племянником генерала.

Глеб снова ринулся в атаку. И на этот раз Костик опять пропустил удар в голову… Он зашатался… И, кажется, поплыл. Надо его добить!.. Но, как только Глеб подумал об этом, очутившись между ними, судья крикнул «Брэк!» Подойдя к Костику, он что-то спросил у него. Но тот жестом показал, что все – в порядке, и он готов продолжать бой. Почему судья не зачел Глебу нокдаун? Ведь был явный нокдаун! Вот – изверги! Видать за его спиной они все тут заранее обо всем договорились… Это немного расстроило и даже обидело Глеба. Но он молча проглотил обиду.

– Ты охренел?! – перекрикивая неистовствующие трибуны, заполненные в основном солдатами, сержантами и офицерами, не считая гражданских из пригорода, где базировался мотострелковый полк, на довольствии которого состояла спортрота, заорал ему Степаныч в самое ухо. – Еще один такой раунд, и нам живыми отсюда не выйти!

– Неужели, все – так серьезно? – с наивным удивлением спросил Глеб.

– А ты думал?! Дурак! Шутить здесь с тобой не станут… Или бой прекратят… Это – в лучшем случае! Или пристрелят после того, как ты разделаешь этого племяша под орех, а победу все равно тому, кому следует, присудят… Для генеральского семейства – это бой престижа! Да, и сам этот генерал, говорят, больно лютый… Не прощает никому обид! За глаза его Гробовщиком прозвали. Он Афган, Чечню прошел. Кровь – на нем! Много крови!

Но Глеб справедливо полагал, что не должен был позволять себя мутускать какому-то там генеральскому родственничку!.. Тем более, ни за здорово живешь…

Во втором раунде он решил разыграть целую кровавую драму.

Горн то нападал на Костика, то отступал. Вкладываясь на три четверти в удары, он долбал его, но так, чтобы тот оставался при деле. Черт – с ним, пусть пока живет! Зал гудел и стонал, когда, зажав Костика в углу, Глеб методично избивал его. Под конец раунда он рассек ему бровь, и судья остановил бой. На ринг для осмотра травмы выскочил доктор. Но, убедившись, что рана не внушает опасений, разрешил продолжить схватку.

– Глеб, ты – псих! Или ты – тупой! – под визг трибун неистово наседал на подопечного Малой. – Это – конец! Конец – моей тренерской работе! Думал, сколочу команду, настоящую команду… Чемпиона воспитаю! Но из-за такого идиота, как ты…

– Да, ты очумел, Степаныч?! Из кого ты хотел чемпиона воспитать? Из генеральского племяша?

– Из тебя! Из тебя, недоумка! Племяш сразу после боя в Америку на постоянное место жительства вместе со своей молодой супругой отбывает…

Когда прозвучал гонг, Глеб заметил, как к его тренеру приблизился кто-то из штабных офицеров и что-то начал быстро говорить ему, едва не переходя на крик. Хрен – им, а не чемпионское звание!..

– Вали его, Костя, вали!

Это снова был женский голос… Вот – неугомонная!

Глеб, сделав ложный замах правой, юркнул под перчатку Костика, целя в разбитую бровь. Тот попытался уклониться, но на мгновение запоздал. Крюк правой пришелся точно в цель! Кровь хлынув, стала заливать ему глаз. Не дожидаясь, пока вмешается арбитр, Глеб ударил еще дважды. Не устояв, Костик рухнул спиной на канаты. Зал зашумел, заохал, засвистел, заулюлюкал. Офицеры на первых рядах повскакали со своих мест. И только генерал оставался внешне невозмутим и не покидал своего места… Тренер генеральского племяша выкинул белое полотенце на центр ринга. Но судья непреодолимым барьером уже стоял между Глебом и Костиком. Наверно, он играл на публику, так как Костик по-прежнему полулежал на канатах с залитым кровью лицом, а Горн не собирался его добивать.

Оказавшись в своем углу ринга, Глеб услышал, как кто-то из боковых судей объявил, что бой прекращен из-за травмы одного из соперников. В тот же миг Глеб увидел двух санитаров с носилками. Через минуту, уложив на них Костю, почти бегом они вынесли его из зала.

16

– Нет, ты видел, а?! Степаныч?! – искренне негодовал Глеб, когда очутился вместе с тренером в раздевалке.

Он категорически был не согласен с решением судей.

– Они не присудили мне победу!

Степаныч мрачно посмотрел на подопечного.

– Скорее всего, у тебя теперь другой суд будет!

– О чем ты говоришь, Степаныч?!

– Да, все – о том же!

Словно в подтверждение его слов от удара ногой дверь в раздевалку, распахнувшись, едва не сорвалась с петель. Тотчас в нее ворвались вооруженные автоматами люди. Глеб с запозданием заметил, как приклад взлетел над его головой, а потом все поплыло перед его глазами. Он упал лицом вниз прямо на пол. Горн даже не почувствовал, как, клацнув за спиной, наручники захлопнулись у него на запястьях.

– А с этим что делать? – спросил один из автоматчиков.

– А то, не знаешь! Только не из… А – вот!..

Степаныч ощутил, как его затылка коснулось что-то твердое. Потом раздался хлопок. Очнувшись, Глеб вдруг увидел Степаныча, лежавшего рядом с ним в луже крови.

– Вот – уроды! – со стоном вырвалось у него.

– И что – теперь? – снова раздался голос одного из душегубов в военной форме.

– Старого – на полковую свалку! Да, мусором получше забросать… Искать его, все равно, никто не будет! У него – ни жены, ни детей…

– Это – точно? А то впаяют нам по пятое число…

– Разговоры! Точнее не бывает!

Двое автоматчиков, схватив труп за руки и за ноги, потащили его к выходу.

– Капитан, со вторым, что будем делать? Тоже – в расход!

Но тот, кому задали вопрос, с ответом не торопился.

– В машину – его! А там видно будет…

Наверное, от слабости и потери крови, Глеб снова впал в забытье.

Очнулся Горн оттого, что ему ужасно захотелось пить. Открыв глаза, он увидел, что свет давно уже проник в зарешеченное окошко. Где – он? Что – с ним? Не торопясь, оглядевшись, Горн обнаружил, что он – не в казарме. Вокруг него были серые невзрачные стены. Над ним нависал давно небеленый потолок. К тому же, если решетка – в смехотворно маленьком проеме окна, то, значит, он находился не где-нибудь, а в тюремной камере.

– Вот черт! – невольно вырвалось у Глеба.

Примерно через час после пробуждения, дверное окошечко распахнулось.

– Держи, приятель! Твой завтрак! – заорал конвоир. – Да, пошевеливайся! Много вас тут дармоедов по камерам прохлаждается! А я – один… Всех жратвой снабдить надо… Скоты, а не люди!

Когда Горн протянул руку, чтобы взять миску с какой-то не особенно аппетитно пахнувшей баландой, конвоир разжал пальцы. Миска с глухим стуком ударилась о цементный пол, и ее содержимое образовало возле ног Горна небольшую исходящую паром лужицу.

– Ну, вот и пожрал! – воскликнул конвоир со смехом. – Говорил, пошевеливайся, растяпа! В следующий раз расторопнее будешь!

Глеб не заметил, как в камере вновь воцарил мрак. Он, кажется, задремал, но потом какой-то посторонний шум, похожий на металлический скрежет прервал его чуткий сон. В глаза ему ударил яркий свет, проникавший в проем приоткрытой двери. Затем в камеру вошли какие-то люди. Лиц он не мог разглядеть. Он увидел только силуэты, которые в руках держали какие-то странные предметы, похожие на биты. Одна из них вдруг, взлетев кверху, резко опустилась вниз. Ужасная боль резанула бок Глеба. Он вскрикнул. После чего удары градом обрушились на него… И сознание его отключилось…

– Хорош, мужики! Хорош, говорю! – скомандовал вдруг один из незваных гостей.

– Смотри-ка, не шевелится! – сказал другой.

– Точно! А мы – это?.. Мы, случаем, не перестарались? Не грохнули его… Хозяин-то велел отутюжить, как следует, да стрелки впопыхах не помять…

– Закрой тявкало! – снова заметил первый. – Как будто бы живой, хотя хрипит малость…

– Выходит, с задачей справились!

– Да, глохни ты, сказал! Пошли отсюда…

И дверь с шумом вскоре закрылась.

17

Громко застонав, Глеб еле заметно пошевелил губами с запекшейся на них кровью.

– Кажется, немного ожил! – удовлетворенно заметил человек, одетый в штатское.

– Еще бы! Это и мертвого из гроба поднимет! – сказал тот, кто был в белом халате и с пустым шприцем в руке.

Горн открыл глаза и, тупо глядя на двух незнакомцев, почти беззвучно произнес:

– Я… Тре… бую… Ад… Адвоката!

– Чего? Кого ему надо? – спросил человек в белом халате.

– Да, сам не пойму! Бубнит себе что-то под нос! Бедолага! – ответил тот, что был в сером пиджаке и при галстуке. – Может, и впрямь, потребность какая возникла?

– Ага! Даже не сомневайся, место на кладбище мы тебе закажем, это – точно!.. Четыре ребра сломаны. Челюсть с левой стороны тоже сломана. Затылочная часть черепа пробита… Гематомы – по всему лицу и на теле. На правом предплечье раздроблена кость… Как он еще жив-то остался? Асфальтовый каток, что ли, по нему проехал взад-вперед?

– Ты не рассуждай, профессор! Парня вытащить с того света надо!

– Сам знаю, что надо! Только вот получится ли? Здесь без аппаратуры я, вряд ли, что смогу сделать… В клинику бы его срочно отвезти, тогда – другой компот!…

Но человек средних лет, невысокого роста, плотного сложения с узким лбом, мясистым носом, широкими скулами, одетый в темно-синий батник с галстуком и серый костюм требовательно посмотрел на него.

– Я за все заплачу, но лечить придется здесь… А для начала вколи ему еще порцию! Э… Не знаю, чем там ты его!..

И штатский матерно выругался.

– Глядишь, дело быстрей пойдет!..

И он перевел свой взгляд на умирающего.

Человек в белом халате достал из саквояжа стеклянную ампулу и, отломив головку, снова наполнил прозрачной жидкостью шприц. Потом взял жгут, ловко перетянув им руку пациента. Едва вена обозначилась четче, игла тут же вошла в нее во второй раз…

Горн опять застонал.

– Слышишь, нет?.. Приятель!.. На-ка, вот, подпиши толмуд!..

И, положив лист бумаги с отпечатанным на нем текстом на табурет, почти вплотную придвинутый к тюремному ложу, он всунул шариковую ручку в безжизненную длань Горна. Но она тут же выскользнула из его пальцев.

Человек в штатском поднял ее…

– Подписывай, а то так и сдохнешь тут зазря!

По тому, как дрогнули ресницы человека, лежавшего на нарах, говоривший догадался, что до сознания того, о ком он так пекся, хотя и с большим трудом, но как будто бы дошла его мысль.

– Выкупил я тебя из военной тюрьмы! Деньги за тебя заплатил! Солидные деньги! Ты понял?!

В знак согласия Горн слегка пошевелил рукой.

В ответ человек при галстуке предусмотрительно приблизил свое ухо почти к самым его губам.

– Ты – кто? – собравшись с силами, наконец, едва слышно спросил умиравший.

– Я? – удивился человек в сером костюме. – Да, какая тебе – разница! Я – твой ангел-хранитель! А кличут меня Квелый! Понял! Идиот… Подписывай скорей!