Поднявшись на ноги, я сразу понял, что у меня что-то не так с плечом. Было трудно двигать рукой, даже дышать. Родители, узнав о происшествии, немедленно посадили меня в машину, сестру оставили под присмотром соседей, и мы отправились в какой-то госпиталь, который находился далеко за городом. Вероятно, это тоже было наследие английской колонизации, возможно, при бывшей военной базе, или что-то вроде того. Но суть в том, что во всем городе не оказалось ни одного медицинского учреждения, которому можно было бы довериться в такой ситуации.

До госпиталя мы добрались только во второй половине дня. Врача долго ждать не пришлось. К нам вышел высокий африканец полный чувства собственного достоинства, в белоснежном халате, от чего кожа его рук и лица казалась еще темнее. Он выслушал нашу историю, осмотрел меня, и направил на рентген, который тут же был сделан.

Ознакомившись со снимком, врач сказал, что это лишь трещина в ключице, нужна только повязка, покой и через пару недель все заживет.

Родители облегченно вздохнули, и на обратном пути решили посетить небольшой национальный парк-музей, где вдоль дорожек были выставлены всевозможные африканские скульптуры то из черного дерева, то из глины, но тоже выкрашенные в черный цвет. Эти изваяния часто выглядели довольно высокими, как бы вытянутыми и неестественно деформированными, от чего лишь отдаленно напоминали людей. Никогда ничего похожего я не видел. Народные ремесленники, вдоль дорог выставлявшие на продажу традиционные маски, жанровые статуэтки, резные орнаменты и открыточные гравюры, обычно старались больше подражать реальности. А тут создавалось впечатление, что мыслимые кости этих скульптур также выломаны или повреждены, как моя ключица, и от этого, если бы они были живы, то могли испытывать сильнейшую боль. Если не физическую, то внутреннюю, как будто у них были искорежены не части тела, а области чего-то внутри, нечто такое, что заставляло меня когда-то давно надеяться, что черепаха вернется, а жуки проснутся и снова заскребутся в спичечном коробке.

И тогда я вдруг понял. Это и есть главная цель времени – увлечь все в прошлое, исказить, сделать чем-то другим, а потом изменить все так, чтобы от прошлого вообще ничего не осталось. И только человек способен этому противостоять, создавая, например, такие вот скульптуры, не обязательно на яву, порой лишь в душе, но иногда в лучах заходящего солнца.

Теперь я думаю, что вероятно это был специально расположенный неподалеку от бывшей военной базы англичан мемориальный музей, посвященный колониальной истории. Не знаю. Но впечатление у меня осталось странное, почти физиологическое, вполне созвучное моему общему болезненному состоянию.

Вернулись домой мы уже за полночь. Сестра нас не дождалась и соседи ее уложили сами. Родители сделали мне бутерброд и тоже отправили в постель. Плечо болело меньше, но все равно я снова долго не мог заснуть. Все вспоминал эти черные, искалеченные то ли души, то ли разумы жертв многолетнего насилия и рабства, восставшие из небытия в том небольшом парке в виде скульптур. И я уже больше не думал о том несчастном песике, о молодом и таком бесчувственном стюарде. Все это теперь казалось не настолько существенным.

И даже когда на следующий день мне рассказали, что Егор, подтолкнувший меня на бегу, тем же вечером удрал в тростниковые заросли у реки, и там на него напал крокодил, – я кажется пропустил это мимо ушей. Хотя на протяжении следующих дней не раз видел над руслом реки кружащихся грифов.

Ну, а Муху же вскоре после этого до смерти покусали летучие мыши вампиры, что все-таки действительно жили на черной лестнице нашей трехэтажки. Помню, я только снова подумал то, что осознал еще около норки тарантула. Да, Африка, Африка… Не ходите дети в Африку гулять!