…Много раз потом я пытался докопаться до истоков того, что происходило все эти годы и чему я сам был свидетелем и участником. Джаконда, со свойственной ей категоричностью и прямолинейностью, сказала как-то, что всё началось ещё в прошлом веке, а именно – в 1917 году, когда в России произошёл большевистский переворот. Я тогда посмеялся и посоветовал ей ещё Куликовскую битву припомнить, или, там, восстание Ивана Болотникова, или, чего уж мелочиться, – пришествие на Русь варягов во главе с Рюриком… Припомнили и 1991 год… Но про это и без того уже достаточно сказано и написано. Я расскажу лишь то, что сам знаю и в достоверности чего я сам уверен. Потому, как сам в этом участвовал… И началось всё не сто лет назад, а гораздо позднее. Мне тогда было 24, я был ещё летёхой, только-только закончившим Академию и получившим назначение на один из патрульных звездолётов. Назывался он «Пересвет». В обязанности космического патруля, как и теперь, входило слежение за космическим пространством в пределах Солнечной системы. Служба наша тогда состояла из пяти звездолётов: «Нибелунг», «Баярд», «Дмитрий Донской», «Пересвет» и «Роланд».

В тот день, в 13—15 по корабельному времени, мы обнаружили в нашем секторе патрулирования космический корабль, не подающий признаков жизни. Вскоре выяснилось, что это – «Дмитрий Донской». Меня вместе с группой спасателей отправили в разведку. Мы осмотрели корабль – он был основательно потрёпан, словно участвовал в какой-то стычке. В борту зияла глубокая пробоина, метров 10—15 в диаметре, корпус разгерметизировался, кругом следы пожара и полное отсутствие экипажа. Даже трупов не обнаружили. Толи их всех захватили живыми, но тогда возникает законный вопрос: «Кто мог это сделать?»; толи корабль столкнулся с каким-то космическим телом, но тогда возникает другой законный вопрос: «А где экипаж?» Если их вытянуло в космос через пробоину – то где тела? Вобщем – вопросов была куча – и ни на один из них не было вразумительного ответа. А те, что были, были настолько невразумительны, что их и озвучивать не стоит. Конечно, потом был и громкий скандал, и не менее громкие заявления, и расследование, и рыдающие родственники в программах новостей… Экипаж был международный, так что история эта наделала шума. А потом вдруг все разом замолчали, словно им кто рот заткнул. Дело очень резко замяли, расследование прекратили, запретив даже само упоминание о том, что произошло. Все результаты расследования изъяли и засекретили. Самого «Донского» после ремонта вернули в строй, но он считался уже несчастливым кораблём, и служить на него посылали либо в наказание, либо неудачников. И занялись, как всегда, поисками «стрелочников» и виноватых. Угодил в эту малопочтенную категорию и я. Сперва меня вообще хотели уволить из армии и отдать под суд, но потом, благодаря заступничеству друга моего отца, всего лишь перевели в наземные части. С тех пор мне никогда особо не везло по службе. Присвоение очередного звания задерживали, квартиры тоже не было, но мне это было как-то безразлично. Вскоре, благодаря помощи того же отцовского друга, я оказался в частях быстрого реагирования, а проще – в спецназе. Он добился моей реабилитации.

Звание полковника мне присвоили уже перед самой войной. Тогда же и квартиру дали. Ордер вручили одновременно с предписанием явиться к новому месту службы, так что переехать в наш новый дом мы с женой так и не успели. А через пару недель началась война.

Война – это пожар в борделе во время наводнения. Начальство катастрофически тупеет, когда дело доходит до принятия конкретных решений. В итоге – двадцать противоположных по сути приказов одновременно, раз… дяйство и раздрай.

Известие о войне застигло нас в дороге. Отряд перебрасывали из Крыма в Архангельскую область. В связи с этим наш эшелон неделю простоял где-то на запасных путях в Тверской губернии.

Земля вступила в эту войну неподготовленной. Объединённое Командование было создано только через год после её начала. Тогда, в самом начале, мы всего за несколько дней лишились наших колоний на Марсе и баз на Луне. А потом долго отбивались от атак из космоса, гоняли нанятых террористов на Земле, ликвидировали заговоры и отвоёвывали обратно потерянное. А если честно – то эту проклятую войну выиграли восемь человек – диверсионная группа из шести бойцов моего отряда, да прапор-алкаш со своим водилой.

***

… – Вообще-то никогда не испытывала склонности к писанию мемуаров, ведению дневников и тому подобной чуши. Но однажды Батя сказал, что раз уж нас осталось всего четверо из тех, кто был, и кто сам всё на своей шкуре испытал, то надо всё записать. «Для потомков», так сказать… У нас тогда, помню, даже спор вышел, – с чего всё началось. Но потом Жека сказал, что у каждого всё началось по-своему. У Бати – когда они «Дмитрия Донского» обнаружили, у нас – когда мы пошли в армию. Для меня, впрочем, тоже всё началось гораздо раньше. Примерно в то же время, что и для Бати. У меня мама погибла. Попала под машину. И случилось это как раз под Новый год, 31 декабря. С тех пор у нас в семье не празднуют этот праздник. Мне было тогда 12 лет. Жили мы тогда в Тайцах. Вскоре после похорон меня забрала к себе крёстная – сестра отца. И я переехала в Питер. Это было родовое гнездо семьи Островых – огромная, комнат 7, квартира на Каменноостровском, в старинном доме, с длиннейшим, изогнутым в виде буквы «Г», коридором, с «парадным» и «чёрным» ходом, изразцовой печью в коридоре и лепниной на потолке. Мой дед, удачливый бизнесмен, или, как тогда говорили, «новый русский» (странное словосочетание), купил её ещё в начале века. Как-нибудь в другой раз я соберусь с духом и расскажу историю нашего рода. Рода Островых-Соболевых.

Крёстная была старая дева, настоящий «синий чулок», ученица самого Багирцева. Она, вскоре после окончания «1-гоМеда», защитила диссертацию по резервным психофизическим возможностям человека и возглавила собственную лабораторию по изучению этих самых возможностей, полностью посвятив себя науке. Мне тоже прочили нечто подобное, пока… Вобщем – крёстная, или «кока», как я её звала, отдала меня в классическую гимназию при Универе, которую я благополучно закончила с Большой Серебряной медалью и, сдав всего один, чисто символический, экзамен, поступила в тот же Универ на Историко-этнографический факультет им. Л. Н. Гумилёва. Передо мной открывалась карьера «учёной дамы»… М-дя… вот думаю, а что было бы, если… Ну и болталась бы сейчас по экспедициям – изучала бы каких-нибудь эскимосов-папуасов и им подобных… Вот это жизнь!

Я была, что называется, – «девочка из хорошей семьи». Занималась музыкой (без особой охоты и успеха), спортом – пятиборьем (второй юношеский) и была, как и положено девице из «хорошей семьи» достаточно наивна… М-да…

Всю жизнь я ненавидела своё имя. Папенька не нашёл ничего лучше, как назвать меня Джокондой. Именно так – через «а». М-дя… Какая пошлятина! Всякий встречный-поперечный норовил Моной Лизой обозвать, да я ещё и мордой не вышла… Нет, я, конечно, понимаю, что каждая женщина мнит себя невозможной красавицей, но это не мой случай. Я и вправду – уродина. Крёстная и мама с бабушкой, правда, утешали, – говорили, что внешняя красота не главное и тому подобную бредятину, что, мол, из «гадких утят» потом вырастают «прекрасные лебеди» и т.д., и т.п… Только это всё х… И я в один далеко не прекрасный день поняла, что плохой быть легче, чем «хорошей девочкой», потому что плохим можно всё, а хорошим – нельзя ничего. Прозрение моё было очень жестоким, как и всякое прозрение. Мордой об стол. Это сейчас я думаю, что так и должно было быть и даже благодарна судьбе за науку, а тогда… Я вдруг увидела, что совершенно одна, а те, кого я считала близкими и друзьями просто отвернулись от меня. Вобщем, я лила слёзы и всерьёз думала о самоубийстве (вот дура!), пока…

Однажды я вытащила из ящика буклет Российской Армии. На четырёх страницах красочно описывались прелести службы в этой самой Российской Армии. Не знаю, какая муха меня в тот момент укусила, но я попёрлась в военкомат. С Лариской на буксире. Нас обеих записали в Первый разряд. Это означало, что мы можем служить в любых родах войск. Ну мы и выбрали спецназ. Потом была учебка, где мы с удивлением обнаружили Жеку с Гансом и решили впредь вместе держаться. Вообще-то Ганс, не Ганс вовсе, а Андрей. Просто у него фамилия Гансовский. Да он ещё белобрысый и длинный, как верста, и на русского совершенно не похож. Ну, он привык и отзывается уже лучше, чем на родное имя.

В учебке тоже много всяких чудес было. Это была просто песня, я вам скажу! Взять, хотя бы, неописуемого прапора Говенько с его шедеврами типа: «Сапоги надо чистить с вечера и утром надевать на свежую голову!», или «Я вам в академиях не кончал, но высшее образование вам даду!». Ну и так далее. Хотя – нет. Говенько появился позже. А там был не менее колоритный тип. По фамилии Ворюгин. Да, Ворюгин. Однажды, помню, припёрлась в часть какая-то комиссия с проверкой. Всю ночь перед её прибытием мы, салаги, собирали опавшие листья, красили их в зелёный цвет и привязывали обратно на ветки. Траву тоже красили. Смысла сиих эволюций мне, например, не понять до сих пор. В цветистом буклетике про это ничего не говорилось. Но с некоторых пор меня столкновения с действительностью не обламывали.

В армии многим ребятам снятся девчонки. А мне снился наш ротный старшина Ворюгин. В голом виде. Это притом, что наяву я к нему никаких нежных чувств не питала.

А ещё через пол-года началась война. И всё стало каким-то мелким и незначительным. Я помню, как впервые увидела воздушный бой. Вернее – не сам бой, он шёл слишком высоко – в верхних слоях атмосферы, с земли были видны только огненные сполохи, похожие на северное сияние – выстрелы лазерных пушек. Мы с Лариской сидели на рельсах на каком-то Богом и людьми забытом полустанке где-то в Тверской губернии и смотрели в небо. Страшно не было. Было любопытно. Чем-то на салют похоже. Страшно мне было уже потом, когда мы вели к Земле пленный флагман космитов.

Кто они были? А хрен их знает. Бродяги без роду-племени. Когда-то они, или их предки, покинули Землю, захватив первый построенный звездолёт со сверхсветовым ускорителем. Вообще-то я была права – всё началось тогда – в середине ХХ века. Ну, да это всё история.

Компания, угнавшая звездолёт, была довольно пёстрая и разношёрстная. Все они преследовали совершенно разные цели и зачастую были людьми случайными. Со временем появился у них некий Босс, сумевший сплотить их всех, подчинить и организовать. Он же и идеологию им предложил – смесь гитлеризма, коммунизма, ещё какого-то «…изма» и каких-то восточных учений. Они отреклись от прошлого, от своего происхождения и с оху… шими рожами кинулись завоёвывать мировое господство. Ну, понятное дело, ничего у них не вышло. Потому как была эта компания обычным сборищем неудачников, которым просто дали пинка под зад. Тут пояснить надо. Дело в том, что вскоре после того, как ребята на уворованном звездолёте попытались покинуть пределы Солнечной системы, у них там что-то где-то переклинило, и этот самый ускоритель вышел из строя. Вобщем, пока ребята там разобрались, что у них там как, да почему, пока всё это дело починили, пока осмотрелись и поняли, что с ними произошло – на Земле много воды утекло. Утеклецы поняли, что они влипли, и у них приключилась там вполне законная паника, со всеми вытекающими последствиями. Жан рассказывал, как они там устраивались, как приспосабливали корабль под жильё, как искали планеты, пригодные для посадок, ползая по Солнечной системе. Они многое повидали, многое узнали. На корабле успели подрасти новые поколения, которые о Земле знали только понаслышке. Родины у них не было, дома тоже. Детей забирали от родителей вскоре после рождения, и они зачастую не знали, кто их родители. Семей в нашем, земном, понимании у них тоже не было. Женщин у них было мало, поэтому деторождение было сильно ограничено. Чем более высокий ранг занимал работник, чем более он был ценным, тем меньше у него было шансов получить разрешение на создание семьи. Это ведь отвлекало его от работы. Странные, однако, взгляды. Разрешение на рождение ребёнка давал лично Босс и зачастую руководствовался личными мотивами. И к деторождению не допускались те, кого он считал «неблагонадёжными». Это уже Гэн потом рассказывал.

Вояки они оказались весьма и весьма посредственные. А когда дело доходило до наземных схваток, то и вовсе никудышные. В самом начале войны, когда они предприняли попытки вести наземные боевые действия, мы их щёлкали, как куропаток. Посему война очень скоро перенеслась в околоземное пространство и превратилась в стычки на подступах к Земле. Они отрезали Землю от колоний на Марсе и баз на Луне и просто держали нас в осаде, попутно завязав дружбу со всевозможными террористическими и прочими нехорошими организациями, чтобы те действовали на Земле по их указке. Всё это продолжалось почти три года, пока в Объединённом Командовании не пришла в голову кому-то светлая идея операции «Лунное Затмение». Именно так она именовалась в документах. Вобщем, «сверхчеловеки» в очередной раз обгавнялись. Причём – буквально…

Часть 1

Глава 1. Хмурое утро

…Он открыл глаза. Удачно. Картинка слегка двоилась и мутилась, но видимость была полная. Уже хорошо. Голова болела. Не просто так, а толчками. Словно кто-то там, внутри, пытался пробить черепушку и вырваться наружу.

«Ой, мама…» – сказал кто-то там, внутри него. Этот кто-то был несчастный и одинокий. Осторожно он попытался сесть. Тело ломило, словно по нему проехался асфальтовый каток. Во рту было сухо и гадостно. А ещё примешивался вкус солёного железа. Это было знакомо. Сидеть было форменным насилием, и он снова лёг. Было тепло. И это было неплохо. Но полежать ему не дали. Плотная стеклянная стена отъехала, и появились двое в синей форме.

– Встать! – оглушительно рявкнул один из них. В голове брызнули ярко-жёлтые осколки. Встать было насилием ещё большим, чем сесть. Но он встал. Его слегка мотало.

– Лицом к стене! – продолжал громыхать синий.

Умом он понимал, что этот синий вовсе не орёт, а говорит нормальным голосом, но слушать это было невыносимо. Слух и душа требовали тишины и покоя. Тело тоже требовало.

– Руки назад!

На него надели силовые браслеты.

– Пошёл!

Коридор, в котором воняло гадостно, утыкался в лестницу. На лестнице курили другие двое в синем. Курить хотелось, но от запаха дыма его стало мутить.

В кабинете было прохладно и светло от деревянных панелей, коими были обиты стены.

– Присаживайтесь. – устало сказал немолодой, в штатском, – Браслеты снимите.

Это уже конвоиру. Тот отключил силовое поле и снял наручники. Немолодой в штатском налил стакан воды и толчком по столу придвинул ему. В стакане шипела таблетка.

– Выпейте.

Едко пахло чем-то цитрусовым. Он выпил и вскоре действительно полегчало. Ненамного. Тело и лицо ещё побаливало. И губы щипало. Немолодой в штатском взял лист бумаги и стал читать:

– «18 октября 208… мною, квартальным надзирателем Василеостровской части города Санкт-Петербурга Базловым Сергеем Валентиновичем и нижними полицейскими чинами Канашкиным Андреем Петровичем и Васильевым Антоном Петровичем при содействии представителей общественности был задержан в нетрезвом виде в баре „Зурбаган“, принадлежащем частному предпринимателю Агиеву молодой человек, отказавшийся назвать своё имя. При задержании оный молодой человек оказал сопротивление, кричал, что он чемпион России по боям без правил, оскорблял словесно и действием сотрудников бара и полицейских…»

Немолодой в штатском прервал чтение и посмотрел на задержанного. Тот молчал и смотрел в окно за его спиной. Там шёл дождь, и мотались мокрые полуголые деревья. Немолодой в штатском проследил его взгляд, вздохнул и продолжил чтение:

– «… Посетители бара под присягой показали, что означенный молодой человек, нарушая тишину и благочиние, пел громко песни и выкрикивал оскорбления, пытаясь затеять ссору с посетителями бара. На требование владельца бара Агиева вести себя тихо, ответил грубой бранью нецензурного характера и угрозами физической расправы, сказав, что он – чемпион России по боям без правил. Потом ударил оного означенного Агиева кулаком в лицо. На помощь Агиеву бросился его родственник и посетители бара, которые вызвали наряд. После задержания оного означенного дебошира, на нём было обнаружено удостоверение личности на имя Лаппалайнена Марку, финна, гражданина России, уроженца города Санкт-Петербурга…»

Немолодой в штатском отложил листок, и устало посмотрел на похмельного задержанного.

– Припоминаешь вчерашнее? – спросил он.

– Смутно. – честно ответил Шакалёнок.

Немолодой вздохнул.

– И?

– Позвонить можно? – спросил вместо ответа Шакалёнок.

Немолодой в штатском тем же толчком, каким придвигал стакан с похмедолом, придвинул ему трубку телефона, снятую с базы.

– Звони.

Большим пальцем тот набрал несколько заветных цифр.

– Полковник Селин. – густо ответила трубка.

– Это я. – ответил Шакалёнок.

– Опять проблемы?

Немолодой в штатском прислушивался с плохо скрываемым интересом. Шакалёнок передал ему трубку. Немолодой взял её и выслушал всё, не переменяясь в лице. Нажал отбой и посмотрел на Шакалёнка. Тот смотрел мимо.

– Свободен. – сквозь зубы процедил немолодой в штатском. Пихнул толчком через стол истрёпанную карточку удостоверения Шакалёнка, отметил пропуск, который вместе с удостоверением Шакалёнок сгрёб со стола, не глядя на него.

На улице было гадостно. Где-то во дворах чадила подожжённая помойка, горелый смрад смешивался с сырым воздухом. Зонта не было, курева тоже. Как, впрочем, и наличных денег. Шакалёнок поднял воротник старой кожаной куртки и побрёл, куда глаза глядят. Глаза глядели в сторону ближайшего магазина. На счёте должны были оставаться ещё какие-то деньги. Если нет – оставался последний вариант – семья. А с ней у Шакалёнка были сложные отношения. Дома он не жил лет с 14. Из-за отчима. Марку-Шакалёнок так и не мог понять – зачем мать вышла замуж за этого урода. Но мать упорно избегала разговоров на эту тему. А семья, тем временем, разбежалась. Первой ушла Хелга. За ней последовала старшая – Биргита. И теперь дома оставался только Тойво. Брат-близнец. Воспоминание о братце вызвало у Марку острый приступ тошноты. Братья друг друга терпеть не могли лет с 8-ми. Тойво изо всех сил подлизывался к отчиму, стремясь заслужить его расположение, в противоположность Марку.

Людей в гастрономе почти не было. И деньги на счёте, к счастью, ещё были. Он купил бутылку пива, пачку пельменей и нарезной батон. Подумал, взял ещё пачку масла и банку сметаны.

Дома воняло грязными носками и холодным сигаретным пеплом. Марку залез под контрастный душ. Многочисленные ссадины горели от попавшей воды. Из зеркала на него смотрела протокольная рожа с разбитой губой и рассечённой бровью. Уже сидя на кухне в одном полотенце он вспомнил, что не купил сигарет. Идти на улицу не хотелось. Из раздумий на тему – идти, или ну его на фиг, его вырвал сигнал видеофона. Звонил полковник Селин.

– За тобой заедут. – коротко сообщил он, – Чтоб через 15 минут готов был.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?