Лунеюля Мэрхен

Ангелы прядут из облаков Плед для каждого дитя. Чтобы сон укрыл без слов, Тихо, нежно, как семья.

У него были большие, черные и блестящие глаза, красивые ушки и пушистый ярко-рыжий хвост, который всегда трепетал от волнения, когда он узнавал что-то новое…

Скажи, творец, – когда творишь, Где грань меж чудом и кощунством? Кто даст ответ, коль сам сверлишь Живое в сердце – с жадным чувством?

Зеркала хранят не отражение, а время. В каждом – застывший миг, которого никто не помнит. Дом дышит тишиной, будто слушает шаги тех, кто давно ушёл. На подоконниках тают свечи, хотя их никто не зажигал. В углу поднимается пыль – не от ветра, а от памяти. Часы Итана всё так же показывают 4:13, и стрелки не дрогнут, пока Мэри не вспомнит.

Время не знает жалости – лишь точность. Оно тикает одинаково в сердце убийцы и в сердце святого.

Где-то за забором переливчато пела поздняя птичка, и всё вокруг словно готовилось к ночи, не торопясь, но уверенно.