Творчество —
преодоление границ собственной трусости.
Когда, переступая атавизм,
осовремениваешься Перспективой.
Себя.
Который не познан!
Себя.
Самим Собой не узнанным!
Себя.
Божественного ответственностью.
Быть! Любить! Жить!
Творчество – это ответ на вопрос:
если не ты, то кто?

Часть I

Глава 1. Первое письмо Марии

Что же могу поделать с Собой?
Если оплодотворяешь Меня…
А Я не могу не разродиться…
Новым оЧувствованием…
Новым разМышлением…
Новой Собой…
Сегодня пришёл
удивительный образ Нас…
Я плодородная, распаханная Тобой почва…
Ты Сеятель Зёрен-Слов…
Ты бросаешь Зерно…
Я его оЛюбливаю, оНеживаю,
питаю Любовью Своей…
Оно взрывается во Мне…
Разрывает плотные планы Меня,
чтобы дать пространство для ростка…
И с каждым ростком, с каждым цветком,
с каждым деревом меня становится всё меньше,
а Нас – всё больше…
Сад Любви…
Твой и Мой…
Наш Сад…

Иисус устал. Бесконечные проповеди утомляли. Он полюбил время, когда после вечерней молитвы можно было лечь и расслабиться, отдаваясь во власть сна. Сердечный трепет, нисходящий в молитве, успокаивал, и Иисус засыпал мгновенно.

Ученики продолжали пассивно внимать словам Учителя, не делая ни малейших усилий подхватить и продолжить его работу. И чем больше людей тянулось к Иисусу за теплом и светом, тем большая никчемность виделась Иисусу во всех его Учениках. Кто-то приходил, другие, устав от утомительных путешествий, пропадали внезапно. Иисус принимал неизбежность потери тех, в кого были вложены Слово и Любовь. Он не сетовал на уходящих, но силы таяли. К тому же, конкретность для Учеников была обязательным условием любого элементарного контакта с пространствами, с которыми их знакомил Учитель. Иисусу не составляло труда в молитвах с Учениками формировать доступные им образы. Однако ограниченность ученического восприятия не способствовала растворению самого Иисуса, превращая священное собеседование в напряжённое проживание примитивности.

Он понимал, что истощение не позволит сделать Работу. Безнадёжность засасывала и несла глубокое одиночество.

…Ночная прохлада приятно освежала тело. Ветер с моря доносил крики чаек и волновал перспективой дыхания. Звёзды летнего неба открывали глубину, приглашая в Тайну.

Весь день Иисус ждал подтверждения знаков, проявленных сном. Сейчас, к вечеру, после утомительного дня, пришло расслабленное и спасительное безразличие.

Просыпаясь, он обычно не был обременён ни видениями, ни воспоминаниями. Вчерашнее исчезало бесследно, и каждый раз после ночи он пробуждался обнулённым до такого состояния, что иногда утром стоило некоторых усилий вспомнить имена Учеников. Чтобы восстановить в памяти события предыдущих дней, ему необходимо было расспросить кого-либо. Иуда часто помогал вспомнить и имена, и события. Тем чудеснее для Иисуса была абсолютность знания видéний прошлой ночи…

…Свет, яркий свет заполнял пространство. Волнительные вибрации пронизывали спящее тело

Иисуса, – казалось, к нему подключили удивительные энергии, позволяющие наблюдать фантастическую картину сна как восхитительную реальность.

Свидания с Богом случались неоднократно. Иисусу были знакомы все стадии открытия Господа: вначале сердце трепетом предсказывало прозренческое путешествие, затем волнение перетекало в торжественную радость сопричастности, и важно было не испугаться открывающейся бездны. Пристальный Взгляд вдохновлял необыкновенно, наполняя священным таинством Соприкосновения…

Никогда днём Отец Небесный не приходил к Сыну Своему откровенным присутствием. Только ночные встречи давали Иисусу представление о Мощи и Безмерности Господа: лишь во сне, казалось, Богу не было никакой необходимости прятаться за словами. Его невозможно было предугадать. И как ни старался Иисус осознанно фиксировать события, предваряющие Встречу, Господь всегда являлся неожиданно:

– Как ты?

– Плохо…

– Что случилось, Любимый?

Иисус привык к тому, что в течение таких Встреч глупо было рассчитывать на соучастие или сострадание. Но Разговор всегда позволял самостоятельно распутать им же самим запутанные пути осознания реальности.

– У меня ничего не получается, – Иисус почувствовал, как безнадёжно устало звучит его голос.

– А ты не мог бы объяснить, что тебя огорчает?

– Мои проповеди не делают людей счастливыми, и мало кто воспринимает призывы к счастью как вдохновение на реальные действия. Многих просто занимает лицезрение так называемых чудес, которые приходится совершать для привлечения внимания… Чувствую себя обманщиком, потому что за минуту мог бы научить любого сотворению подобных чудесностей. Но и Ученики мои, и те, кто слушают проповеди, менее всего заинтересованы в прозрении. Им важнее свидетельствовать мои мнимые подвиги, воспринимая слова проповедей как развлечение.

– А чего ты ждал? На что рассчитывал, когда вернулся в Иудею и начал проповедовать людям? Разве не предполагал, что они невежественны в основе своей и им вряд ли потребны слова о счастье больше, чем лишние монеты в их кошельках?

– Но Ты их создал такими, Господь! И не в моём праве осуждать Твоё творение… Я не сетую на людей! Я разочарован в себе, в неспособности пробудить в них интерес к Слову о Тебе…

Господь с удивлением рассматривал Иисуса. По крайней мере, сквозь сон тело чувствовало пристальный Взгляд, чуть насмешливый и строгий одновременно. Глаз за сиянием видно не было, как и одеяний, но Иисус мог угадывать очертания Любимого Отца Небесного, которому поклонялся неистово и служил преданно и самозабвенно.

Самое неприятное как раз и было в разрыве между потребностью нести Слово Господа и несостоятельностью в пророждении новейшего себя. А прежний, старый Иисус явно умирал, и времени на Рождение оставалось с каждым днём всё меньше и меньше. Страх не успеть расстраивал Иисуса, парализуя его и сковывая.

– Ты боишься не успеть? – поинтересовался хитро Бог. – Но кто или что тебя подгоняет? Почему ты форсируешь события и навязчиво насилуешь самого себя мыслью о неудаче собственной миссии? Ты помнишь своё посвящение в монастыре? Вспоминаешь слова Учителя о Знании тобой пути? Откуда же сомнения, родной?

…Иисус не был близок со своим отцом. В детстве он редко видел его, потому что тот много работал и обычно приходил домой поздно, когда маленький мальчик уже спал, а уходил рано. Иисусу было около девяти лет, когда отец начал понемногу приобщать его к плотницкому ремеслу, не нагружая, впрочем, тяжёлой работой. Тем не менее, мать продолжала оставаться единственным надёжным другом, и ближе у него никого не было до той поры, когда он впервые уСлышал и уВидел Господа…

Однажды, когда он играл с мальчишками недалеко от дома, к ним направился незнакомец и тихо спросил:

– Кого из вас зовут Иисусом?

Все указали на смутившегося друга.

– Чего ты смущаешься? – поинтересовался прохожий. – Мне нужно сказать тебе несколько важных слов.

Он обнял Иисуса за плечи и отвёл в сторону от друзей. Мальчишки с завистью поглядывали на них, в то же время демонстрируя показное равнодушие к происходящему.

– Ты любишь синагогу? – спросил вдруг человек.

– Я был там всего один раз… – честно признался маленький Иисус.

– А что тебе показалось странным?

– Мама почему-то не могла быть вместе с нами, со мной и папой… Меня это испугало…

– Что ты знаешь о Боге?

Лицо мальчика вытянулось от удивления, отчего мужчина рассмеялся, а затем легко и ласково провёл рукой по его голове:

– Тебя смущает вопрос?

– Нет, хотя и не понимаю, что отвечать…

– А ты отвечай как Знаешь. Что для тебя Бог?

– Бог – это… это… Я должен спросить у мамы!..

– Как зовут твою маму?

– Мария! Мою маму зовут Мария, и мы живём в этом доме! – Иисус ткнул пальцем в небольшой домик, от которого, несмотря на очевидную бедность, исходило умиротворение. Ощущалось, что в доме любовь и терпимость были доминантой поведения его обитателей.

Вопрос о матери был для Иисуса проще других, что читалось по его возбуждению и радостной улыбке.

– Передай ей громадный Привет! Она узнает моё Приветствие, только расскажи подробно о нашей беседе…

Самым поразительным тогда стало исчезновение незнакомца: он чуть отошёл, взмахнул рукой, прощаясь, и… тотчас растаял. Иисус изумлённо оглянулся, надеясь, что мужчина незаметно перешёл на другую сторону улицы. Но нет, странный гость исчез таинственно, как и появился.

– Вы видели?! – спросил он у друзей, вернувшись после беседы.

– Что «видели»? Куда ты запропастился? Мы же договорились!

– Ну, вы же видели?! Я разговаривал с ним!

– С кем ты «разговаривал»? – передразнил его лучший друг Мойша.

– Ну, вы же видели… – он вдруг понял: они не помнили происшедшего.

Когда он передал маме Марии привет от незнакомца, она странно побледнела и испуганно спросила о том, где он сейчас.

– Ушёл… Правда! Мама, разве человек может просто раствориться в воздухе? Я видел, как он исчез мгновенно…

– Этот человек может всё! Потому что он не человек.

– А кто?!

– Бог! – торжественно ответила мать. – К тебе приходил Господь, твой Отец Небесный!

Иисус запомнил и встречу с незнакомцем, и торжественно-почтительное выражение лица мамы. Одного он не мог утверждать точно: не приснилась ли ему встреча. Мама отказывалась говорить на эту тему. Отец вообще был далёк от детских переживаний. История так бы и осталась незаконченной, если бы позже, почти через пятнадцать лет, незнакомец сам не напомнил Иисусу о Встрече во время одной из медитаций с Учителем в монастыре.

Но уже задолго до этого к Иисусу, благодаря матери, пришло иное понимание слова Отец. Он проникся священной трепетностью торжественного настроения пред восхитительным величием и таинственностью Господа…

– Так что же ты боишься не успеть, Любимый? – Бог торопил с ответом, провоцируя и вдохновляя одновременно.

Иисус был знаком с учительской техникой, поощряющей ученическую активность. Он и сам часто использовал её в работе со своими Учениками. Правда, чаще всего безуспешно, потому что кроме Иуды мало кто провоцировался на поиск ответа собственными вопросами.

– Я боюсь не успеть донести Весть! – обдумывая каждое слово, произнёс Иисус.

– Весть о чём? – не унимался Господь.

– О Тебе! – тихо, но упрямо ответил Иисус.

– Обо мне? Весть?

– Да, о Тебе! Люди не знают Тебя, пользуются какими-то глупыми сказками…

– Но почему ты решил, что людям нужны твои рассказы обо Мне? Разве Я не сотворил каждого по образу и подобию? Разве, в таком случае, не каждый Бог? Почему ты должен им об этом рассказывать? А может быть тебе их слушать необходимо, а, Любимый?

При всей строгости вопрошания Голос Господа звучал ласково, вызывая на Откровенность.

– Да, Господь! Конечно, Отец Мой Небесный! Ты абсолютно прав, ибо Бог, и преклоняюсь в беспредельном смирении пред Величием, Мудростью и Терпимостью Твоими. Только… если бы… когда бы удалось объяснить каждому, рассказать об их божественности, они бы прозрели… И увидели в одно мгновение, что корысть и жадность не ведут к Тебе. Тогда как доброжелательность и сострадание друг к другу выводят на дорогу Сотрудничества и Соперетекания с Тобой, Господи!

– Да, чувствую твою усталость… Но праведные пути не утомляют. А если устал – время уйти в Молитву. И в Тишине смогу намекнуть о некоторых Истинах, которые потом тебе самому и постигать в реальности. В ближайшее время cможешь пообщаться со Мной, но не во время утренних или вечерних молитв, а в течение нескольких дней, недель? Тебе это будет полезно, но…

– Что, Господь? Что Ты хочешь подсказать?

– Ты должен прийти ко Мне не один! А с тем, кто сможет вдохновиться на Подвиг Слова в дальнейшем.

– Это мой друг, Сотрудник и Ученик Иуда?

– Ты сам должен определить. В зависимости от выбора и уточнится время нашей Встречи, договорились?

– Да, Любимый Господь! Да, Огонь Сердца Моего!

Да, да, да, Отец Мой Небесный!

Ни я, ни я, но Ты, Ты, Ты…

Ни мой мир и мои мысли,

но Твой Мир и Твои Мысли…

Ни я в Тебе, наполняющий Тебя и собою, и своим,

но Ты во мне и Я в Тебе,

и только тогда Мы —

Ты и Я —

слиты воедино!

Адонай, Истар, Аллилуйя, Аминь!

Глава 2. Второе письмо Марии

Любимый Мой…
В благоговейной молитвенности
склоняюсь к Твоим Ногам…
Прикасаюсь губами к Твоим Стопам…
Замирая, затаив дыхание,
окутываю Себя Потоком Твоим…
И благодарю, благодарю,
благодарю все Силы Вселенной…
Спасибо, Спасибо, Спасибо, Родные и Любимые…
За Чудо, которое есть Моя Жизнь…

Бог Мой…
Вдохновляющий… Любящий…
Так, как никто не может ни Вдохновлять,
ни Любить…
Твоё Слово благословительным дождём
проливается в Меня…
Наполняет Чашу лучистым нектаром Радости…
Твой Гений не может не потрясать…
Никогда не могла себе представить,
что когда-нибудь смогу так близко
соприкоснуться с фантастическим проявлением
божественной благословительности…

Любимый…
Спасибо.
Спасибо.
Спасибо.
Благословлён Ты Богом,
Любовью, Красотой, Женщиной…
И в Лучах Света Твоего
благословляюсь Я…

Иисус задумчиво сидел в углу комнаты. Выражение лица выдавало необычное напряжение. Иуда знал, что в такие минуты Учителю важно побыть одному. Он бдительно охранял покой, не позволяя никому из Учеников не то чтобы приставать с вечными глупыми вопросами о Царстве Небесном и о поощрении, которое они зарабатывают, пребывая вместе с Иисусом, но и даже входить в комнату.

Тем не менее, Иуда не мог оставить без реакции знаки Петра, заговорщицки обращающего на себя его внимание. Ученик вышел. За дверью послышались голоса, впрочем, не раздражающие Иисуса. Спустя какое-то время Иуда вернулся. Приблизившись к Учителю и убедившись, что тот сидит с открытыми глазами, окликнул его тихим голосом:

– Иисус… Ты можешь говорить?

– Да, Любимый… Конечно, могу, – Иисус знал преданность Иуды и ценил его опеку, никогда не переходившую тонкой грани между подобострастием и рабством. Он умудрялся всегда держать необходимую дистанцию с Иисусом, не приближаясь до навязчивости, но и пребывая всегда ближе других Учеников к Учителю. Одному Иуде позволялось быть с Иисусом в моменты подобных длительных раздумий.

– Тебя спрашивает какая-то женщина! Впрочем…

– Что за женщина? Почему так поздно?

– Её зовут Мария. Я знаком с нелестной репутацией, сопровождающей её в Иерусалиме… Возможно, тебе не стоит с ней встречаться?

– А разве ты можешь разделять людей на тех, в ком Бог есть, и тех, кто Бога лишён? – улыбнулся Иисус. – Конечно, мой вопрос риторический… И есть только два человека, с которыми сейчас точно знал бы, как себя вести… Цезарь и Женщина. С Цезарем не надо говорить, потому что он и сам всё расскажет, просто не даст открыть рот, умничая… А с Женщиной… Женщине говорить ничего не надо, потому что… Женщина! Как зовут нашу незнакомку, Мария? Как мою маму… Пригласи её. Не думаю, что она пришла просто так в это позднее время. Предполагаю, что важное для меня известие заставило её преодолеть страх темноты. Чем мы можем её угостить, мой Любимый Иуда? Зови.

Иуда вышел. За дверью вновь послышались приглушённые голоса. Иисус не мог разобрать слов, но мужской голос звучал монотонно и настойчиво. Он что-то внушал невидимому собеседнику. Женский голос отвечал односложно и спокойно. Затем Иуда распахнул дверь и пропустил в комнату женщину, однако не стал входить вслед за ней.

В первое мгновение Иисус изумился яркому свету, окутывающему изящную женскую фигуру. Мария откинула капюшон своего одеяния, и Иисус не мог скрыть восхищения при виде изумительных, горящих неведомым огнём, глаз.

Мария восторженно рассматривала улыбающегося Иисуса.

– Здравствуй, Мария! – произнёс Учитель. – Рад тебя видеть… Но в столь поздний час не могу не спросить: что привело к нам, какая тревога заставила пренебречь собственным покоем?

Мария завороженно впитывала слова Иисуса. Она открывала и закрывала рот, но не могла произнести ни звука. Её молитвенное состояние наполнило комнату торжественностью, и Иисус почувствовал спокойствие и напряжённость момента.

– Ты хочешь помолиться? – спросил он.

Женщина молча кивнула.

Они встали на колени, и Иисус прочёл молитву. Мария повторяла слова вслед за Учителем. После молитвы Учитель помог ей подняться и пригласил присесть. Сам он расположился напротив и с интересом стал рассматривать лицо неожиданной гостьи.

Мария не отводила взгляда, нисколько не смущаясь от пристального внимания Учителя.

– Ты кто? – тихо спросил Иисус. – Откуда и почему пришла? Расскажи!

Мария встряхнула головой, словно приходя в сознание, и поправила волосы:

– Можно мне попросить воды?

Её слова рассыпались по комнате маленькими хрустальными бусинками, издавая лёгкий мелодичный звон.

– Конечно, можно! Иуда! Иуда, принеси, пожалуйста, воды для нашей гостьи, – попросил он.

Иуда принёс чашу с водой, лепёшки и вышел. Мария выпила и изящно промокнула влажные губы. Иисус невольно залюбовался красотой молодой женщины.

Высокий лоб и открытый взгляд чуть раскосых голубых глаз характеризовали её как искреннюю и прямую натуру. Высокая шея, переходящая в нежный овал плеч, небольшая грудь, скрываемая небрежно наброшенной накидкой, изящные руки и маленькая ножка показались Иисусу нереальными.

Он давно не видел Женщину так близко. В продолжение бесконечных проповедей некогда было

обращать внимание на пол собеседников. Тем более он привык к тому, что в большинстве своём его слушали мужчины, а изредка присутствовавшие среди них женщины не выделялись ни репликами, ни вопросами. Иисус привык к их молчанию, оно не казалось ему чем-то необычным.

Сейчас, когда аромат, исходящий от Марии, наполнил комнату, Иисусу захотелось во что бы то ни стало разговорить гостью, услышать от неё нечто, что поможет ему разгадать какую-то тайну.

Если бы кто-нибудь мог в ту минуту расспросить Иисуса, попросить объяснить, откуда в нём вызрела мысль, что эта женщина пришла с Вестью, то им вряд ли был бы получен здравый ответ. Учитель всемерно доверял интуиции. В то же время, очувствование ауры собеседницы трансформировало намёки в абсолютное знание.

– Меня прислал мой хозяин, – произнесла вдруг Мария. Она смущённо отвела взгляд и добавила: – Он хотел узнать, где ты будешь проповедовать завтра и в последующие дни.

Обман был настолько очевиден, что Иисус отреагировал спокойно:

– Ты уверена, что именно за этим пришла так поздно? Не знаю, что тебе ответить, ибо сам не ведаю, где будем завтра, тем более, куда мы попадём послезавтра.

Его глаза потускнели, было видно, что он расстроился, и обман Марии принёс ему привкус тоски.

Мария опомнилась:

– Учитель, Любимый, прости меня! Я соврала…

Взгляд Иисуса не выражал тревоги, но и поощрительная лёгкость растворилась. Он внимательно смотрел на Марию. В это мгновение показалось, что Иисус знал больше, чем она сама и о цели прихода, и о проблемах, и обо всём другом, что ещё не пришло, не проявилось. Но как могла Мария объяснить Учителю, что её привела именно жажда чувствовать этот его взгляд, купаться в доверительной близости, слушать и слушать без конца слова, которые действовали на Марию, словно прекрасный напиток, не позволяя размышлять, но наполняя сердце безмерной Любовью к миру, к Себе, к Иисусу.

Её привела Любовь! Она впервые смогла сформулировать своё отношение к этому удивительному человеку, ворвавшемуся в её сердце внезапно, но так глубоко, что Мария несколько дней назад озарилась непривычным знанием о всегдашнем пребывании Иисуса в ней: таким родным и близким был этот необычный человек, сидящий сейчас напротив. Незнакомое чувство материнского сострадания вдруг нахлынуло на Марию, и она с трудом сдержалась, чтобы не прижать голову Учителя к своей груди; прижать, как защитить от чего-то, ей самой неведомого и тревожного, спрятать и отогреть, укачать и охранить сон. Жажда поцелуя жаром опалила губы Марии. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, удивительным образом зная всё и не понимая ничего.

Мария почувствовала, как Иисус встал, подошёл к ней и поднял за плечи. Она легко поддалась, больше доверяя неведомому, чем осознавая происходящее. Учитель прижал её к груди и коснулся лба губами.

– Родная! – услышала она издалека голос Учителя. – Господи! Как же исстрадалась на пути своём! Как отогреть, как напоить сердце Любовью, которой достойна?! Господи, как помочь тебе?! Ибо силы мои ограничены непониманием логики справедливости Твоей, Господь. Как привыкнуть к страданиям открытого Сердца, жаждущего Любви и не находящего утешения в жизни? Как, Господи? Какими словами можно вдохновить эту Женщину, тяжело несущую непосильную ношу свою – женщины, иудейки, просто человека… Господи, помоги, одари знанием, открой сокровенное, чтобы помочь мог и ей, и другим, таким же, как и она, мучающимся предназначением… Господи, чтобы мог помочь себе самому знанием Пути, дабы не заблудился в поиске дороги к Тебе, Господь! Я не сетую, Господи, но молю о помощи… Помоги мне! Знаю милость Твою, знаю, что не оставишь на перепутье сомнений, знаю, что подскажешь Путь. Я не испугаюсь! Какой бы страшной ни оказалась ноша моя, как бы ни мрачна была перспектива служения Тебе, я не сверну с выбранного Пути, и Ты, Господь, можешь быть уверен в преданности моей… Потому что не я, но Ты, Ты, Ты… Всегда и во всём – Ты, Ты, Ты! В дыхании и сердце – Ты, Ты, Ты. И я, что я без Тебя? И что я вне Тебя? Поэтому только в Тебе и с Тобой! Всегда и навек! Адонай! Истар! Аллилуйя! Аминь!

Мария плохо различала слова Учителя. Окунувшись в абсолютные тепло и родность, она впервые в жизни чувствовала себя дома. Это не было стенами привычной материальности, способными неожиданно разрушаться грубым вмешательством извне. В эту восхитительную минуту Мария ощущала себя в крепости, защищённость под кровом которой была надёжной, как сама Вечность. Чудесное покровительство гарантировалось ею самой, её Любовью и нежностью, переполняющими Марию полно и ново.