Хроника пикирующего бомбардировщика

Владимир Кунин

Хроника пикирующего бомбардировщика

© Текст. В. В. Кунин, наследники, 2019

© Агентство ФТМ, Лтд., 2019

* * *

Да, сделали все, что могли мы,

Кто мог, сколько мог и как мог.

И были мы солнцем палимы,

И шли мы по сотням дорог.

Да, каждый был ранен, контужен,

А каждый четвертый – убит,

И лично Отечеству нужен,

И лично не будет забыт.

Борис Слуцкий

Пролог

Моросит мелкий дождь. Он прижимает к земле редкую степную траву и собирается в рябые лужицы…

Рядом с молодым леском на небольшом полевом аэродроме группами по три-четыре самолета стоят бомбардировщики Пе-2. Вдалеке виднеются оставшиеся от мирного времени колхозные бараки и наспех вырытые землянки.

Несмотря на плохую погоду, машины облеплены техниками, механиками и мотористами. Они копаются в моторах, чистят, латают, приводят в порядок боевые машины под аккомпанемент самых обычных звуков удивительно мирного ремонта. Нервно визжат ручные дрели, хрипят напильники, лязгают гаечные ключи. Где-то пробуют завести двигатель. Он то взрывается большими оборотами, то выстреливает выхлопными патрубками, то зачихает и вовсе заглохнет. И опять все сначала…

Чей-то спокойный голос говорит:

– Четвертый день идет дождь…

– Полетов нет, и слава богу… Каникулы, – говорит другой голос.

– Правда, раз в сутки кто-нибудь вылетает на разведку, но это всего лишь один экипаж, а весь полк сидит и развлекает себя как может, – говорит голос третьего.

А вот и бомбардировщик с хвостовым номером 115.

У самолета возле шасси, нагнувшись, стоит человек в комбинезоне. Неподалеку от него на стремянке работает молоденький моторист.

– Наша машинка… – говорит первый голос.

– Пикирующий бомбардировщик Пе-2, – говорит второй.

– «Пешка», – говорит третий.

Тот, что у шасси, выпрямляется. Это пожилой человек с озабоченной физиономией.

– А это наш отец и благодетель – младший техник-лейтенант Кузмичов…

– А проще – Кузмич…

Кузмичов поворачивается к маленькому худенькому мотористу и что-то говорит ему. Судя по выражению лица Кузмича и виду маленького моториста, Кузмич ничего приятного тому не сказал. Маленький даже не пытается оправдываться.

– Добрейшей души человек Кузмич! – говорит первый.

– А его подопечный Осадчий – самый бестолковый моторист ВВС…

Кабина бомбардировщика. Приборная доска, кресло летчика с бронеспинкой, рога штурвала…

– Здесь сижу я – старший лейтенант Сергей Архипцев, – говорит первый голос.

В тесной кабине еще рация, пулемет и свободно движущееся глубокое сиденье.

– А здесь я – лейтенант Вениамин Гуревич, – говорит второй.

А вот наглухо отгороженная от пилотов кабина стрелка-радиста. Эта кабина не для долгих разговоров и медлительных раздумий. Здесь все очень строго, если не считать фотографии миловидной девушки на передатчике и небольшой репродукции картины Дега «Голубые танцовщицы», которая заботливо засунута за металлическую табличку-инструкцию аварийного выпуска шасси.

– Я стрелок-радист, старшина Евгений Соболевский, – говорит третий голос. – Здесь у меня радиостанция. И Лена. Это инструкция, которой никогда не придется пользоваться, а это просто Дега… Ну и, конечно, пулеметы. В общем, довольно уютно…

И опять мокрые «пешки», мотористы, механики и оружейники…

Человек шесть мотористов закончили работу и, перекинув сумки с инструментами через плечо, идут через все поле к баракам.

– А вон там, за санчастью, расположена вторая эскадрилья…

– Наш дом…

– Построенный в стиле баракко…

На фоне далекого приземистого строения медленно проползает «студебекер»…

День первый

«Студебекер» тащил большую платформу. На платформе возвышалась гора бомб в ящиках из деревянных реек.

Моросил дождь. Черные бомбы блестели сквозь белые рейки. Наверху, на бомбах, сидела команда оружейников. Пятеро парней накрылись куском брезента, хоронясь от дождя.

«Студебекер» с бомбами прополз мимо барака второй эскадрильи.

«Луч луны упал на ваш портрет…» – донеслись из барака звуки патефона.

Два молоденьких летчика расположились в углу барака возле патефона. «Луч луны упал на ваш портрет…» – грустно пел Утесов. Эта фраза повторялась много раз: один из летчиков все время ставил пластинку сначала, а второй записывал текст.

– Значит, так, – сказал в паузе тот, который пишет, – «Луч луны попал на ваш портрет, милый друг…»

– Не «попал», а «упал»!

– Ага! «Упал», значит, – пробормотал летчик.

И Утесов начал все сначала…

Посередине барака между рядами коек стоял стол, окруженный гурьбой летчиков.

Из-за стола вылез смущенный лейтенант.

– Это какой, Веня? – спросил сидящий за столом коренастый широкоплечий старший лейтенант с простоватой и умной физиономией. Это был Сергей Архипцев.

– Шестой, командир! – крикнул Гуревич, который в одних носках сидел на койке и играл на скрипке «Чижика».

– Следующий! – сказал Архипцев и ухмыльнулся.

Против него уселся здоровенный штурман Пастухов. Он осторожно взял в руку перышко.

Архипцев тоже взял перышко и со словами: «Держись, бугай!» – щелкнул им.

Перышко Пастухова оказалось накрытым.

– Седьмой! – крикнул Гуревич.

– Следующий, – спокойненько пригласил Архипцев.

Вокруг хохотали болельщики.

У окна в зимнем меховом комбинезоне и в шлеме, со страшно напряженной и вымокшей физиономией сидел Митька Червоненко. Он позировал расположившемуся в пяти шагах от него Женьке Соболевскому, который поставил себе на колени кусок фанеры с прикрепленным листом ватмана и быстро и уверенно рисовал Митьку.

– Я устал, Женька… – сказал Митька, не меняя все же выражения лица.

– Сиди, не крутись, – ответил Соболевский и запел: – «Луч луны попал на ваш портрет…»

– Жарко ведь, Женечка… – заныл Митька.

– Сиди, не скули… «Милый друг давно забытых лет…» – мурлыкал Соболевский.

– Так я ничего и не говорю, – жалобно отозвался Митька. – Я же только говорю – жарко очень…

– Нечего было комбинезон зимний напяливать, пижон! Сиди, Митька, не ной. Сейчас закончу. Замри на пять минут.

Митька замер.

– Молодец, – похвалил Женька. Он внимательно всмотрелся в Митьку и, усмехнувшись, подпел Утесову: – «И на миг как будто ожил он…»

– «И на миг смешались явь и сон…» – продолжил Утесов.

…В одном из залов Русского музея Женька рисует скульп�