На живую нитку

вспорхнувши в небо, скрылась с глаз,

но эта птичка-христианка

задела за живое нас.

***

Произошел системный сбой,

как говорят специалисты,

что пользуют язык иной,

чем мы – поэты и артисты.

Что все пошло и вкривь и вкось,

я чувствую совсем иначе,

когда ложусь с женою врозь

спать – в разных комнатах на даче.

И это вовсе не пустяк,

а катастрофа, право слово,

как если б пал на землю мрак,

не стало ничего святого.

***

Попалась мышка в лапки кошке.

Такое ощущенье было,

что я, спасаясь от бомбежки,

забрался в шкаф.

Меня стошнило.

Вокруг темно – ни зги не видно.

А острый запах нафталина

щекочет горло.

Страшно стыдно.

Противно умирать, Ирина!

***

О чем мы судачим, огни погасив?

Конечно, совсем не о том,

большим ли, Бог весть, во Вселенной был взрыв,

что все полетело вверх дном.

Я глажу тебя по горячему лбу,

в крови твоей чувствуя жар,

как сыпет в ночи ледяную крупу

декабрь на сухой тротуар.

Белее за окнами снежный покров.

Морозец. Начало зимы.

Ночной разговор протекает без слов.

Обходимся жестами мы.

Я палец к губам приложил, чтобы ты

меня без труда поняла –

у нас за спиной сожжены все мосты.

Жизнь наша как сажа бела.

***

Елка за стеной упала

или китель в орденах?

Вдруг раздался звон металла

ночью в каменных стенах.

Может, это нам приснилось?

Крик поднялся, шум и гам.

Что-то с грохотом разбилось,

раскатилось по углам.

Словно брызги разлетелось

разноцветное стекло.

Впилось в руки, ноги.

Въелось

в губы, щеки нам назло.

***

Калачиком свернувшись, спит дитя.

Лес за окном теряет очертанья –

так быстро испаряется дождя

слепого влага,

что плывет сознанье.

Все призрачно, к чему ни прикоснусь.

Сучок ольховый или ветка клена –

все крайне зыбко.

А Святая Русь –

определенье неопределенно.

Тщась ложный смысл вложить в него, легко

дозволенную меру переходишь,

ведь яблоко, что слишком велико,

усильем слабых пальцев не разломишь.

***

С потусторонним миром связи нет,

но в перспективе отдаленной

возможно, что отыщется мой след.

Звонок раздастся ночью темной.

Как будто бы голубка из горсти,

свет прыснет из-под абажура,

неподключенной к электросети

настольной лампы,

как стрела Амура,

тень легкая скользнет среди ветвей,

нежнейшим снегом опушенных,

и цель найдет в кругу моих друзей,

на смерть невинно осужденных.

***

Смертельный холод ощутил

под утро, завернувшись в одеяло,

что было выше моих сил,

которых оставалось крайне мало.

Чтобы понять, как тяжко мне

пришлось тогда, вообрази картину:

Горит земля.

Дворцы в огне.

Спасенья нету ни отцу ни сыну.

Помпеи гибнут на глазах

у публики, отнюдь не беспощадной,

но любящей во всем размах,

масштаб, объем, до ярких зрелищ жадной.

***

Хождение по водам водомерки

в смущение приводит нас с тобой.

В жару немноголюдно возле церкви,

а на берег народ валит толпой.

Речная гладь вся в рытвинах, ухабах,

что часто не заметно никому

из тех, кто в продолжительных забавах

теряет времени и сил душевных тьму.

Но все равно находится охотник

серьезное значенье придавать

любому пустяку.

Пузыреплодник,

едва расцветши, начал отцветать.

***

На сердце руку положа,

я говорю своей подруге:

Как ты чудесно хороша,

нету второй такой в округе!

Нисколько не кривя душой,

я говорю:

Целую ручки! –

таджичке в лавке овощной.

Босой. В кроссовках на липучке.

***

Сколько ни вглядывались, ничего

не удалось рассмотреть нам во мраке,

но развиднелось, и скоро легко

сориентировались бедолаги.

В метрах пятидесяти – у реки –

на холодке посинела рябина.

Ягоды спелые, как поплавки,

вниз по теченью уносит стремнина.

Пляшут, танцуют они на волнах,

на берег выбраться тщатся

и на замшелых седых валунах,

словно букашки, мостятся.

***

Залюбовался красивыми ножками

женщин, скользящих во тьме вдоль вагона.

После дождя пахли мокрыми кошками

травы, растущие возле перрона.

Как ни старался, но существования

не представлял себе мира иного,

словно не чувствовал жара дыхания

прежде ни разу я друга больного.

Словно не чувствовал запаха горького

в поле ночами цветущей полыни –

резкого, жесткого, крепкого, стойкого,

будто бы не ночевал я в пустыне.

***

Погода отклоняется от нормы.

Она так быстро видоизменяется

по части содержания и формы,

что предсказать ее не получается.

Нет никакого смысла строить планы.

Сейчас у нас такое положение,

что тот, кто пишет длинные романы,

большое вызывает сожаление.

***

Эпохой возвращения Набокова,

быть может, наше время назовут.

Мне жалко, что из прошлого убогого

в грядущее отнюдь не всех возьмут.

Писателей хороших в светлом будущем,

вполне возможно, будет не хватать,

определенно будет мелким служащим,

как и сегодня, некого читать.

ОХОТНИКИ ВЫШЛИ ИЗ ЛЕСА

***

Тяжелые копья на плечи

взвалив, утопают в снегу.

Собаки их лают при встрече,

и лай их наводит тоску.

Охотники вышли из леса,

и стало понятно, что есть,

есть в мире помимо прогресса

достоинство, совесть и честь.

Есть то, что высоким искусством

приучены мы называть,

пытаясь разрозненным чувствам

единую форму придать.

И Брейгель тому в подтвержденье

работает ночь напролет.

И Ангел небесный сраженье

с нечистою силой ведет.

***

Как у Ленина в Горках, на даче у нас

снег пушистый на ветках у елок.

Если выйти на улицу, тотчас же в глаз

сотни острых вопьются иголок.

Невеселое дело одну за одной

извлекать их из вещей зеницы,

слыша, как в полумгле за фанерной стеной

нашу паклю воруют синицы.

***

С азартом жестяную банку

гоняют по двору мальчишки.

Затеяв с ними перебранку,

отвлекся я от умной книжки.

На месте самом интересном,

когда у главного героя

бежит жена с юнцом прелестным.

А в результате гибнет Троя.

***

C утра до вечера, весь день

снег сыпет, как в театре драмы,

где осыпается в сирень

и в кринолинах ходят дамы.

Конца унылой пьесе нет.

Давай по лестнице старинной

мы лучше спустимся в буфет

есть бутерброды с осетриной.

***

На себя похожим человек

Ангела рисует кистью тонкой.

Так как накануне выпал снег,

обернула мать дитя пеленкой.

Если повезет, то разглядишь

в темноте под реденькой тряпицей,

как сучит ножонками малыш

и чуть слышно тенькает синицей.

Привлечет внимание ребят

ослик в глубине яслей стоящий,

маленький конек,

на первый взгляд

не игрушечный, а настоящий.

***

Недостающее звено

в цепочке долгих превращений –

спокойно я смотрю в окно

на кустики сухих растений.

Я рыбой был,

и птицей был,

и наземь с неба камнем падал.

И фотку той, что я любил,.

во внутреннем кармане прятал.

***

Прогулка затянулась допоздна.

В конце концов ты промочила ноги,

слегла в постель и сделалась больна.

Такие вот печальные итоги.

Зимой закат особенно красив,

но чтобы им теперь полюбоваться,

под спину пуф диванный подложив,

ты за руку мою должна держаться.

***

Вещи нас преследуют повсюду

и поработить нас норовят,

взять к примеру старую посуду,

на которой больше не едят.

Так из поколенья в поколенье

ходит скарб домашний по рукам:

соусники, блюдца для варенья,

что достались нам от наших мам.

Медный чайник из второго в третье,

без на то особенных затрат,

перекочевал тысячелетье.

Невелик, но кряжист и пузат.

***

Понимаю подзаборность.

Чувствую неродовитость.

Ощущаю поднадзорность,

вседоступность и открытость.

За людьми, меняя маски,

наблюдают год за годом

звери, птицы.

Строят глазки

мухи.

Пчелы кормят медом.

***

Россия неделима быть должна

и нерушима?

Хочу жену спросить я, но жена

проходит мимо.

Покрылся за ночь льдом кустарник весь.

Цветы завяли.

Кто скажет мне, что приключилось здесь,

пока мы спали?

***

От хорошей до плохой

жизни – ехать дни и ночи.

Между Курском и Москвой

расстояние короче.

Стрелочник взмахнет флажком,

машинисту даст отмашку.

Если б был он моряком,

на груди рванул тельняшку.

Жизнь моя не удалась.

И его, как видно, тоже.

Мне столь явственная связь

жуткой кажется до дрожи.

***

Был с Богом их союз не по любви,

а по расчету заключен.

Зимою,

от холода спасаясь, воробьи

под своды храма ринулись гурьбою.

Я удивился, заприметив их, –

извечных наших спутников веселых,

томящихся среди отцов святых,

угодников в одеждах длиннополых.

Под куполом клубилась мгла чуть свет.

Тянуло сыростью из подземелья.

Печально сознавать, но спору нет,

что Божий храм – не место для веселья.

***

Пилят, режут, снова пилят, режут.

А когда дорежут до конца,

я услышу характерный скрежет

острого токарного резца.

Тонок лед, но он прочнее стали.

Конькобежец токарю сродни.

Наивысшей сложности детали

мастера вытачивать они.

***

За мгновенье близости с тобой,

если не поможет заграница,

а не потому, что я скупой,

в полной мере мне не расплатиться.

Нечего взамен тебе отдать.

Свет гашу я, не подозревая,

что твоя широкая кровать

глубока, как яма долговая.

***

Про кислорода атомарный вес

не спрашивай меня – я знать не знаю,

но чем я дальше забираюсь в лес,

тем больше его тяжесть ощущаю.

Он так тяжел, что я дышу с трудом,

как будто бы тройным одеколоном,

не в переносном смысле, а в прямом,

в лесу еловом воздухом студеным.

***

Как жалость к бедному калеке

в сердцах соседей по квартире,

сон промелькнул, чтобы навеки

исчезнуть в сопредельном мире.

Я не запомнил, что мне снилось.

Казалось, вдруг само собою

на кухне радио включилось,

вдруг вспыхнул свет над головою.

Входная дверь была открыта,

так словно, выйдя по морозу

из дома, кто-то дверь для вида

прикрыв, сорвал на клумбе розу.

***

Зима. Мороз. Клубится мрак.

Кусты по ветру клонятся.

Руками люди машут так,

как будто в бане моются.

Как будто хлещутся они

березовыми ветками

в чаду, в пару, среди родни –

кто с женами, кто с детками.

***

Какими рыба подо льдом

путями ходит сложными,

быть может, ты поймешь потом

за чаем и пирожными.

На все вопросы дать ответ,

пожалуй, не получится.

Я не философ, а поэт,

и зря не буду мучиться.

***

Охотно имена раздам,

взяв в руки книжку записную,

я дальним странам – милых дам,

которых все еще волную.

На окнах – ледяной узор,

как будто контурная карта,

но, как и прежде, до сих пор

хватает куража, азарта.

***

Я в сумерках, как на распутье,

в начале долгого пути.

И кованой ограды прутья

торчат, как пики, впереди.

Порою чудятся во мраке

мне главы мертвые на них.

Мамай прошел здесь, лишь собаки

остались кое-где в живых.

Друг к дружке жмутся, сбившись в стаю.

Так воют жалобно они,

что поневоле затыкаю

я уши и гашу огни.

***

Уверенность вселяет в нас

событие нерядовое –

Попова святочный рассказ,

Алиготе полусухое.

Почувствовав, как на меня

космическая пыль ложится,

предположу, что, верно, я

успел прилично запылиться.

Мне станет грустно и смешно

одновременно, потому что

хоть и состарился давно,

но мне веселие не чуждо.

***

В темноте творятся темные дела.

Выглянув в окошко, ужаснусь я,

до чего себя столица довела –

сделалась страшнее захолустья.

Словно собранный детьми металлолом,

с Рождества оставшиеся елки

грузят в кузов самосвала, а кругом

ржавые рассыпаны иголки.

***

В любое время дня и ночи

чего нам стоит опасаться?

Что скорый поезд прогрохочет?

В окно соседи постучатся?

От неожиданности сердце

в груди, как птица, встрепенется,

когда чуть свет в буфетной дверце

ключ еле слышно повернется.

Те, что у нас крадут конфеты,

воруют вафли и печенье,

в плащи дурацкие одеты,

как в старом замке привиденья.

***

Я выпил в день рожденья Чехова

один, поскольку мне особо

позвать на угощенье некого.

Нет у меня друзей до гроба!

Страна бескрайняя, огромная,

а выпить не с кем, как известно,

при том что стала телефонная

нам связь доступна повсеместно.

***

Спросят нас с тобой: Откуда

эти люди в чистом поле?

Мы ответим: От верблюда,

что всю жизнь провел в неволе.

Между ребер острой палкой

весь истыкан он до дырок.

Друг степей скотине жалкой

от души намял затылок.

***

Поскольку очередь живая,

невольно я ускорил шаг,

но расступиться не желая,

окрестный лишь сгустился мрак.

Вообрази единоборство

не с тем, который чист душой

и не способен на притворство,

хотя и выдумщик большой.

А с тем, который строит глазки

и шепчет нежные слова

по поводу любви и ласки

так, что кружится голова.

***

За стеною радио негромко

империалистов обличает,

рано поутру метет поземка,

но меня не это удручает.

Разве нет у нас другой причины,

в полумраке сидя на диване,

слыша, как скрипят его пружины,

грусть-тоску свою топить в стакане.

***

У нас при виде этих птах

слегка дрожат в коленках ноги.

Как цапли серые в кустах,

недвижны елки вдоль дороги.

Я их попробовал спугнуть,

с размаху бросив камень в ельник,

и не спеша продолжил путь

из воскресенья в понедельник.

***

Земля промерзла до костей

ужасных тварей, в ней почивших,

и до обломков кораблей,

морей просторы бороздивших.

Однажды остов корабля

обрушится во тьме кромешной

со страшной силой на меня

посереди пустыни снежной.

Однажды буду погребен,

как заживо под сорной кучей

добра не помнящий Ясон,

воитель славный и могучий.

***

Ворона не имеет представления

малейшего, что я слежу за ней,

смущает только легкое движение

за занавеской в комнате моей.

Как будто в полночь – за полночь покойники

безмолвно из гробов своих встают,

журчит вода в железном рукомойнике,

когда они спросонья воду пьют.

***

Трамвай, по рельсам медленно скользящий,

звучит не так, как инструмент смычковый,

который, в позе лотоса сидящий,

берет казах, халат надевши новый.

Внезапно солнце, выйдя из-за тучи,

лицо казаха светом озаряет.

В его руках домбра звучит певуче.

Трамвай скрипит, скрежещет, громыхает.

***

Ты – лучшая моя идея.

Ты мной задумана была

прекрасной, словно Галатея.

Но тут вмешались силы зла.

Мал мала меньше чертенята

взялись за дело с огоньком.

Все, что задумал я когда-то,

пошло внезапно кувырком.

***

Для беспокойства лишний повод –

болтающийся на ветру,

оборванный в ненастье провод

и чувство, что вот-вот умру.

Не выдержав осенней стужи,

в ночи оконное стекло

потрескалось.

Замерзли лужи.

Дорогу снегом занесло.

Под утро снежного покрова

на глаз измерив глубину,

я, не сказав тебе ни слова,

в замке ключ с силой поверну.

***

Деревня в том смысле пустая,

что люди уехали в город,

а кошки остались, считая,

что вынесут голод и холод.

Свободолюбивые кошки,

как птицы, сидят на деревьях

по осени в ветхой одежке.

Кругом вся земля – в птичьих перьях.

***

Н.Климонтовичу

Ожидание рассвета

на кушетке страшно узкой.

Колька, друг мой, что же это

за несчастье жизни русской?

Как бессонница известна

эта древняя хвороба,

ей страдаем повсеместно

мы с рожденья и до гроба.

Утром, словно после пьянки,

встали с красными глазами,

словно мы горели в танке,

в плен попав, сидели в яме.

Словно нас травили газом,

как крестьян тамбовских в поле,

поступили, как с Кавказом,

в долю взяв, не дали воли.

***

Уже замечен ночи край.

Как будто за окном Париж,

жена кричит мне:

Эй, вставай,

иль Царство Божие проспишь!

Как будто за окном Нью-Йорк,

она кричит мне __

Ну, какой

от мужика в постели толк,

что поутру еще бухой?

И верно, проку нет во мне.

Бесчувствен я и недвижим

лежу, как мертвый, на спине.

Во сне, как Гоголь, вижу Рим.

***

Не лучшее время для долгих бесед.

Для длительного выясненья,

кто прав был в февральские дни, а кто нет,

у нас не хватает терпенья.

День солнечный, ясный, прозрачный насквозь,

как будто дарованный свыше.

Вернувшись с прогулки, спим, как повелось.

И елкой в углу пахнут лыжи.

***

Поутру ночные страхи

власть теряют над людьми –

упыри и вурдалаки,

порожденье вечной тьмы.

Живодер и кровопийца,

наш полуночный кошмар –

в щелку узкую забиться

поутру спешит комар.

У него худая шейка

наподобие твоей.

Он как маленькая лейка

для поливки овощей.

***

Снег покрывает землю толстым слоем,

чтобы не слышно было, как ломают

костяшки пальцев древности героям,

как кожу со спины у них сдирают.

Морозным днем трещат сухие ветки,

шумит дорога и гогочут птицы,

а кажется, что это плачут детки,

лишившись матерей в стенах больницы.

Повсюду корь, ветрянка и краснуха.

Нет ничего ужасней скарлатины!

Но слышен шелест крыл Святого Духа,

когда он задевает край гардины.

***

Потянется веревочка событий,

не связанных никак промеж собой.

Лесные звери выйдут из укрытий,

услышав отовсюду стон людской.

Как будто полоснет ножом по сердцу,

старуха чиркнет спичкой в темноте.

Покрепче ухватив за ручку, дверцу

я распахну

и окажусь нигде.

***

Тот, кто в снегу дорожки протоптал,

должно быть, целый день в саду топтался,

как если бы ключи он потерял

и в дом попасть не мог, как ни старался.

Нелепость положения его

отчетливо себе вообразил я,

снег белый, как парное молоко,

и чистый, словно ангельские крылья.

***

По старинке сушишь волосы

полотенцем, на котором

алые круги и полосы

кажутся мне полным вздором.

Этот бред супрематический

вызывает раздраженье,

словно чисел смысл магический,

чье темно предназначенье.

***

Снег идет. В снегу крыльцо и лестница.

Шапочка на темени у курицы.

Волосы посыпав пеплом, грешница

выбежала вдруг на угол улицы.

Я, конечно, со Святым Писанием

хорошо знаком и без смущения

в снег сажусь с ней рядом с пониманием

правдолюбцев умонастроения.

В головах их мысли невеселые,

будто бы кустарники колючие,

заняли нахрапом склоны голые.

Здесь теперь шумят леса дремучие.

***

В судьбой отпущенное время,

как в свитер старенький, с трудом

я влез, и обнажилось темя,

как дно речное подо льдом.

Ты рассмеялась, потому что

смешно я выглядел тогда,

теперь же смотришь равнодушно,

так как с тех пор прошли года.

***

Жизнь изловчиться норовит.

Чтобы пустого не осталось места,

она плодит за видом вид,

кладет кирпич, лес рубит, месит тесто.

Перестаралась невзначай.

И вот из банки с ячневой крупою,

где прежде был индийский чай,

Бог знает что за дрянь валит толпою.

***

Цвет бедер нимфы представляю

себе я несколько абстрактно.

Он розоватый, полагаю,

чтоб было нам смотреть приятно.

Раздвинув заросли высокой

травы, которую в округе

крестьяне все зовут осокой,

мы видим шею, плечи, руки.

Мы видим маленькие груди,

но бедра дымкою сокрыты,

водой, что тяжелее ртути.

И бледной зеленью увиты.

***

С раннего утра звучала музыка –

песни композиторов советских,

и ловилась на крючок без грузика

рыбка в мутных водах москворецких.

Занимаясь утренней гимнастикой,

разом по две, по три, по четыре,

что казалось подлинной фантастикой,

силачи подбрасывали гири.

А когда роняли двухпудовую

гирю на пол, что случалось редко,

на плечи накинув шаль пуховую,

выбегала в коридор соседка.

***

Не зная, что нет счастья на земле,

я вечером вернусь к тебе на дачу

и вилкой ткну в селедку на столе,

и тяжело вздохну, но не заплачу.

Снег за окном пошел наперекор

метеосводке, в точности которой

я сомневаюсь с некоторых пор,

как в том, что быть могу тебе опорой.

***

Мы не заметили подмены,

которая произошла,

но стали хрупки наши вены,

как трубочки из химстекла.

Стекло подобное инертно

к среде кислотной,

но его,

как мне известно достоверно,

по глупости разбить легко.

***

Снег выпал, но по существу

дурного ничего не приключилось –

я удержался на плаву,

лишь сердце чаще прежнего забилось.

Мне удалось перенести

скитание во тьме благополучно,

но, словно Ною, взаперти

в хлеву плавучем сделалось вдруг скучно.

Жена в кастрюльке грела суп.

Кто коз кормил, а кто доил корову.

Кот влез на шкаф, поскольку глуп.

Природы дикой он поддался зову.

***

Существа, которое возможно

рассмотреть лишь только в микроскоп,

смысл понять порой настолько сложно,

что я поневоле хмурю лоб.

Сразу не понятно, сколь граница

призрачна меж малым и большим,

и элементарная частица

дышит с нами воздухом одним.

И когда палят по ней из пушки,

будто ей на раны сыплют соль,

потому что это не игрушки,

страшную испытывает боль.

***

Создатели сложнейших механизмов

в конечном счете выйдут из подполья.

Произойдет немало катаклизмов,

что нас наверняка лишит здоровья.

Ребенок плачет, если верить Блоку,

о нас с тобой, на ложный путь вступивших,

мы вынуждены слушать всю дорогу

ребенка крик и храп гвардейцев бывших.

Из чрева их горячее дыханье

наружу вырывается со свистом

в полях бескрайних где-то под Рязанью.

И месяц тусклый светит в небе мглистом.

***

Каждый день от звонка до звонка

нынче кажется мне бесконечным.

Вечер короток.

Ночь коротка

в нежной близости с другом сердечным.

Утром ранним, едва рассвело,

в пожелтевших кустах у колодца

мировое,

всемирное зло

меж камней змейкой узкою вьется.

***

Я, как истомленный ожиданьем

Нансен на краю земного диска,

вдаль смотрю с удвоенным вниманьем.

Облака плывут над полем низко.

Снежная пустыня подступает

к поселенью нашему вплотную.

Голый камень обледеневает,

превращаясь в глыбу ледяную.

Выглядит нелепо, даже глупо

человек, идущий с электрички,

когда лезет он в карман тулупа,

из него извлечь пытаясь спички.

Кажется, что человек танцует

посреди заснеженной равнины,

между тем как стылый ветер дует,

комья снега нам швыряя в спины.

***

Весенний ветер раздувает флаги.

Четыре длинных, узеньких флагштока,

как будто цифр таинственные знаки,

в Европу занесенные с Востока.

В их сочетанье смысл определенный

заложен кем-то,

так по крайней мере

мне кажется, когда я полусонный

иду-бреду в знакомый кафетерий.

***

Снег занимает противоположную

нам сторону бульвара,

где во мраке

оплакивают жизнь свою ничтожную,

усевшись в круг, бездомные собаки.

Уныние – грех смертный с точки зрения

Святых Отцов,

но у собак нет Бога.

Им не хватает воли и терпения.

Нет сил, чтоб потерпеть еще немного.

***

Не тронь меня, когда я ем в жару

мороженое на скамейке в парке,

иначе я немедленно умру,

так как твои объятья слишком жарки.

Сейчас зима.

Под коркой ледяной

в пруду, как рыбки в трехлитровой банке –

сапфир, рубин, карбункул голубой,

что тщательной не требует огранки.

Не тронь меня, когда над прудом я

склонюсь однажды, как завороженный.

Не тронь, когда, дыханье затая,

на дне пруда я вижу жемчуг черный.

***

У Императора карман

для браунинга под мундиром.

По-женски узкий, тонкий стан

вовсю цветочным пахнет мылом.

Как трудно царствовать, когда,

помимо льстивых царедворцев,

нет никого вокруг.

Беда!

Надежда лишь на диких горцев.

***

Я люблю, когда читают вслух

Лермонтова,

говорят о Блоке,

а когда под утро свет потух,

слушать, как в саду трещат сороки.

Обнажив картонные мечи,

юные горации клянутся

в чем-то столь значительном в ночи,

что от страха губы их трясутся.

***

Не думай, что одно и то же

я слышу, вижу, пью, курю,

и так стихи мои похожи,

как будто бы живу в раю.

Нет райских кущ на самом деле.

Но между тем дорогу в рай

твои две тапки у постели

мостят в ночи мне, так и знай.

***

Пенье птиц вселяет в нас надежду,

голоса детей, что на ходу

сбросивши тяжелую одежду,

голышом купаются в пруду.

Разве о культуре поведенья

время спорить, если у детей

тело все зудит от нетерпенья,

делается липким, словно клей.

***

Тень на стене, как профиль на монете.

Когда запахло в городе весной,

подумал я, что Ленина столетье

мы снова отмечаем всей страной.

На улицах Москвы столпотворенье.

Проглядывает солнце между туч

лишь только на короткое мгновенье.

Весенний ветер резок и колюч.

***

Нам поле кажется бескрайним,