Победитель остается один

– Как ты назовешь ее? – спросил я почему-то шепотом.

Учитывая, что последние несколько часов мать кричала на весь лес, понижать голос не было смысла, но казалось очень важным.

– Персефона, – точно так же, шепотом, ответила мать.

И я понял, что пропал. Ни за что на свете, никогда я не смогу убить их. Сущность поработила и меня. Сторона добра потеряла еще одну душу. Но в тот момент мне было совершенно плевать, потому что на меня смотрели две самые прекрасные пары глаз во всех мирах. И я знал, что буду защищать их, чего бы мне это ни стоило.

7

837–857 годы эпохи Каменных драккаров

Клио – так звали мать Персефоны – умерла через неделю после родов. Не помогли ни лучший знахарь, ни шаман региона. Испуская дух, все, о чем она просила меня, – это защищать ребенка. Я пребывал в смятении. Только я встретил женщину, с которой разделил самый яркий момент в своей жизни, и уже через неделю предал ее тело земле. Впервые мне было так больно, и боль эта не имела ничего общего с той, какую приходилось испытывать раньше. За свою долгую жизнь я ломал конечности, в Империи мне проводили операцию по иссечению аппендикса, я рвал связки и ранил плоть. Все это было неприятно. Впервые за долгие годы я был цел, но внутри все болело.

На руках у меня остался небольшой сверток с младенцем. С сущностью. Сущность смотрела на меня ясными серыми глазами Клио, и я понимал, что сделаю что угодно, лишь бы она выжила, увидела жизнь и могла смеяться.

Я решил спрятать Персефону прямо под носом у Верховного. Так мне казалось надежнее всего. Я долго искал и нашел в регионе Посейдона семью, которая на днях потеряла младенца. Они с радостью взяли девочку на воспитание. А мои щедрые ежемесячные вложения сделали меня близким другом Доминики и Альберто. Не знаю, что они думали обо мне. Возможно, что Персефона – мой ребенок и я скрываю ее от клана. Я притворялся немым рядом с ними и открывал рот, только когда оставался с ребенком наедине.

Мне часто удавалось брать Персефону на рыбалку. Скоро она освоила промысел с удивительной сноровкой. Я практически был уверен, что знаю, чем она займется, повзрослев. Но мне не хотелось думать о том, что будет, когда она станет старше. Наши отношения были простыми и понятными. Я не вводил ее в заблуждение и сразу объяснил, что не знал ее отца. И рассказал Персефоне все, что помнил о ее матери, а это были весьма скудные сведения. Боль от потери Клио стихла и почти не беспокоила. Тем более Персефона росла ее точной копией. Тонкая, выносливая, юркая. И только лишь светлый лен волос отличал ее от матери.

Конечно, я не мог наблюдать за взрослением девочки постоянно. Мне нужно было играть в верного сподвижника Верховного. Я был готов на всё. Сообщал ему ложные сведения о родившихся детях, говорил, что выслеживаю их, и приносил ему слезы сущности, когда докладывал об очередном убийстве, которого не было. Теперь я думал, что провидение толкнуло меня собирать кристаллы прежде. Каждый раз, когда я врал о том, что устранил еще одну ипостась сущности, кристаллы служили хорошим доказательством.

Я не хотел думать, что́ буду делать, когда слезы закончатся. А они обязательно закончатся: мне приходилось видеть не так много смертей в прошлом. Верховный всегда старался все сделать сам. Удивительно, как он до сих пор не вызвался сопровождать меня ни разу с тех пор, как родилась Персефона. Но мне казалось, что он был занят чем-то другим. Чем-то более важным для него. Потому что мои объяснения повелитель слушал невнимательно, постоянно размышляя о чем-то. Почти все свое время Верховный проводил в мире Яви.

Вникать в причину моей удачливости не хотелось. Тем более у меня и без того было много забот. А потому встречи с Верховным превратились в быстрые скомканные разговоры, повелитель забирал у меня кристаллы и почти сразу же прощался. Мне это было на руку.

Иногда я беспокоился о том, что стал небрежным, но были вопросы поважнее, поэтому все дела с Верховным я делал наспех, желая поскорее вернуться в Империю. На шестнадцатом году жизни Персефона начала вести себя странно.

Мы давно стали добрыми друзьями, и я мог сказать, что она любила меня. Мы могли говорить обо всем на свете. Я научил ее всему, что знаю и умею, а она крепко хранила мою тайну о том, что я мог говорить, хоть и был взрослым Путешественником. Мы общались всегда наедине, а при людях она жестикулировала с особенно хитрым видом, как бы говоря: «Видишь, я соблюдаю правила этой игры». Я обожал ее, баловал и носил на руках.

Иногда Персефона бывала замкнутой и хмурой, ворчала и капризничала. После ее пятнадцатилетия такое случалось все чаще. Но я старался в такие моменты быть деликатным и понимающим. В конце концов, я старше, и терпения во мне больше. К тому же она всегда сменяла гнев на милость. Особенно в этом помогали щекотка или совместные забавы. Еще настроение ее значительно повышалось, если устроить соревнование и проиграть. Я проделывал это с завидной регулярностью в ее плохие дни и ни разу не попался. Рыбалка на скорость, бег наперегонки, заплыв с лодки до берега – я везде был проигравшим, а Персефона снова смеялась. Малая цена.

Годы пролетели незаметно, но не так, как те, которые я провел в пьяном угаре. Сейчас было время, наполненное теплом, уютом… Время, когда я был не один. У меня была семья.

Все оборвалось не то чтобы внезапно, но стало настоящим сюрпризом для меня. Следующие пять сезонов, что равнялось пяти годам в мире Империи, Персефона стала уделять мне все меньше своего времени. Это случилось не резко, постепенно. Теперь, навещая Альберто и Доминику, я часто не заставал Персефону дома. Прежде, когда она была младше, то всегда ждала меня – и когда удавалось предупредить о своем визите, и когда я появлялся внезапно. Сейчас же ее почти всегда не было.

Как и сегодня. Я покосился на стол, где лежало мое послание для Альберто. Там говорилось, что я приду якобы за жемчужинами от моего постоянного поставщика (так мы все эти годы договаривались о встречах). Письмо лежало на видном месте, но Персефона снова ушла.

– Знаешь, Маттеус, – внезапно проскрипел прокуренным голосом Альберто. – Она у соседей. К ней зачастил этот мальчишка… как бишь его… Агапит. Чуют мои старые кости, скоро будем справлять свадьбу.

И Альберто хрипло засмеялся. Я вздрогнул от этого искреннего смеха старика и почувствовал, что внутри все перевернулось. Это было необычное ощущение, похожее на то, как скручивает нутро перед рвотой от перепитой браги. Только вот меня не тошнило и я капли в рот не брал. Жестами я дал понять Альберто, что отправлюсь в море один, без Персефоны, и засобирался к лодке.

Когда все было готово, за спиной прозвучал ее обвиняющий голос:

– Я видела тебя во сне.

Как всегда, Персефона подобралась неслышно – в этом она походила на Клио, – но вздрогнул я не от испуга, а от ее слов.

– И что это был за сон? – я старался, чтобы голос звучал ровно и как ни в чем не бывало. Мысли о ее возможном замужестве были забыты.

– Много снов. Сначала в них не было никакого смысла. Ты за кем-то следил с бородатым стариком! – выпалила Персефона, а мне пришлось приложить все усилия, чтобы сохранить невозмутимое выражение лица. – Но несколько месяцев назад сон изменился. В нем ты убил девочку, похожую на меня.

– Значит, это был ложный сон, – ответил я, медленно поворачиваясь к ней. – Я никогда никого не убивал.

– Но ты был там… – ее голос звучал беспомощно. – И сон был похож на реальность. И было так больно…

Я вздрогнул, не желая верить.

– Давно ты видишь эти сны? – спросил я.

– В первый раз случилось, когда… мне было около пятнадцати, – она смутилась и сильно покраснела, но я не понял почему. – С тех пор они снились мне. Сны были странными, но в них не было ничего опасного. Ты просто все время путешествовал, и я думала… Думала, что такова твоя жизнь. Но убийства…

Я размышлял, как мне поступить. Все отрицать или рассказать правду. Мириады мыслей проносились в голове за секунду. Все сомнения, страхи и вся любовь, которую я вложил в эту уже совсем не девочку. Воспоминания о других ее ипостасях, которых мы с Верховным звали сущностями. Как поступить правильно? Оставлять ее в неведении, надеясь, что она проживет обычную человеческую жизнь, или же рассказать все, что знаю сам?

– Давай сегодня выйдем в море не для рыбалки, – медленно произнес я. – И я расскажу тебе кое-что.

Она смело ступила на борт лодки, и я понял, что начинается новый этап моей долгой жизни.

* * *

– То есть я чудовище? – выдавила Персефона между всхлипами.

– Не вижу, чтобы ты была чудовищем, – неловко пошутил я. – Просто девчонка, может быть, немного тощая…

Я ткнул ее пальцем в бок, пытаясь сгладить все то, что рассказал до этого. Но она не рассмеялась в ответ, а уткнулась лицом мне в плечо, и я почувствовал горячую влагу на своей рубахе. Ярко светило солнце, отражаясь от голубой воды, наша лодчонка качалась на волнах, а мы сами сидели на ее дне, расстроенные и подавленные. Я приобнял Персефону за плечи и покрепче прижал, даря утешение.

– Что же нам делать? – шепотом спросила она.

– Жить, – просто ответил я.

Она внезапно отстранилась, поднимая лицо ко мне, и пристально посмотрела на меня странным взглядом.

– Сколько тебе лет? – сипло прошептала Персефона. – Сколько я тебя помню, ты не меняешься.

– Много, – усмехнулся я. – Очень и очень много.

– И ты видел, как я появилась на свет? – с сомнением спросила она.

– Да.

– Фу! – Персефона нахмурилась.

– Ничего не фу, – оборвал ее я. – Это был самый запоминающийся и трогательный момент в моей жизни.

– Ты любил мою мать? – продолжила выпытывать Персефона.

– Я был привязан к ней, хоть и недолго знал…

– Нет, – нетерпеливо оборвала меня она. – Ты был влюблен в нее?

– О… – я растерялся. – Не думаю… Я знал ее всего неделю.

Я старался быть искренним. Я мог бы полюбить Клио, но у нас было недостаточно времени. Отчего-то в ответ на мои слова Персефона облегченно выдохнула.

– Я хочу искупаться, – выдала она.

Это было так неожиданно, что я не нашелся с ответом. Но в следующий момент она уже скинула просторное платье длиной до щиколоток и нырнула в воду, сверкнув белизной кожи. Мы и раньше купались вместе, но всегда в одежде, и она была гораздо младше. И у нее не было этих новых форм…

Я одернул себя, стаскивая рубаху. Вряд ли она воспринимает меня как мужчину, но позже стоит с ней побеседовать о неуместном для молодой женщины поведении. Я нырнул в теплые ласковые воды и, проплыв немного на глубине, поднялся на поверхность. Персефона плескалась рядом. Я старался не опускать взгляд ниже ее подбородка. Она больше не плакала, черты лица разгладились, а в глазах горело озорство. Можно и повеселиться, решил я, а нотации оставим на потом. Этот день и так был слишком сложным, со множеством не самых приятных открытий для нее.

Я начал в шутливой угрожающей манере подплывать к Персефоне – мы всегда так играли в воде. Но в этот раз она не стала с притворными криками уплывать от меня, а ринулась прямо ко мне. Наши тела врезались друг в друга под водой, и она оплела мой торс своими голыми ногами.

– Что ты делаешь? – прошептал я, задыхаясь.

Она была повсюду.

– Ты же знаешь, что я уже давно не ребенок? – спросила она, приблизив свое лицо к моему.

Так это и началось…

* * *

Мне казалось, что я недостаточно сопротивлялся, сдавшись ей. Но чувствовал себя не слишком виноватым из-за нового поворота в наших отношениях. Если быть откровенным, меньше всего хотелось копаться в себе и выискивать, где именно я допустил промах.

На самом деле между нами толком ничего и не изменилось. Мы всё так же дурачились, говорили обо всем на свете, много времени проводили в море.

– Думаю, Доминика и Альберто считают тебя моим отцом, – как-то сказала мне Персефона.

– Это вряд ли, – я пытался оспорить ее слова из упрямства, но еще и потому, что в этот момент мы лежали обнаженными на песке.

– Уверена, что так и есть. – Персефона перекатилась на живот и оказалась совсем близко ко мне. – Давай куда-нибудь уедем, чтобы они ничего не заподозрили и не задавали вопросов.

– И куда? – со смешком поинтересовался я, на минуту допуская такую возможность в мыслях.

– Куда угодно, Маттеус, – снисходительно ответила Персефона. И у нее был такой важный вид, который совсем не вязался с тем, как несерьезно она развалилась на песке, болтая ногами, что я не выдержал и рассмеялся.

– Что бы ты хотела увидеть в первую очередь?

– Столпы во всех мирах, – быстро ответила она.

– Ох, ну это не сложно, – протянул я, дразня ее. – Это займет не больше одного дня. Я думал, что, возмо-о-о-ожно, ты захочешь увидеть Каменные драккары Мидгарда, или же Дворец Фараона в Новом Царстве, или… остров Стрибога в Яви. Но раз ты хочешь посмотреть только Столпы-ы-ы-ы…

– Прекрати! – закричала она в притворном гневе, набрасываясь на меня с кулаками и разбрызгивая песок. – Я хочу увидеть все это, все миры и все прекрасные уголки, которые только возможно!

Вдруг она прекратила дурачиться и сникла.

– Как ты думаешь, может, мы и правда могли бы посмотреть это всё? – робко спросила она, устраиваясь у меня на груди, после чего подула на мою кожу, очищая ее от налипшего песка.

Я задумался о ее вопросе всерьез. Собственно, кто запрещает нам путешествовать вместе? Мы можем притворяться Путешественником и учеником перед другими людьми. Я скептично оглядел Персефону. Она была небольшого роста, достаточно хрупкой, чтобы сойти за мальчика-подростка при некоторых усилиях.

– Что? – настороженно спросила она.

– Вот размышляю, будет ли тебе идти полностью лысая голова, – прищурился я.

– О великий Посейдон! – завизжала Персефона. – Ты серьезно?! Мы сможем путешествовать вместе?!

Я удивился, как быстро она ухватила суть моей идеи. Иногда мне и вправду казалось, что Персефона обладает силами и читает мои мысли. Но когда я поделился с ней этими думами, она рассмеялась и ответила, что с самого детства у нее есть точно такие же опасения в отношении меня.

– Когда я была младше, – хихикнула она, – ты так часто угадывал то, о чем думаю, что я верила, будто ты можешь слышать это в своей голове. Мне было жутко стыдно и страшно.

– Почему? – удивился я.

– Ну… – она смутилась. – Наверное, меня страшило то, что ты узнаешь о моих чувствах.

– Чувствах? – глупо повторил я.

– Да, большой дурачок, – она ущипнула меня. Довольно чувствительно, и я охнул. – Я была влюблена в тебя лет с пятнадцати.

Сказав это, она внезапно опустила глаза, избегая моего взгляда, и погрустнела. Я не понял, почему такое милое признание сделало ее несчастной. А потому притянул Персефону поближе и прошептал:

– Извини, что был таким слепым все это время…

Она ничего не ответила, только потерлась щекой о мое плечо. Но грусть так и не исчезла с ее лица. Хотя я всеми силами старался отвлечь ее поцелуями.

Некоторое время мне понадобилось на то, чтобы подготовиться. Нужно было добыть по крайней мере два комплекта униформы учеников. Я забрал в Мидгарде свою собственную, которую носил подростком, Доминика подогнала ее Персефоне по размеру, а я сбрил ее золотистые длинные волосы. Мы простились с приемными родителями, пообещав регулярно их навещать, и отправились в путь.

Как я и предполагал, со стороны мы выглядели словно Путешественник с учеником. На людях общались исключительно жестами и старались не проводить много времени в городах. Все красивые и завораживающие места четырех миров по счастливой случайности находились в удалении. Нет, не так. Те места, которые нравились нам с Персефоной, были удалены от людей.

Она любила природу точно так же, как и я в детстве. Вместе с Персефоной я заново открыл прелесть закатов, проливных дождей, пения сверчков, ночного купания под луной и многих других вещей. Персефона оказалась равнодушна к архитектуре и изобретениям человечества. Сначала я старался показать ей как можно больше знаменитых строений Царства, сеть колесниц в Яви и даже предложил тайком пробраться в самый большой и пышный Храм Жрецов во всех четырех мирах – он находился в родном мне Мидгарде. Но в какой-то момент я заметил, что Персефона откровенно скучает, посещая эти места. Недолго думая, я прямо спросил ее об этом.

– Прости, – виновато пробормотала она. – Я вижу, что ты любишь все это, но мне больше понравилась сеть водопадов на драккаре Ньёрда. Может, получится вернуться туда еще раз.

– Моя глупая Персефона, – пожурил ее я. – Тебе нужно было сразу сказать, что именно тебе нравится больше всего.

– Больше всего мне нравится быть с тобой, – она распахнула глаза и театрально захлопала ресницами.

Я захохотал. Эта девочка знала толк в лести. К слову, с Персефоной я хохотал неприлично много. Я столько не смеялся за все триста с лишним лет своей прошлой жизни. И именно это меня подвело. Смех и радость окрыляют тебя, делая неосторожным. Я потерял счет не только дням и месяцам. Купаясь в этом счастье, я не заметил, как пролетели годы.

И пришел в себя я слишком поздно, дорого заплатив за беспечность.

8

860 год эпохи Каменных драккаров

Все это время, пока мы скрывались, будучи на виду, я, отправляясь на очередной доклад к Верховному, оставлял Персефону ждать меня неподалеку. Всегда снимал комнату на постоялом дворе, брал запас кристаллов, которые по какой-то причине от Персефоны прятал, и отправлялся на встречу с повелителем. Не знаю, почему смолчал об этих прозрачных сверкающих камнях, которыми плакали сущности, ведь я рассказал ей почти всё, стыдиться было нечего. Но именно про кристаллы сказать не мог, просто не поворачивался язык.

В этот раз все было так же, как и обычно, и это казалось мне потом самым обидным. Беда часто случается без предупреждения, не бьет тревожным набатом интуиции, не кричит о себе таинственными знаками. Она просто приходит. Ты не готов, но она уже на пороге, и эту гостью мало интересует, что она всегда нежеланная.

Мы были в Новом Царстве, остановились на небольшой улочке вдали от Дворца Фараона. В этот раз повелитель ждал меня там. Я буднично поцеловал Персефону в колючую макушку, пока она сонно ворочалась в кровати.

– Я вернусь так быстро, что ты не успеешь проснуться, – сказал я.

– И мы отправимся в красивое место, которое ты прежде мне не показывал? – сонно пробормотала она.

– Обещаю, – прошептал я ей.

Мы никогда не были в регионе Артемиды до этого. Я хотел показать ей лес, в котором она появилась на свет, и хижину ее матери. Ветхое строение укрепили, я позаботился об этом. За хижиной ухаживали по моему наставлению. Я решил, что настало время нам с Персефоной обрести что-то, что могло называться домом. Куда мы могли бы возвращаться из долгих путешествий.

Что меня подвело? То, что к Дворцу Фараона я явился, практически насвистывая веселую песенку, и не успел принять скорбный вид человека, совершившего убийство? Или все было спланировано повелителем заранее? Но вместо приветствия я услышал слова, наполненные тихим гневом:

– Как поживает Персефона, Маттеус?

Я споткнулся на половине шага. Мнил себя прекрасным притворщиком с идеальной легендой и маскировкой. Не допускал, что правда известна богу уже какое-то время, но он мог, точно как и я, играть свою роль. Меня будто бы сунули в ледяную купель Мидгарда прямиком после знойной духоты пустыни Нового Царства. Живот свело, и от страха затошнило.

– Чт… что? – неправдоподобно выдавил я, глупо перебирая кристаллы в кармане. Все мысли покинули меня, голова стала совершенно пустой.

– Я спрашиваю, как поживает твоя подруга? – вкрадчиво спросил Верховный. И то, что он не повышал голоса, пугало меня сильнее, чем громы и молнии, которые я не раз наблюдал в его исполнении. – Столько времени прошло, а ты нас никак не познакомишь. Нехорошо…

– Э… я… – мне хотелось ударить самого себя. Думай, идиот!

Но думать не получалось. Я покрылся испариной, потом меня бросило в холодный пот. Такого сценария в моей голове никогда не возникало, и сейчас я хотел спросить себя почему. Почему, Маттеус, ты не подумал о таком исходе событий? Мнил себя слишком хитрым, слишком умным? Кого ты пытался обмануть? Раскрыть ваш обман было только делом времени для Верховного Бога.

– Ты молчишь, – пробормотал он, и я увидел на его лице искреннее участие. – Случилось то, чего я всегда опасался, мой мальчик!

– Что? – глупо спросил я.

Разве сейчас не последует неминуемая расплата в виде мучительной смерти? Почему повелитель говорит со мной, как с тяжелобольным?

– Сущность, – пробормотал бог. – Она проникла в твою голову и поработила тебя.

– Нет, повелитель! – наконец в голове все встало на место и я смог взять себя в руки. Я смогу объяснить ему. – Мы в чем-то ошиблись. Она обычный человек. Не представляет опасности ни для миров, ни для окружающих!

Я говорил от всего сердца, стараясь убедить Верховного. Ведь я провел рядом с Персефоной столько лет.

– Обычный человек, говоришь… – протянул бог, словно задумавшись. Я понадеялся, что беседа принимает благоприятный оборот, когда он спросил: – А как же ее слезы, которые обращаются кристаллами?

– Возможно… – судорожно искал я ответ, – возможно, это ничего не значит. Всего лишь странная особенность.

– А как же быть с ее снами? – вдруг спросил Верховный.

– Снами? – эхом повторил я. Сны… Она говорила, что видела меня во сне, но я совсем позабыл об этом. И вспомнил только сейчас.

– Значит, ты в курсе про сны, – печально проговорил повелитель. – А знаешь ли ты, для чего она постоянно тянет тебя в путешествия, Маттеус?

Я нахмурился. Разве это не я предлагал ей ехать куда-то раз за разом? Да, Персефона хотела увидеть новые места, но я не мог припомнить, насколько настойчиво она просила меня показать ей те или иные закутки миров.

– Знаешь ли ты, что она ищет кое-кого? – вкрадчиво продолжил бог.

– Кое-кого? – сипло спросил я.

– И когда она его найдет, они объединят силы и разрушат миры, – закончил Верховный.

– Его?

– Да, мужское воплощение сущности, – печально подтвердил Верховный. – Того, к кому стремятся ее душа и сердце. Ее вторая половина, без которой она чувствует себя несчастной.

Я молчал… Это не может быть правдой. Есть какая-то вторая половина сущности? Почему я никогда об этом не слышал… Мне никто не говорил. Неужели Верховный был со мной не до конца откровенен? «И у него был повод сомневаться, Маттеус, – проговорил голос внутри меня. – Разве не предал ты его доверия?»

– Мне очень жаль разбивать твое сердце, мой мальчик, – сокрушенно проговорил бог. – Я вижу, что ты искренне полюбил человеческое воплощение сущности. Но она лишь использует тебя…

– Нет, этого… не может такого… быть, – неуверенно закончил я.

Но червячок сомнений уже приподнял голову и впился в мои внутренности. Разве это так уж невозможно? Сначала я был оружием в руках Верховного, а потом просто перешел в стан сущности. Разве не своим взглядом она пленила мое сердце? Только лишь посмотрев в ее глаза, я был готов сражаться за нее, защищать от всех невзгод. А позже, став старше, она соблазнила меня.

Так, нужно остановиться. Это моя Персефона. Девочка, которая любит кидаться виноградом, щипаться и хохочет так громко, что люди оборачиваются на улицах. Она любит меня. Это не могло быть тщательно подстроено и спланировано, наша встреча произошла по воле случая.

Верховный молча наблюдал за мной. Я не заметил, как начал ходить из стороны в сторону, обхватив голову руками. Мне было плохо от всех этих мыслей. Это делало меня больным.

– Почему… – прошептал я. – Почему вы так добры ко мне, ведь я предал нашу миссию…

– Мой мальчик, – проникновенно ответил Верховный, глядя мне в глаза. – Не каждый бог смог бы устоять перед сущностью, что уж говорить о человеке. Я совсем тебя не виню… И, как ни горько мне это делать, я докажу тебе, что прав. Ведь ты мне как сын, сердце болит за тебя… Отправляйся туда, где ждет тебя Персефона. Я не буду мешать. И спроси ее, спроси ее про сны и мужчину, которого она ищет. Если, честно глядя тебе в глаза, она опровергнет мои слова, то я оказался не прав. Слушай свое сердце: ты поймешь, где истина.

Бог поднялся с трона фараона, на котором до этого сидел, и подошел ко мне. Я был оглушен его словами. Он что… отпускает меня? Верховный приобнял меня за плечи и прошел вместе со мной к выходу из покоев.

– Иди, мой мальчик, – по-отечески напутствовал он меня. – А потом возвращайся и расскажи мне всё.

Путь от дворца до постоялого двора улетучился из моей памяти. Помню лишь, что я двигался очень медленно, руки и ноги словно окаменели. Я хотел увидеть Персефону и боялся этого. Но удар в самое сердце поджидал меня совсем с другой стороны. Комната оказалась пуста. Ни Персефоны, ни ее вещей там не было.

* * *

Я пошел за ней. Конечно, не сразу. Сначала я вернулся во Дворец Фараона к Верховному и все ему рассказал. Он не упрекал меня и даже не сердился, лишь сокрушенно качал головой. И от этого мне становилось с каждым днем все хуже и хуже.

Именно поэтому я пошел за ней. Из мира в мир я шел по ее следу, желая заглянуть в глаза Персефоны еще раз. Я хотел спросить ее: «Почему?», «Как ты могла?» – но больше всего я хотел узнать, что все это – огромная ошибка. Просто страшное стечение обстоятельств. Может быть, она была вынуждена бежать и ждет меня в нашем тайном месте, условленном для таких случаев? Но нет, там ее не было. Возможно, кто-то похитил ее? Но в Яви я узнал, что путешествует она в одиночестве. Неужели она думает, что я иду убить ее? А я… иду убить ее?

Замкнув круг, я напал на ее след, оказавшись в Новом Царстве вновь. Но Персефона успела к Столпам прежде, чем я настиг ее. И я чувствовал: она пошла в Мидгард. Нет, я знал это. Хотела затеряться там, где Путешественников больше всего?

Но я ошибся. Она укрылась в горах драккара Велундра. Я подозревал, что ее целью были глухие пещеры, где она могла бы схорониться на несколько лун или даже на целый сезон. Но я настиг ее раньше.

Она ночевала на небольшом плато, не разжигая костер, чтобы не привлекать внимания. Все как я учил ее. Конечно, за столько лет я потерял навыки слежки, но к ней меня тянуло словно магнитом, и я нашел ее.

– Здравствуй, Персефона, – проговорил я, смотря ей в спину.

Она вздрогнула и обернулась, но так и осталась сидеть на месте. Я застал ее за скудным приемом пищи.

– И тебе здравствуй, – невесело ответила Персефона.

Я обошел ее по кругу и уселся в отдалении, пристраивая на камнях трезубец, что был со мной с самой Империи. Она не отрывала взгляда от оружия, сразу превратившись в напряженную, готовую к побегу лань.

– Мне пришлось долго искать тебя, – объяснил я без улыбки и кивнул на трезубец. – И не всегда в самых безопасных уголках миров.

– Когда мы были вместе, ты не носил оружия, – ответила она, бросив на меня взгляд.

– Не носил, – не стал оправдываться я.

– Ты снова служишь ему? – спросила Персефона после непродолжительного натянутого молчания.

– Я никому больше служить не хочу, – сказал я, глядя ей в лицо, но она так и не посмотрела открыто в ответ, и, не выдержав неизвестности, я спросил прямо: – Ты расскажешь мне, почему не дождалась меня и сбежала?

– Тебя не было слишком долго, я поняла, что случилось что-то, – тихо сказала она. – И я не сбегала. Спряталась и видела, как ты пришел со своего доклада. И я видела, что он что-то изменил в тебе. Не знаю, что он говорил, но все это ложь!

– Ты не ищешь мужчину из своих снов? – спросил я, уже зная ответ.

Она испуганно вскинула глаза, впервые смотря прямо на меня. И в ее взгляде я увидел то, чего боялся. Там промелькнуло чувство вины. А потом она резко вскочила и побежала. Бросив вещи, бросив нож, которым до этого резала вяленое мясо.

Ярость охватила меня. Всё правда. Она лишь использовала меня. А я и развесил нюни, как идиот. Трезубец ладно лег мне в руку, и я пустился в погоню. Кровь стучала в висках, гнев застилал глаза. На несколько мгновений мир превратился в пульсирующее средоточие красного. Она была лишь добычей, целью моей миссии, страшным лживым чудовищем, тварью, которая пустила корни в моей голове. Я ненавидел себя за то, что поддался сущности. Слабое безвольное ничтожество.

Долго бежать не пришлось. Ее дезерты не были предназначены для скал. Она теряла силы, спотыкаясь все чаще. Мои ярость и боль вылились в последнем прыжке, с которым я настиг ее, вонзая трезубец в спину этой отвратительной ипостаси.

Она рванула вперед, освобождаясь от острых зубцов, но дальше не побежала. Только сделала неуверенный шаг, а потом обернулась. И у этой твари было лицо моей Персефоны. Ужас душил меня, сердце грохотало в ушах. Из уголка рта сущности Персефоны потекла тонкая розовая струйка.

– В этот раз моя кровь – на тебе… – прохрипела она голосом Персефоны и осела на камни.

Она плакала, и слезы, ударяясь о камни, отскакивали вниз. Но я и не думал их подбирать. Боль, такая сильная, что я подумал – приближается смерть, пронзила грудь. Отбросив трезубец, я кинулся к твари. Я ничего не видел из-за застилающих глаза слез. Подхватив Персефону на руки, я опустился на землю, уложил ее к себе на колени и похлопал по щеке. Все еще можно исправить. Но она слабо и вяло оттолкнула мою руку. Она не смотрела на меня, она плакала и смотрела в никуда, улыбаясь чуть безумной, но полностью счастливой улыбкой.

Рыдания вырвались из меня сначала слабыми сдавленными хрипами, а после отвратительным звериным воем, полным боли. Я хотел замолчать, но не мог. Я звал ее по имени, но она не обращала на меня внимания до самого последнего вздоха. Я качал ее на руках, гладил закрытые веки, бескровные щеки и кровавые губы. Но ничто больше не заставило ее открыть глаза и сделать вздох. Я убил ее.

Она была сущностью, принесла бы разрушение во все миры, использовала меня, и я убил ее. Но любить не перестал. И не знал, как дальше с этим жить.