О героях былых времен…

© Александр Петрович Лапенков, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

В сборнике публикаций разных лет «О героях былых времен…» собраны воспоминания поспелихинцев – участников Великой Отечественной войны – фронтовых разведчиков, артиллеристов, офицеров, рядовых солдат. Дополнительно в книгу включена исследовательская работа по страницам сайтов «Мемориал» (www.obd-memorial.ru) и «Подвиг народа» (www.podvignaroda.mil.ru) Министерства обороны РФ, в которой обобщены различные сведения о наших земляках.

Война неожиданно вторглась в жизнь наших отцов и дедов и основательно перемешала её. Недавние школьники стали мужественными солдатами, все они были настоящими героями. Им бы влюбляться, дружить, ошибаться и все по-новому и заново, да вот только война…

Автор выражает благодарность за помощь в подготовке материалов главному редактору газеты «Новый путь» Т. Кузьминой, сотрудникам газеты И. Решетняк, А. Гринько, начальнику архивного отдела администрации района Т. Москалевой, директору районного краеведческого музея Е. Савенковой. Особая признательность ветерану редакции газеты «Новый путь» А. Абдулиной.

От Поспелихи до Берлина

Война и мир Василия Агафонова

Ранний рассвет тушил звезды. Они медленно, будто удаляясь, теряли яркость и, наконец, исчезали. Василий смотрел в небо, но видел далекую степь в окрестностях Поспелихи. Там теперь сенокос в разгаре, запах разнотравья, звон перепелов. Хорошо там, спокойно.

Рядом, обхватив колени руками, сидел сибирский татарин Мустафа, откуда-то из-под Барабинска. Он то и дело цокал языком.

– Ты что, Мустафа? О чем думаешь? – поинтересовался Василий.

– Думаю о своей родине… Аул свой, отец, мать, отара овец, тайга…

Две недели назад Василия Агафонова, прибывшего в один из обескровленных, измотанных боями стрелковых полков Западного фронта из учебного подразделения, определили в пару к Мустафе вторым номером ручного пулемета Дегтярева, который за тарельчатый магазин солдаты в шутку прозвали «граммофон». Первый номер в совершенстве знал устройство и особенности своего «музыкального» оружия и помогал новичку, обучал его стрельбе по реально движущимся мишеням – фигуркам, жмущимся к танкам немецких солдат. Вот уже неделя, как они вступили в бой. Три раза занимали эту высоту. Дважды немцы выбивали их. Вчера сделать это они не сумели. На нейтральной полосе валяются трупы в серо-зеленых мундирах. Там же кучами сгоревшего железа остались три немецких танка и две самоходки. Но это ничто в сравнении с сотнями искалеченных, сожженных машин под городом Сухиничи. Василию пришлось побывать там не по своей воле. После того как вчера контратака немцев была отбита и наступила передышка, к окопу пулеметчиков подошел командир роты, старший лейтенант Моргунов.

– Вот ты, как тебя… ты, Агафонов, быстренько в Сухиничи. Знаешь? Вот и хорошо, там, на южной окраине, в подвале не то кирпичного завода, не то еще… Там КП артиллерийского полка. Найдешь подполковника, командира, передашь донесение. Понял? Ну давай.

Сухиничи найти было нетрудно, оттуда доносился рев множества танковых двигателей, пушечные выстрелы, треск пулеметов. Василий нашел подвал, о котором говорил командир роты, но там был лишь один связист. Левая рука его была обмотана окровавленным бинтом и висела на перевязи. Правой рукой он неуклюже вталкивал в фанерный ящик телефонный аппарат и трубку.

– Перенесли КП. Куда, не знаю, мне приказано идти в санбат.

Василий двинулся в обратный путь. Над Сухиничами висела сплошная мгла. То была пыль, поднятая множеством танков, дым, резкий запах сгоревшего топлива, сажа. В двадцати пяти – тридцати шагах ничего не было видно. Солнце, ярко светившее там, над окопами батальона, здесь виднелось, будто к глазам приставлено закопченное стекло. Через такое стекло когда-то давно, в детстве, он наблюдал солнечное затмение, и дневное светило виделось тусклым куском. То и дело из полутьмы вырисовывались танки, наши и немецкие, искореженные, с пробитыми бортами, оторванными башнями, разорванными гусеницами. Уже сожженные или еще чадящие смрадом горящей краски и железа. «Сколько же их тут, – подумал Василий, – пятьдесят, сто? А может, больше». В стороне, перекатываясь то вправо, то влево, продолжал греметь бой. Несколько танков промчались совсем близко. Что-то тяжелое со скрежетом и воем ударилось о землю неподалеку от Василия. По его спине побежали холодные колючки. От страха ноги стали мягкими, будто ватными, он увидел вращающуюся, как юла, металлическую болванку. «Снаряд! Рванет! Вот она, моя смерть!».

Сколько времени вращалась она, его смерть? Секунду? А может, час? Он не знал, не соображал. Наконец, понял, что это не снаряд, а бронебойная болванка и не взорвется. Но ноги все-таки сами собой рванулись в сторону от этого опасного соседства…

Его воспоминания, от которых сейчас холодело где-то под ложечкой, прервало шипение ракеты, взлетевшей позади окопов. Она разбрызгивала красные искры. И тотчас же поле взорвалось сотнями орудийных залпов, над головами с металлическим шелестом полетели снаряды, немецкие окопы озарились взрывами.

– Началось! – крикнул Мустафа. – Давай в окоп, немца тоже стрелять будет.

Они прыгнули вниз, опустились на приступки, привалясь спиной к холодной дрожащей стенке окопа. За линией обороны вздыбилась земля, потом впереди, по сторонам немцы тоже начали обстрел, но недружно, вразнобой, видно, не ожидали, что русские начнут первыми. Всю неделю каждое утро они начинали бой. И вот теперь…

Мустафа что-то кричал Василию, указывал рукой вверх, сверкая белыми зубами. В грохоте залпов и разрывов снарядов и мин не было слышно его слов. Но по глазам было видно: он доволен. Василий глянул вверх. Там с коротким завыванием мелькали огненные смерчи. Это на помощь пришли «Катюши». Артподготовка длилась не меньше одного часа. Изредка выглядывая из-за бруствера, Василий видел над передним краем немцев сплошной огненный вал, вздыбившуюся под взрывами землю, обломки бревен, куски бетона и еще каких-то предметов. Над нашими окопами взлетела вторая, уже зеленая ракета. Это был условный сигнал к началу атаки, артподготовка прекратилась, стало тихо. Только на правом фланге немцев, захлебываясь, сердито продолжал стучать крупнокалиберный пулемет. Пули иногда поднимали с бруствера и впереди него фонтанчики земли.

– За мной! Вперед! – услышали пулеметчики охрипший от напряжения голос командира взвода Шутеева, безусого мальчишки, с одним кубарем в петлицах.

Передовая ожила. Солдаты дружно выскакивали из окопов и, стреляя на бегу, двинулись к траншее немцев. Первую линию обороны захватили, не почувствовав сопротивления врага. Надо было с ходу, на плечах отступающих, брать вторую. Так вчера разъяснял батальонный комиссар Карелин. Он собирал солдат где-нибудь в просторном окопе, беседовал, учил, советовал.

Но дальше получилась заминка. В рядах наступающих начали рваться мины. Опомнилась и пехота противника; застрочили пулеметы, автоматы, пригнув наступающих к земле. Но взводный торопил, призывно размахивал рукой. Василий, крепко сжав винтовку, короткими бросками бежал за ним, одновременно не упуская из виду своего напарника, который устремился на фланг в надежде найти подходящее место для стрельбы. Он должен быть рядом с ним, ведь у него в вещевом мешке боеприпасы к пулемету – три запасных 47-зарядных диска. Вот спасительная воронка, Василий скатился на дно и уткнулся лицом в рыхлую от недавнего взрыва землю, она пахла сгоревшей взрывчаткой, дымом, сыростью.

«Дают, сволочи! Эх, перекантоваться бы здесь пока не закончится эта окаянная бомбежка, тогда и вперед! – подумал Василий. – «А как же Мустафа, Шутеев, другие ребята? Ладно, некогда тут разлёживаться, пора подниматься. Мама, моя родная мама! Ты меня всегда выручала. Сделай так, чтобы я остался жив. Помоги!»…

Василий, преодолевая страх, приподнялся для оценки своей диспозиции. Но тут сзади его грохнул мощный взрыв, по прикладу винтовки рубанул осколок…

«Почему же я так тяжело упал?» – пытался сообразить Василий и ощутил вдруг головокружение и тошноту.

– Ранен? – как-то очень тихо прохрипел ему, взявшийся неизвестно откуда, взводный, дотронувшись пальцами до щеки Василия.

– Ничего не вижу, да и со слухом у меня что-то не ладно, – со стоном ответил Василий, протирая ладонью забитые землей глаза.

– Крови нет, похоже, тебя контузило.

Взводный приказал ему оставаться на месте.

– Санитары там, в лощине, левее немецких траншей. Сейчас дам им знать. Но имей в виду, на поле, кроме тебя, лежат наши раненые и много убитых…

Долго ждал боец, пока до него доберутся санитары. И как-то неожиданно сознание покинуло его…

Он очнулся от острой боли во всем теле. Словно сквозь пелену тумана рассмотрел, как молоденькая санитарка возилась с его глазами, промывая какой-то жидкостью. Голова уже была забинтована.

– Если бы не каска, быть тебе уже на небесах, – безразлично усмехнулась медичка. – Везучий ты, хлопец! И неожиданно всхлипнула: «А мой-то старлей того… убили. А ты еще девчонок любить будешь…».

Часа через два Василий был в медсанбате. Раненых укладывали на подводы, на машины и отправляли в тыл…

Госпиталь в Перми… На этом, как говорил сам Василий Борисович, настоящая война для него собственно и закончилась. Тяжелейшая травма – контузия органа зрения – такой диагноз поставили военные врачи. Но списывать не стали – в армии есть много нужных и важных профессий, где совсем необязательно метко стрелять…

После излечения Василий попал в запасной авиационный полк, где полгода проучился в школе младших авиаспециалистов. Изучал бомбардировщики Пе-2, Ил-4, ДБ-3.

– В апреле 1943 года, после сдачи квалификационных экзаменов, меня назначили на службу мотористом в бомбардировочном полку 1-й Воздушной армии, которая действовала в составе 3-го Белорусского фронта, – рассказывал ветеран. – За каждым самолётом для технического обслуживания были закреплены моторист и механик. Прибористы и оружейники занимались своей работой, а мы, технари, контролировали состояние двигателей. Поднимались затемно и немедля принимались за дело. Основное внимание уделяли скрупулезной проверке всех креплений агрегатов мотора, с тем чтобы исключить подтёки масла и горючего. Ведь даже небольшой недосмотр на земле угрожал экипажу тяжелыми неприятностями в воздухе.

В замечательном советском кинофильме «В бой идут одни старики» есть интересный кадр, когда механик, провожая на очередное боевое задание свой истребитель, незаметно его крестит.

– Мы вместе с механиком, провожая в полет нашу «пешку» (так авиаторы называли двухмоторный пикирующий бомбардировщик Пе-2), кажется, не крестили, но всегда желали экипажу самолета мягкой посадки на своем аэродроме и страшно беспокоились в ожидании его из боя.

Однажды Василий на своей фронтовой дороге встретил земляка с Алтая Павла Неганова. Вот это была большая радость! Обнялись, поговорили о житье-бытье, родных местах и разошлись навсегда.

В феврале 1945-го армия перебазировалась в Восточную Пруссию, где в большом «котле» агонизировала окружённая группировка гитлеровских войск. Бомбардировщики наносили мощные удары по войскам противника в городе-крепости Кёнигсберг. Василий весь в мазуте, от зари до глубокой ночи кропотливо копался в своих машинах.

В то время авиадивизия, в строевой состав которой входил и бомбардировочный полк, располагалась на полевом аэродроме в районе города Эльбинг на побережье Данцигской бухты.

Василий Борисович Агафонов. 1945 г.

В одну из теплых майских ночей старший сержант Агафонов стоял на охране штаба и случайно услышал по радио правительственное сообщение о подписании акта о безоговорочной капитуляции Германии. Как оказалось, эту долгожданную новость он услышал не один, потому что почти сразу же окрест началась пальба в воздух. Это наши солдаты и офицеры салютовали в честь Великой Победы. Ура!!!

…Жизнь после возвращения из армии демобилизованный воин начал с учёбы – поступил в педагогическое училище в Рубцовске, одновременно работал учителем начальных классов, вскоре женился и даже продвинулся по службе – стал директором начальной школы. Неизвестно куда бы привела его педагогическая стезя, только в 1950 году его пригласили на работу в редакцию поспелихинской районной газеты, на должность литсотрудника. Сбылась его мечта, ведь он всегда любил писать: любовь к литературе, сочинительству у него была с раннего детства.

Почти четверть века проработал В. Агафонов корреспондентом газеты «За сталинский урожай» – «Новый путь». Каждый, кто знал Василия Борисовича, согласится со мной, что его отличали интеллект, высокая внутренняя культура, порядочность. Он никогда не лез в душу, был добрым по натуре. Земляки-поспелихинцы видели в нем правдивого и честного журналиста. Материалы, в том числе очерки, документальные рассказы, автором которых он являлся, не подлежали сомнению. Они были интересны, правдивы, не содержали домыслов, посвящались конкретным людям, событиям. Их всегда хотелось читать. Особенно любил писать о войне – эту тему он хорошо знал «изнутри».

Но последствия фронтовой контузии все чаще и чаще давали о себе знать. В конце 70-х Василий Борисович практически полностью ослеп. Кромешная тьма пришла в его жизнь! Было от чего впасть в отчаяние. Спасли природная сила духа, поддержка близких людей, друзей. Он смог освоить чтение по Брайлю, слушал записанные на кассетах книги, которые высылали из спецбиблиотеки Барнаула.

С годами Василий Борисович настолько освоился в быту, что за ним не поспевал и иной зрячий. Более всего удивляло соседей, как он самостоятельно колол дрова. Причем колун в его руках редко-редко промахивался по чурке. Я, кстати, тоже однажды совершенно случайно оказался свидетелем такого «номера» и, как все, был в большом изумлении.

А еще Василий Борисович всегда слыл заядлым рыбаком. Свое увлечение не оставил даже когда погрузился в темноту. Правда, в этом ему помогал друг – Сергей Федорович Музалевский, тоже инвалид войны, у которого не было ноги. Они всегда вместе ездили на рыбалку. Василий Борисович садился в лодку, а Сергей Федорович с берега командовал товарищу, куда надо плыть и в каком месте ставить сети. Работники рыбоохраны замечали нарушение правил, в части использования сетей, но никогда не трогали инвалидов-фронтовиков. Видимо, не позволяла совесть.

Несмотря на инвалидность, Василий Борисович находил применение своим богатым знаниям, большому житейскому опыту, немалым творческим способностям. Постоянно писал материалы на различную тематику в родную «районку». Для этого пользовался решеткой, которую сам сделал из проволоки.

За свои ратные дела и трудовые успехи В. Агафонов награждён орденом Отечественной войны I степени, медалями «За взятие Кёнигсберга», «За победу над Германией», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В. И. Ленина» и др.

Такова судьба простого русского солдата, который прошел всю войну не в штабах, не в тылу, а на передовой линии, часто под открытым небом. В последующем достойно трудился в мирной жизни. Он до конца выполнил свой воинский и гражданский долг.

16 апреля 2015 г.

Под грохот пушек и музыку баяна

Биография Павла Акименко простая. Родился в многодетной семье, рано осиротел. В двенадцать лет уже работал наравне с мужиками в коммуне «Пахарь-Заря», что была организована на месте будущего поселка Факел Социализма.

– Хозяйство было большое, – вспоминает Павел Иванович. – Много земли, скота, лошадей. В общей сложности работало семь бригад. В коммуне были кожевенный и кирпичный заводы, пимокатня, пошивочная мастерская. Да что там говорить – своя электростанция была! Единственная в округе – об электричестве в районе тогда только мечтали.

…Когда началась Великая Отечественная война, Павлу Акименко исполнилось девятнадцать лет. Но на фронт его в первую мобилизацию не взяли, а как конюху дали задание – обучить «фондовских» лошадей для езды верхом и в тачанке. И только в 1942 году, после того как Павел выполнил приказ – подготовил трех хороших лошадей к отправке на фронт – его призвали в армию. Сначала молодой сибиряк попал в Бийский учебный полк. Занятия шли по пятнадцать-восемнадцать часов в сутки, чередуясь с многокилометровыми марш-бросками по труднопроходимой местности. Бойцы буквально валились с ног от усталости и засыпали на ходу. «Тяжело в учении, легко будет в бою», – подбадривали молодежь отцы-командиры, многие из которых уже успели понюхать пороху. Но все когда-нибудь заканчивается и учеба тоже. Однажды их погрузили в эшелон, который взял направление на запад…

В знаменитом сражении на Орловско-Курской дуге командир ротного пулемета «максим» Павел Акименко в составе стрелкового полка принял боевое крещение.

Еще не обстрелянные сибиряки оказались в настоящей мясорубке. Казалось, все небо было закрыто вражескими бомбардировщиками – так много их было. Они буквально висели над передовой линией обороны, не давая бойцам поднять головы.

– Было очень страшно, – вспоминает Павел Иванович. – Ведь всем казалось, что каждая бомба летит именно в него. А мы и окопаться-то толком не успели… Это уже потом безошибочно научились определять по траектории полета бомбы и по свисту и вою мины место их падения.

В одном из боев Акименко был ранен в плечо. Командир роты тогда объявил, что написал представление о награждении нескольких особо отличившихся воинов орденами. Но на другой день он погиб, а раненых бойцов направили в госпиталь. А правда, сколько фронтовиков по разным причинам не получили свои награды! В суете боев и госпиталей на это никто особенно не обращал внимания. Главное – жив, и слава Богу.

После лечения Павел попал в артиллерийский полк крупнокалиберных 76-миллиметровых орудий.

– Самое хреновое в артиллерии – только вкопаешь орудие, приготовишь его к бою, а тут приказ – сниматься с позиций. Зря, выходит, 5 кубометров земли перелопатили. Ребята матерились – столько труда насмарку!

В составе своего полка Акименко участвовал в разгроме немецких войск в Корсунь-Шевченковской операции, потом была Молдавия. Сначала месяца три держали оборону, а потом, в начале августа 1944 года, перешли в наступление. Тут Павла Ивановича вновь серьезно «прихватило»: осколочное ранение в ногу. Сначала даже не понял, что к чему – вместе с друзьями находился возле штаба. И вдруг – взрыв! Несколько товарищей тут же упало, а он продолжал стоять. Идти не мог – ноги как ватные, а боли нет. Посмотрел вниз – сапог полный крови. Сразу в медсанбат. Подлечился и снова на передовую. Кстати, всем, кто освобождал Кишинев, Верховный Главнокомандующий после войны обещал в этом городе благоустроенные квартиры. Конечно, никакого жилья Павел не получил, у него сохранилась только Благодарность от Верховного…

А потом последовали бои в Румынии и третье ранение – и опять в ногу. После госпиталя попал в полковую разведку. За линию фронта приходилось ходить не только за «языком», но и с диверсионными целями. Как-то приказали уничтожить или лучше захватить наблюдательный пункт румынского полка. Задание было выполнено без потерь.

– Румыны жили бедно: на всю деревню одна-две печки, где по праздникам пекли хлеб, – вспоминает фронтовик. – Крыши домов покрыты соломой. Основное питание – мамалыга. В румынских деревнях красноармейцев встречали исполнением «Катюши» на скрипках.

Затем была Венгрия, Австрия и освобождение ее столицы Вены…

– Самое страшное на войне, – делится ветеран, – терять друзей. Бывало, идешь в атаку, и вдруг рядом твой товарищ падает. Подбежишь, перевяжешь, а он на твоих руках умирает. Тяжело! Хотя на войне иногда удивительные случаи бывали. Как-то во время боя одному нашему бойцу осколком располосовало живот – внутренности наружу. Я, как мог, все сложил и перевязал бойца. Ну, думаю, все равно умрет. А через три месяца, смотрю, идет мой знакомый, как ни в чем не бывало. Оказывается, спасли его тогда врачи и никакая инфекция от моих грязных рук к нему не пристала.

В 45-м Акименко стал старшиной роты. Командир объявил, как отрезал: принимай хозяйство.

– Я и принял – склады, столовую – в общем, все, что положено. Для солдат постарался создать нормальные бытовые условия. Многих потом достойно проводил домой.

Об окончании войны мой собеседник узнал в Восточной Пруссии. На радостях гуляли всю ночь: везде стрельба, песни, пляски… Павел не выпускал из рук баян. До войны он неплохо играл на балалайке и гармошке, в армии в его руки попал трофейный баян, который освоил самостоятельно. Этот музыкальный инструмент до сих пор сопровождает его по жизни.

Павел Иванович Акименко

После боевых действий Павел прошел отбор для участия в параде Победы в Москве от 2-го Украинского фронта. Маршировали целыми днями, отрабатывали каждое движение. Но Акименко не выдержал таких интенсивных тренировок – нога стала распухать и кровоточить, сказались ранения.

…Домой солдат вернулся в звании старшего сержанта в 1945 году. Легких путей искать не стал – снова пошел в колхоз. Сначала работал трактористом, потом бригадиром.

Сейчас инвалид Великой Отечественной Павел Иванович Акименко, как и прежде, живет в поселке Факел Социализма. Из фронтовиков он остался один. А когда-то было 28 человек. Часто ветерана беспокоят былые раны, мучает высокое давление, но до сих пор он находит в себе силы содержать в порядке свое подворье. Семейный стаж ветерана насчитывает 64 года. Вместе с женой Любовью Федоровной они воспитали двух дочерей – Галина учительница, а Татьяна работает экономистом.

За доблесть и мужество, проявленные в годы Великой Отечественной войны, П. И. Акименко награжден орденами Красной Звезды, Отечественной войны 1 и 2 степени, медалями «За отвагу», «За взятие Вены», «За победу над Германией».

Павел Иванович никогда не считал себя героем.

– Мы так жили, – просто заключает он. – Если воевать – то честно. Если работать – то на совесть.

Блиц-интервью.

– Павел Иванович, а как насчет фронтовых 100 граммов?

– Наливали, особенно перед атакой или когда за линию фронта идешь. Но я молодой был не пил и не курил.

– Согласно приказу №227 «Ни шагу назад» появились заградотряды…

– Да, сзади нас стояли войска НКВД. Вперед побежишь – убьют «за Родину», назад – как изменника Родины. Что хочу сказать: за все время в нашей в роте был только один «самострел». Боец слабый характером оказался, пульнул себе в руку – его потом расстреляли перед строем. Обидно – трусом человек-то не был. Все из-за любви… Да, такие страсти порой кипели – не смотри, что война… Но это длинная история…

– Дед-сосед в свое время рассказывал, что, бывало, свои по своим «прикладывались»…

– Было дело. По нашему полку однажды отбомбилась наша же авиация – много тогда ребят полегло.

– Посылки домой высылали?

– Я за всю войну отправил одну посылку. Помню, положил туда летный комбинезон и несколько отрезов кожи – в деревне ведь нечего было одеть. Офицерам разрешалось посылки высылать чаще.

– Приходилось ли сталкиваться с власовскими частями РОА?

– Да, конечно. Эти бились до последнего патрона… Но и у нас не было жалости ни к оккупантам, ни к предателям. На войне как на войне…

20 февраля 2010 г.