– В-о-о-т, залетай, крассава! – прогромыхал водитель. – Ну а чего, я же не гордый, смотрю – ты «голосуешь». Погонял масло в голове, дай, думаю, подберу. Один хрен ехать скучно, сам понимаешь. Радио надоело так, что сил нет, а тут – лишние уши.

– Спасибо вам, дорогой, только я не разговорчив, – ответил парень со сдержанной добротой и тут же испугался: а вдруг высадит?

Вместо этого водила промолчал, выкурил, сдувая пахучий дым в щель окна, сигарету, ответил без напускного пафоса:

– Молодежь щас – один понт.

– Откуда вам знать, какие мы? – спросил парень, невольно зацепившись за обвинение. Не хотелось слушать по дороге проповеди.

– Вот ты и попался! А вообще понятно: не дают жить нормально – приходится жить ненормально. В любом возрасте озвереешь по такой схеме… Куда едешь-то?

– В гости.

– В гости… – повторил водила, впервые внимательно взглянув на транзитника. – Значит, скажешь, где мне остановить, а то я со своим Альцгеймером хуже Сусанина, да?

– Балда! – ответил в рифму попутчик, звонко рассмеявшись.

– В-о-о-т, совсем другая игра пошла. Вот это я понимаю! – похвалил спутника, молодого парня лет двадцати, дальнобойщик. Следя за дорогой, он не умолкал, и речь его казалась душной, монотонной и напористой, но все больше привлекала внимание. – Значит, тебе знакома дорога в Боровичи?

– Да, бывал там пару раз, – кивнул, жмурясь от бьющего в глаза солнца, пассажир. Дальнобойщик предложил ему надеть свои затемненные очки, но тот отказался, достав из своего рюкзака кепку, чтобы спрятаться от солнечных лучей под ее козырьком.

– Место со спокойной жизнью обеспечивается за счет промышленности – заводов понатыкали еще с тех, царских, времен. При Союзе развили, люди работают, – продолжил водитель, надев в свою очередь очки. – Магазинов понаставили, а дороги там, особенно если свернуть с трассы на Окуловку, до сих пор убитые.

– Магазины магазинами, а все равно деревня, – отмахнулся парень.

– Ой, да ладно тебе. Так вот, дорога. Едешь ползком вяленый, скучаешь и нервничаешь, что теряешь время.

– Прям уж?

– Ну а что сделать? Обочины ведь нет никакой. Плетешься на нуле почти, каждая яма как подруга родная.

– Ясно.

– Ясно ему… – с недоверием покосился водитель в сторону. – Местами покрытие становится терпимым, стелется коричневой чешуей на полкилометра, а потом снова – канава, кое-где заделанная кирпичами. Опять же, с местного завода огнеупоров. Ехать по этой яме сплошное удовольствие. Вот почему бомбилы за маршрут из Боровичей в Окуловку берут уже по три «рубля», по три тысячи.

Спутник с понимающим видом согласился, впервые сообразив, каково это – мотаться туда-сюда. Без альтернативы:

– Проехался так раз, и можешь ставить машину на прикол.

– Да. А главные приколы впереди, – ответил мужчина, переключив передачу. – Помогал я однажды другу с переездом на газельке, да так помог, что мебель при транспортировке разъебал. По такой дороге.

– Помогать еще уметь надо.

– Надо думать, кому помогать, – перебил слушателя рассказчик с непонятным пока раздражением: – Переехал, он, кстати, благополучно: новая квартира, молодая семья, да еще на комбинате повышение.

Подумав о том, что человек – везунчик, сорвавший джекпот, парень услышал продолжение:

– И едет он такой, осчастливленный, на своем Toyota Yaris, спешит домой, радуется. Дождик крапает, все по красоте.

Припоминая ландшафт, пассажир представил себя на месте счастливчика. Представил, будто бы это он возвращается из Петербурга в Боровичи под сизым предгрозовым небом на своей тачке и в хорошем расположении духа. Пускай мимо проносятся машины, редкие избушки – некоторые нежилые и разбитые, и только мрак выглядывает наружу. Посмотри по сторонам, и увидишь: кто-то держит баню, и тут же – придорожное кафе. А здесь местные продают пирожки, дым коромыслом из самоваров…

Голос водителя зазвучал теперь как бы со стороны:

– Сворачивает на Окуловку, смотрит на себя в зеркало заднего вида и, улыбаясь, говорит своему отражению: – Как ты к людям, так и они к тебе. (Любимая его фраза.) Едет дальше, и уже не дождь, а гроза, мать ее…

– А дальше?

– Дальше видит: стоят у дороги двое, мокнут под ливнем, голосуют, и никто возле них не останавливается, не подбирает. Честный, он сам ожидал от остальных такой же, зеркальной, я бы сказал честности, – невесело поморщился о чем-то дальнобойщик. – Верил в людей и людям, в общем-то, нравился. Меня называл пессимистом, когда я втюхивал, что не все вокруг так радужно… Короче, пожалел тех двоих в тот вечер. Сбавляет ход, включая поворотник, подъезжает. Опускает стекло, наклоняется и спрашивает: «Вам докуда, мужики?» Добрый, мать его, самаритянин…

Слушатель тревожно заерзал на своем высоком потертом сиденье, в ожидании недоброго, спина его вспотела. Солнечный свет летнего дня лился теперь через окно, ложился своим теплом на щеку парня, но ему пахнуло тревожной сыростью из чужого прошлого, дверь в которое ненадолго приоткрылась. Он услышал шум дождя, пронизывающего насквозь каждой каплей.

Двигаясь следом за словами говорящего, уверенно держащего руль, он представил, как:

– Один из них растянул пакет над головой, придумал от дождя крышу. Носом хлюпает, мерзнет. – В голосе водилы теперь слышалась злость вперемешку с обидой. Очередная, недокуренная и до середины сигарета улетела за окошко, словно воспоминания, которые хочется поскорее проехать, оставив далеко позади. – Второй посерьезней, а вроде и попроще, отвечает, куда им. За спиной висит рюкзак, может, типа как у тебя, из которого торчит горлышко бутылки. Понятно, – думает друг, – как они отдыхать собрались.

– Залезайте, раз по пути, – открывает им двери, забираются, трогаются. Дождь становится тише.

– Ничего, что мы так, не задержали? – спрашивает друга тот, который уселся рядом.

– Ай, – махнул рукой водитель, держась на позитиве, – не проблема.

Проезжают очередную деревушку. Плетутся, пока дворники умывают лицо автомобильного стекла дождем.

– Да-а-а, – подает голос тот, что сел сзади. – А нам сейчас в баню, там у нас корешок свой, девочки. Айда с нами?

– Не, я домой. Еду из города, так что в другой раз. – Когда дошло, он рефлекторно бросил взгляд в зеркало заднего вида, отстегнул ремень, резко нажал на тормоз, но – поздняк метаться.

– Убили?.. – спросил парень уже не своим, повзрослевшим, металлическим голосом. Вопрос превратился в констатацию факта и не требовал пояснений. – Окей. Тогда скажи, упырей-то поймали?

– Поймали. Задушили его пакетом, обворовали и ушли, бросив в лесу вместе с машиной. Пропалились по кредиткам.

– И все из-за чего!

– Помочь хотел…

Оставшуюся часть пути ехали молча, изредка вздрагивая в такт мощным колесам фуры, проглатывающей под собой асфальт со всеми его трещинами и неровностями.

И когда парень вышел из кабины и поблагодарил водителя за помощь, он пошел куда ему надо было. Фура засопела, как больной каторжник, чихнув гарью, дернулась и, мигая поворотником, вернулась на дорогу, выровнялась и поехала дальше.

Водитель продолжал свой маршрут, молодой человек – почти завершил свой. Остаток пути он прошел вполне благополучно. Оказавшись в объятиях девушки, был рад, что добрался, но весь вечер смутно чувствовал: что-то не так.

И когда наступила ночь, она уснула, спала спокойно, крепко и счастливо, а он долго лежал, глядя на часы в комнате, вертелся во мраке и не находил ответа, почему же не проходит, все мерещится запах бензина, кофе и сигарет, всегда сопровождавший водителя в дальнобое?

24 июля 2017, Санкт-Петербург, 04:56

Прогноз погоды

Посвящается Вадиму Бурцеву

Он сидел в небольшом похожем на столовую кафе и доедал свой тосканский суп вприкуску с шавермой. Перед ним соблазнительно стояла чашка, в которой еще теплился кофе. Откусывая кусок мяса в лаваше, покрытом корочкой поджарки, он взглянул на телевизор, висящий под потолком справа: на экране показывали, как человечки играют в футбол.

Он был спокоен и доволен собой – кто понял жизнь, тот не торопится. Поправив пиджак, висящий на спинке стула, он сидел и смотрел в окно, в котором осколками желтого света бликовали лампочки витрин, подсвечивающие привлекательный ассортимент съестного.

Улица за стеклом ничуть ему не мешала, словно бы разговаривала с кем-то полушепотом. Он мог слушать этот разговор и – это главное – не встревать в беседу: автомобили проезжали мимо почти бесшумно, чередовались без всякой закономерности с прохожими, велосипедистами, пенсионерами, хипстерами и девушками в платьях.

Некоторые заглядывали в окно кафе – как, например, эти две подружки в джинсовках, – замедлив аккуратный шаг своих стройных ножек, они пытались посмотреть вовнутрь, куда-то сквозь Виктора, посоветовались и, решив найти другое место, с улыбкой продефилировали дальше.

За их спиной притормозил перед зеброй микроавтобус с детьми, отправившимися на экскурсию по городу. Любопытный школьник, прилипший щекой к стеклу, встретился с Виктором взглядом. Он помахал ему ложкой, и мальчишка расхохотался.

Блеснул изумрудом стеклянный глаз светофора – взглянул повелительно – проезжай! Автобус с детьми послушно укатил дальше, а Виктор посмотрел на уголок дома напротив – над его крышей медленно, как советский ледокол в водах Арктики, проплывало тяжелое облако. Облако не спрашивало – оно пожирало солнце, обволакивая легкую лазурь неба серым одеялом.

Допивая свой кофе, он заметил, что улица начала меняться: краски потеряли свою яркость, и даже вывески магазинов приобретали угрюмый монохромный оттенок. Перед дождем пространство кафе затемнилось, и Виктор вспомнил совсем недавнее утро: по-летнему свежее, теплое, почти безоблачное, оно как бы намекало: молодец, что приехал.

Теперь прохожие выглядели растерянными – бегали туда-сюда по лужам, спешили, сталкивались с незнакомцами локтями, как петухи в стычке с себе подобными.

Не испытывая сожаления, он смотрел, как их накрыло серым, пепельного цвета дождем и думал, глядя на белесое пятно солнечного света на таком же сером небе, что и в жизни так же – если и есть немного света, все равно будет мрачно.

Час назад, когда он зашел в кафе, посетителей в полупустом зале было мало, и ему показалось странным, что одна и та же дверь для одних служила входом, а для других выходом.

Погода переменилась, и Виктор подумал, что сильные осадки на руку общепиту – в оживленном суетой городе люди вечно торопятся, а теперь захотят скрыться от косых стрел дождя, который не выбирает, куда ему выстрелить.

В заведении случился аншлаг. Стало шумно и, потеряв интерес к тому, что творится снаружи, Виктор решил осмотреться внутри.

Вокруг, раскрывая рты, стуча столовыми приборами по тарелкам, издавали звуки, что-то обсуждая, выпивая и жуя, люди – механические, все как один – разные, они были похожи друг на друга.

В противоположном от него углу, около занавески с раковиной, сидели в обнимку парень и девушка, отупело и невыразительно уставились в экраны своих смартфонов.

За соседним столом уселась семья из Узбекистана – муж и жена, державшая на руках ребенка. Мужик уплетал плов, баба уминала шаверму, содержимое которой капало на красную пластмассу подноса, а ребенок беспорядочно крутил ручонками, но не плакал. Мама подбирала кончиками пальцев кусочки мяса и капусты и отправляла себе в рот. Отец ел со смаком, пачкая себе подбородок.

«Даже если сейчас начнется война, ты ничего не заметишь», – подумал Виктор, обмакнув салфеткой губы. Ему стало стыдно за то уродливое, свидетелем чего он стал, и остро почувствовал, как испортилось настроение.

Без особого удовольствия – в такой-то компании! – расправившись с ланчем, посетитель решил, что ему пора. Посмотрел, едва улыбнувшись, на свой строгий чемодан – сплошь черный, с хорошими и тугими блестящими замками, поправил часы на руке и услышал, как в очередной раз беспокойно зазвенели колокольчики над дверью – кто-то вошел внутрь.

Обернувшись на звук, он увидел, как, впуская за собой свежесть в потускневший от хмурой погоды зал, наполненный сухими и горячими пряными запахами пищи, вошла девушка. Остальные были зациклены на себе.

Цепким и внимательным взглядом, словно маркером, он обвел глазами девушку, которая поспешно вошла внутрь и так же бегло осмотрела витрины: жареная картошка, посыпанная укропчиком, плов, рис, макароны, мясо по-французски, супы и булочки – все это не вызвало отклика.

Руки ее немного дрожали, вызывая впечатление хрупкости. Обратив внимание на ее бледность, Виктор сделал вывод, что ей было холодно и она забежала сюда скорее отогреться, нежели поесть.

Хрупкое создание, она показалась ему единственным по-настоящему живым существом в этом заведении. Помимо него, конечно. Заинтересовавшись, как голодный паук интересуется мотыльком, не имеющим никакого представления о ловушке, в которую может угодить, он стал наблюдать, что будет дальше.

Она заказала себе куриный бульон, от которого шел пар, пару треугольных кусочков хлеба и компот. Рыжие, слегка промокшие волосы собрала в хвостик, так ловко, как умеют только девушки. Взяла поднос и… обнаружила, что все места заняты. «Ну конечно же, погода не подвела!» – раздраженно выдохнула посетительница в попытке улыбнуться.

Обмакнув салфеткой губы, он убрал чемодан с соседнего стула и с улыбкой, с которой молодые люди встречают подругу, которую давно хотели увидеть, предложил вошедшей:

– Присаживайтесь, возле меня есть место.

На лице девушки с подносом отразилось мимолетное сомнение, причина для которого оставалась не ясна. Миновав бессознательную паузу в пару секунд, она с благодарностью отреагировала:

– Как удобно, спасибо!

Виктор молча сходил за новой порцией кофе – как бы не обратив внимания на ее похвалу. Он взял две чашки, чтобы выпить с ней вместе.

– Хорошо, что вы здесь оказались. Кстати, это вам, – протянул ей американо.

– Ну что же вы. Сколько с меня?

– Ешьте спокойно, а то остынет. Сюрприз.

Услышав этот мягкий приказ, она окончательно расслабилась и, расправив плечи, принялась опустошать тарелку супа.

– Если честно, я уже собирался на выход, но встретил вас и решил, что куплю вам кофе. Вы же не против?

– Ну… Кто же откажется от бесплатного руссиано! – рассмеялась она, принимая подарок. – Я Ася. А вас как зовут?

– Виктор… – Он решил представиться своим настоящим именем. – Зовите меня Виктор.

Пожали друг другу руки. Ее ладони теперь потеплели.

Проверив, на месте ли чемодан, который поставил под стол, он протянул:

– М-да…

– Что такое?

– Ну и погодка. Не замерзли? – спросил он, взглянув в ее глаза.

– Было зябко, – ответила она, откусив кусочек хлеба. – Я еще и зонтик забыла.

– Печально, Ася, печально.

Еще не решив, что ему с ней делать, он посмотрел в телевизор. Где-то там, будто в другом мире, первый тайм футбольного матча подошел к концу. Человечки из телека ушли на перерыв.

– Ай, сама виновата. Надо было глянуть в интернете перед выходом.

Отвлекаясь от красоты собеседницы, он вновь взглянул на экран. Теперь телевизор показывал рекламу.

– Вы верите в прогнозы погоды? – спросил он откровенно и чуть-чуть устало.

– А вы нет? – Девушка торопливо доела суп, чтобы выпить с ним кофе. К компоту она так и не притронулась.

– Только в то, что я делаю, Ася. Только в это.

– Чем же вы занимаетесь? – спросила она, с любопытством вглядываясь в его карие глаза.

– А вы спрогнозируйте, – сказал он, допивая свой кофе.

– Эмм… пашешь в Сбере? – предположила она игриво.

– Из-за пиджака и рубашки, так ведь?

– Ага. – Ася была удивлена, как быстро он ее разгадал. «Какой ты интересный!» – Значит, ошиблась.

– Ошиблась, – улыбнулся он.

Улыбка погасла, как только Виктор увидел, что семья уродов откушала и собралась на улицу: женщина с ребенком даже не подумала вымыть руки. Эта картина заставляла вспомнить, почему он испытывал неприязнь к людям.

– Что-то не так?

– Вспомнил, что мне пора.

– Жаль, может…

– Приятного аппетита, Ася.

Когда она обернулась, Виктора уже не было в зале. Только колокольчик над дверью остался звенеть за спиной, как комар над ухом.

Он был наемник – профессиональный убийца, крепко знающий свое дело. На улице его настроение улучшилось – впереди еще было много дел.

12 мая 2017 года, 04:48

Не повезло

Человек духовной свободы «сверхновой» эпохи вынужден постоянно балансировать на вершине пирамиды, среди психологических координат которой – ответственность за свободу и одиночество в ответственности. Поэтому слишком часто оказывается значительно проще соскользнуть с вершины.

А. И. Извеков. Взросление человечества: кризис переходного возраста.

1

Субботнее утро началось для Аркадия с выпуска новостей по местному телеканалу. Попивая кофе, он краем глаза просматривал повтор вчерашнего репортажа о пожаре в северном районе их городка. Видеоряд был тем же, что и вчера (это дешевле, чем снимать об одном и том же дважды), – пожарные, выходящие из подъезда, отравившаяся угарным газом старуха, которую санитары закинули как дрова в салон «скорой», и все такое. Однако сегодня стало известно, что в результате возгорания погиб один человек, тогда как бабку удалось откачать.

Аркадию, честно говоря, было плевать на то, что он увидел. Наверняка какой-то алкаш уснул с сигаретой в руках – делов-то! Больше всего Аркадия беспокоило, что он не мог полноценно выспаться уже третью ночь. Меньше всего он предполагал, что его будет мучить совесть… Отставив полупустую кружку с черным крепким напитком в сторону, он услышал шорох знакомых тапочек по коридору квартиры – жена проснулась. Услышал, несмотря на то, что в кухне тихонько работал телевизор. Вероятно, разыгравшаяся бессонница обострила его слух, делая еще более раздражительным.

– Привет, дорогой, – сказала она тихонько, обвив его шею своими ладонями, нежными, словно шелк.

– Привет, – ответил Аркадий, непроизвольно освободившись от ласковых объятий жены.

– Ты чего? – спросила его Наташа, начиная думать, что у Аркадия появилась другая. Обычно он такой добрый и собранный. А в последние дни сам не свой. Вдруг мечется?

– Да просто спал плохо и не до конца проснулся, – отозвался он.

– Ммм, а что смотришь?

– Да вот, про пожар опять показывают. Ничего особенного. А как Ванечка, еще спит?

– Да, – неуверенно ответила Наташа своему супругу, зевнув. – Вроде.

Тем временем ребенок проснулся и понял, что остался один в опустевшей без родителей комнате. Пятилетнему мальчику больше всего на свете этим утром хотелось кушать и обняться с мамочкой.

– Мамочка! – крикнул он и, не услышав ничего в ответ, вскочил с кровати и понесся на кухню. Может, она там?

– Доброе утро, сынка! – выдавил из себя улыбку папа, погладив ребенка по голове.

– Привет, пап! – воскликнул Ваня, сразу потянувшийся обняться с мамой, но Аркадию вдруг почудилось, что вместо пятилетнего ребенка его поприветствовал коллега по бизнесу.

– Тихо, тихо. Заобнимаешь меня сейчас, – с деланой ласковостью протянула мама. Ваня чувствовал, что мать его недолюбливает, но, как любой маленький мальчик, хоть и смышленый, доказать этого не мог и хотел бы думать, что ошибается. Мир взрослых был ему пока недоступен. Он жил впечатлениями, сиюминутными действиями, желаниями и фантазиями. А еще, как и любой другой ребенок, не требовал больше, чем следует. Ванечка всего-навсего хотел немного любви.

Отстранившись от мамы, он немножко покраснел от утреннего прикосновения холодной обиды и пошел чистить зубы. Если он вдруг расплачется, мама не увидит его слез. Мальчик не мог с собой ничего поделать и нехотя в своей памяти возвращался к событиям трехдневной давности. Он на детской площадке, и, пока папы нет рядом, мама орет на Ваню, играющего в мячик. То он, видите ли, пинает его слишком сильно, то слишком слабо. То кривляется, то стоит «как дерево». Список можно продолжить.

– А каким мне быть?! – завопил ребенок, разрываясь от непонимания.

Ответа не последовало, и дальше произошло следующее. В свете заходящего июньского солнца лицо его обычно красивой мамы приобрело пугающий кроваво-красный оттенок. Сейчас он уже не был уверен, но тогда ему казалось даже, что на ее скулах и лбу виднелись капельки пота. «А что если это – не мама, а чужая мне тетька?» – подумал мальчик, вспомнив ненарочно сказку про Бабу-Ягу. Мама что-то кричала в его сторону, но он ее не слышал. Уши будто бы заложило, и Ваня расплакался, закричав в голос.

– Что ты орешь как резаный?

– Ма-м-а!!!

– Пошли домой, я сказала! Не можешь играть спокойно – пойдешь у меня ныть дома.

– Я не хочу-у-у домой.

– Да мне-то какое дело?! Сиди и плачь в своей комнате, нечего меня на людях позорить! – крикнула на него мама Наташа, нервным движением поправив челку.

Пока женщина подходила к ребенку все ближе и ближе, мальчик испуганно заслонялся от нее футбольным мячом, как магическим щитом. Судя по тому, что мяч оказался в руках мамы Наташи, наивная детская магия оказалась бессильна против родительского нехорошего настроения…

В комнате Ванечка долго плакал в подушку. Он тешил себя надеждой, что, когда вырастет, то никому не позволит себя обижать. Тем более маме. Смутно, неясным для себя образом он начал просекать, что с мамой творится неладное. Что другие мамы не ведут себя так с его друзьями из садика. А если ведут, то это очень плохо, и такие мамы оказываются в тюрьме.

«Я знаю, что она меня любит, но почему я этого не чувствую?» – спросил он сам себя перед тем как заснуть в тот унылый вечер, когда отца не было рядом. Следующие несколько дней ребенка больше всего задевало, что папу она любит больше, чем его самого.

В один из таких дней, умывшись после сна, мальчик понял, что мама до сих пор не попросила прощения за свое поведение на детской площадке. Хотя, стоит им только поругаться с папой, как мама сразу бежит с ним мириться. Что за несправедливость? Ваня не знал, почему так происходит, да ему и не было интересно. Он решил, что сейчас будет здорово покушать, а потом, если папа не сможет с ним поиграть в конструктор, то он попросит у отца «планшетник».

Наташа, размораживая в микроволновке блинчики с вареньем, думала о том, что, наверное, зря пошла на усыновление Вани. А ведь пять лет назад, когда стало известно, что она бесплодна, решение казалось таким правильным…

Вздохнув, она предложила Аркадию ненадолго оставить ребенка одного дома и пойти к друзьям, развеяться.

– Одного? – засомневался муж.

– А чего такого? Мы же ненадолго. Пусть вон сидит, книжки читает, к школе готовится.

– Ну не знаю. Давай возьмем его с собой, пусть с Танькиными детьми поиграет, – не особо упорствуя, предложил Аркадий. На самом деле ему было ни до чего сейчас. Он вспоминал, как три дня назад за городскими гаражами, в двухэтажной «заброшке» пустил пулю в лоб своему давнему другу. Другу, с которым они начали заниматься недвижимостью еще в середине 90-х годов. Пулю в лоб.

Их дружеские намерения вести честный бизнес в те смутные времена казались ему сейчас весьма наивными. Поначалу получалось неплохо, но вскоре выяснилось, что совместными усилиями подводить фирмы под банкротство намного интереснее и прибыльней.

Но времена меняются. Кто же знал, что в кризисный год нулевых Аркадий хладнокровно пойдет на убийство друга?

– Ничего личного, Костя, это просто бизнес, – говорит ему Аркадий, как не раз говорил переводчик Володарский, если вы смотрели боевики на VHS, взятые в видеопрокате. – Жаль, когда лучшие друзья негласно превращаются в конкурентов. Очень жаль.

– Да стреляй ты уже!.. – чавкал, глотая звуки, избитый Константин. Лицо в крови, челюсть разбита. Выплюнул осколки зубов и улыбается.

Смотрит в глаза вместо того, чтобы просить пощады. Подзуживает спустить курок. Ждет смерти.

Аркадий не был готов к тому, что видел, и это его пугало.

– Щас, будь уверен. Только глушак привинчу, – ответил он строго и тут же прибавил, как в прежние времена, по-дружески: – Кость, скажи, каково это вот так – тебе страшно?

– Нет, – прошипел Константин, сплевывая жидкость, сочащуюся из ран его распухшего языка. Боли он уже не чувствовал и говорил невнятно, как после анестезии на приеме у стоматолога.

«Одной ногой в могиле, и сидит довольный. Не понимаю!»

– Как же так, дурачок? Я же сейчас в тебя выстрелю, тормозок, – недоумевал он, рискуя потерять самообладание.

– А так… – Костя согнул ноги в коленях, как подросток, устраивающийся поудобнее. Приговоренный к смерти оперся о пыльную стену, от которой несло сыростью. – Иногда признать поражение – это уже победа, Кеша. А деньги забирай… Нахрен мне твои деньги. – Костя выдохнул, спокойно закрыв глаза.

– Аа-а-а-а-а-а-р! – сорвавшись на крик, Аркадий выпустил всю обойму в лоб того, с кем когда-то давно выпускался из школы, пил на брудершафт и даже делил девчонок.

Между тем умывшийся ребенок уже прибежал в кухню и охотно сел за стол, навострив ушки. Пахло разогретыми блинчиками.

– На, поешь, – с фальшивой улыбкой сказала Ванечке мама, обдумывая, каким образом оставить усыновленного одного дома. Честно говоря, она видела в этом отпрыске конкурента себе, любимой. Аркадий его любил, и узнай он, что Наташа вытворяет с мальчиком, ей бы не поздоровилось.

И пока ребенок уплетал полуфабрикаты, а его отец мучился внезапным приступом головной боли, от которой терял последние остатки разума, до Наташи дошло, как она может уделать маленького засранца. Ведь лучшая защита – это, как водится, нападение:

– Мы сейчас пойдем гулять с папой, а ты давай посиди за книжками. Раскраску я тебе еще вчера приготовила, можешь порисовать.

– Что, какое порисовать? – запротестовал Ванечка. – А планшет?

– Ты как себя вел на днях, на площадке, помнишь? Какие тебе после этого игры, а?

– Я хочу пойти с вами. Меня в садике хвалят.

– Ну и что, что хвалят! Что ты опять клянчишь? Не видишь, папе плохо? А ну ешь давай молча.

– Так, хватит. Дети не должны страдать, – защитил сына Аркадий, выключив телевизор.

– Как будто я должна, – воинственно приподняла правую бровь Наташа. Этот мимический жест обычно означал: «Еще чуть-чуть, и секса тебе сегодня не видать».

– Все должны страдать, мам, – произнес Ваня, откусив блинчик. – Такова жизнь.

Устами ребенка глаголет истина, тем более Ваня хотел поскорее вырасти, чтобы начать решать за себя самому, куда ему идти и что делать.

Услышав это, Наташа… нет, не рассмеялась, не похвалила ребенка за философское прозрение и даже не посерьезнела. Она закатила глаза, что не укрылось от мужа, внимательно наблюдавшего за происходящим в тот момент. Обладая огромными деньгами, тот мог запросто избавиться от Наташи. Но ребенку нужна хоть какая-то мать, а не гувернантка или шлюха, прости Господи. Не сворачивать же ему сейчас бизнес, правда?

Ответив на немое недовольство супруги взглядом, красноречиво говорящим ей: «настанет день, и я тебя брошу, подожди», Аркадий смягчился и добавил:

– Извини. – Прощенья он просил не у сына. Отношения с женой сейчас дороже, ибо их ссоры непременно отразятся на ребенке. К мальчику он обратился со словами:

– Ванюш, у меня сегодня болит голова, надо пройтись с мамой.

На что мальчик вскричал:

– Раз болит голова, раз тебе плохо, почему ты не останешься?! – Не найдя ничего лучше, чем можно было бы ответить сыну на его справедливый, но несуразный выпад, Аркадий процитировал Константина, наконец-то поняв глубину его предсмертной мысли:

– Послушай, признать поражение – иногда это уже победа. Потерпи. Я скоро вернусь.

– Хорошо, – обронил Ванечка, успокаиваясь. Ни слова не говоря матери, он вышел из кухни и направился в комнату.

Наташа засияла от радости, как, быть может, сияют злорадные мачехи, заставляя золушек выполнять грязную работу. Ее собственнические глаза наслаждались болью ребенка. «Аркадий только мой», – светили они нездоровым пламенем ревности.

– Ну что, дорогой? Пойдем собираться?

– Да, пожалуй, – вздохнул предприниматель, едва заметно улыбнувшись. Как же не улыбаться, если эта баба в свои тридцать лет так ничего и не поняла в жизни? Курица. Он вспомнил, как бы невзначай, что семь лет назад прибрал ее, больную сифилисом молоденькую проститутку, к рукам, выкупив у местных кавказцев. «Дурочка, где бы ты была сейчас, если бы не я?» – думал он. Как же тут не радоваться?

– Наконец-то ты снова улыбаешься! Давно я не видела, – радостно прощебетала жена. – Куда пойдем?

– Скоро узнаешь, – загадочно ответил Аркадий, представив, как же будет хорошо, если однажды Наташа составит Константину компанию…

– Как же мне с тобой повезло, любимый! – подытожила Наташа, поцеловав супруга.

Ясное дело, он не стал ее переубеждать.