Антон Корнилов

раньше других присягнули, под особое покровительство

ничего так не облегчает душу, как ответственность за собственные поступки, переложенная на кого-то другого…

«Как же все просто, оказывается… — полетели в освеженной голове Сомика легкие мысли. — Уважать себя — это всего-навсего ничего не бояться. А ничего не бояться — это очень несложно. Ведь на самом-то деле бояться нечего…»

Приглушенный рык двигателя подъехавшего автомобиля сподвиг долговязого на незамысловатые действия – он вяло шаркнул шлепанцами по асфальту и приоткрыл один глаз. Впрочем, уже через секунду активность парня от адажио взлетела сразу до престо. Он вскочил, одернул майку, вытянулся по стойке смирно, потом с размаху шлепнулся обратно на скамейку, потом снова вскочил – и вдруг заскользил за угол здания ольевской администрации, почему-то приставным шагом – может быть, потому, что не хотел поворачиваться к приехавшим спиной.

которые давались рекрутам (теперь эти задания мастера стали называть – уроки

Лития поняла: тому, кто любит, и тому, кто боится, нельзя доверять. Никогда не отступит, не сломается и не предаст лишь тот, кто идет по дороге Долга.

Совершенное зло всегда больше, чем полагает тот, кто его совершает.

Переверзев снова двинулся по улице. Сунул в рот сигарету, но сразу забыл о ней. Ростислав Елисеев. Да, скорее всего, он не стоит за этим ограблением, погорячился с горя насчет него Николай Степанович. Не станет же такой большой человек размениваться на какого-то прапора, оказавшегося не в то время не в том месте. Но ведь с другой стороны: именно Елисеев в этом ограблении и виноват. Не пристал бы он к девочке – не встретился бы с Переверзевым. Не получил бы по башке. Не уволили бы Николая Степановича из органов, не пришлось бы ему бомбить по ночам. И, значит, в ту ночь находился бы Николай Степанович дома. И не случилось бы того, что случилось. Того, что невозможно теперь исправить. Да, совершенное зло всегда больше, чем полагает тот, кто его совершает.