– Нет. – Отец покачал головой. – В доме мы обнаружили отпечатки пальцев только Виктора Лемеша. Кристина не упоминала о присутствии кого-то другого. У нас ни разу не возникло сомнений в виновности Лемеша.

– Тогда кто мог оставить сообщение на радио? Кристина утверждает, что она никому не говорила о последних словах Чародея – о том, что они встретятся снова.

Отец затянулся и, выдохнув сизый дым, раздавил окурок в переполненной пепельнице.

– Вот это тебе и предстоит выяснить, Валентин, – тихо сказал он. – Как бы то ни было, у Чародея есть железное алиби.

– Алиби мертвеца. – Рубикон поднялся и, кивнув на прощание, вышел из комнаты.

* * *

Холод обжигал тело: Кристина лежала на земляном полу, и тьма обволакивала ее, будто околоплодные воды в матке чудовища. Она не помнила, когда пришла в себя. Просто очнулась – и вокруг была чернота. Сколько времени она пробыла без сознания? Сутки? Двое?

Живот сводило от голода, глотку обжигало от жажды: как и двадцать лет назад, похититель доводил ее до полного истощения. Когда он набросился на нее в парикмахерской, Кристина не успела его рассмотреть, но нисколько не сомневалась – это был Чародей. Она каждый день вспоминала его прощальные слова: «Мы встретимся снова, ведь ты всегда в моих мыслях». Знала, что рано или поздно он за ней вернется. И этот час настал.

Кристина прикрыла глаза, пытаясь восстановить недавние события. Память зафиксировала резкий рывок человека в парикмахерской. Одной рукой он схватил ее за шею, а другой – приложил к лицу тряпку с дурманящим запахом трав. Кристина сделала судорожный вдох – и потеряла сознание.

Она вспомнила, как Чародей похитил ее двадцать лет назад. Она возвращалась вечером после школьного бала по закоулкам родного квартала – хотела срезать путь. Сзади раздались быстрые шаги. Когда Кристина обернулась, в тусклом свете фонарей она увидела невысокого мужчину с залысинами. Ничего другого рассмотреть она не успела: мужчина схватил ее за горло и приложил к лицу тряпку, пропитанную усыпляющим настоем. Очнулась она в подвале…

Кристина попробовала пошевелиться. Туго затянутые веревки связывали лодыжки и руки, заведенные за спину. Мышцы сводило судорогой от долгого нахождения в одной позе. Она перекатилась на спину – и отчаянно закричала. Слезы катились по щекам, горло саднило от вопля. Она знала: ее никто не услышит.

Истошный крик заглушала гремевшая за стенами темницы песня Элвиса Пресли со зловещими словами: «Ты всегда в моих мыслях, всегда в моих мыслях…»

* * *

– Кристина немного замкнутая, – сообщила Вера Когут, мастер мужского зала парикмахерской «Магия», когда Рубикон приехал с ней побеседовать. – Она ни с кем особо не общается, кроме как со мной.

– Вас можно назвать подругами? – Рубикон внимательно следил за реакцией пухленькой парикмахерши.

Они устроились в тесной комнатушке, в которой сотрудницы парикмахерской обедали и пили чай в перерывах. На столе сгрудились чашки и открытая коробка с печеньями. Вера предложила полицейскому напиток, но он отказался.

– Да, мы близкие подруги, – сказала парикмахерша после небольшой паузы. – Кристина о многом со мной делится. Она живет в городе одна, квартиру снимает. Отец у нее умер, мать осталась в поселке, но Кристина с ней не общается.

– Почему?

Вера пожала плечами.

– Мать у нее слишком религиозная, все время читала ей нотации. Кристине это надоело, и лет пять назад она вернулась в город. Вы же знаете, что она здесь родилась и выросла?

Рубикон кивнул и поспешил задать следующий вопрос: он не любил, когда собеседник перехватывал инициативу в разговоре.

– Кристина встречалась с мужчинами?

– Нет. – Вера, состроив грустную мину, покачала головой. – Я же сказала, что она немного нелюдимая. Но после всего, что с ней случилось, это не удивительно. Ей трудно довериться людям, тем более мужикам. Правда, она два года была замужем, но потом развелась.

Рубикон вскинул брови: эта новость его удивила.

– Кем был ее муж?

– Да один местный пьянчуга. Работает грузчиком в супермаркете. Ходил к нам стричься, все время подбивал к Кристине клинья, вот она и сдалась – решила попробовать семейную жизнь.

Вера картинно закатила глаза, давая понять, что замужество подруги ни к чему хорошему не привело.

– Почему они расстались?

– Не сошлись характерами, – с грустной ухмылкой ответила парикмахерша, а затем добавила с многозначительным видом: – Пару раз Кристина приходила на работу с синяками.

Рубикон кивнул: вот и первый подозреваемый появился.

* * *

Рубикон нашел Антона Гребица, бывшего мужа Кристины, в супермаркете недалеко от парикмахерской. Тощий и сутулый, менее всего он походил на человека, способного разгружать фургоны с тяжелыми коробками и ящиками, заполненными товарами.

– Почему вы развелись? – спросил Рубикон, когда Гребиц с недовольной рожей отвел полицейского в тесную, захламленную подсобку.

– Она странная какая-то, – скривился Гребиц. – Хотя поначалу казалась мне интересной. На работе, в парикмахерской, она была приветливой и милой. Но когда мы стали жить вместе, она превратилась в мрачную затворницу. Постоянно плакала по ночам и жила как будто в вечном ожидании чего-то плохого. Иногда истерики устраивала – на тему того, что я ее не понимаю и не поддерживаю.

– Вы же в курсе, что ей пришлось пережить? – Рубикон удивленно посмотрел на грузчика.

– Это было двадцать лет назад! – огрызнулся Гребиц. – Если ей было так плохо, могла бы к психологу сходить или в церковь. Но мне зачем нервы трепать?!

– Поэтому вы ее били? – Рубикон припечатал Гребица взглядом, и тот стушевался.

– Послушайте, я не знаю, что вам наговорила Вера, но я Кристину пальцем не трогал!

Его лицо предательски дернулось, и Рубикон усмехнулся: за годы работы полицейским он научился видеть врунов насквозь.

– Вы общаетесь с Кристиной?

– Да я ее уже полгода не видел. Стричься хожу в другую парикмахерскую. А в супермаркете она и раньше ничего не покупала. Так, иногда пересекаемся на улице.

– Чем вы занимались два последних дня?

Гребиц изумленно вылупился на Рубикона.

– Постойте, вы что, меня подозреваете? – возмутился он.

– Я задал вопрос. – Рубикон не сводил с грузчика взгляда.

Гребиц насупился и с вызовом ответил:

– Позавчера работал, потом выпивал с приятелем. Вчера снова работал, вечером и ночью зависал с Мариной – продавщицей здесь работает.

– Марина и приятель подтвердят ваши слова?

– Конечно! – Гребиц ухмыльнулся, довольный тем, что у него нашлось алиби. – Вы бы лучше не меня допрашивали, а мать Кристины.

– Почему?

– Эта стерва постоянно изводила Кристину звонками. Просила ее вернуться в поселок. Но Кристина наотрез отказывалась: мать постоянно выносила ей мозги поучениями. После смерти отца Кристина переехала в город и с матерью виделась редко.

– Вы думаете, Кристина могла поехать к ней?

Гребиц пожал плечами.

– Черт ее знает. Говорю же – странная она. Иногда ей казалось, что за ней кто-то следит. Она нож потому и купила.

– Нож?

– Ну да. Складной нож, маленький такой. Прятала его в ботинках. Она даже летом в них ходила. В общем, лечиться ей надо.

* * *

Нож. У нее есть нож.

Мысль об этом вернула Кристине самообладание, вселила в нее уверенность: что бы ни случилось, в этот раз она не будет покорно ждать своей участи. Она всегда знала, что Чародей за ней вернется, и заранее готовилась к этому: после возвращения в город она каждый день прятала складной нож в ботинке, выходя на улицу. Кроме Веры в этом городе не было ни одного человека, которому Кристина могла бы доверять, и нож стал ее верным спутником.

Музыка гремела за стенами темницы. Скоро наступит момент, когда люк наверху распахнется, и в прямоугольнике яркого, обжигающего глаза света появится силуэт Чародея. Так было двадцать лет назад. Так будет сейчас.

Кристина согнула ноги, подтянула их к рукам и нашарила в правом ботинке рукоятку ножа.

* * *

Дорога до поселка Ранта, где жила мать Кристины, заняла полтора часа. Рубикон мог бы связаться с ней по телефону, но он всегда предпочитал личное общение, когда вел расследования.

Анна Атрус жила в старом доме на окраине поселка. Она встретила полицейского с испугом и тревогой в глазах: Рубикон привык к такой реакции людей всякий раз, когда он представлялся и объяснял цель своего визита.