Летнее утро началось по издавна заведенному порядку. Сергей Захарович Чепегин с незажжённой папиросой в зубах вышел на террасу, вступил на босу ногу в галоши и спустился во двор.

– Петька, куриные твои мозги, – проходя мимо меня, проговорил он сонно. – Что ты ни свет, ни заря горлопанишь на всю станицу, точно тебя режут…

От этих слов я зябко передернул плечами, а Чепегин, не дожидаясь ответа, пошаркал по росистой, испещрённой помётом домашней птицы мураве в дальний угол подворья и затворился в дощатом нужнике. На его голос из громадной собачей будки выбрался Чапай, длинношерстная кавказская овчарка, потянулся, зевнул – по-человечески, с подвыванием – и проводил хозяина преданным взглядом. Затем, опустив морду до самой земли и привычно сдерживая позывы, волкодав отправился по обыкновению метить территорию, обходя при этом стороной большое ореховое дерево с вкопанными под ним столом и скамейками: на это место хозяин наложил строгий запрет на отправление собачьих естественных надобностей. После этого Сергей Захарович до позднего вечера посадит облегчившегося любимца на цепь, иначе на подворье не сможет без робости ступить ни один пришлый человек, включая чепегинских кумовьев Владимира Ивановича и Марию Михайловну Ермоленко, живущих по соседству. Но даже и в железных оковах Чапай при виде чужих заходится глухим лаем, переходящим в астматическое хрипение. Домочадцев же пёс и днём и ночью непогрешимо отличает посредством зрения и обоняния.

За моей спиной снова хлопнула входная дверь в дом. На террасе в байковом, скромной расцветки халате и с непокрытой головой появилась Анна Константиновна, благоверная Сергея Захаровича. Она мелко и быстро, словно украдкой, перекрестилась в сторону станичного храма Успения Пресвятой Богородицы. До меня явственно донёсся её тяжелый вздох. Только у человеческого существа этот физиологический процесс впуска воздуха в легкие и его выталкивания выражает осмысленное чувство. У Нюры – так запросто звали в станице Константиновну – утренний вздох отразил в себе ужас первобытного человека, вышедшего после тревожного ночного забытья из пещеры на полный опасностей свет, который ещё только через тьму веков станет осознаваться как Божий. Перетёкший в кровь по наследству от далеких предков трепет перед зарождающимся днём – с его непредсказуемостью и непредвиденностью, нескончаемыми до века заботами о хлебе насущном и неясными, нестройными думами о душе – неизменно сопутствует пробуждению Анны Константиновны и предшествует её включению в беспросветную будничную суету сует.

Словно в ответ на её мысли из хлева раздалось трубное мычание Зорьки, зовущей хозяйку на утреннюю дойку; истерическое взвизгивание ненасытных прорв – кабанчика Борьки и свинки Хавки; разноязычное кудахтанье и гоготание полусотни кур, индеек, цесарок и гусей, просящихся разом наружу, а также колоратурное меканье молодой козочки Эсмеральды. Безмолвствовали только кролики в клетке. Нюра посмотрела в сторону отхожего места, где из топорно вырубленного в двери сердечка вился папиросный дымок, ещё раз вздохнула – как перед прыжком в студёную воду – и вернулась в дом за подойником.

Когда у меня случается досуг, я заполняю его размышлениями о том, о сём, о пятом, десятом. И главным образом о доместикации – одомашнивании человеком диких животных. Своими «куриными мозгами», как незлобиво ныне ругнулся Сергей Захарович, я всё же доискался истины: человек приручает «братьев своих меньших» не из пасторальной любви к телятам и поросятам, ягнятам и козлятам, цыплятам и гусятам. Пастырское попечение о них – это, прежде всего, предусмотрительное накопление, приращение еды впрок, свойственное далеко вперед заглядывающим плотоядным созданиям, наделённым человеческим разумом. Даже первая домашняя лошадь содержалась ради мяса и шкуры, кобыльего молока, а обратать её под седло или в упряжку додумались не вдруг. И вся эта буколическая идиллия с тучными стадами коров и свиней, косяками лошадей, отарами овец на зеленых выгонах, птичьими базарами курей, уток и гусей заканчивается их закланием, принесением в жертву человеческой неутолимой потребности в пище. На нашем подворье один лишь Чапай, далекий потомок волков каменного века, был выведен в ходе искусственного отбора не для съедения, а для охраны стад и жилищ. Но и псовые не избежали печальной участи попадать на человеческий стол. Странно только, хмыкнул я, что на протяжении веков людям удалось одомашнить не больше двадцати пяти видов животных.

Люди, продолжал я размышлять, – всепожирающие особи, всеядность Homo sapiens не имеет себе равных под солнцем. Говорят же станичники: «Казацкое брюхо и ежа перепреет». Всё, что на земле и под землёй, в небе и океане, в реках и озерах, в лесах и степях, в горах, пустынях и болотах способно «перепреть» в человеческой утробе, напитать её соками, нарекается хлебом насущным. «Хлеб наш насущный даждь нам днесь!» – возносят Божьи создания, наделённые даром слова, молитву к своему Творцу. Но сказано было первочеловеку Адаму: «В поте лица твоего будешь есть хлеб…». У Чепегиных так всё и устроилось. Они с непреходящей христианской надеждой и верой, что будет день – будет пища, в поте лица добывали пропитание для себя и детей – близнецов Константина и Александра и младшей Натальи. И не погрязли в грехе чревоугодия и в дни нажитого трудом достатка. Оба брата статью пошли в отца – сухощавые, жилистые, наделенные не бросающейся в глаза недюжинной физической силой, не нуждающейся в неумеренном поглощении мяса. А Наталка, учащаяся Краснодарского техникума советской торговли, с помощью постоянного недоедания с переменным успехом борется с унаследованной от матери полнотой…

Выросшие и навсегда покинувшие станицу Костя и Александр по небесному завету «стараются не о пище тленной», а всё больше, замечу я, о преуспевании на избранном пути. Костька окончил штурманский факультет Высшего военно-морского училища в Ленинграде и служит на Северном флоте, после переподготовки на Высших специальных офицерских классах назначен на должность старшего помощника командира большой дизельной ракетной подводной лодки в заполярном гарнизоне. С ним всё как будто ясно. Он под влиянием отца, который пятнадцать лет служил в Новороссийске в Экспедиции подводных работ особого назначения Черноморского флота, с детства бредил морем. А Шурка пошёл неизвестно в кого. Ещё в раннем детстве, едва начав говорить, он огрызком химического карандаша, попавшим ему в руки, исчеркал каракулями клочок бумаги и, протянув его матери, вдохновенно сказал: «Мама, я писакаю…»

«Писакать» он начал с класса седьмого. Как-то в десятом он по обыкновению показал учителю русского языка и литературы Арсению Мокиевичу Ткачёву свой очередной рифмованный опус:

Планет хороводы кружатся,
Пьют пространства хмельное зелье;
Что-то строится, что-то рушится
На далеких планетах-землях.

Где-то на звездных околицах
Возле созвездия вроде Тельца
Кто-то радуется, кто-то молится,
Кто-то бесится в сердцах.

Кто-то белкой в заботах вертится,
Кто-то в стужу сидит в тепле…
В общем, всё это, очень верится,
Происходит как на Земле…

Арсений Мокиевич, лучший предметный учитель Краснодарского края и член Союза писателей СССР, после прочтения сдвинул очки на лоб и долго смотрел на любимого ученика, словно старался прозреть его будущее.

– Шура, твои стихи похожи на пафосную прозу, а твои школьные сочинения похожи на лирические стихи. А ты где-то посредине. Тебе надо подаваться на филологический факультет.

Но Шурка нашел «золотую середину» на факультете журналистики Ленинградского государственного университета, в который он поступил, чтобы быть рядом с братом-курсантом. А после его окончания с красным дипломом распределился в Москву, в одну из центральных газет, где на последнем курсе успешно прошёл стажировку в отделе расследований. Ныне, несмотря на молодость, корреспондент отдела очерков и публицистики Александр Чепегин пользуется репутацией одного из лучших очеркистов, а в редакции уже обозначилась кадровая перспектива его назначения на должность заведующего отделом.

Прервав размышления, я разогнал остатки сна энергичным похлопыванием себя по бёдрам – как-никак, с четырех часов утра на ногах. Оставалось дождаться, пока к хлеву прошествует Нюра и выпустит наружу живность, а затем приниматься за дела свои грешные. А вот и она – уже с косынкой на волосах и с подойником в руках. Остановив взор на мне, она мимоходом молвила:

– Петенька, красавец ты мой…

Признаться, я никогда не видел себя в зеркале, но и другие станичницы в один голос говорят: «Петька у Чепегиных – красавец, вылитый есаул в красном бешмете». Почём им знать, что никакой я не Петька и тем паче не есаул в исконно казачьей справе. Мое родовое имя – Кур XVIII, а наследный титул, полученный от отца, казненного пять лет назад отсечением головы – Волей Провидения Великий Куролевс и куриный походный атаман всея Кубани, Ставрополья, Ростовской, Волгоградской областей, Карачаево-Черкессии, Адыгеи, Абхазии, Калмыкии, Крыма, Севастополя и иных.

На Земле насчитывается несколько десятков миллиардов домашних кур, ведущих родство от банкивских красных джунглевых куриц. Но только прямые потомки мужского пола из правящей династии Куров, которую основал в римской провинции Иудее Иерусалимский Кур Первый, были наделены во времена великих откровений и чудес беспримерным даром свыше. Мы понимаем двунадесять живых и мёртвых человеческих языков и языки домашних животных, накапливаем и бесконтактно передаём из поколения в поколение знания – научные, обыденные, интуитивные, религиозные и другие систематизированные результаты познавательной деятельности человека. А также нам дано проникать внутренним взором в прошлое и будущее и томиться предчувствиями частой сбываемости. Мои пращуры – Курьевичи – появились на свет из оплодотворённых семенем Кура Первого яиц и рассеялись по всему миру яко посуху, так и по морю купеческими караванами, торговыми судами, паломниками и обозами крестоносцев.

Глава вторая: Достаточно ли люди умны, чтобы судить об уме животных?

Солнце уже поднялось над горизонтом – маленькое, как яичный желток, но разом осветившее всё вокруг и начертавшее на земле косые тени деревьев. Подворье наполнилось шумным гоготом гусей, курлыканьем индюшек и кудахтаньем цесарок и кур. К этой многоязычной разноголосице примешивалось довольное похрюкивание накормленных свиней. Зорька, покачивая досуха выдоенным выменем, степенно вышла за отворённые хозяином ворота, чтобы влиться в стадо, идущее на пастбище под водительством станичного пастуха Степана. Зорька безбоязненно покосилась на его бесцельно стегающий воздух бич и заняла привычное место рядом с соседской комолой Лаской.

Я взлетел на забор и проводил бурёнок взглядом. Было слышно, как Ласка жаловалась нашей Зорьке на то, что отлучили от вымени её шестимесячного телёнка Гаврика, и теперь она его не увидит до вечера. И снова нахлынули мысли о взаимосвязанности человека с прирученной им живностью и роковой неразрывности этих уз. Рабская зависимость домашних животных от хозяев, которые защищают их от голода, холода, болезней и опасностей дикого мира, вошла в их плоть и кровь, притупила инстинкт самосохранения. Зорька с Лаской не прожили бы без человека и недели. Долго недоенные бурёнки испытывают боль и наверняка заболеют маститом, который перейдёт в сепсис и закончится падежом. Не выжить на воле и кроликам, которых выращивает Сергей Захарович. Их дикие собратья могут убегать от хищников со скоростью более семидесяти километров в час, кролики же станут лёгкой добычей, ибо в прыткости намного уступают зайцам.

Шурка ещё школьником на уроке биологии сочинил:

Гнала лиса косого по лесам,
Но убежал от рыжей заяц.
И отдышавшись, молвила лиса:
«Какой мерза-а-а-вец!»

Не жильцы на жестокой свободе овцы, свиньи и многие другие обитатели скотных и птичьих дворов, ослабленные человеческой селекцией. Впрочем, у многих из них и в сытой неволе, в отличие от обитателей зоопарков, век недолог. Так мой отец совсем ещё не старым закончил жизнь на дубовой колоде и попал в ощип…

Пора, спохватился я, заняться тем, что Наталка и её подруги, шушукаясь на скамейке под ореховым деревом, называют любовью. И тут мне вспомнился прошлогодний разговор близнецов, которые по традиции одновременно прикатили в отпуск.

– Интересно, а животные испытывают наслаждение от… ну, от этого самого? – покосившись на прошмыгнувшую мимо Наталку, спросил Костю с журналистской любознательностью Шурка, наблюдая за моей очередной пробежкой за курицей.

– Вот уж чего не знаю, того не знаю. Правда, читал где-то, что некоторые виды обезьян занимаются сексом лицом к лицу, – ответил флотский штурман, не склонный к умозрительным рассуждениям. – А ты лучше Петьку спроси, ему лучше знать…

– Петька, – дурашливо обратился ко мне Шурка, когда я подобрался ближе к ним, – отчего это от тебя курицы убегают? Ты что, им не нравишься?

Чудесный дар, полученный моими предками свыше и переданный мне по наследству, предполагает только монологи. Без надежды быть понятым Шуркой, я пустился в объяснения:

– Бегаю я за курами, взъерошив перья на шее и опустив голову до земли, не ради наслаждения, Шурка, а мной движет инстинкт размножения. И в нашем курином языке нет слов: «Тебе со мной хорошо, Петечка?» – «А тебе, моя Цыпочка?» А убегают цыпы потому, что им не нравится, когда их спину и бока раздирают петушиными когтями. Некоторые хозяева нам их даже укорачивают, чтобы не наносить несушке травм: как-никак, самец весит иногда на килограмм больше партнёрши. Особенно некомфортно себя чувствует во время интимных сближений линяющая курица…

Я расклевал кусочек ещё теплого Нюриного пирожка с рисом и… яйцом, который мне бросил жующий Костька, и продолжил свой монолог:

– У людей «это самое» тоже связано с продолжением рода. Только сопровождается душевными и эмоциональными переживаниями, в которых человек отказывает животным, а также сексуальным наслаждением, которого человеческие существа ищут и тогда, когда зачатие нежелательно или невозможно. Но ведь и многие животные могут совокупляться чаще, чем необходимо для зарождения новой жизни. И не только с противоположным полом. Не значит ли это, Шурка, что они испытывают физическое удовольствие, что и им доступны радости секса?

– Нет, определённо скотина в этих вопросах не сильно от нас отличается, – не унимался Шурка, не обращая внимания на мои слова. – Или всё же мы от неё, а, Костя?

И тут же выдал неразговорчивому брату стихотворный экспромт:

Даже плотва влюбляется плотски,
Трется бочком, от страстей шелушась.
Это, наверное, по-идиотски
Считать, что на первом месте душа…

Шурка прямо снял у меня с языка мысль, которой я хотел закончить монолог: обхаживание самцами особ противоположного пола у людей и животных, или, если хотите, у животных и людей, не так уж и разнится. Я окинул взором подворье, по которому рассыпались мои жены Коко, Кура, Цыпа, Чернушка и целая дюжина наложниц – ещё безымянных курочек, вылупившихся из яйца полгода назад. Пора приступать к поиску съедобных насекомых, червей, личинок, семян и растений, которые могут встретиться на выгуле. Первым в клюв мне попался аппетитный червячок, но я не проглотил его, а сронил в траву. Затем, ещё раз повторив эту петушиную брачную церемонию, издал крик, хорошо знакомый моим курочкам как приглашение к кормлению. При этом мои ноги сами собой пустились в пляс, который птицеводы называют «бальным». При этом энергичным потряхиванием головы я ещё и раскачивал свою большую красную бородку под клювом, или, по-другому, серьги, которые очень нравятся моему гарему. После такой прелюдии у меня с несушками и совершается главное. Любопытно, что некоторые петухи пытаются обманным путём привлечь курицу, даже если не нашли на земле ничего съедобного. Но ещё любопытнее, что несушки, введённые несколько раз в заблуждение, перестают реагировать на призывы хитреца. Вот и толкуй после этого о куриных мозгах!

Человека от животных, утверждаю я, отличает вовсе не наличие разума, а гордыня, не свойственная братьям его меньшим. Вознёс он себя главою выше всех ходящих, летающих, ползающих, копошащихся, гигантских, больших и маленьких, видимых и невидимых существ, и решил, что интеллекта у животных нет и по определению быть не может. Нет, человече, даже те самые куры, которых ты воспринимаешь как примитивных и глупых созданий, не способных испытывать радость, разочарование, стресс, чуткость, привязанность, понимают намного больше, чем ты в ослеплении своём полагаешь. И не всё в их поведении можно объяснить условными рефлексами…

В полдень случай неожиданно послал мне авторитетного единомышленника в этом вопросе. К Сергею Захаровичу заглянул его крестник Володя Антонов, выпускник ветеринарного факультета Краснодарского сельхозинститута. Я как раз закончил свои неотложные дела и подошёл к летнему столику под орехом, где духовные родственники в ожидании, когда Анна Константиновна вынесет холодный свекольник и пирожки с капустой, потягивали белое домашнее вино и беседовали о том о сём – больше о домашних животных. Когда я подобрался поближе, Волоха, как звали его ближние, как раз увлечённо рассказывал крёстному отцу о том, что учёные на основе опытов с вылупившимися цыплятами установили: куры умеют считать, а также различают некоторые геометрические фигуры.

– Вы не поверите, Сергей Захарович, – говорил Волоха заученно, как на экзамене в институте, который он в прошлом году окончил с отличием, – но курице достаточно один раз увидеть другую курицу или человека, чтобы даже через долгое время узнать их среди десятков других. Да что там десятков! Учёные считают, что куры способны удерживать в памяти более ста лиц людей. И эти бестии, представьте себе, при этом помнят тех, кто однажды отнёсся к ним плохо. Но и добро не забывают. И ещё они используют накопленный наблюдениями опыт и знание окружающей среды…

Далее увлёкшийся Волоха перешёл к тому, как удивительно устроено у курей зрение:

– Вот вы, Сергей Захарович, видите обоими глазами одинаково, так? – Крёстный, у которого недавно в районной поликлинике обнаружили на левом глазу катаракту, лишь вздохнул. – А у курей правый глаз близорукий, который они используют для поиска мельчайшего корма на земле, а левый – дальнозоркий – помогает им обозревать окрестности и вовремя обнаруживать опасность.

Неумолкающий крестник сообщил также и вовсе для его собеседника невероятное: куры способны испытывать эмпатию (то есть сопереживать другим, объяснил ветеринар) и грустят, если оказываются далеко от группы. А ещё доказано, что из различных звуков, которые издают куры, можно составить десятка три различных человеческих фраз.

А напоследок – Нюра уже появилась на веранде с блюдом пирожков – Волоха, артистично округлив глаза, сразил Сергея Захаровича наповал:

– Держитесь, Сергей Захарович, крепче, чтобы не упасть со скамейки. В Америке петух по кличке Майк в 1945 году лишился головы, но после этого он прожил еще восемнадцать месяцев, поскольку у него осталось основание мозга и одно ухо. Когда фермер понял, что петух не околел, стал кормить его с помощью пипетки и чистить шприцом пищевод. Подлинность этого случая задокументирована…

Чепегин только удивлённо покачивал головой, а я, собственно, ничего нового в том, что рассказывал Волоха, не обнаружил. Но подумал, что для человечества это невыигрышные, неудобные сведения: большинству Homo sapiens проще считать всё живое, кроме себя, бесчувственными тварями. Так проще без особых переживаний лишать их жизни и с аппетитом поедать…

– Конечно, при изучении разума животных нельзя проводить параллели с человеком, но всё же, но всё же они где-то пересекаются… – глубокомысленно подвёл итоги крестник, утирая губы после очередного стакана винца.

Ох уж эти параллели между животным миром и человечеством! Забавно было услышать из уст такого учёного человека, как Волоха, что куриные различают некоторые геометрические фигуры. Ибо откуда может он знать, что мы, потомки Кура Великого по прямой мужской линии, обладаем знаниями как евклидовой геометрии, так и геометрии неевклидовой – гиперболической и эллиптической. О какой бы геометрии ни шла речь, уважаемый Волоха, параллельными называются две прямые, которые никогда не пересекаются, а в некоторых видах геометрии параллельных прямых не бывает вообще.

И точку в разговоре поставил всё же я, заметив едко:

– А достаточно ли сами люди умны, чтобы судить об уме животных?

Но собеседники услышали только мой петушиный скрипучий вскрик. А я пошагал прочь от стола, задумавшись над тем, а как бы преобразился мир, обзаведись животные человеческим складом ума? И пришёл к выводу, что они начали бы с приручения рода людского. А затем по человеческим понятиям установили бы границы, разделяющие мир на Запад и Восток, укрепили бы неограниченную власть хищников над травоядными. При этом цари природы захватили бы львиную долю земных богатств, издали бы драконовские законы, приняли бы хамелеоновскую Конституцию, учредили бы зверские государственные институты оболванивания, принуждения, устрашения и усмирения. А также создали бы оружие нечеловеческой разрушительной силы. С его помощью западные животные нагоняли бы страх на восточных, ещё не обладающих, на их взгляд, развитым интеллектом и ведущих собачий образ жизни, а те, в свою очередь, вселяли бы ужас в западных угрозой упредительного удара…

12 След.

Петушиные бои

Глава первая: Всеядность Homo sapiens не имеет себе равных под солнцем

Глава вторая: Достаточно ли люди умны, чтобы судить об уме животных?

С этой книгой читают