Газда

– В зону тебе надо, к нам. Мы и тебе поможем и жену спасём. Покажем её нашим врачам. Всей семьёй – в зону.

– Я уже думал.

Решено. У меня появилась маленькая надежда, что только зона сможет спасти мою семью от того кошмара, который нас преследует. Надежда была только на зону, на друзей и тонкий мир. Мы разговаривали. Вымотавшийся от занятий и новых впечатлений от гостей и своего изменившегося статуса, сын заснул на моих коленях. И проснулся тут же, в ужасе, с криком боли. «Оно» переключилось на Ваньку, мучило просто так, без цели. Я с ОК начал обсуждать будущую поездку. Для перевозки жены нужен был специальный самолёт, разрешение властей, медицинское освидетельствование и ещё много различной макулатуры, те же вопросы касались Ваньки, к тому же для вывоза десятилетнего ребёнка, кроме заверенной копии свидетельства о рождении, требовалось разрешение матери. Мне бы бегать по инстанциям, целый год нужно было, чтобы оформить эти документы. ОК нахмурился:

– Я всегда говорил, что ваш мир недоделанный, вы сами создаёте проблемы на пустом месте, сами их преодолеваете и сами страдаете от несовершенства того мира, что построили. Хорошо. Я проведу вас по каналу зеркал. Только не гу-гу, хорошо.

ОК сам обошёл все магазины Тель-Авива, чтобы найти подходящие чехлы. Евреи и тут умудрились наколоть друга, продав ему вместо чехлов, мешки из – под сахара, по цене, в десять раз превышающую себестоимость. До вечера гости успели побывать на море, недалеко от Нетании, и всё, больше никуда не успели. Отпуск быстро прошёл. «Стиралка» вошла в комнату жены, провела пассы руками, надавила на какие-то точки на её теле, и со словами:

– Бигудь, бигудь, упаковала её в два мешка, как картошку на Привозе.

Процедуру мешкования прошли мы все. ОК попросил помочь ему притащить два зеркала. Найти зеркала в этом доме, было проблематично. Роз все перелупила ещё полгода назад. Но наблюдательный ОК всё предусмотрел. Он шёл рядом, а мы с секундантом, горбатились, тащили эти неподъёмные зеркала, и боялись разбить, иначе бы наш отъезд был отменён, но уже за наш счёт. Люди! Кто-нибудь из вас переносил зеркала? Скажите, почему они такие тяжёлые? Потом ОК укомплектовал сам всех в мешки, сам что-то измерял, бурчал, устанавливал зеркала. Потом был взрыв, свет даже через ткань мешков, чуть не ослепил глаза, кто-то запищал, завыл, стало темно и странный свет, как ночью в поезде от фонарей, с перерывами: то красный, то синий. Потом, кто-то нажал стоп – кран и мы вывалились все, в кабинете ОК, в бывшей Чернобыльской зоне. Первая очнулась «Стиралка»:

– Где я, с кем я?

Ок, пытался включить свет, начал ругаться что туристы опять лампочку спёрли. Но мы уже разобрались и двинулись на улицу, держась за стены коридора. Роз шаталась, но шла сама. А когда вышли – опять этот незнакомый язык, Роз осматривалась окрест, как будто она никогда здесь не бывала. Но взгляд был уже не сумасшедший, осмысленный. ОК сразу заметил изменения. Мне кажется, что Начальник отдела кадров – это не специальность, не должность, это призвание. Он сказал, что «Оно» потеряло вас, сегодня же, я привлеку специалистов из тонкого мира, и я, так и не понял, как ОК разобрался с приоритетами болезни моей супруги и с тем, что жертвой была именно она, а не я, не сын, хотя «Оно» нас мучило с не меньшим остервенением. Мы еле добрались до банкетного зала: и спать, только спа … Ок пришёл на третий день, мы проспали два дня: без боли, без издевательств, без снотворного и сновидений. Ванька ходил как пьяный, я был не лучше. Не хотели не есть, не пить. Стоп! Нас было трое. Где Розу дел?

– Да, жива твоя Роза. Она в тонком мире. Мы спрятали её, с нею работают специалисты. И не Роза она вообще-то.

– Я знаю.

– Откуда, что знаешь?

– Моя жена не Роза, а Роз. ОК вздохнул с облегчением:

– Слава богу! А то я думал, что мы совершили ошибку.

Специалисты настаивали, чтобы всех троих изолировать и переместить в тонкий мир, но я отстоял тебя и твоего сына. Я же знаю, как материальные относятся к невидимости, они в нашем мире чувствуют себя вывернутыми наизнанку, как невидимая колбаса без оболочки – не вкуса, не запаха. Да и процедура не из приятных.

– Как лысые ёжики, да?

ОК улыбнулся:

– Приблизительно так.

ОК каждый день был у меня, и, если Ванька увлекался и бегал по улицам города играя с детьми сталкеров в аварию с инопланетянами и непобедимыми злыми пришельцами или в партизан, воюющих с недружественными ликвидаторами. Ваньку всегда выбирали ликвидатором, и их команда ликвидаторов всегда побеждала, то мои мысли всегда были с женой. ОК меня успокаивал: всё нормально там, идут обследования. Два раза он мне давал свою «говорилку», специалист задавал вопросы, а я отвечал. Вопросы были различными, он мог спросить какой час был на циферблате львовского железнодорожного вокзала, когда мы отправлялись в Варшаву. Много вопросов касались нашей жизни в Израиле. Некоторые вопросы меня раздражали, они касались интимной стороны жизни моей семьи:

– Почему сыну не нравится быть богом?

Ванька крутился рядом.

– Хотите я ему дам трубку?

Специалист переваривал минут десять мой ответ.

– Это не этично! Не этично ребёнка допрашивать.

Этичность, у этих привидений стояла на первом месте. Ни одна из жизненных систем не совершена. Через десять дней врачи выдали заключение по Роз. ОК поспешил оповестить меня с двумя листами эпикриза, где, кроме результатов анализов и различных тонкостей, известных только специалисту, было самое интересное и понятное мне: Женщина, не является сумасшедшей и больной, она абсолютно здорова, её оболочка цела, я пропустил целый ряд медицинских характеристик, а потом началось что-то непонятное: Исследуемая женщина не является коренной жительницей Земли. Но я это и так знал, она из друзов, даже я иногда называл её инопланетянкой. Но дальше пошла полная чушь, в стиле преображённых привидений (лысых ёжиков): Женщина находится в «несовершенной, уродливой оболочке землянки, принадлежавшей ранее грязнули Роз», записано со слов потерпевшей. Блин, её счастье, что моя монахиня не видит этот текст. Я ещё успел прочитать в заключении, что дело передано другим специалистам и в другое ведомство, как ОК выхватил у меня листы и поднёс «палилку», это типа нашей зажигалки. Я даже не успел возмутиться. Бумага в его руках сгорала медленно, как жизнь обывателя: поспал, поел, похудел, отработал, произвел, и так каждый день, по праздникам – пиво, по вечерам – лямур, с заменой на телевизор. Футбол, хоккей, новости, домино… и вдруг умер, и никто не заметил.

– С тобой кое- кто переговорить хочет.

И, ОК провалился, забыв, что он уже не привидение, исчез на глазах.

– Здравствуйте, меня зовут Пётр Петрович. Можно просто Петрович, не обижусь.

Он сел напротив и как в старых детективных фильмах, включил настольную лампу, направленную в моё лицо. Петрович был тоже материальным или из материализованных, но в отличии от привидений имел и имя, и отчество, и даже обращался на «Вы». Он стал задавать вопросы и что-то конспектировать в толстом блокноте, сам вёл допрос и сам же заполнял протокол. Когда, наконец, вопросы кончились и его нездоровое любопытство было удовлетворено, он спрятал ручку с блокнотом в ученический кожаный портфель, сел поудобней:

– А теперь не для записи. Я расскажу вам о ходе следствия и прилагаемых усилиях в поисках вашей жены, чтобы вернуть вам спокойствие, потом я буду вынужден стереть всю информацию из вашего мозга. Для вашего же блага. Мне не нравилось, не нравилось, что вокруг моего дома постоянно шастают посторонние, не нравился этот Петрович, ведущий себя в моём банкетном зале, как хозяин, не нравились его идиотские вопросы, но я молчал, я ждал.

В истории тонких миров остались воспоминания о планетах сааль. Этот мир был родственен нашему, потом он пошёл совсем по другому пути, выбрав приоритетом не разум, а само совершенство. Появился извращённый хитрый и коварный мир, каких-то люмпенов, больных нарциссизмом. Да, это были планеты действительно красивых существ, но в земном крокодиле и змее больше благородства, чем в саалях. Хотя, и крокодил, и змея, по – своему, очень красивы. В нашем мире воровали символы богатства, власти, воровали транспорт, воровали все что плохо лежит. Саалям это ничего не было нужно: они воровали красоту. Будь красив, будь идеален, а остальное будет твоё. Тебе всё отдадут, тебе подарят, тебя наградят. Особо неприятно, что они воровали друг у друга тела. Ваша дочь могла пойти на танцы в одном теле, а вернуться в чужом, потому, что собственное украли, а она – в чьём досталось. На этих планетах не было уверенности никогда, что ты посмотрел в зеркало и лёг постель спать, только проснёшься не в своем теле, а с рожей соседа олигофрена. Я потянулся к холодильнику. Я понимаю, когда лампочки воруют туристы, эти, блин, саали киевские, но какое дело им до моего боржоми?

– Не я! Честное слово не я!

– ОК, как не стыдно! Взрослый человек. А, в зоне врать не хорошо! – А, в Чернобыле давно, и зоны никакой нет!

Петр Петрович выключил настольную лампу, всем своим видом показывая:

– Ну какая здесь секретность, вы же сами видите.

Из-под дивана, вылез Ванька, не довольный, что ему тоже не дали дослушать, Его сегодня в партизаны записали, должны же партизаны когда-нибудь побеждать.

Глава 12

Продолжение истории я услышал через две недели. Эти, из тонких миров, спрятали пострадавшую от нападения, и взяли злодейку на живца. В качестве наживки использовали меня с сыном. Я ничего не знал о этом. «Оно» долго искало, но нашло нас. «Оно» не нашло жертву, но радо было, что земляне здесь. Эта Халия впилась в нас всеми когтями разума. Мы забыли, кто мы есть, боль толкала нас туда, где предположительно была Роз. Халия заполнила мой мозг, моё тело и мы вместе провалились в, меж мировое пространство, где его и поймали привидения. Они разделили наши сущности. Потом предлагали мне посмотреть на нашего мучителя. Красивая старая женщина, такая, как я видел во снах, но дрянь, и большая дрянь. Приведения нашли мою жену на планетах сааль и поменяли её на инопланетянку, по дипломатическим каналам. Наша семья наконец восстановилась; Жена не могла понять, почему сын так отчуждено к ней относится. Ванька взрослел, его больше привлекала улица, чем ласка матери. Он больше тянулся к отцу. Роза так и не поняла, как мы из Польши очутились в зоне, про нашу жизнь в Тель-Авиве она совершенно ничего не помнила. Я стоял на крыльце здания, в закате осеннего солнца, лучи которого расползались по соседним зданиям. Картина, неожиданно получилась, как на холсте Левитана. Жена, оценивающе взглянула на натюрморт, подаренный самой природой:

– Да, хорош, красив. Прелестно! Прелестно! Но совсем не сааль!

– А что случилось с Халией?

ОК прищурился:

– А ты думаешь в тонком мире один такой Чернобыль?

– Блин! Как мне надоела эта заграница! Только выедешь за пределы зоны, вечно в какое-нибудь дерьмо вляпаешься!

У меня создалось впечатление, что зона нас защищает, кто-то говорил, что зона будет помогать, она и помогает, как может, в пределах своего влияния. Мне нравилось, что зона стала местом сообщения двух миров: тонкого и нашего. Правда, как использовать этот факт, известно только приведениям, но оно, может и лучше. Хватит одной аварии. Жена долго привыкала к новому имени сына, но иногда забывалась, называла, по привычке – Друз двадцать девять, вспоминая своего деда, находя знакомые черты на лице сына. Ванька стал абсолютно взрослым, он не реагировал на ошибки матери, отзывался только на своё новое имя, у него стал ломаться голос, переходный возраст. И как я не стараюсь уберечь семью, любыми способами, удержать её в зоне, я знаю, что у сына свой путь и его ещё ждёт своя Хайфа!

Друзья собираются редко, в основном, в нашей квартире (бывшем банкетном зале). Он оказался наиболее приспособленным для нашей небольшой кампании. Преображённые привидения, всё равно, внутри себя остаются привидениями: чересчур стеснительны, малоразговорчивы и помешаны на этике. Как только они появляются в нашем доме, я моментом, загоняю Ваньку в его комнату, и только тогда можно сказать, что гости готовы расслабиться и поддержать светский разговор за чашечкой кофе. Мы не придерживаемся какого-либо строгого этикета: у каждого своё любимое место в этих чайно-кофейных застольях. ОК не признаёт блюдечки, любит пить чай, без сахара из стакана, с обязательным подстаканником, он не сидит, ОК ходит по комнате, любит подойти к окну, подразнить голубей, оккупировавших подоконник с улицы. Его жена «Стиралка», составляет мне и «секунданту» кампанию за столом, при этом, я сижу напротив двери, и на правах хозяина семьи, перед лицами всех собравшихся гостей. Роз любит забраться с ногами на софу, и проводит ритуал чаепития, в соответствии этикета друзов. На софе у неё всё: ложечки, блюдечки, сахар, щипчики, сладости. Я по началу бурчал, а потом, привык. Жена была аккуратна и на мои замечания отшучивалась – хорошо, хоть американка тебе не досталась. Ванька недовольно фыркал, услышав эти слова, он уже пять лет переписывается по компьютеру, с девочкой из Сиэтла. Ванька убегал в комнату, надевал наушники с лопухами, и слушал музыку, через комп. Звукоизоляция в квартире не плохая, так что мы друг другу не мешали. В этом году зима пришла рано, настоящая, с метелями и морозом, с завыванием пурги. Гости, согревшись от чая и разомлевши от уюта, нервно реагировали на любой звук с улицы. Зима создавала именно тот контраст, располагающий к долгим жизненным историям. Роза следила, чтобы в чайнике всегда была горячая вода, и все, даже кот, смотрели на меня жадными глазами и просили историй. На этот раз пошёл заказ от «Стиралки» – расскажи про Бабу Ягу, как она на задание во Французские Альпы ездила.

– А почему я? Это же ваш план, ваша история. Мы в то время ещё в Израиле были.

– Властелин! У тебя лучше получается.

Я располагался поудобнее, в стиле Петра Петровича, Роза выключала лишний свет, и начиналось главное таинство вечера, которое собирало всех нас вместе, перед лицом опасных приключений в неизведанном мире. Я рассказывал, и казалось, что воздух дрожал от моих слов, в такт вибрации губ, а в замёрзшие окна, кто-то смотрит и только и ждёт того, чтобы кого-нибудь выхватить из тёплой комнаты на мороз. Баба Яга появилась в зоне, в тот момент, когда зона была сильна и не собиралась сдаваться, бросая всё новые, и новые аргументы против глупых землян, посмевших встать на её пути. Баба Яга была из материальных, но всем своим видом и внутренним содержанием была похожа на полу привидение. По паспорту ей было восемьдесят лет. Вы спросите – что у неё не болело? Она могла за два часа, еле доползти до инвалидного кресла и без посторонней помощи забраться в него, её зубы бегали по комнате, и постоянно играли в прятки, вместе со стаканом, в котором жили. Бабушка страдала склерозом. Но никто, никогда, не мог сказать, что старушка на кого-то жаловалась, или обижалась. В зоне нельзя врать. Не было этого. И эта развалина, стала главнокомандующим у материальных, имея неорганизованную армию из хулиганов и, просто, невоспитанных детей. В её армии были и взрослые – большие дети, не получившие достаточного воспитания, зачастую лишённые родительской ласки, грубые, хамски безответственные и наглые.