От солдата до генерала. Воспоминания офицера-связиста об управлении войсками в военных кампаниях Третьего рейха. 1939—1945

В приграничных районах провинции, где ощущался недостаток в обычных средствах связи, люди на свои средства восполняли их в целях обороны страны; им было чуждо бюрократическое мышление. Я не получал от них никаких счетов за выполненную ими работу, хотя местной телефонной сети от нее была одна только польза. Почтовый советник Келер, председатель комитета по надзору за строительством телеграфной сети в Гумбиннене, проложил линию связи через заброшенную пустошь Роминтер^[42]. Новую телефонную станцию в Лётцене он доукомплектовал параллельно подключавшейся аварийной подстанцией в подвальном помещении, которая приводилась в действие одним переключением простого тумблера. Председатель комитета по надзору за строительством в Алленштейне почтовый советник Вестфаль оборудовал бесплатно в подвале нового почтового отделения Ортельсбурга^[43] подобную аварийную подстанцию. Он вместе со мной объехал свой пограничный округ, и мы остановили готовую начаться автоматизацию почтовых мест. Она привела бы только к сокращению почтовых работников, которые прекрасно ориентировались в местных условиях.

Клейндинст постарался разыскать в архивах донесения о наступлениях русских в 1914 – 1915 гг. Результат обработки богатого материала был крайне поучителен. В 1914 г. отсутствовало всякое взаимодействие между военным командованием и почтой рейха. Еще не было понимания того, насколько важен сбор разведданных через почтовую сеть, ведь именно через нее войска связывались друг с другом. Представление о тотальной войне, требовавшей предельного напряжения сил и средств, было еще впереди. Впервые заронили мысль о ней казаки. Так случилось, что отважные и сознательные почтовые служащие, которые вплоть до вторжения неприятеля и даже какое-время спустя после него сидели за своими аппаратами, не знали всех ценностей их наблюдений. Ни один дешифровальщик не задумался о том, что на территориях, не занятых войсками и за которыми не велось наблюдение, можно было через гражданские линии собирать сведения о противнике, вместо того чтобы задействовать кавалерию. Когда в сражении при Танненберге в августе 1914 г. Людендорф попробовал связаться с помощью почты с 1-м резервным и 17-м корпусами, наступавшими с флангов с целью охвата противника, обнаружилось, что почтовые служащие в панике бежали. На многих рабочих местах никого не оказалось. Все забыли даже отключить связь. Уцелевшая телефонная сеть так и не была использована. 8-е телеграфное управление тыла, перед которым могли быть поставлены подобные задачи, бездействовало в Диршу^[44], как до сражения, так и во время его. Опытные тактики могли, вероятно, не иметь никакого представления о своих задачах и возможностях.

О результатах моих исследований я рассказал на учебных занятиях в Обществе офицеров-резервистов, говорил я и о соответствующих возможностях современного положения. Мы напечатали карту в масштабе 1:100 000, на которой цветом отметили все почтовые линии и места конечных подключений для районов сосредоточения всех тех соединений, которые подлежали мобилизации. Из нее можно было узнать, как выйти на связь с передовыми и соседними частями или гражданскими учреждениями.

Рейхсканцлер фон Папен посетил Восточную Пруссию, чтобы на пустоши в Роминтере подстрелить оленя, как он это проделывал ранее вместе с кайзером у своего охотничьего замка. Папен заявил при посещении Гумбиннена, что экономия требует упразднения главного почтового управления. На следующий день Келер посетил меня и попросил о помощи. Рейхенау составил подписанную Бломбергом телеграмму министру рейхсвера с просьбой в целях обороны страны сохранить важное учреждение. В течение недели пришел положительный ответ. Меня обрадовали перспективы моей дальнейшей деятельности. Молодые почтовые советники, уже видевшие себя «в рейхе», были разочарованы.

Каждую зиму треть всех войсковых аппаратов связи подвергалась проверке. В основном все они функционировали нормально. Я познакомился со всеми небольшими гарнизонами на границе, с офицерами-связистами и знал все взводы, как и их командиров. В декабре 1931 г. в сильный снегопад я посетил учебные курсы собак связи на учебном плацу Арюс. Эти храбрые животные были теперь в пехоте и артиллерии. Теперь линии связи получили продолжение в собачьих следах. Причем в местах их пересечения не происходило путаницы, у собак пехоты и собак артиллерии было разное чутье. Однажды вечером мы сидели с лесничими, когда раздался сигнал тревоги: на плацу волк. Чья-то шутка, что это сбежавшая собака, не подтвердилась. В этот же вечер был застрелен матерый волк, который пришел из Польши через пустошь Йоханнис-бургер. Один старый солдат на чисто выметенном учебном плацу в Арюсе, в самом дальнем заброшенном уголке немецкого рейха – на ледяном Востоке, охваченный воспоминаниями, рассказывал о рейхсканцлере Брюнинге. Он знал его как отважного командира пулеметной роты времен войны. Ему передавались наша вера в успех и надежда покончить с бедственным положением в рейхе и избежать опасности войны. Или целый ряд «чрезвычайных приказов» вел к успеху?

Многие пограничные гарнизоны имели мрачный вид. Люди коротали длинные ночи в казино. У многих пристрастие к алкоголю играло не последнюю роль. Меня удивляло, что двое ротных командиров не находили ничего необычного в том, что задолженность их рот превысила 100 тысяч марок. Мне доставляли головную боль даже тысяча или две тысячи марок, когда в Мюнхене у моей роты накапливались задолженности за форму и тому подобное. Мой конюх ефрейтор Дашнер доставил моего коня из Мюнхена в Кёнигсберг. Он хотел, привыкший служить под моим началом, перевестись в Восточную Пруссию. После восьми дней раздумий он попросился обратно в Мюнхен. Человек из баварского леса не мог приспособиться к непривычному поведению людей другого склада.

Везде встречались зальцбургские названия: Ульмер, Неслингер, Зиннхубер. Земля, с которой 200 лет назад были изгнаны ее предки, не видела ни одного из них. В то время как для нас не было никакой границы между Германией и Австрией, для местного населения это была далекая, все еще католическая страна. К католицизму жители Восточной Пруссии испытывали недоверие, как и в отношении католической Польши, ее недружественного соседа, расположившегося между ними и рейхом. Это противостояние напомнило о временах первой битвы под Танненбергом в 1410 г., когда поляки одержали победу над рыцарями Тевтонского ордена^[45]. Я прочитал книгу «Генрих фон Плауэн» Вихерта и побывал в этих исторических местах. Другим справочником о важных исторических событиях был «Путеводитель по полям сражений в Восточной Пруссии» полковника фон Рейхенау.

Мне было нелегко освоиться на новом месте. Здесь мои способности вряд ли могли принести какую-либо пользу. Служба в гвардии, аристократическое происхождение, страсть к охоте, карточная игра. Не завел я и никаких «связей в местном обществе». Пока не приехала моя семья, я самостоятельно выбирался на экскурсии в выходные. Я ездил на побережье Балтийского моря, Куршскую косу, в Пиллау, на фабрику янтаря в Палмникен^[46], в Брюстерорт^[47]. Большинство впечатлений были неповторимы. В Кёнигсберге рвы и валы цитадели, берега Замкового и Верхнего прудов покрывал ковер ярких цветов. По вечерам в старом винном ресторане «Блутгерихт» в замке меня согревало бургундское. Постоянно дул свежий ветер, преимущественно «Казацкий зефир» с востока. Однажды в отеле «Кройц» меня привлекла в меню «баварская ливерная колбаса». На серебряном подносе официант принес несколько ломтиков холодной колбасы – известного баварского национального блюда. Поданное холодное баварское пиво не имело никакого вкуса. Непогода заставляла прибегать к общепринятым напиткам в качестве противоядия от сырости и ветра. По поводу грога ходила непременная шутка – для него необходим ром, по возможности сахар, вода излишня. Летом требовалось холодное пиво; для полезности добавлялась «беленькая», чистейшая картофельная водка.

В темный ноябрь приехала моя семья. Квартира была прекрасна, но ее продувало с востока на запад и с запада на восток. В продуваемой ветрами комнате, несмотря на большую кафельную печь, невозможно было жить. Западные архитекторы не приняли во внимание своеобразный климат страны.

Проходившие распродажи облегчали ведение домашнего хозяйства. Цены на рынке были в два раза меньше мюнхенских, в гостинице, правда, цены были вдвое выше. Никогда прежде нам не доводилось видеть такого изобилия дешевых окороков, гусей, карпов, как в Кёнигсберге. Для отдыха от канцелярских забот я отправлялся зимой на полуостров Земланд у Раушена^[48] или совершал пробежку на лыжах вместе с женой по заснеженной узкой полосе песчаного пляжа, с одной стороны от которого бушевал прибой, с другой поднимался крутой обрывистый берег. Весной, когда мы шли из Кранца^[49] в Розиттен^[50], нам преградил дорогу могучий лось. Мы сошли с велосипедов и рассматривали его в восхищении какое-то время, пока он не скрылся в лесной глуши. Мы наблюдали, как парил над дюнами в потоке восходящего воздуха планерист. В Розиттене на орнитологической станции нас встретил профессор Тинеман, он рассказывал нам не только о кольцевании птиц, но и о местных обычаях. На конном заводе Тракенен, в охотничьем замке кайзера в Роминтене (ныне Краснолесье), мы наблюдали за великолепными быстроногими жеребцами. На небольшом пароходе мы плавали по Мазурским озерам в окружении бесконечных лесов. В глубоком благоговении мы стояли перед памятником Танненбергской битве^[51] и воспринимали его не как символ победы в когда-то бывшей кровавой битве, но скорее как устремленный к небу знак, предупреждавший народы Востока: «До этого места, и ни шагу дальше!» Одна из боковых ниш памятника была посвящена бойцам телеграфных и иных войск связи, павшим на Первой мировой войне. Мы побывали в замках ордена в Западной Пруссии в Мариенвердере^[52]и Мариенбурге^[53], видели памятники с надписью: «Эта земля останется немецкой». Мало кто из местных жителей знал обо всех этих красотах родной земли.

В марте 1932 г. полковник фон Рейхенау совместно с офицерами генерального штаба и офицерами-связистами повторил на местности – на высотах Егерхёэ и у Ангебурга^[54] – сражение в Мазурском поозерье в 1914 г. В полдень мы прошли на буерах по Швенцайт-Зе и на лыжах большое расстояние по слежавшемуся снегу Мауэр-Зе. Постоянно дувший сильный ветер нанес метровый слой снега в ветровой тени и оголил, превратив в застывшую наледь, наветренные склоны. Затем энергичный капитан приступил к бурной деятельности, чтобы напомнить о забытой всеми провинции. Она была все так же мало населена, и, казалось, правительство рейха списало ее, что и являлось конечной целью воинственного соседа. Рейхенау отправил обер-лейтенанту Мартину из тренировочного батальона сенсационное сообщение: «Внимание! Говорит Остмарк. Сегодня ночью польские войска перешли границу Восточной Пруссии». Это сообщение выглядело настолько правдоподобным, что ему многие поверили. Мартин, один из лучших знатоков бесчисленных пограничных инцидентов, наглядно описал, как незащищенные пограничные казармы рейхсвера подверглись неожиданному нападению польских войск.

Посыпались жалобы, что теперь неопределенность и опасения умножатся, кредиты будут отозваны. Правительство рейха заявило, что агрессивные действия в отношении провинции приведут к ответным мерам и ситуация, подобная оккупации Рура, не повторится. Было решено укрепить «Хейльсбергский треугольник». Версальский договор запрещал строительство оборонительных сооружений в приграничной 50-километровой полосе. Хейльсберг^[55], расположенный в центре провинции, не подпадал под этот запрет, с тактической точки зрения он имел выгодное местоположение. В течение кратких летних месяцев 1932 г. были возведены внушительные для того времени укрепления, говорившие о готовности к обороне. Все это, начиная от покупки земли для строительства до выполнения работ согласно принятым планам, было блестящим достижением саперов и тех, кто помогал им. Наше участие заключалось в обеспечении связи – в прокладке крепостного кабеля в зоне обороны. Удалось обеспечить надежную связь между наблюдательными пунктами и боевыми позициями, командными пунктами и частями. В техническом плане мы удачно применили многожильный кабель и армирование. Как и в предыдущих случаях, просьба о помощи не находила никакого отклика и у инспекторов, и у военного управления. Это давало то преимущество, что никакие предписания, принятые за столами, крытыми зеленым сукном, не тормозили работу связистов, которые подладились под быстрый темп саперов. Вот только завершение строительства привело к политическим осложнениям. Город Эльбинг (Эльблонг) прислал безработных, которые вместо того, чтобы работать, доили для себя коров на лугу и преследовали крестьянских девушек. Их пришлось отослать обратно. Во время учения по противовоздушной обороне, которое охватило всю провинцию, мы выставили 600 наблюдателей за воздухом и караульные противовоздушные команды и проверили их готовность. В заключение я устроил учебную воздушную тревогу для жителей Кёнигсберга. Вместо того чтобы не мешать горожанам вовремя спуститься в подвалы, коммунистическая пресса призвала народ выйти на улицу и помешать «фашистским закулисным силам» злоупотребить его доверием.

Летом 1932 г. в Тюрингии прошли учения войск связи всех армейских дивизий. Маневры готовили подполковник Шмидт, начальник инспекции войск связи, и капитаны Винтер и Расп. Им удалось придать маневрам на большой территории энергичное «свободное течение» в максимально приближенных к боевым условиях. В качестве представителей 1-й дивизии я, вместе с несколькими подразделениями телеграфной и радиосвязи, и капитаны связи Шмундт и Фангор прибыли в исходное место расквартирования в Баварию, в Хоф. На месте нас встретили бело-голубые баварские, белозеленые саксонские и бело-черные прусские флаги. Но приветствовали подобным образом не нас, а отмечали День артиллериста полевой артиллерии, к празднованию которого ожидалось прибытие кронпринца Рупрехта Баварского. Сразу по приезде нас пригласили на торжественное мероприятие. Вопрос был довольно щекотливым, так как требовалось соблюсти некие правила. В Хофе не было гарнизона, к которому я мог бы присоединиться. Я обратился за советом к командующему гарнизоном Нюрнберга. Первым вопросом капитана Боденшатца было: «Будет ли личный состав приветствовать Рупрехта как короля?» Этого предусмотрено не было. Я задал еще один вопрос: «Уместны черно-красно-золотые флаги?» Это не имело отношения к делу. Говорить об этом в последний момент выглядело бы глупой отговоркой гостей, приглашенных к нашему досточтимому хозяину. Итак, мы отправились на праздничный вечер, больше не поднимая вопрос о флагах. Мои офицеры были усажены за отдельный стол. Я представил их кронпринцу, который дружески нас приветствовал. Отряд трубачей из бывшего 6-го полка полевой артиллерии из Фюрта в старой униформе, к которой полагался красный плюмаж на шлемах, играл военные марши. Генерал фон Гюслинг приветствовал генерал-фельдмаршала. Затем подошли государственные служащие: бургомистр и председатель окружного управления. Для них Рупрехт был некоронованный король, которому они оказывали соответствующие почести. Подобное случилось впервые в индустриальном городе, который прежде называли красным, как и Хохбург.

Когда кронпринц прощался со всеми, мы сидели в кругу старых генералов и придворных. Нас потрясло, как они были далеки от проблем, которые были для нас первоочередными. «Польский коридор» и опасность войны для отдаленной провинции были для них, здесь, к югу от Майна, так же далеки, как в «Фаусте» Гёте: «…там далеко в Турции народы бьются». То, что они не имели никакого представления об учениях радистов, было для почетных престарелых господ объяснимо. Учения шли без перерыва целую неделю. С помощью наших радиостанций мы поддерживали связь с корпусом и соседями, одновременно по карте согласно плану мы проигрывали ситуацию с несуществующей телефонной связью. За это мы заслужили особую похвалу от инспектора полковника фон Бонина и его начальника подполковника Шмидта. При окончательном подведении итогов в Моксион-отеле в Зальфельде мы услышали о нейтральной широкоохватной проволочной сети, подключенной в учебных целях к почте рейха.

В осенних маневрах в Восточной Пруссии 1-я пехотная дивизия противостояла конной бригаде из 1-го и 2-го конных полков, прибывшей с восточной границы. Подобно тому как саперы блокируют железнодорожное сообщение, военные подразделения почты должны прерывать телефонную и телеграфную связь. Однако привычные мероприятия были недостаточны. Советник почт Келер был готов пожертвовать уже действовавшей линией связи Гольдап^[56] – Даркемен^[57]. Это значило, наряду с его уже проложенными линиями связи, выбросить деньги на ветер.

На последний день учений, которые должен был проводить 1-й отдел командования в Берлине в лице генерала Хассе, замок Дона-Шлобиттен^[58] был выбран для размещения штаба. Была поставлена задача – организовать обширную сеть связи для командования и всех промежуточных инстанций и приступить к ее использованию. 1-й батальон связи получал необходимых специалистов из дивизии. Мы подключали нашу сеть только к почтовой связи. Для эксплуатации сети мы привлекли телефонисток из Кёнигсбергской цитадели. Это были замечательные специалисты, последние представители бывшего Женского корпуса связи, сформированного в 1918 г. Тем самым мужчины-телефонисты высвобождались и могли быть использованы на фронте. Полковник Хот, начальник оперативного управления штаба, как только прибыл по месту командировки, сразу же взялся за телефон, стоявший на ночном столике, чтобы проверить, как действует связь, и услышал милый женский голос. Он принимал и раньше участие в маневрах и всегда сталкивался с равнодушным отношением личного состава. Церемониал размещения на постой в княжеском замке был торжественным действом. Ливрейные лакеи допустили при этом только одну ошибку – за ужином они наполнили бокал вином лишь один раз наполовину. Затем присутствовавшим была предложена одна посредственная сигара и одна небольшая бутылка пива. Это не могло утолить нашу жажду после целого дня жары и пыли. В окрестностях замка не было ни одного ресторана. Мы, молодежь, объединились с гувернером. Он – учитель физкультуры – по рекомендации Рейхенау должен был тренировать имевшего слабое здоровье их светлейшество. Вечером мы распили с ним ящик пива, добытого не совсем легальным способом. Маневры проходили по плану. Командованию был важен результат. В последний день появился министр рейхсвера генерал фон Шлейхер. Бледный и обрюзгший кабинетный червь был разительной противоположностью жилистому генералу Хассе, стройному генералу фон Бломбергу и загорелым офицерам соединений. То, что Шлейхер рассказал нам о коневодстве, было для нас, солдат, которые здесь на границе принимали близко к сердцу важные вопросы, чистым пустяком. Вечером многочисленное семейство Дона собралось в избранном кругу. Шлейхер заставил ждать себя полчаса. Затем он сказал молодой княгине, не извинившись, с непередаваемым нахальством: «Ну, теперь мы можем пойти обедать».

Напоследок редкие представители далекого города рейха хотели услышать нечто важное. Кузен князя прошел с небольшой группой через огромнейший зал аудиенций замка, затем провел всех в роскошную спальню и с понятной гордостью сказал: «В этой постели в качестве гостей моих предков спали все правившие Гогенцоллерны начиная с Фридриха II Великого». В одной из гостиных лежали на полу и висели на стенах турецкие ковры и стояла шахматная доска с фигурками из слоновой кости. Этот ценный предмет подарил когда-то германский император одному из князей Дона за храбрость, когда тот в сражении под Веной захватил шатер турецкого султана.

При проведении маневров поместья и замки играли важную роль для постоя. Был составлен своего рода «календарь постоя». Радушное отношение к солдатам выказывали как в замках, так и в «усадьбах» зажиточных крестьян. Много было выпито и съедено. Обширная, недавно освоенная страна рождала щедрых и великодушных, возможно, несколько грубоватых людей. Владельцы поместий и хуторяне гарцевали на местных замечательных лошадях. Летом можно было наблюдать, как по полю несется галопом запряженная четверкой лошадей подвода. Напротив, дома безземельных крестьян имели заброшенный вид. Ничто не говорило о любви к домашнему очагу – ни один ставень, ни один забор, ни сад при доме. Неудивительно, что патриархальные консерваторы, которые прозевали момент социального надлома, теряли голоса избирателей в пользу новой партии. Гостиницы в небольших городках были неухожены. Собственно, в Гумбиннене^[59] на мое требование принести меню следовал один и тот же ответ: «Есть котлета с огурцом, бутерброд с сыром или колбасой». Огурцы нейтрализовали жир. Сыр был представлен засохшим тильзитером, колбаса была твердокопченой. Тратилось больше денег на выпивку, чем на нормальную еду. Зимой я проводил одну неделю в Алленштейне^[60], другую – на учебе офицеров-резервистов в Гумбиннене, что было в основном повтором занятий почтовиков рейха. Однажды в Кёнигсберге я созвал на совещание почтовых служащих высшего и среднего звена. После официальной части они ожидали, что я выставлю им бочку баварского пива и свиные колбаски с кренделями для угощения на моей квартире. После еще долгое время вспоминали о том, что все эти чиновники, которые ежедневно видят друг друга на работе, первый раз за всю их долгую почтовую службу собрались вместе у меня и поднимали тосты на брудершафт.

Егерский батальон в Ортельсбурге^[61] в новых казармах «Граф Йорк» сохранил старую традицию и в охотном деле. У него был «Соколиный двор», на котором обер-лейтенант Кнабе держал соколов, ястребов и орланов-белохвостов. Подобно конной охоте Средневековья кавалеристы мчались галопом, а над ними парили хищные птицы, готовые наброситься на зайцев, кроликов и уток. С усмешкой рассказывали о том, как встречали офицеров, переведенных из рейха на дальнюю границу. Об их приезде узнавали еще на предыдущей станции. В ранних зимних сумерках к поезду подавались сани в окружении конных солдат, увешанных карабинами. Прибывшему офицеру шептали на ухо, что местность кишит волчьими стаями и потому необходимо на всякий случай обезопасить себя. Потом ехали через темный лес, солдаты постоянно постреливали в воздух, у пассажира в санях росло чувство тревоги. Сделав огромный крюк и прибыв наконец в часть, новичка поздравляли с тем, что он выпутался из опасной ситуации, и все заканчивалось приветственным тостом. Розыгрыш могли устроить и во время облавы на дикого кабана. На охотника, сидевшего в засаде, выпускали домашнюю свинью, выкрашенную до черноты с помощью сапожной ваксы. То-то было потехи после меткого выстрела.

Осенью 1932 г. начальник штаба фон Шаппуи вместе со мной посетил министерство рейхсвера, где полковник фон Бредов, начальник управления министерства, и министериальди-ригент Клаузенер, представлявший министерство внутренних дел рейха, объявили на довольно нервном заседании о запрете штурмовых отрядов. Сложные внутриполитические отношения, в которые вмешалось правительство рейха, были безрадостны. Нам предстояла задача защитить находившиеся под угрозой границы и поставить на учет каждого добровольца. Небольшие боеготовые гарнизоны не могли удержать провинцию. 11 декабря 1932 г. на учебных курсах в школе артиллеристов и связистов в Йютербоге по радио мы услышали речь нового рейхсканцлера фон Шлейхера. Она нас глубоко разочаровала.

Гитлер был пару раз в Кёнигсберге, он останавливался у пастора военного округа Мюллера. Ни для кого не было тайной, что он по вечерам беседовал с ним и Рейхенау. В середине января 1933 г. Мюллер пришел ко мне в приемную Бломберга и Рейхенау. Он показал мне документ министра рейхсвера, в котором «брауншвейгский регирунгсрат Гитлер» приглашался на его служебную квартиру для встречи. Мюллер раньше служил на флоте и был примерным военным капелланом. В замковой церкви, где венчались на царство прусские короли, висели знамена восточнопрусских полков, под которыми они ходили в атаку вплоть до последней войны включительно. За каждым богослужением, когда почти все офицеры гарнизона и даже небольшое число католиков заполняли всю церковь, громко звучала военная музыка. Один только вид этого часто производил на меня глубокое впечатление. Большая заслуга Мюллера была в том, что он содержал в порядке военные кладбища в самых живописных местах вблизи полей сражений. Повсюду на табличках были известные имена храбрых немецких солдат последней войны, и среди захоронений выделялась тщательно ухоженная могила с надписью: «Неизвестный русский солдат».

Нас застали врасплох события 30 января 1933 г.^[62] Мы были недалеко от большевизма, о методах которого мы много узнали еще в Баварии. Мы понимали, что растущее число голосов за коммунистов с их радикализмом привело с другой стороны к реакции, которая действовала при помощи тех же радикальных методов. В ответ на проводимую коммунистами даже в рейхстаге политику измены родине начали появляться объединения, в которых наряду с авантюристами действовали энергичные бойцы добровольческого корпуса, о которых правительство некогда плохо отзывалось. Пока для нас ничего не изменилось, разве что генерал фон Бломберг стал министром рейхсвера, фон Рейхенау – начальником министерского управления. Сменившие их генерал фон Браухич и полковник Гёпнер имели больше времени для войсковой работы, в том числе это касалось 1-го батальона связи. Его командир был человеком слабым, его боевые офицеры Штамер, Кутчер, Негенданк, Хан чаще действовали самостоятельно. Об этом пошли слухи; моя роль дипломата – замолвить словечко о батальоне – была делом нелегким. Браухич вскоре попытался вместо гаулейтера Коха с его пролетарскими замашками найти более сговорчивого человека для приграничной провинции. Он хотел встретиться с Гитлером, чтобы обсудить этот вопрос, но последний поддерживал Коха, поскольку тот обеспечил ему голоса избирателей.

После военных бедствий преодолеть разобщенность и тяжелую безработицу не смогли ни «президентский кабинет», ни «чрезвычайные меры», но мы попытались поселить в солдатских сердцах надежду на человека из народа, который в стальной буре ураганного огня заслужил Железный крест 1-го класса.

Мои усилия улучшить связь с рейхом и в самой провинции на этот раз сопровождал успех. Новый рейхсминистр почт Онезорге, который в противоположность предыдущим министрам мог мыслить стратегически, озаботился в наикратчайший срок выполнить наши пожелания: третий морской кабель из города Леба^[63] в Померании получил новую радиоусилительную станцию недалеко от батарей Пиллау. Для полевого кабеля на линии фортов в Кёнигсберге был оборудован пункт подключения к сети связи цитадели. Подвал кёнигсбергской телефонной станции, где располагался кабель, получил бетонное перекрытие. Автоматизация в пограничном округе была отложена. Одновременно проснулся интерес к армии: мой друг Фрич оказался представителем Управления вооружения сухопутных войск, он намеревался заменить непрочный подводный кабель дециметровой радиосвязью между Земландом и Померанией.

Летом 1933 г. Браухич отдал командующему кёнигсбергской цитадели полковнику Хейцу приказ о проведении командно-штабного учения батальона связи и других частей связи. Он сам тщательно проверил многие подразделения. Я сопровождал его вместе с начальником оперативного управления штаба капитаном Бушенхагеном, который раньше служил в частях связи.

До этого я отдыхал с моей семьей, как и в прошлом году, в Нойтифе^[64] недалеко от Пиллау. Только для нас были и необозримый пляж на приморской косе^[65], и прибой Балтийского моря.

Морская служба Восточной Пруссии переправила нас в Сопот. Мы любовались прекрасным городом Данциг; Версальский мирный договор, не спросив мнения его жителей, отделил его от рейха^[66]. Зажиточность и дух немецкой Ганзы преодолела века. Жалкое зрелище представляла служба на Троицу в просторной Мариенкирхе. Усталый священник произносил проповедь общине в двести престарелых прихожан в храме, который был возведен для тысяч верующих.

Из Баварии я взял с собой своего коня восточнофризской породы. Это было могучее животное, которое принимали то за ирландскую лошадь для охоты, то за ломовика. У нее была прекрасная поступь, но она была слишком медлительна для быстрой восточнопрусской охоты. Один важный чин – штандартенфюрер штурмовых отрядов – купил с выгодой у полковника Гёпнера его коня. Этот человек сопровождал меня в поездке в Берлин в Военную академию.

Прощание с этой землей, которая своими красотами – морем, лесами и озерами, своими мужественными людьми и полями сражений наших предков в борьбе с Востоком – вошла и поселилась в моем сердце, далось мне нелегко. Для моих детей, которые путали восточнопрусский диалект с мюнхенским, расставание было не таким тяжелым.