Озорнуха. Роман о воспитанниках детдома

Но Поль её и не думал догонять, конечно, он проведёт время с одной из девушек. Подумав так, она было хотела вернуться, чтобы не дать ему развлекаться, растлевать себя и её. Однако в последний момент благоразумие возобладало, и она вернулась в детдом украдкой, избегая встреч с воспитателями и другими работниками учреждения для сирот.

С этого дня Поль к Диане абсолютно охладел, такой поворот в отношениях, естественно, затронул девочку в самолюбии, хотя она ему и вида не подавала, что душевно привязалась к парню. Ведь она не чувствовала себя перед ним виноватой, это ему надо раскаиваться за грубость.

И примерно с этого времени с Дианой стали происходить странные и смешные истории. Так однажды под своей подушкой она обнаружила кусочки засохшего хлеба, а в другой раз в портфеле пригоршню камушков и при них записку злорадного содержания: «Жри, обжора»! А в тумбочке свёрток: в бумагу был завёрнут выметенный из спальни мусор. Она долго не гадала, кто это всё ей подстраивал, впрочем, пока не имела точного понятия о тех, кто ей гадил. Но тогда же для Дианы стало ясно, что такое безобразие ей могли подстроить те пацаны, над кем она насмехалась. А таких – насчитывалось немало. Ну не мог же ей это учинить Поль в отместку? И скоро Диана заметила, как он снова приблизил к себе Луизу, чем больно задевал её в самолюбии. Это его непостоянство Диану порой тайно бесило. Хотя ей было достаточно смекалки, чтобы понять то, какие отношения связывали Поля и Луизу. И для уяснения истины она выследила как Луиза и Шура промчались мимо беседки, в которой Диана читала книгу. Завидев подруг ещё издали, она присела, чтобы можно было наблюдать за их дальнейшими действиями. Вот они скрылись в конце двора, где росло то самое дерево, на котором уже ждал своих девиц Поль. И потом с его помощью маленькие развратницы покинули пределы детдома.

Диана вполне могла о своём открытии доложить старшей воспитательнице. Но к доносительству она была не склонна, и у неё даже не возникло такой мысли, хоть она порой испытывала острый укол ревности и порыв злости, так как догадалась – Поль ищет вовсе не дружбу, а только сомнительные забавы с девицами. Оказывается, она была тоже ему нужна исключительно для развлечения, а поскольку на его требования она упорно не отвечала, он жестоко её бросил, как не подходящую ему вещь. А ведь Диану пугала вовсе не его склонность втягивать в нечто гадкое и пошлое (как на это легко поддавались Луиза и Шурочкa), а та падкость мальчиков – собираться в компанию, чтобы курить травку, выпивать, слушать музыку и заниматься нехорошими делами. И при этом ребята впутывали в эти ранние для детей пороки девочек младшего возраста. Ведь в своё время на подобные сцены Диана изрядно насмотрелась у себя дома, в раннем детстве, когда мать собирала в квартире пьющих женщин и мужчин. С того времени к этому у девочки выработалось стойкое отвращение. Да и тут далеко не все старшие девчонки одобряли проделки Поля и откровенно избегали его дурного влияния и где-то уединялись…

Известно, что Поль мог прикидываться и паинькой перед директором и воспитательницами, и разбитным перед детдомовскими и городскими сверстниками. И за то, что старшие девочки не слушались Поля, им перепадало от директора за нарушение правил общежития, делясь на группы, пренебрегая коллективом… Поля, за странные отношения с Марсуьевым, многие воспитанники втайне ненавидели.

При встречах с названным братом Диана невольно опускала голову. И она не понимала, почему вдруг на неё нападала несвойственная ей робость. Поль тоже её не затрагивал, он проходил с невозмутимым видом. Теперь было ясно – она по-настоящему ему не нужна и, наверное, противна. Иногда Диане очень хотелось высказать Полю в глаза всё, что она о нём, непутёвом, думает.

И незадолго до отъезда детдома в лагерь отдыха и труда, она набралась смелости и посмотрела на Поля с холодным презрением, с таившейся в уголках губ дерзкой усмешкой. Это его как-то моментально отрезвило и вызвало в душе раздражение. Но вопреки этому, он не остановил строптивую девчонку, чтобы выразить ей своё недовольство. Хотя на это у него были неписаные права, как всеми признанного вожака, чем он из великодушия сполна ещё не воспользовался, словно кто-то его пока предостерегал от необдуманного поступка. К тому же у него в запасе был ещё один способ наказания гордой девчонки. Только стоило ему оповестить всех детдомовцев, чтобы оборвали с Дианой всякие отношения, как она тотчас ощутила насколько велико здесь его влияние…

Однако Поль был не совсем идиот, чтобы в душе не оценить тот поступок Дианы, когда она разорвала карты, не пойдя на поводу у него, выказав этим самым себя весьма незаурядной личностью. В сущности, Диана доказала, что она не такая, как их доступные для забав подружки. И одно время Полю просто было стыдно вступать с ней в общение после того его низкого в отношение её поступка. И он почувствовал тогда ощутимую разницу между собой и ею. А читая без устали книги, она как бы подтверждала своё неуклонное стремление к повышению в себе культуры. Но как раз этим, она ему как бы говорила, дескать, ты уличный шалопай, а я вполне благонравная девица. Он панически боялся, чтобы Диана уходила из-под его влияния, и была бы во много раз лучше, чем он, Поль? Об этом у них как-то состоялся разговор, но он больше походил на его раскаяние. И потом вместо того, чтобы опомниться и оказывать на неё давление, он стал объяснять, насколько тогда был глуп, посмев подвергнуть Диану такому гнусному испытанию. А Диана, видя, что он как будто раскаялся в содеянном, в свой черёд поставила перед Полем условие: если хочет быть ей другом, то для начала ему необходимо оборвать связь с Луизой и Шурой…

Поистине, детская гордость ещё не столь устойчива, чтобы быть неизменной величиной. Да притом до конца ещё не прошла через обкатку жизнью, которую, впрочем, с достоинством выдерживают, к сожалению, далеко не все. Как бы там ни было, Диана всё-таки испытывала к Полю какие-то чувства, если довольно легко вступила в прежние с ним отношения, но только в предложенной ей роли сестры. Она даже непросто смягчила свою гордыню, она её умерила и сама не заметила, как это произошло и как пошла ему на уступки. И при удобном случае она вновь стала уединяться с Полем, разумеется, исключительно втайне от посторонних глаз и ушей. Они остерегались показываться вместе на людях и даже из школы ходили теперь порознь.

Воспоминания, о проведённом месяце в лагере близ моря, у них были разные, поскольку тогда они находились ещё в ссоре.

А когда Диане представилось вновь видеть Поля в окружении Луизы и Шуры, её охватывала буйная ревность, она гордо отворачивалась от изменника. И тут же пыталась убедить себя в том, что девочки стремятся снова переманить его на свою сторону. Хотя при встречах с Полем Диана говорила, что он бессовестно нарушает данную ей клятву. Но Поль умел превосходно выкручиваться и оправдываться.

– Гадом быть не хочу, я всё-таки стою во главе нашей дружной семьи и это моя заслуга. А без меня не один из детдома не выйдет в город. Маруся это знает и верит мне, а то бы я вас держал в кулаке. Хотя уже все говорят, что я ссучился без удержу… Но я тем говорунам языки поотрываю, заставлю заглохнуть… вот увидишь…

– Да это они из-за меня? Пусть сначала посмотрят на себя. Плохо, что ты сохраняешь своё лидерство, мне не нравятся твой командный гонор и этот босятский жаргон…

– Вот это ты зря. Если брошу следить за порядком, Маруся назначит на моё место другого пацана. Но он этого не сделает, потому что я не дам тому прохода… Кстати, ты бы послушала, что наши базарят о тебе! Но я скоро всем заткну рты, я обещаю…

– Зачем? Пусть! Я давно знаю, что меня никто не любит. И переубеждать никого не собираюсь. А ты знаешь, что у Луизы появился новый жених, она сама мне хвасталась, это чтобы я потом донесла тебе. Вот я исполнила её желание. И что ты будешь делать?

– Да рога тому обломаю. Но я в курсе, и посмотрю, что из этого выйдет, – важно произнёс Поль. – Чудихи пошли в раскрутку…

– Ты с такой гордостью это говоришь, будто они тебе надоели…

– Давай замнём, мне скучно о них базарить. Лучше что-нибудь скажи своё…

– Я мечтаю, чтобы скорей лето наступило, поедем в лагерь! И тогда я что-нибудь тоже себе позволю…

– Вот такой ты мне больше нравишься, я даже Марусю стал ненавидеть… Впрочем, есть за что, и, думаю, тебе тоже. Но я знаю о нём такое, что тебе и не снилось. А вообще, он всегда был с душком…

– Думаешь, я не догадываюсь, он на меня смотрит нехорошо. Аж мурашки бегут. И вот что хочу тебе сказать. Я не знаю, кому ты больше симпатизируешь: Луизе или Шуре, но учти: мне это совсем неинтересно. Помнишь, ты говорил, что без твоего ведома из детдома никто не выходит. А эти подружки продолжают убегать в город. И ты знаешь, до кого они там ходят?

– Давай, об этом не будем. Ты для меня больше значишь, чем они вместе. И вообще, смотри: о них никому не вякай…

– Ты лучше Луизу предупреждай, а не меня… – самолюбиво отчеканила она.

– Ну, разве я тебе непонятно расщёлкал?.. О ней больше ни слова, мне Кротова уже все уши ею продула…

Полю явно было известно о Луизе больше, чем ей, а то бы не затыкал ей рот. Неужели он оберегал её, Диану, от излишних знаний детдомовской жизни, которую руководство скрывало от глаз своих воспитанников и подавно – от посторонних? Но Диана уже кое-что подмечала сама, и свои наблюдения старалась держать при себе.

Как-то Поль намекнул ей, что кроме ушлого Маруси, здесь можно узнать и то, через что рано или поздно проходят почти все… Кого и что он имел в виду, она не стала выяснять, хотя Поль избегал смотреть на неё. Но однажды в его взгляде таилось нечто неискреннее. Хотя он постоянно что-то скрывал от неё, чем только пробуждал у девочки любопытство.

И вот как-то раз он намекнул на то, что будто и вездесущий директор Марусьев не смог справиться с такими порядками, когда старшие главенствуют над младшими. Это явление создавало натянутые взаимоотношения, а то и подавление воли и грубое обращение, которое сложилось за многолетнюю историю детдома. Хотя с воровскими повадками некоторых детдомовцев борьба велась постоянно. И можно вполне уверенно сказать – она не приносила положительного результата. Разве что после выхода из детдома отъявленных заводил воровство на время прекращалось, или когда воспитанников отправляли в жёсткие учреждения для малолетних правонарушителей. Ведь в полной мере их нельзя называть рецидивистами. Хотя к такому типу преступников некоторые были психологически уже подготовлены, чтобы после смело вступить на воровской путь. И, пожалуй, ближе всех к ним стоял Ивашечкин. Этот подросток почти сознательно готовился к переходу в блатной мир. Впрочем, он уже одной ногой стоял там, а другую только занёс, как бы подразнивая ею детдомовское руководство. Но вот на его пути встретилась Диана. С первых дней её пребывания в детдоме Поль несколько дней ходил как будто сам не свой, и это началось с того момента в столовой, когда впервые увидел Диану. Однако он не спешил, как мы помним, с ней тогда сближаться, лишь наблюдал за девочкой со стороны, как с первых дней она сопротивлялась детдомовскому укладу. И первым, кто оскорбил Диану, как ни странно, был директор Марусьев, когда принудил её к обряду пострижения.

Вот тогда Ивашечкин и счёл, что теперь настал его черёд; он возьмёт Диану под своё крыло вожака и назовётся ей братом.

К тому времени порочная сущность директора детдома ему была пока неизвестна. Впрочем, по слухам старших товарищей, своих предшественников по карманному делу, которые уже вышли из детдома, он уже кое-что знал. И об этом он, конечно, никому не рассказывал. Только попробуй кому-то сказать, например, о близких отношениях Марусъева и Кротовой, как эта новость тотчас станет достоянием всего детдома. А спустя несколько лет не успел Поль вывести Диану в город, как многим девчонкам это стало уже известно. Но Ивашечкину долго не пришлось выяснять, от кого пошла гулять о них сплетня. Он резко поговорил с Луизой и Шурой, чтобы держали впредь языки за зубами. Хотя обе подруги, строя глазки, клялись, что ничего не знали, а теперь от него узнали. Однако Поль всё равно прибегнул к суровой угрозе, чтобы девицы, по выражению Поля, не высовывали свои длинные языки, не то они скоро забудут дорожку в город. Пока не будем говорить о том, что творилось в душах маленьких проказниц, так как скоро их тайна раскроется.

А пока вернёмся к объяснению тех причин, которые повлияли на формирование воровской психологии Ивашечкина. Во-первых, его отец был рецидивист, во-вторых, необходимо затронуть уклад детдома, которым управлял Александр Александрович Марусьев, в своё время он охотно принял подсказку старшей воспитательницы Кротовой. Речь тогда зашла о разветвлённости его помощников из среды самих воспитанников, и они не хуже воспитателей поддерживали порядок, который сложился за многолетнюю практику. Однако для нашей истории его персоналий можно не касаться. Достаточно одного Марусьева, ведь обо всём коллективе судят по его руководителю. А портрет последнего был уже представлен, но ещё не настолько полно, чтобы о нём можно было судить как о цельном человеке с плюсами и минусами…

Хотя Марусьев, как бывший прораб, на стройке находил подход к бывшим выпускникам технических училищ и они быстро становились мастерами своего дела, то теперь он ничего выдающегося собой не представлял. Он даже не имел специального педагогического образования, у него был диплом строителя. Но разве дело состояло только в этом, ведь можно насчитать сколько угодно случаев, когда во главе воспитательных учреждений стояли дипломированные педагоги, но их весьма трудно отнести к одарённым, и очень легко причислить к людям, которые занимают не своё место…

И можно точно сказать, чем безнравственней руководитель, тем безнравственней созданная им обстановка. А что же тогда происходит с коллективом педагогов, неужели у него отсутствует своя нравственная позиции? Ответ может быть и самым неожиданным, или просто банальным, они потому и молчали, что боялись потерять работу. Вот и складывалось впечатление, что они были подчинены руководителю и поступали по его указке и оттого добровольно лишились своего мнения? Хотя наверняка среди всего коллектива найдутся просто, скажем, непримиримые люди, которые вполне могут противостоять нездоровой атмосфере. Но они на это не идут сознательно, потому что боятся остаться в изоляции. Ведь директора поддерживали наверху. Да, это так, честные и порядочные люди есть в каждом коллективе. Но беда их всех в том, что они работают молча, только служа своему долгу. Ведь какое бы ни было начальство, а с ним не поспоришь. К тому же следует учесть, что долгие годы общество жило в атмосфере тотального страха. Поэтому самым приемлемым, самым выживаемым стилем поведения для многих заурядных и незаурядных людей, являлась высокая приспособляемость и мимикрия. Это явление пронизывало все слои общества сверху донизу. А что тогда говорить о маленьких детских душах, поставленных в самые беспомощные условия, когда они изо дня в день наблюдают, как их немилосердно обкрадывают и духовно, и материально. Между прочим, обе эти категории на весах нравственности уравновешены. И какая из них должна перетягивать, или идти в ногу с жизнями детей до конца ещё неизвестно. Но ясно одно: когда в детдоме среди персонала царит атмосфера воровства, она непосредственно захватывает судьбы детей. Наверно, в таких условиях духовное воспитание не будет иметь полноценного успеха. Ведь в понятие духовное также входит стремление к добру, а поскольку дети видят вокруг картину, что в поступках взрослых расходится с тем, чему они их учили, то все их благие намерения сравнимы разве что с паром или дымом. Энергия их фиктивного тепла, в конечном счёте, рассеивалась теми пороками, какие в себе заключали некоторые воспитатели. Например, голубого цвета «Жигули» Марусьева для детдомовской детворы являлись как бы визитной карточкой, которая характеризовала нравственность директора. А всякое воровство прикрывается банальной истиной, которая гласит: автомобиль не роскошь, а средство передвижения. Хотя применительно к не столь высокому окладу директора детдома она звучала чистейшей ложью. Да и всё, чтобы этот человек не произносил касательно воспитания новой гармоничной личности, здравым умом не воспринималось…

Вот поэтому из уст того же Ивашечкина оценка Марусьева была продиктована не разнузданностью Ипполита, а по-своему его верным восприятием директора. Ведь Ипполит недаром говорил, что он стоял во главе детдомовского сообщества с благословления самого Марусьева. В своё время директор безошибочно усмотрел в парнишке будущего лидера детдомовской шпаны. И ему предложил своё сотрудничество по поддержанию внутреннего распорядка, за что он, Ивашечкин, отныне будет им, Марусьевым, отмечаем отдельным распоряжением по детдому.

В поддержание распорядка входил главный пункт – это вовремя докладывать ему, Марусьеву, обо всех тайных происшествиях, обо всех рассуждениях подростков о нём, директоре, кто оговаривал его репутацию. Для успешной работы с воспитанниками Марусьев рекомендовал Ивашечкину создать свою «агентурную сеть», которая бы ему поставляла наиболее верную информацию о воспитанниках. В свой черёд Ипполит должен был передавать её директору. Но поскольку Ивашечкин понимал, что своих товарищей предавать подло, он только пообещал Марусьеву поддерживать детдомовские порядки.

Дружба Ипполита с Дианой продолжалась уже второй год и второе лето всем детдомом выезжали на море в лагерь труда и отдыха. Они работали по три часа в день по сбору яблок и винограда, а после купались, загорали, любовались местными достопримечательностями. И казалось, в их жизни больше не предвидится лучших дней.

Но вот пробегал учебный год, и Диану снова ожидало море, и они с Ипполитом будут вместе. Только досадно, что это не могли делать открыто, у всех на виду. Когда учишься с увлечением, время летит незаметно. Диана слыла острой на язык и сообразительной девушкой и уже шагнула, как она шутила, из детства, минуя отрочество, прямо в юность. Никто бы не подумал, что она перешла только в седьмой класс, недаром на переменах возле неё без конца увивались старшеклассники, которым после общения с Дианой всегда приходилось иметь дело с Ивашечкиным. Но так выходило, что и после уроков они, бывало, не унимались, догоняли Диану, совали ей записки, в которых признавались в любви, назначали свидания, и от всего этого у девушки на весеннем тёплом ветру приятно кружилась голова. Хотя во многих случаях их признания она подвергала жестокому осмеянию и рвала записки, поскольку рядом с ней шагал Ивашечкин, который всякий раз вспыхивал, упрекая девушку в нелепом озорстве, а её поклонники по-боксёрски были после нокаутированы. Его бесило то, что эти пижоны от неё не отставали даже при нём…

Что же касалось Дианы, то когда рядом не было Поля, ей ничего не стоило вдоволь пококетничать, выслушать очередного воздыхателя, озорно посмеяться, а потом выпалить:

– Ха-ха! Опоздал, мой дорогой, Ромео, я уже скоро замуж выйду!

– Ты? Не шути! – тот в оторопи и в растерянности округливал глаза.

– Да, да, я не шучу. Так что лети пёрышком дальше, ха-ха! – Диана ловко отклонялась назад, спина при этом её то выгибалась, то тут же выпрямлялась.

– А ты ещё школу не закончила, – нашёлся парень, который был рослый, как и она, и превосходил внешностью самого Поля.

– Ничего, я беременна, меня с ним распишут… – смело отвечала, и смеялась глазами и губами, получая от этого удовольствие.

– И за кого, не за того ли, фулюгана, от которого вся школа стонет? – небрежно выкрикивал парень.

– Зато от тебя не стонет, и что в этом хорошего?!

– Вот ты какая, а я и не знал. Прав наш классный руководитель, когда сказал, что красивые девушки любят фулюганов…

– Ты бы книжки почитал, чтобы правильно слова произносить.

– А я так нарочно… и что ты в нём нашла?

– Тебе этого никогда не узнать, мой, Ромео!

– Но какая из тебя Джульетта, если… с этим гуляешь? – усмехнулся он.

– Давай мне не указывай, я пошла, а ты забудь ко мне дорогу.

И вот так всем другим своим поклонникам она не оставляла никакой надежды, разве что иногда тешила своё самолюбие желанием воочию услышать неуклюжее признание своего нового воздыхателя. А если подобные выходки Дианы доходили до Ипполита, естественно, он не молчал, грозясь кого-нибудь отшить от неё навсегда.

– Поль, что ты злишься, мне все ухажеры абсолютно безразличны. Просто потешно было выслушивать тот вздор, какой они порой несут.

– Ничего подобного, когда ты с ним точила лясы, твоя макушка светилась как солнце. Я когда-нибудь точно кого-то приколю! – свирепо как-то выпалил Поль.

– А ты что подсматривал? Ой, милый Поль, как это некрасиво.

– Не думай, у меня друзей сколь хошь… не укроешься от меня… и зубки мне не скаль…

– Ну, кто так говорит, Поль, ты же не в деревне рос? – улыбнулась многозначительно она.

– А ты мне зубы не заговаривай. Я этого не люблю, это ты хорошо запомни.

И вот, учитывая пылкий нрав Ипполита, в другой раз Диана пускала в ход колкую насмешку, чтобы навсегда отваживать от себя очередного ухажёра.

– Ты посмотри на себя: какой ты ещё маленький, хотя учишься в восьмом классе. Вот когда подрастёшь, тогда я посмотрю…

А иногда превозмогало любопытство, кто из кавалеров будет изъясняться красноречивее. Однако в этом искусстве по-настоящему мало кто преуспевал.

– Господи, хотя бы книжек почитал, – с горечью замечала она. – Сначала научись говорить, а потом объясняйся в любви.

Однако со временем кавалеры от неё отшатнулись. Да и Поль всё-таки своего добился, утверждая своё лидерство на кулаках, и все стали его бояться. И впоследствии городские ребята из домашних к Диане стали относиться уважительно и даже с долей почитания, считая её неприкосновенной. А некоторые принимали её за сестру признанного среди пацанов авторитета. И всех детдомовских Диана иначе и не могла воспринимать, а как только за своих многочисленных братьев, общение с которыми, кроме скуки, у неё ничего не вызывало…