Пересвет. Инок-Богатырь против Мамая

Часть I

Глава первая
Корибут Ольгердович

Был год 1370-й.

Брянский князь Корибут Ольгердович собрал как-то на совет своих воевод, было это в середине января. На этом совете присутствовали боярин Ердень с братом Будивидом и сыном Кориатом, а также бояре Станимир Иванович и Ян Скиба.

– Нынче утром примчался гонец от моего отца, – сказал князь своим приближенным. – Отец мой стягивает полки к Вильно. Мне велено без промедления прибыть с дружиной туда же. А посему, други мои, снаряжайте гридней и слуг в поход. На сборы вам даю полдня.

– Куда же замыслил князь Ольгерд двинуть рать на сей раз? – спросил Ян Скиба.

– Об этом гонец ничего не поведал, – ответил Корибут Ольгердович. И с усмешкой добавил: – Вам же ведомо, сколь непредсказуем и скрытен мой отец. Своими помыслами он ни с кем не делится. Уверен, даже виленские бояре и те не знают, против кого исполчает войско мой грозный родитель. Наверняка это станет известно в день, когда прозвучит сигнал трубы садиться на коней, как уже бывало не раз.

– Чего тут гадать! – обронил седоусый Ердень. – Опять на Москву двинет войско князь Ольгерд, как пить дать. Не вышло у него разорить Москву внезапным ударом два года тому назад, но князь Ольгерд упрям и настойчив. Он не угомонится, покуда не подомнет под себя московского князя.

– Я так же мыслю, – произнес Будивид, переглянувшись с братом.

– Зачем нам тогда коней до Вильно гнать? – пожал широкими плечами боярин Станимир Иванович. – От Брянска до Москвы путь не долгий. Мы можем дождаться, когда войско Ольгерда подойдет к верховьям Днепра, и там соединиться с ним.

– Отцовский приказ я нарушить не могу, бояре, – сказал Корибут Ольгердович. – В гневе отец может лишить меня брянского стола. Ступайте, други! Собирайте дружину в поход!

Воеводы, шаркая сапогами по скрипучему деревянному полу, направились к выходу из гридницы. Они наклоняли голову, исчезая один за другим в низком дверном проеме.

Станимира Ивановича князь попросил задержаться, поэтому тот остался сидеть на своем стуле. Боярин был могуч телом и красив лицом, длинная свита из малиновой парчи, расшитая золотыми узорами, облегала его статную фигуру, подчеркивая бугры мышц на груди и плечах. У боярина были голубые глаза, прямой греческий нос, небольшая светло-русая борода и такого же цвета волосы, подстриженные в кружок.

Корибут Ольгердович был моложе боярина Станимира на двадцать лет, ему лишь недавно исполнилось двадцать девять. Князь был строен и довольно крепок физически, поскольку имел деятельный нрав и всю свою жизнь проводил в битвах и походах. У него были благородные черты лица, в которых, как в зеркале, отражались все его душевные порывы. Свои длинные темно-русые волосы Корибут Ольгердович носил расчесанными на прямой пробор, скрепляя их узкой головной перевязью. Борода и усы у него были едва заметные, поскольку князь имел привычку довольно часто бриться. Став брянским князем, Корибут Ольгердович принял православие, дабы христианское население этого русского города не относилось к нему враждебно. По этой причине жители Брянска чаще называли своего князя его христианским именем Дмитрий, нежели языческим литовским. И только старшая дружина, в которой было немало литовцев, называла своего повелителя по имени, данному ему при рождении.

– Что произошло между гриднем Ослябей и твоим сыном, боярин? – спросил Корибут Ольгердович, усевшись напротив Станимира Ивановича. – Какая собака между ними пробежала, доведя их до непримиримой ссоры?

– Дело обычное до смешного, княже, – промолвил в ответ Станимир Иванович, хмуро качая головой. – Влюбились два друга в одну девицу-красавицу, и оба же к ней посватались чуть ли не в один день. Девица выбрала моего сына, отказав Ослябе. Вот Ослябя и взбеленился. Сначала молодцы подрались посреди улицы, потом за ножи схватились, но люди их вовремя растащили.

– У меня был боярин Всеслав, отец Осляби, с жалобой на тебя, – сказал князь, глядя в глаза Станимиру Ивановичу. – С его слов выходит, что с отцом той девицы-красавицы у него был уговор, по которому эта боярышня должна была идти под венец именно с Ослябей. А твой сын Пересвет, вмешавшись, все испортил. Что скажешь на это, боярин?

– Отпираться не стану, княже, – вздохнул Станимир Иванович. – Боярин Всеслав не покривил душой, его сын первый положил глаз на Чеславу, дочь Размысла Степановича. По всему выходит, что Пересвет отбил невесту у Осляби.

– Как же Пересвет решился на такое?! – возмутился князь. – Ведь он же дружен с Ослябей с детских лет! Их же было водой не разлить!

– Очаровала Чеслава Пересвета, вот разум у него и помутился, – промолвил боярин Станимир с тем же тяжелым вздохом. – Я и сам уже выговаривал ему за это. Мол, девиц пригожих, что ли, мало в Брянске, почто он у лучшего друга своего невесту увел. Получается, что сын мой невесту приобрел, а друга потерял.

– Ладно бы токмо это, боярин, – проворчал князь. – Через эту ссору я тоже в убытке остался. Ослябя заявил, что уходит из моей дружины. Его понять можно, ведь и Пересвет в моей дружине состоит. Из молодших гридней эти двое были лучшими во всем! Теперь получается, что одного удалого молодца я лишился. Досадно мне это, боярин.

– Вину свою я признаю, княже, – промолвил Станимир Иванович, опустив глаза к полу. – Рад бы все исправить, но не ведаю, как это сделать. Не слушает Пересвет моих увещеваний и нравоучений. Упрямец он, каких поискать!

– Я сам попытаюсь примирить Пересвета с Ослябей, – сказал Корибут Ольгердович, поднявшись со стула. – Пришли-ка своего сына сей же час ко мне, боярин. А я тем временем отправлю своего слугу за Ослябей.

Станимир Иванович поспешно удалился, отвесив князю поклон.

* * *

Ослябя был первенцем у боярина Всеслава. Младенец был мал и тщедушен, поэтому отец и прозвал его Ослябей, что значит на местном славянском наречии «хилый, слабый». Однако к пятнадцати годам Ослябя сильно вытянулся в рост и окреп физически настолько, что в драках со сверстниками в одиночку одолевал троих. На своей улице Ослябя не давал спуску никому, с ним боялись связываться и боярские сыновья, и купеческие.

На соседней улице жил боярич Пересвет, такой же драчун и заводила. В одной из уличных потасовок Пересвет столкнулся с Ослябей и выстоял против его крепких кулаков, несмотря на то что был на год моложе того. Сильный всегда уважает сильного, поэтому между Ослябей и Пересветом сразу завязалась дружба. Объединив мальчишек на своих улицах в одну общую ватагу, Ослябя и Пересвет водили их в набеги на соседний ремесленный околоток. Там сыновья брянских бояр и купцов сходились стенка на стенку с крепкими сыновьями кузнецов, гончаров, плотников и кожемяк.

Возмужав, Ослябя и Пересвет вступили в дружину брянского князя по примеру своих отцов. К тому времени Брянск оказался под властью возвысившейся Литвы. Если раньше на брянский стол обычно претендовали выходцы из черниговских Ольговичей, то с той поры как над Северо-Восточной Русью утвердилось иго татарских ханов, черниговские и киевские земли стали тяготеть к Литовскому княжеству. Литовские князья не платили дань татарам, не склоняли голову перед немецкими крестоносцами и польскими королями. Взяв под свою руку всю Юго-Западную Русь, литовские князья избавили своих русских подданных от унизительной ордынской дани. Хотя от грабительских татарских набегов черниговские и киевские земли страдали так же, как и окраины Рязанского и Московского княжеств.

В отличие от Осляби Пересвет с самого рождения рос крепышом. У него имелись старшая сестра и брат. Цветом волос Пересвет заметно отличался от сестры и брата, те были светло-русые, а он был почти белокурый. Потому-то ему и дали такое имя. Пересвет означает «наиболее светлый». Это имя было также связано и с цветом кожи Пересвета, который был очень белокож по сравнению с братом и сестрой. Когда Пересвет был еще маленький, то соседи втихомолку поговаривали, что мать, видимо, купает его в молоке, потому-то он такой белый и красивый.

Корибут Ольгердович дорожил Ослябей и Пересветом, поскольку оба, несмотря на младые годы, превосходно ездили верхом и отменно владели оружием. В молодшей княжеской дружине Ослябя числился сотником, а Пересвет был у него в помощниках, то есть верховодил полусотней. Ниже полусотника по рангу значились только десятники. Среди княжеских сотников Ослябя был самым молодым, ему недавно исполнился двадцать один год. Пересвет в свои двадцать лет был самым молодым среди княжеских полусотников.

…Они стояли перед князем статные и широкоплечие, в длинных одеяниях из добротного фризского сукна, в красных сафьяновых сапогах с загнутыми по тогдашней моде носками. Оба неловко комкали в руках круглые парчовые шапки с меховой опушкой; у Осляби шапка была оторочена мехом куницы, у Пересвета – мехом черно-бурой лисы. На узорном поясе у Осляби висел кинжал в серебряных ножнах. Пересвет пришел на зов князя безоружным, у него за поясом торчала лишь плеть.

Корибут Ольгердович, сидя в кресле с подлокотниками, начал разговор с того, что и отцы Пересвета и Осляби были дружны друг с другом до недавнего времени. Однако стоило Пересвету и Ослябе разругаться, тотчас это довело до ссоры и их отцов.

– Из-за чего распалась дружба, казалось бы, проверенная временем? – с печальным вздохом обратился князь к своим гридням. – Ответьте же мне, молодцы. И сами же вслушайтесь в свой ответ.

Повисла недолгая пауза.

Затем первым ответил князю Пересвет:

– По-моему, случилось сие из-за сущей ерунды, из-за девицы. Чеслава предпочла меня Ослябе, вот он и разобиделся, как дите малое!..

– Нет, тут налицо предательство и подлость! – воскликнул Ослябя, уколов Пересвета злым взглядом. – По уговору Чеслава должна была мне достаться. Уговор дороже денег, это все знают!

– Ну не люб ты Чеславе! – извиняющимся тоном произнес Пересвет, взглянув на Ослябю. – Чеслава меня любит! Пойми же наконец, что сердцу не прикажешь!

– Ты вскружил голову Чеславе, и не токмо ей одной! – сердито промолвил Ослябя, обращаясь к Пересвету. – Ты же ветрогон. Побалуешься с Чеславой и бросишь ее, как прежних своих подружек. А я люблю Чеславу больше жизни! Со временем и она полюбила бы меня…

– Я люблю Чеславу сильнее, поэтому она и согласилась пойти со мной под венец, – с неким вызовом проговорил Пересвет. – Девичье сердце не обманешь! Силой Чеславу никто не принуждал, Бог свидетель.

– Наплачется с тобой Чеслава, – процедил сквозь зубы Ослябя, искоса взглянув на Пересвета. – Она еще не раз вспомнит обо мне! Еще не раз пожалеет о содеянном!

– Со мной Чеслава будет, как у Христа за пазухой! – горделиво усмехнулся Пересвет. – Не будет она тебя вспоминать, приятель. Не надейся!

Целый час уговаривал Корибут Ольгердович двух бояричей не порывать давнюю дружбу, но здесь и сейчас примириться друг с другом. При этом князь ссылался на их отцов, которым такое положение вещей тоже было в тягость, приводил примеры нерушимой дружбы из славянских былин и ветхозаветного Писания. Все было напрасно. Не подал Ослябя руки Пересвету, хотя тот и согласен был пойти на примирение. «Вернешь мне Чеславу, тогда дружбе нашей быть, – стоял на своем Ослябя. – Не вернешь, значит, будешь мне недругом!»

Пересвет не пожелал отказаться от Чеславы. Мол, дружба дружбой, но и без любви никак не обойтись. Любовь – основа жизни!

Тогда Ослябя заявил, что уходит из княжеской дружины сегодня же, а со временем и из Брянска уедет. «Князей на Руси много, – сказал он, – удалые воины всюду нужны!»

Корибут Ольгердович повелел своему казначею отсыпать Ослябе серебра за две прошедшие январские седмицы. И сверх того князь подарил Ослябе за верную службу красный греческий плащ и добротное угорское седло. Обнимая на прощание Ослябю, Корибут Ольгердович заметил ему, что он всегда с радостью примет его обратно в свою дружину. «Коль не поживется тебе у другого князя, сразу возвращайся в Брянск. Долго не раздумывай!» – промолвил Корибут Ольгердович, глядя в глаза Ослябе.

Взирая в окно с высоты второго яруса терема и видя, как Ослябя уже в шубе и шапке быстрым шагом направляется к своему коню, привязанному к коновязи, Корибут Ольгердович досадливо бросил Пересвету, стоящему у него за спиной:

– Променял друга на глупую девицу, дурень!

Глава Вторая
Ольгерд и Кейстут

Из всех сыновей великого литовского князя Гедимина самым выдающимся, без сомнения, был Ольгерд. В облике и характере этого человека явственно усматривались воинственность и глубокий ум. При Ольгерде Литовское княжество увеличилось почти втрое, поглотив юго-западные земли Руси и вплотную подступив к владениям польских королей и Тевтонского ордена. Разгромив татар при Синих Водах, Ольгерд вынудил Орду считаться с собой. Не давал спуску Ольгерд и тевтонским рыцарям, мстя им за смерть своего отца и одного из старших братьев.

Власть в Литовском княжестве Ольгерд захватил в результате переворота, свергнув с трона своего брата Явнута. В этом деле Ольгерду оказал весьма действенную помощь другой его брат Кейстут. С той поры братья совместно управляли литовскими землями. Кейстут управлял Жемайтией и западными землями, граничившими с Тевтонским орденом, его столицей был замок Тракай. Под властью Ольгерда находились исконные литовские земли в верховьях Немана и Свенты, Полесье, Подвинье, Волынь и вся Приднепровская Русь. Стольным градом Ольгерда был Вильно.

В конце января в Вильно вступила дружина Корибута Ольгердовича. Вокруг города на заснеженных лугах и лесных полянах были разбиты становища стянутых сюда пеших и конных полков. Над лесами и окрестными хуторами поднимались дымы многочисленных костров. При свете дня эти дымы были особенно заметны с крепостных стен и башен Вильно. Дымовое сизое облако расползалось над верхушками сосен к востоку от Вильно, такое же облако, разносимое ветром, явственно виднелось с южной стороны города, и на западе глаз без труда мог различить густые клочья дыма, поднимавшиеся к бледно-голубым небесам с рассвета до заката. Немалое войско собрал у стен своей столицы могучий князь Ольгерд.

Литовские вельможи шептались между собой, гадая, куда двинет полки их грозный повелитель: на запад или на восток? На немцев или на Москву?

В день, когда сбор войск был закончен, в самом большом зале Ольгердова терема состоялся пир. Угодил на это застолье и Пересвет, как приближенный Корибута Ольгердовича. У литовских вельмож было в обычае хвастаться друг перед другом не только конями, оружием и красивыми рабынями, но также и умелыми в ратном деле дружинниками. Кроме Пересвета, в свиту Корибута Ольгердовича вошли гридничий Ердень с сыном Кориатом, бояре Будивид, Всеслав и Ян Скиба. Отец Пересвета на это пиршество не попал, поскольку на то была воля Корибута Ольгердовича. У боярина Всеслава был зуб на Станимира Ивановича, поэтому посадить их вместе за один стол князь не решился.

Княжеский терем в Вильно был деревянный, двухъярусный, потемневший от времени и дождей. Пирующие сидели за длинными столами, установленными в два ряда с таким расчетом, чтобы в центре зала оставалось свободное пространство, где сновали расторопные слуги, выступали шуты и фокусники. В глубине обширного помещения, озаренного огнем факелов, на небольшом возвышении стоял еще один стол, развернутый к пирующим под прямым углом. За этим столом восседали на стульях с высокими резными спинками самодержцы Литвы: великий князь Ольгерд, его брат Кейстут, Ягайло, любимый сын Ольгерда, Потирг и Витовт, любимые сыновья Кейстута.

Пересвет, прежде много слышавший об Ольгерде и Кейстуте, до сего дня ни разу не видел их воочию. Теперь он с интересом приглядывался к этим двум знаменитым князьям, грозе крестоносцев и московлян.

Ольгерду было семьдесят четыре года, Кейстут был на год моложе. Несмотря на столь преклонные года, оба князя выглядели весьма моложаво. Их покойный отец Гедимин славился отменным здоровьем, он всю жизнь купался в ледяной воде и не знал, что такое хвори.

Ольгерд был могучего телосложения, большая серебряная чаша в его мощной длани смотрелась, как маленькая чарка. Длинные темно-русые волосы Ольгерда свешивались почти до самых плеч, его усы и борода имели густую проседь. Высокий лоб Ольгерда был прорезан несколькими глубокими морщинами, две морщины залегли у него на переносье и целая сеть мелких морщин притаилась в уголках его глаз, разбегаясь веером к вискам. Крупный прямой нос Ольгерда придавал благородства его чертам. Его светло-голубые, глубоко посаженные глаза сверкали, как холодные льдинки, из-под низких бровей. Голос у Ольгерда был громкий и властный, а смех его был просто оглушительный.

Кейстут был столь же кряжист и могуч, как и Ольгерд. В отличие от Ольгерда Кейстут редко улыбался. В его лице, особенно во взгляде внимательных серых глаз, было нечто такое, что невольно приводило людей в трепет. Среди литовской знати ходил слух о том, что Кейстут, водивший дружбу с жемайтийскими волхвами, умеет читать людские мысли. Кейстут был воином до мозга костей, всю жизнь он сражался с тевтонскими рыцарями, поляками, татарами, русичами, неустанно помогая Ольгерду расширять пределы Литовского княжества. Кейстут был язычником, придерживаясь веры в древних литовских богов. Язычниками были и все сыновья Кейстута. Лишь дочери Кейстута приняли православие, выйдя замуж за русских князей.

Язычником был и Ольгерд. В двадцать четыре года по настоянию отца Ольгерд женился на Марии Ярославне, дочери витебского князя. Ольгерд не пожелал отречься от веры в языческих богов, но пошел на уступку своей жене-христианке, разрешив ей окрестить всех рожденных ею детей. Мария Ярославна родила Ольгерду пятерых сыновей и трех дочерей.

После смерти Марии Ярославны Ольгерд уже в пятьдесят четыре года женился вторично, на тверской княжне Ульяне Александровне, которая родила ему семерых сыновей и трех дочерей. Детей, рожденных второй супругой, Ольгерд не стал крестить, не желая, чтобы в его роду христиане взяли верх над приверженцами отеческих богов. Таким образом, сыновья Ольгерда от первого брака, получив уделы на русских землях, постоянно пребывали в некотором отдалении от своего отца. Ольгерд более благоволил к сыновьям от второго брака, в особенности к старшему из них Ягайле. Своих сыновей-язычников Ольгерд не отпускал далеко от себя, дав им владения неподалеку от Вильно.

Сыновья Ольгерда от Марии Ярославны были уже зрелыми мужами, имеющими жен и детей. Самому старшему из них Вигунду было сорок лет, а самому младшему Корибуту было чуть меньше тридцати. В то время как сыновья Ольгерда от Ульяны Александровны были еще очень юны и не имели жен. Ягайле еще только-только должно было исполниться двадцать лет, все прочие его родные братья и вовсе были юнцами.

То, что среди сыновей Ольгерда существует некая незримая иерархия, было заметно и на этом пиршестве. Крещеные сыновья Ольгерда сидели значительно дальше от главного стола, а ближе к нему расселись младшие дети от Ульяны Александровны. Ягайло и вовсе сидел рядом с отцом. Никто из крещеных сыновей Ольгерда даже не пытался выражать свое недовольство, зная крутой нрав отца. Мирился с таким положением и Корибут Ольгердович, сознавая, что в языческой Литве христиан не жалуют, ведь литовцы и жемайты испокон веку ведут беспощадную войну с поляками и крестоносцами, на знаменах у которых изображен крест.

Литовская знать понимала, что наследниками высшей княжеской власти станут, скорее всего, те из сыновей Ольгерда и Кейстута, кто придерживается язычества. По этой причине большинство литовских вельмож тоже были язычниками, стараясь держаться поближе к Ольгерду и Кейстуту, к их любимым сыновьям. Те же немногочисленные знатные литовцы, кто принял крещение, находились на службе у крещеных сыновей Ольгерда вместе с русскими боярами тех городов, где правили Ольгердовичи.

Застолье в Ольгердовом тереме Пересвету не понравилось. Хотя русских бояр и дружинников на пиру было довольно много, литовцев здесь собралось все же гораздо больше, поэтому речь вокруг звучала в основном литовская. Застольные песни гремели тоже на литовском языке, как и здравицы в честь Ольгерда и Кейстута. От множества гостей в гриднице было душно. К тому же над столами витал едкий дымок от горящих факелов и от пламени очага, на котором слуги с засученными рукавами обжаривали на железном вертеле одну кабанью тушу за другой. Жареное мясо челядинцы тут же рассекали тесаками на большие куски, раскладывая их на тарелки и подносы. Услужливые руки слуг и служанок выставляли дымящееся жаркое перед гостями, подносили сосуды с греческим вином и славянским хмельным медом, одновременно унося со столов объедки.

На середине зала кривлялись и кувыркались скоморохи в цветастых нелепых штанах и рубахах, с колпаками на голове. Они дули в дудки и сопелки, пели скабрезные песенки, жонглировали ножами и яблоками. Скоморохи были явно русского племени, но и они исполняли свои припевки на литовском языке.

Наибольший хохот среди гостей вызывали проделки карлика, наряженного в смешной кафтан с длинными рукавами. Этот карлик был любимцем Ольгерда, поэтому он без опаски вытворял все, что хотел, стараясь в первую очередь рассмешить своего могущественного господина. Карлик носился прямо по столам, топая своими грубыми башмаками, наступая в чьи-то блюда с едой, опрокидывая чаши с вином и вазы с фруктами. Желтый колпак с длинным загнутым верхом на рыжеволосой большой голове карлика мелькал над головами пирующих то в одном конце зала, то в другом. У карлика был противный гнусавый голосок и совершенно жуткие манеры. Он то колотил деревянной ложкой гостей по голове, то поливал их вином, то пинком ноги выбивал у кого-нибудь из руки кубок или кусок пирога, а то и вовсе громко испускал воздух, сунув свой зад под нос какому-нибудь жующему вельможе. Все эти грубые проделки карлика вызывали неимоверное веселье среди литовской знати. Ольгерд же просто покатывался от хохота.

Сначала Пересвет сдержался, когда рыжий карлик, пробегая по столу, наступил ему на руку. Но когда низкорослый шут, вновь проносясь мимо, огрел его по голове длинной ложкой, Пересвет замахнулся, чтобы дать сдачи наглецу. Гридничий Ердень и его сын Кориат вовремя перехватили руку Пересвета, силой усадив того обратно на скамью.

– Полегче, младень! – прошипел Ердень, крепко держа Пересвета за рубаху. – Не забывай, ты в гостях у Ольгерда! Лучше не гневи его!

– Этому карлику все позволено, ибо он – любимец Ольгерда! – прошептал Пересвету Кориат, вцепившись в него с другого боку. – Сиди и терпи!

– Не хочу я это терпеть! – сердито отозвался Пересвет. – И еда на этом застолье мне не по вкусу. Мясо подгорелое, пироги непропеченные, вино кислятина!

– Не нравится – ступай отсюда, – проворчал Ердень. – Тебя силком здесь никто не держит!

Этот разговор услышал Корибут Ольгердович, сидевший неподалеку от Пересвета. Он что-то шепнул на ухо гридничему, тот взмахом руки подозвал к себе молодую служанку в длинном льняном платье, с русыми волосами, заплетенными в две косы.

– Голубушка, проводи-ка этого гридня куда-нибудь в тихое место, – сказал Ердень, кивнув при этом на Пересвета. – От вина и от духоты у него что-то голова закружилась. Отлежаться ему надо бы.

Служанка понимающе кивнула и молча поманила Пересвета за собой.

– Ступай за ней! – приказал гридничий Пересвету. – И больше тут не появляйся, приятель. Мы сами тебя разыщем после пира.

Пересвет досадливо швырнул на стол тряпку, которой он вытирал жир с пальцев, встал и направился следом за служанкой. Та удалялась к одному из боковых выходов из гридницы, неся в руках пустые кувшины из-под вина.

* * *

Княжеский терем Ольгерда своим внешним и внутренним видом напоминал старинное литовское жилище – нумас. Отличие было лишь в том, что терем Ольгерда имел два этажа. В центре любого литовского жилища обычно располагался большой очаг, схожий с камином и имеющий дымоход. Помещение с очагом было самым просторным в доме. В тереме Ольгерда это была гридница. С двух сторон к гриднице примыкали кладовые и жилые помещения; с южной стороны находились комнаты для господ, с северной – для слуг. На втором ярусе были расположены помещения для князя, его семьи и наиболее важных гостей. С двух сторон на высоте второго этажа шли крытые галереи, куда можно было попасть через специальные двери, ведущие из комнат второго яруса, или по деревянным лестницам, пристроенным к одной из торцевых стен терема, где не было крыльца и главного входа.

Княжеские хоромы Ольгерда произвели на Пересвета не самое лучшее впечатление. Окон в тереме было немного, и те были настолько малы, что почти не пропускали солнечный свет, так как были затянуты бычьим пузырем. Во внутренних переходах терема было так темно, что передвигаться там без масляной лампы или факела можно было только на ощупь.

Оставив пустые кувшины у входа в одну из кладовых, служанка двинулась по коридору к лестнице, ведущей на второй ярус. В руке у нее был масляный светильник, взятый ею с подставки, прибитой к стене. Служанка то и дело оглядывалась на Пересвета, негромким голосом предупреждая его о низких потолочных балках и крутых ступенях лестницы под ногами.

Ведомый служанкой Пересвет очутился на втором этаже терема, где было заметно прохладнее. Здесь тоже было очень темно, хотя запахи тут витали совсем не те, что внизу. Вместо запахов жаркого, вин, различных копчений и дыма очага чуткий нос Пересвета уловил ароматы тонких благовоний, какие привозят на Русь греческие и арабские купцы.

«Похоже, где-то здесь находятся покои женской родни Ольгерда», – промелькнуло в голове у Пересвета.

Он почувствовал, как рука служанки с силой потянула его за рукав.

– Иди же, чего встал! – недовольно прошептала она, сдвинув Пересвета с места.

Скрипнула узкая дверь. Служанка втащила Пересвета в небольшую горенку с низким потолком и квадратным слюдяным окошком. Она поставила светильник на стол и облегченно перевела дух.

– Ну вот, пришли! – Служанка с улыбкой взглянула на Пересвета. – Вот постель. Ложись и отдыхай. – Девица указала рукой на тщательно застеленную кровать у бревенчатой стены. – Здесь тебе никто не помешает, боярич.

– Чья это постель? – спросил Пересвет, оглядывая нехитрую обстановку тесного помещения.

– Моя, – ответила служанка.

– Оно и видно, – усмехнулся Пересвет.

Постель была явно коротковата для него, зато для служанки эта кровать была как раз впору.

– Уж извини, молодец, что я ростом не вышла, – в тон Пересвету обронила ретивая служанка. – Жаворонок тоже птичка-невеличка, зато быстрее всех хищных птиц летает.

– Как зовут тебя? – Пересвет уселся на скамью, с интересом оглядев служанку с ног до головы. – Откуда ты родом?

– Маленой меня кличут, – сказала служанка, тоже с нескрываемым любопытством рассматривая Пересвета. Отступив на шаг, она присела на край кровати. – Родом я из-под Минска. Вымерло наше село после морового поветрия. Я какое-то время по чужим селам мыкалась вместе с младшим братом. Потом мы с ним осели в Гродно на подворье у одного купца. Брат мой плотничал и телеги чинил, а я холсты валяла да лен сучила. Приглянулся мне в Гродно один литовец из княжеской дружины. Он был крещеный, поэтому я и вышла за него замуж. Токмо недолгим оказалось мое счастье, пал мой супруг в сече с немецкими рыцарями. – Малена тяжело вздохнула. – От расстройства немочь меня одолела, а я в ту пору непраздная ходила уже шестой месяц. В общем, разродилась я до срока мертвым младенчиком. Схоронив мужа и сына, я не вернулась к купцу, хоть он и звал меня. Одна знакомая литовка, тоже вдова, сговорила меня перебраться в Вильно. Сначала мы с ней были в услужении у знатного литовского вельможи по имени Скирмунт. Затем мне посчастливилось попасть на глаза супруге Ольгердовой, и она взяла меня к себе, а подруга моя до сих пор живет на подворье у Скирмунта.

– Нелегкая у тебя судьба, Малена, – с сочувствием в голосе произнес Пересвет. – Хорошо ли живется тебе под крылом у князя Ольгерда?

– Я не жалуюсь, всегда сыта, одета, обута… Чего еще надо? – Малена улыбнулась и слегка передернула плечами. – Ну, я пойду. У меня ведь сегодня уйма работы. – Она встала, но было видно, что ей совсем не хочется уходить.

Подойдя к выходу и уже взявшись за дверную ручку, Малена обернулась и спросила:

– А тебя как зовут, младень?

– Пересветом нарекли, – не замедлил с ответом юноша, стряхивая с рубахи хлебные крошки.

– И правильно нарекли, – с улыбкой заметила Малена, – волосы у тебя светлые, как гагачий пух. Светильник я тут оставлю. Ложись и почивай.

– Как же ты пойдешь обратно в полной темноте? – забеспокоился Пересвет.

– Пустяки! – Малена толкнула дверь плечом. – В этом тереме я и с завязанными глазами не заблужусь.

Малена юркнула в темный коридор, ее легкие шаги быстро затихли в глубине обширных бревенчатых хором.

Пересвет прислушался. Снизу сквозь толщу дубовых балок и перекрытий смутно долетало зычное пьяное пение литовских вельмож, громкий хохот и сиплое гудение скоморошьих дудок. Пиршество было в самом разгаре.

Сняв сапоги, Пересвет улегся на кровать поверх шерстяного одеяла. Он закрыл глаза, собираясь вызвать в своей памяти прелестный образ боярышни Чеславы. Однако перед мысленным взором Пересвета возникла Малена. Литовское платье с красными узорами на рукавах и длинный передник были ей очень к лицу. Ожерелье из янтаря на шее и алая лента вокруг головы тоже добавляли служанке очарования. Пересвет сразу обратил внимание на крепкие бедра Малены, на ее гибкую талию, небольшие стройные плечи и выпуклую грудь. Теперь он мысленно как бы смаковал все оттенки приятного впечатления, произведенного на него внешним обликом Малены и даже звуком ее голоса. Пересвет не мог не почувствовать, что он сам тоже приглянулся Малене. Она даже не пыталась это скрывать!

«Малена, конечно, старше Чеславы, – мысленно рассуждал Пересвет, лежа на кровати. – Она, пожалуй, и меня будет постарше. Как говорится, девица в самом соку! Малена мила и не жеманна, с приветливой улыбкой, хороша лицом и телом! Наверняка и в постели огонь!»

Пересвет ощутил в себе прилив сильнейшего вожделения к Малене, его просто разрывало изнутри от нестерпимого желания вновь увидеть ее. И не просто увидеть, но крепко обнять и прижать к себе. «И зачем я отпустил Малену, ведь ей же явно не хотелось уходить отсюда!» – досадовал на себя Пересвет.

Внезапно та, о ком он сейчас думал, вновь предстала перед ним.

– Не спишь еще, младень? – с кокетливой улыбкой спросила Малена, уперев одну руку в бок, а в другой держа зажженный светильник.