Цитаты из аудиокниги «Демиан», страница 7

Но если ты действительно задумался, действительно ушёл в свои мысли, то был защищён.

Что из меня выйдет, было мне безразлично. Странным, не очень красивым способом, сидя в кабачках и бахвалясь, вел я спор с миром, такова была моя форма протеста. при этом я губил себя, и порой дело представлялось мне так: если миру не нужны такие люди, как я, если у него нет для них никакого лучшего места, никаких высших задач, - что же, значит, такие, как я, погибают. пусть мир пеняет на себя.

Вверху, на темной деревянной стене, над дверью, висела застекленная, в черной раме, хорошо знакомая мне картина, моя птица с золотисто-желтой ястребиной головой, выбирающаяся из скорлупы мира.

То, что сказал тогда Демиан о Боге и дьяволе, о божественно-официальном и о замалчиваемом дьявольском мире, – это же была в точности моя собственная мысль, мой собственный миф, мысль о двух мирах или о двух половинах мира – светлой и темной.

Это лицо было не мужским или детским, не старым или молодым, а каким-то тысячелетним, каким-то вневременным, отчеканенным иными временами, чем наши. Так могли выглядеть животные, или деревья, или звезды.

Вдруг Демиан засмеялся, словно вспомнив что-то веселое.

- Ах, ведь я побывал на вашем уроке, - сказал он оживленно. - Эта история о Каине, который носил на себе печать, так ведь? Она тебе нравится?

Нет, мне редко что-либо нравилось из того, что нам приходилось учить. Но я не отважился это сказать, у меня было такое чувство, будто со мной говорит взрослый. Я сказал, что эта история мне нравится.

Демиан похлопал меня по плечу.

- Не надо передо мной притворяться, дорогой. Но история эта в самом деле любопытна, намного, думаю, любопытней, чем большинство других, которые учат в школе. Учитель ведь мало что об этом сказал, только обычное о Боге, грехе и так далее. Но я думаю... - он запнулся и, улыбнувшись, спросил: - А тебе это интересно?

- Так вот, я думаю, - продолжал он, - эту историю о Каине можно понимать и совсем иначе. Большинство вещей, которым нас учат, конечно, вполне правдивы и правильны, но на все можно смотреть и совсем не так, как учителя, и тогда они большей частью приобретают куда лучший смысл. Вот этим Каином, например, и печатью на нем нельзя же вполне удовлетвориться в том виде, в каком нам его преподносят. Ты так не думаешь? Что он, поссорившись, убивает своего брата, такое, конечно, может случиться, и что потом ему становится страшно и он признает свою вину, тоже возможно. Но то, что он за свою трусость еще и награждается орденом, который его защищает и нагоняет страху на всех других, это все же довольно странно.

- Правда, - сказал я заинтересованно: это начинало меня занимать. - Но как же объяснить эту историю иначе?

Он похлопал меня по плечу.

- Очень просто! Существовала и положила начало этой истории печать. Был некий человек, и в лице у него было что-то такое, что пугало других. Они не осмеливались прикасаться к нему, он внушал им уважение, он и его дети. Но, наверно, и даже наверняка, это не была в самом деле печать на лбу, вроде почтового штемпеля, такие грубые шутки жизнь редко выкидывает. Скорей это была какая-то чуть заметная жутковатость, чуть больше, чем люди к тому привыкли, ума и отваги во взгляде. У этого человека была сила, перед этим человеком робели. На нем была "печать". Объяснить это можно было как угодно. А "угодно" всегда то, что удобно и подтверждает твою правоту. Детей Каина боялись, на них была "печать". Вот и усмотрели в печати не то, чем она была, не награду, а ее противоположность. Говорилось, что парни с этой печатью жутки, а жутки они и были. Люди мужественные и с характером всегда очень жутки другим людям. Наличие рода бесстрашных и жутких было очень неудобно, и вот к этому роду прицепили прозвище и сказку, чтобы отомстить ему, чтобы немножко вознаградить себя за все страхи, которые пришлось вытерпеть. Понимаешь?

- Да... то есть... получается, что Каин вовсе не был злым? И значит, вся эта история в Библии, в сущности, не правдива?

- И да, и нет. Такие старые-престарые истории всегда правдивы, но не всегда они так записаны и не всегда их так объясняют, как надо бы. Словом, я думаю, что Каин был замечательный малый, и только потому, что его боялись, к нему прицепили эту историю. История эта была просто слухом, чем-то таким, что люди болтают, а истинной правдой обернулась постольку, поскольку Каин и его дети и в самом деле носили на себе своего рода "печать" и были не такие, как большинство людей.

Я был изумлен.

- И ты думаешь, значит, что и эта история насчет убийства - неправда? - спросил я взволнованно.

О нет! Это наверняка правда. Сильный убил слабого. Был ли то действительно его брат, на этот счет могут быть сомнения. Это неважно, в конце концов все люди братья. Итак, сильный убил слабого. Может быть, это был геройский поступок, а может быть, и нет. Во всяком случае, другие слабые пребывали теперь в страхе, они всячески жаловались, и если их спрашивали: "Почему же вы просто не убьете его?", они не говорили: "Потому что мы трусы", а говорили: "Нельзя. На нем печать. Бог отметил его!" Так, наверно, возник этот обман... Однако я задерживаю тебя. Прощай!

Запрет, значит, не есть нечто вечное, он может меняться.

О духах я, правда, ничего не знаю, я живу в своих мечтах (...). Другие люди тоже живут в мечтах, но не в собственных, вот в чем разница.

Любовь уже не была животным, тёмным влечением, как то страшило меня вначале, не была она и одухотворённым, молитвенным преклонением, какое рождал у меня образ Беатриче. Она была и тем и другим, тем и другим и ещё гораздо большим, она была ангельским подобием и сатаной, мужчиной и женщиной одновременно, человеком и животным, величайшим благом и величайшим злом.

"...Поэтому каждый из нас должен определить для себя самого, что дозволено и что запретно - запретно для него. Можно никогда не делать ничего запрещенного и быть при этом большим негодяем. И точно так же наоборот...В сущности, это только вопрос любви к покою! Кто слишком любит покой, чтобы самому думать и самому быть себе судьей, тот подчиняется без разбора любым запретам. Другие сами чувствуют какие-то приказы в себе, для них запретны вещи, которые каждый порядочный человек делает ежедневно, но зато позволительны другие вещи, которые вообще осуждаются. Каждый должен отвечать за себя самого."