Цикл, который бьётся

Говоря о вечере. Славно вышло, если, конечно, не касаться этого пошлого пранка с мордобоем. Мы пели, что могли. Единственно нас, похоже, невозможно было расслышать умершим, да цветам. Паршиво получалось. Не всегда потому, что не помним слов. Пьяные рты. Чего от нас таких ожидать?

С.– [С потерпевшим что?]

П.– [В больнице. Перелом ступней. Выбежал на дорогу, машина на него по правой и в бок. Да, вот, цитата: «Рана открытая была. Точнее, открытые. На обеих выпячивало по кости из голени. Ступни, как видно, сдавлены. Скривлённые, продранные лопатки без остатка ногтей за место них.

Обуза, возможно, но мне это положение раньше не мешало вовсе…»]

С.– [У вас на курсах, чего, отрабатывается момент формирования сотряса через платоний бюст?]

П.– [А?]

С.– [Вы, г-н прокурор, конечно, достойный специалист по делу с показаниями, спорить нет резона, но.. Это рассказа сюжет. Давайте чутка опустимся в мыслепроцесс, как считаете? Ага, да, класть я возжелал на то, что вы считаете: нули, коров, Бетельгейзе в Венере. Такой вам, значится, вопрос..]

П.– [С подковыркой?]

С.– [Как без этого, дорогой друг, как без этого? Принципиальная разница между прозаической фабулой и действительностью определяется в какой такой маленькой штучке?]

П.– [М? (по-настоящему не выкупая)]

С.– [(Вздыхает через «а») Ай, бажэ..

Не сбивало потерпевшего ничего, друг мой, ну. Не считая налёта дурошлепской вынужденной защиты в лице недоученного. Подсудимая сейчас свой как раз текст и воспроизводит нам. Вы кусок речи с его профиля выудили, или как?]

П.– [Оттуда, правильно.]

С.– [Ох-х (вздохнул). Ничего не исправить, Господь. Сноси их…

И вы, чего, художественный текст взять хотели, как показания потерпевшего? Это ваше задокументированное доказательство, честно, да?]

П.– [Почему бы…]

C. – [Так, мне хватит. Я в избытке того, что батрачу в заведомо несуществующем процессе, ещё и описанным в с собственных дубино-стоеросовых задачах спермотоксикозным синглтоном. Любовничек, матерь его.]

Г-жа Ш. – Пили, что найти удавалось. Ни в одном из ларьков нам не продали даже такой бурды, третий глаз от которой отдельным организмом вырастает. Кто-то выторговывал у отца водку взамен на половину зарплаты с летней работы. Кто-то приобщал для компании дедовскую настойку. Кто-то спрятанное под кроватью матери белое (скорее, жёлтое) вино. Тухлое такое же, как наши пения. В желудке моём до сих пор буря не надумает скончаться.

Пока часть компании уходила за добавкой, часть дожидалась на скамейках. Мы не смели уходить. Во-первых: никто не будет заниматься нашими поисками, пропьют собранное, пойдут дальше. Во-вторых: сами нигде мы выпивки не достанем. А продолжать веселиться требовалось очень. Так и остались: я с «Антоном», какой-то парень из параллельного, визгливая подруга.

Мне было очень хорошо, правда. За год каждодневных подготовок, груды исписанных тестов, которые днём придётся разбивать по мусорным пакетам; за год еженедельных покатушек по стервозным репетиторам, тот день для меня был отдушиной. Не хотела я думать ни о поступлении в ВУЗ, ни о том, как буду перед матерью выгораживаться за то, что пришла после восхода следующего дня, что я недавно купленные ею туфли сломала и на платье две прожжённые дыры объявились. Не мной, конечно. «Антоном». Но не буду же я своего дружочка подставлять. И не поверят мне.

П.– [Денег, так как, ждать, не?]

Мы сидели достаточно близко. Даже не на расстоянии размера моей ступни. Упитые детины. Я вглядывалась в его пересохшие губы, а он ко мне совершенно не поворачивался. Держал голову прямо. Прямо, как позволял вестибуляр. Натянул взгляд куда-то вверх. [Небо] медленно светалось. Дура́бес. Я плюхнулась виском на его ногу. Вообще, целилась я в плечо, но пусть и так. Рюкзак задрожал. Телефон! Думала, мать заботой прихватило. На радость, всего-то забыла снять лишний будильник. Как поведали мне часы, было 4 утра.

Ребята, те, что вокруг нас по парковым аллеям перешагивались, махнули куда-то моментально. На фоне машина, по звукам, собаку дохлую передавила. Посмотреть ушли, должно быть.

4 утра. Плюшевое небо оттенка «сырое мясо». Мои перекрашенные в бензиновые тона волосы покрывают любимые коленки. Помощник невидимый, наверное, в меня цистернами упоение тонкой трубочкой сцеживал. Никогда, кроме как в тех часах я не питала надежды быть способной обходится в буднях без хронической горечи. Понапрасну.

Мне «Антон» сказал, в парке кто-то ещё находился. Парень какой-то. Увидел нас, с размахом бросил в фонарь телефон. Сразу же обернулся, пошёл обратно к выходу. Наотмечался, видно.

Кретин.

[А-а, как бы; (вопросительно вздыхает звуком «а») я так и не пойму, г-н, прокурор, этот дуроколо волосно-бензиновый соображает, «Антон» – это фигура художественная?]

П.– [Опарышного субъекта?]

С.– [Ну-ну, помним же – вокабуляр, г-н прокурор.]

П.– [Извинение выражаю, г-н судья.]

С.– [Нейтралитета точка принимает ваше понимание,… а впрочем, как без этого… его самого; характеристика достаточно полная в адрес такого векторного действия, как хищение ментальной жены.]

П.– [О том и речь.]

Г-жа Ш.. – …Он на ветеринара хочет поступать. Я на психотерапевта. С баллами [Единого Государственного Экзамена] у нас порядок. Не зря ведь рожа…

С.– Глубоко слушание благодарит вас, дорогая, за таковое объёмное повествование, достаточно и сказанного. В качестве эксперта вызывается доцент кафедры психологии взаимоотношений Степан Аристархович Молочкин. Попросим.

[Входит Молочкин и два работника суда]

Работник первый.– …микрофон, постойте, микрофон не готов.

Мол.– А, да? Ну-ну, От ремня руки убери!

Работник второй.– Устройство крепится к нижней части спины.

Мол.– Да что ты!? И как это должно придавать ему дозволение мои ягодицы, как французские пирожки взбивать?

Работник второй.– Держите свои капризы на своей стороне, сможете?

Мол.– Охо! Теперича, значца, если сохранять независимость дыр от негласного вторжения мужицких, это, того самого… то мы в «капризничать» впадаю, так получается!

Работник первый.– Всё, можете начинать говорить.

Мол.– Разумеется, всё. Ещё бы ты задержался на моих бёдрах на всё слушание.

Работник второй.– Истеричкой не показывайтесь.

Мол.– Чего сказал?

С.– Благодарю, можете идти.

[Работники уходят]

Мол.– [Школяры]

С.– Степан Аристархович, в своём письме вы выразились, будто к этому делу вам есть, что выдать нам.

Мол.– Верно, так и есть.

С.– Хорошо, приступайте.

Мол.– Для начала (читая с записки), я бы, значца, выразил благодарность за позволение участвовать в данном процессе. Мне, как работнику сферы социальной активности, это очень, так это, льстит. Да.

Мои работы уже, знаете, не один год таскаются по конференциям то к одной, то в другие. И все они касаются, это, пробле… проблематики, ага, дружеских зон, какую мы наблюдаем и в этом деле. Обидно, правда, что самого потерпевшего мы не можем наблюдать сегодня, но это не столь важно. Важно учесть обстоятельство самого, таки, прецедент.