В сборник, который сейчас у тебя в руках, вошли рассказы о моей семье. Они были получены путем интервьюирования тех из родственников, кто жив и хранит память о моих дедах, прадедах и даже прапрадедах.

Страницы книги содержат картины минувших дней, которые переносят в эпоху СССР. История великой страны сквозь историю судеб отдельных её граждан. Близкие мне люди жили, готовили пищу, рожали детей, сражались за Родину, строили дома, искали счастье, заботились друг о друге, любили. Своим трудом и жизнями они сделали возможным мое рождение. Их ежедневные незаметные для огромной страны усилия стали весомым вкладом в мое развитие и нравственное воспитание.

И сегодня я, как их кровный потомок, пребывая практически на самой вершине своего родового древа, делаю эти значимые для меня записи, дабы сохранить память рода, память о моей дорогой бабушке. Чтобы истории их жизней не канули в вечность. Чтобы их интересный опыт и воспоминания о деревне первой половины XX века, рассказы о Великой Отечественной дополнили общую копилку памяти народа.

Бабушкины рассказы

Моя семья в Великую Отечественную войну

Война коснулась всех нас.

И моих близких не обошла стороной: погубила прадедов, их детей. А тех, кого оставила в живых, приговорила к тяжёлым работам в тылу.

Так, в начале войны в 1941 г. на фронт взяли моего прадеда Бушуева Якова Николаевича. Вскоре, во время одного сражения, он был контужен в голову. После лечения в госпитале его комиссовали, и до конца войны прадед работал в тылу. Но из-за контузии прожил недолго, у него случилось внутримозговое кровоизлияние.

Другой мой прадед Возжаев Сергей Селивёрстович до 1943 г. был председателем колхоза в деревне Возжаи Фалёнского района (в 25 км от Фалёнок) Кировской области. Он был единственным человеком в деревне, кто умел обращаться с трактором, хорошо владел кузнечным мастерством, поэтому его долго не брали на фронт. Призвали же в 1943 г. в возрасте 32 лет, оставив его жену одну с пятью детьми. Погиб Сергей Селивёрстович на Курской Дуге, Был похоронен в братской могиле, его имя запечатлено на обелиске в городе Старый Оскол.

Очень трудно приходилось и тем, кто находился в тылу. Многое запланированное в мирное время, оказалось не выполнимым из-за войны. К примеру, из нескольких деревень (в том числе и Возжаи) хотели сделать одно большое село. Но только и успели жители этого нового села построить «временные» дома, и не обжившись, стали сражаться за победу: кто в тылу, кто на фронте.

До войны, ещё в деревне Возжаи у прабабушки с прадедушкой имелось зажиточное хозяйство (несколько лошадей, корова…) и хороший дом. А в новом селе только эти «временные» дома.

Моя бабушка Портнова Мария Сергеевна рассказывает, что их было пятеро детей, самый младший умер сразу, как только началась война. Работать им приходилось много (без выходных, иначе судили и объявляли «врагом народа»). Пахали на быках, т. к. всех лошадей забрали на фронт, доили коров, вязали варежки и носки, очень много получали зерна… Вообще, всего получали очень много, и всё тут же отправляли на фронт, практически ничего не оставляя себе.

От тяжёлого труда умерла моя прабабушка. Но больше на её состоянии сказалось известие о смерти мужа Сергея Возжаева. Он был замечательным человеком, а война унесла много хороших людей. И эти жертвы мы будем помнить вечно.

Мамино детство

В одном лесном посёлке, под названием Опарино, расположенном на севере Вятской губернии, жила была простая русская семья: мама, папа, дочка-лапочка, и сынишка младшенький.

– А почему всего два ребёнка, вроде же две дочери в семье родилось?

– Нет, пока ещё была одна. Девочка была светленькая, очень любопытная, любознательная, со всеми ей хотелось познакомиться. Её кучерявые волосы из кольца в кольцо были белы словно пух, оттого и звали девочку Пушинкой. А глаза у девочки были голубые и губки бантиком.

– Вы, наверное, немка? Белокурая, с голубыми глазами…

– Ходила она в садик, как и все малые дети. В садике больше всего ей нравилось гулять и качаться на качелях. Казалось, как будто она задевает ногами облака, когда её раскачивали особенно сильно, то от восторга замирало сердце.

Ещё у неё имелось одно заветное место – около детского сада росла старая ирга – высокая и вся в ягодах. Летом Пушинка и ещё две девочки из её группы бегали вокруг этой ирги и как птички пощипывали с неё ягодки. Залезут на дерево, спрячутся на нём от воспитательницы, и тихонько сидят. Конечно же, взрослые их потом за это наказывали – ставили в угол.

Пушинке нравился тихий час. Днём группа играла в кубики и куклы, а когда наступал тихий час, в комнате, где днём играли, расставляли в несколько рядов раскладные деревянные кроватки. Затем дежурные ходили вместе с нянечкой и носили для каждой постели свою наволочку, в которой находилось постельное бельё. Каждый знал свою наволочку, потому что на ней имелась вышивка.

Например, у Пушинки был вышит мишка. У кого-то был вышит цветочек или ёлочка.

Когда же Пушинка оказывалась дежурной, то она старалась положить свою наволочку поближе к стеллажу с игрушками, и потом весь тихий час играла в игрушки.

А ещё, лёжа в постели, она не умела переворачиваться с боку на бок, как все обычные люди. И если ей нужно было перевернуться с правого бока на левый, то она вставала, и затем перекладывалась в другую сторону головой. И там где прежде находились ноги – теперь лежала голова – таким необычным образом Пушинка переворачивалась на другой бок.

– Вот значит как: замечательная девочка, которая не умела переворачиваться на бок.

– В подготовительной группе садика был живой уголок: главным достоянием которого являлась белка, жившая в клетке и по временам бегающая в колесе. Её кормили орешками.

– «А орешки не простые…»

– Нет, ей давали кедровые орешки, которые она очень ловко раскалывала и скорлупу выбрасывала прямо за решётку.

Также в живом уголке обитала черепаха. Детям её разрешали брать с собой на прогулку. Черепаха очень любила капустный лист. Когда его клали от неё подальше, то она обязательно до него добиралась, чтобы затем начать жевать заветную добычу. За всем хозяйством ухаживали сами дети. Вот так продолжалось детство до самой школы. А когда настало время выпуска в школу, то каждому ребёнку подарили по большому ранцу со всеми учебными принадлежностями: пенал с красками и карандашами, тетради и дневник.

И вот пришла осень, отправилась девочка в первый класс. Школа была старая, военных построек, двухэтажная. Классы в ней оборудовались большие, потому что детей в них училось по многу: 35 человек в каждом.

Звонок подавала тётя Нюра, которая жила в этом же здании на первом этаже и работала уборщицей, наливала кипяченую воду в бачок для тех, кто хотел пить. А когда урок заканчивался, тётя Нюра проходила по коридору с колокольчиком, таким же, как у коров, и звенела им, оповещая всех тем самым о перемене.

Учащиеся тут же высыпали в коридор, бегали, прыгали, скакали на скакалках. Мальчики, конечно же, играли во что-то более грубое, чем девочки: садились друг другу на «закрошки» и сбивали соперников. В общем, во время перемены в коридоре царил полный хаос.

Однако и учителей раньше слушались. Первой учительницей была Анна Петровна Соколова. Училась Пушинка прилежно, все дисциплины ей давались хорошо, она всё быстро запоминала и схватывала материал на лету.

Но вот однажды произошёл такой случай, когда на уроке математики проходили сантиметры и метры, и на дом задали нарисовать на достаточно большом листе картона, или обоев обычный метр в натуральную величину. И Пушинка это задание к назначенному дню не выполнила. Когда же её спросили, как она выполнила урок, то Пушинка соврала, сказав: что забыла работу дома. Тогда Анна Петровна попросила Пушинку сходить за «метром» домой. И так как школа от дома располагалась совсем недалеко – в квартале, то Пушинка скорее побежала домой, схватила кусок обоев, и наспех начертила урок – как-то же нужно было изворачиваться.

Но Анну Петровну не проведёшь, она посмотрела, и сказала: «это ты сделала только что – тут неровно и неправильно всё нарисовано», – и поставила двойку. Это конечно была большая досада.

– Плакала, наверное?

– Конечно, плакала – не хочется же быть хуже других.

Но потом когда Пушинка вернулась из школы домой, то нарисовала урок по-хорошему: со всеми причитающимися сантиметрами, дециметрами, заканчивая целым метром – вот тогда ей уже исправили оценку.

Парты в классе были старинные: крышки парт покрашены в зелёный цвет, а скамьи с партами являли единое целое. Перед началом урока, садились за парту, откидывая её крышку, ставя в специальную нишу портфель, из портфеля на парту доставали всё необходимое для предстоящего урока, а затем опускали крышку.

Ещё в первом классе специально на партах стояли чернильницы, поскольку учились писать пером, на уроке, называемом «чистописанием». Для этого урока использовали особые тетради, разлинованный под углом в 45°. И при помощи этой разлиновки отрабатывали каллиграфический подчерк, выводя правильные буквы, с определённым наклоном и толщиной – в местах закругления буква должны быть потолще.

Полгода обучали чистописанию: начиная с палочек, точечек, закорючек, и заканчивая буквами, слогами и целыми словами. Между прочим, это довольно трудно – овладеть перьевым письмом, потому что нередко выходили кляксы, и поэтому постоянно следовало помнить об использовании промокашек во время чистописания.

Когда научились писать пером, только тогда уже со второго класса разрешили пользоваться шариковыми ручками.

– То есть шариковые ручки в то время уже были?

– Были, но пером писали специально, чтобы выработать каллиграфический подчерк.

Зимой построили около школы большую-пребольшую горку. После уроков, перед тем как уйти домой, все залазили на эту горку, и гурьбой на портфелях съезжали: «эй сторонись!» – только успевали крикнуть, но конечно никто не уступал, и получалась куча-мала. Домой приходили все в снежных катышках, ставили валенки на печку, штаны туда же – сушиться… Ещё дети любили «мерять сугробы»: уходили в самую толщу снега на каком-нибудь поле или огороде, и затем лепили там окопы. Катались на лыжах, ходили на медвежью гору – медвежья гора возвышалась за железнодорожной линией.

Но вот однажды, в классе пятом, Пушинка и её подружки решили к новому году срубить по ёлке. И после школы собрались на лыжах идти за маленькими деревцами: взяли топоры, верёвку, путь предстоял неблизкий. И поэтому когда дошли до медвежьей горы, уже стемнело. Когда же с добычей выходили обратно из леса, было совсем темно и жутко, и вдалеке в посёлке уже горели огни. Но по ёлке всё-таки однобокой срубили. Елки были неказистые, но куда деваться – принесли, поставили дома, зато всё сами сумели, совсем как взрослые подготовились к новогоднему празднику.

Январь 2013

Туфли и портфель к первому сентября

Во времена Великой Отечественной войны, из-за того, что практически всех взрослых мужчин призвали на фронт, тяжёлые сельскохозяйственные работы целиком легли на плечи женщин и детей.

Нас (вспоминает моя бабушка о времени, когда ей было около семи лет), малолетних ребят, посылали сначала на поле, а затем отправляли на «ток» – так назывался процесс молотьбы зерна, когда снопы клались под молотилку, при помощи которой извлекалось из колосьев зерно. Сезон сбора урожая, обработки зерна был самым напряжённым: днём работали на поле, а ночью молотили, и затем всё получившееся зерно отправляли на фронт, и никаких тебе выходных и отпусков в военную пору не давали.

Мне тогда стукнуло как раз семь лет, и в сентябре я готовилась пойти в первый класс. В самый последний день перед учёбой мама попросила меня унести сестре яиц и масла, которая жила в соседнем Васильевском посёлке. А бригадир в ответ запротестовал: «Трудодни скостишь – врагом народа станешь!». Получается, что даже в последний день перед школой не полагалось нам отдыхать.

Но всё-таки я отпросилась, и отправилась к сестре прямиком через лес, разделявший наше и сестринское поселения. Точно не скажу, сколь лесная дорога была длинна, «чёрт говорят мерил, да верёвка порвалась», но предположительно расстояние в восемнадцать – двадцать километров, а может и больше.

Побежала, я одна, значит, через лес, и днём-то вперёд хорошо, но когда обратно вечером… Сестра говорит: «Ты не ходи, ночуй», а я ей: «Ой, нет. Коля (старший брат) обещал сегодня к нам домой наведаться, и принести мне туфли с портфелем». А иначе ведь с сумкой «холщаной» пришлось бы на учёбу идти. Так что на ночь у сестры я не осталась, а сорвалась в обратный путь.

Темно вечером, только зашла в «волок» (лес), и тут же «тетеревуха» (такая птица большая) как захлопает крыльями. А я как испугаюсь, да и побегу без оглядки, а кругом одни волока – тёмные глухие леса… В итоге весь путь без единой остановки пробежала.

Домой вернулась уже ночью. Мама как запричетает: «Да ты чего, с ума сошла – ночью по лесу одна?» И я тоже реву в ответ и спрашиваю: «Да! А Коля-то пришёл?» А он в это время спрятался, чтобы мне сюрприз сделать. Мама говорит: «Видишь, и Коля не пришёл, и ты прибежала ночью – зачем было так рисковать?». А я настырно: «Нет, он всё равно должен прийти, обещал мне туфли и портфель купить».

Он потом выходит, портфель выносит, и туфельки маленькие, чёрненькие. Но во время примерки выяснилось, что они мне малы – не было, говорит, другого размера (в войну ведь плохо с ассортиментом обстояло). И я потом эти туфли водой размачивала, что только с ними не делала! Но в итоге, всё равно их надела, и на первое сентября пришла с новым портфелем и в новеньких туфельках.

Деревня Возжаи

Все окрестные деревни у нас назывались по фамилиям проживавших в них родов. Так, к примеру, соседняя деревня звалась Воробьи, и в ней в основном жили Воробьевы. Следующая на три километра, отстоящая от нашей деревни, именовалась Махни, и в ней соответственно в большинстве почивали Махнёвы. А если смотреть в противоположную сторону – там уже деревня Катай стояла, и в ней все были Катаевы, а ещё дальше Заболотины, ну а других деревень сегодня и не вспомню.

А наша деревня Возжаи была большая, да и на таком красивом месте построена. Её населяли не только Возжаевы, но и Миклины и Егорины.

– Что из себя представляла деревня Возжаи, – она была чем-то вроде родового поселения?

– Раньше, видишь, не уезжали никуда. К примеру, если у отца были сыновья, то когда женился первый сын, избу тому выстраивали по соседству с отчим домом, а затем, когда обзаводился семьёй второй, ему рядом с первым сыном ставили дом. Так и разрастался целый род в одной деревне, и жили все вместе, никуда не уезжали…

Об этой деревне я сохранила немного воспоминаний, поскольку была ещё совсем маленькой. Там у бабушки с дедушкой в хозяйстве водился петух с золотистым оперением и очень красивым хвостом. Но у этого петуха имелся один огромный недостаток: он часто задирался, и клевался. И вот однажды по весне, когда бабушка пошла в погреб, раньше ведь не было холодильников, а в погреб ещё зимой снега побольше набрасывали, и на земле от этого образовывалась корка льда, и целое лето потом в погребе сохранялся холод, так что в нём хранили весь скоропортящийся провиант. Отправилась, значит, бабушка в погреб, и я за ней следом. И у самого входа в погреб подкараулил меня золотистый петух, и вдруг ни с того, ни с сего, как заскочит мне на голову, да и клюнет прямо в лоб. Бабушка, увидев такое, сразу схватила петуха, и отрубила ему голову, а потом суп сварила.

А картошку знаешь, как сажали? С большими расстояниями между бороздами и большими кучками огребали. Затем по осени собирали урожай, и выкапывали картофелины невероятно большие. Носила, помню, их в подмышках, помогала складывать в подполье…

Но вот вздумали перед самой войной, не знали ведь, что она начнётся, близлежащие деревни (домов по 25–30 каждая), в том числе и нашу, объединять в одно село. Первыми в это село принялись перевозить семьи из Возжаёв, и успели только 15 домов выстроить, как на второй год грянула война. Толком в новой деревне ничего не успели сделать, а село из неё и подавно не сформировали, так как остальные деревни в военное время перевозить не стали.

– Это что же, за один предвоенный год в Новых Возжаях умудрились аж 15 домов поставить?

– Так ведь раньше как строили: вначале один дом «всем миром», потом сразу за соседний принимались. И так все друг другу помогали, тем более многие приходились роднёй, и деревня быстро разрасталась. Печи делали из глины. Какой-то скарб перевозили с прежнего поселения, и на новом месте тут же начинали самодельно обзаводиться недостающей утварью и мебелью. Новые Возжаи таким образом образовались из прежних за пару лет перед Великой Отечественной.

Правда, сейчас на том месте, где деревня Возжаи была, никаких домов не сохранилось. Спустя пару десятилетий, когда замуж вышла, и дети маленькие подрастали, с мужем решили наведаться на мою малую родину, да только заехать не смогли на то место, где некогда деревня стояла – всё травой да подростом заросло.

Возжаи находились между Фолёнками и Кировом, приблизительно за Макаровщиной, в которой располагался сельсовет. Если говорить, как Возжаи относительно Чёрной Холуницы размещались, то сейчас даже трудно сориентироваться, поскольку раньше дорогу на Чёрную не знала, туда только узкоколейка железнодорожная вела.

Колхозное хозяйство в Новых Возжаях

– Кроме Новых Возжаёв в колхозе состояли другие соседние деревни: Матюги, Махни, Катай…

– Интересное название у деревни – Матюги, особенной бранью прославилась?

– Не знаю – не знаю, деревня была хорошая, большая… А что касается жизнеуклада, то как весна приходила, то все отправлялись пахать и сеять. Летом покосом занимались, а дед у нас ещё и мастерил красивые грабли, и разукрашивал их в яркие цвета: зелёный, голубой и красный. И вот идут все наряженные: одевались всегда на покос нарядно. Идут с песнями, с покоса идут снова с песнями…

– А зачем одевались на покос нарядно, когда там нужно работать, и соответственно усердно потеть, и запачкаться не сложно?

– Ну, всё равно как-то люди нарядно старались одеться, чтобы друг на друга поглядеть… А по осени на «ток» дружно отправлялись. И молотили зерно на специальном приводе – лошади ходят, молотилку крутят. Казус у нас однажды вышел с этой молотилкой. Отправилась одна женщина на «ток», и во время работы, нечаянно зацепилась юбкой за привод молотилки, и юбку эту у неё всю в клочья разорвало, хорошо хоть сама цела осталась. По такому случаю местные рифмоплёты частушку сложили: «На «гуменник» Настя шла – юбка новая, а с «гуменника» пошла – жопа голая». Хотя опять в войну юбку порвёшь, а взамен-то и надеть ничего – и смех и грех.

– А далеко ли от вашей деревни находился колхоз, и что он вообще из себя представлял?

– Колхозом являлись все наши шесть деревень вместе взятые, штаб которого располагался в Возжаях, и назывался «Конторой». А отец мой был председателем сельсовета, то есть председательствовал над всеми этими деревнями. А ещё он на гармошке играл, и мама пела очень хорошо, отчего под окнами нашего дома всегда «сходбища» да танцы устраивались…

– И вот, значит, подходила весна, наступало время пахать, сеять. Но где же располагались колхозные поля, на которых всем следовало трудиться? Поля в каждой деревне были свои, или…

– У каждого дома имелся свой огород, а у каждой деревни большие поля, которые целиком засеивали, а по логам косили траву. Над деревней назначался ответственный бригадир. Например, утром соберётся рабочий люд на «разрядку», план составят: там – пахать, там – сеять, всё это распределят, а бригадир потом в конце дня меряет: кто и как потрудился. У бригадира мера деревянная имелась, ею он всё обмерял, а после записывал заработки. Но только в войну трудились за палочки, никому никаких зарплат не давали.

– За палочки?

– Да, палочка – это чёрточка в журнале, означающая, что ты отработал день. И никаких тебе вознаграждений. Всё ведь для фронта делали, хлеб и налоги собирали: держишь ты, не держишь скота, а масло должен сдать, яйца и шерсть, или вот варежки, носки связать, и всё это на фронт отправить.

Всех лошадей также забрали на войну, работали мы на быках! Ой, быки они такие… Им в ноздри вставляли кольцо, когда быка за кольцо возьмёшь, то он хоть сколько-то начинает слушаться. А если не окольцован, то куда захотел, туда и «тащит». Какая муха только укусит быка – хвост задерёт, и понесётся в лес, и всё на свете по пути пообломает.

Зимой возили навоз на быках. Едем по двору, осью телеги столбы считая, так что на всю улицу трескотня стоит. Бык ведь он неповоротливый, прёт по прямой и всё тут, а бывало и телегу опрокинет. Беда с этими быками. Но потом нам в колхоз трактор дали. Ой, когда трактор шёл по деревне, то все бабы, мужики, дети выбегали на улицу, чтобы на трактор посмотреть. Ты что: «тракторы идут!» А ещё через какое-то время нам в колхоз двигатель поставили для молотилки, которая от него в движение приводилась. И с машинами уже попроще стало жить.

Правда, вскоре из деревень люди уезжать вздумали. К концу войны уже все-все разъехались по совхозам – это те же колхозы, только там деньги выплачивали, а в колхозах за работу ничего не выдавали. Один совхоз «8-е Марта» был организован за Фолёнками, много туда ушло народу.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Записки с дерева (сборник)

Дорогой читатель!