Паштет из соловьиных язычков

ПОРЦИЯ ШЕСТАЯ

Пока Марк болел, еды хватало обоим. Изя летал и приносил. Правда, он не забывал навещать и ангельскую столовую. Но через неделю это закончилось. Зато наговорились они всласть. И из этих разговоров Марк понял, что ничего хорошего ему не светит. Если, конечно, он не уйдет из жизни сразу.

Одежду, в которой он прибыл на площадку, у него забрали, а взамен оставили выцветшую серую тунику, воняющую дустом, и вьетнамские резиновые шлепанцы.

– Это что такое?! – орал он на Изю, когда обулся во вьетнамки в первый раз для того, чтобы сходить по нужде не босиком, а как культурный человек. – Хоть бы отельные тапки выдали! Я уж не говорю о теннисных туфлях. Это не обувь! Это прокладка для работы с электричеством!

– Да не кричи ты так, – вразумлял его Изя. – Какая тебе разница, в чем справлять нужду? Можно подумать, ты из пещеры выходишь каждый раз в высший свет, где все встречные обсуждают твой гардероб. Здесь кроме меня никого не бывает. Ну, Генрих Новицкий не в счет. А так я всегда готов засвидетельствовать, что ты выглядишь прилично. Особенно по сравнению с теми, кто живет в трещинах.

– Да пошел ты сам в трещину! – кричал Марк.

– Не советую ни тебе, ни мне, – здраво отвечал Изя.

А по вечерам они мирно беседовали, и Марк узнавал много нового о жизни в чистилище.

– Главное что? – спрашивал Изя. – Главное – покориться неизбежному наказанию. Вытерпеть. И все будет хорошо.

– Какому наказанию? – не уставал удивляться Марк. – За что? За то, что сделал мой отец? Вот и разбирайтесь с ним! Да и что он сделал? Обчистил строение, в которое люди сносили все, что у них плохо лежало? И правильно сделал! Если ты относишь что-либо ценное черт знает, или бог знает, куда, значит – оно тебе не нужно! Мой отец взял то, что не нужно было никому. За что его наказывать?

– Ты софистикой не занимайся, – советовал ему Изя. – Тут мораль какая? Не твое – не трогай! Вот что главное.

– Твое-мое… Я здесь при чем?

– При том, что захотел нарушить порядок, установленный Господом.

– Какой порядок?

– Твой отец должен был страдать. А ты – лишь довесок к его мучениям. Вот и страдал периодически.

– Я никогда не страдал, – отвечал Марк. – Только жил всегда, не доживая до сорока лет. И вечно мне голову оттяпывало чем-нибудь. То паровозными колесными парами, то какими-то мечами, рухнувшими со старой стойки на складе… А бывало, что и ядром отшибало.

Он ненадолго задумался и продолжил:

– Два раза. Первый, когда я высунулся из бойницы крепостной стены Монсегюра. Ах, да! Тогда мне оторвало башку камнем, пущенным катапультой. Зато второй раз вышло именно так, как я и говорил. Это было в Индии. Англичане привязали меня к пушке и выстрелили. Поскольку я был раджой, командовавшим повстанцами, меня привязали к пушке головой. А рядовых повстанцев – жопами. Англичане всегда разбирались в рангах.

– Вот видишь, – отвечал ему на это Изя, – нет в тебе смирения. Да пойми ты, бестолковый: раз попал, то попал! И все! Веди себя тихо и тебя простят, может быть.

– Когда?

– Когда-нибудь.

– А я не желаю когда-нибудь! – кричал в запальчивости Марк. – Я желаю сейчас! Да и вообще. За что меня прощать?!

– За все, – отвечал Изя, вздыхая и укутывая Марка шкурами. – Спи и ни о чем не думай.

– Я не согласен! – орал Марк, сбрасывая с себя шкуры.

– Несогласными дороги мостят, – отвечал Изя, терпеливо укутывая разбушевавшегося Марка. – Спи, а то ангелов позову, чтобы тебе повторный укол сделали.

– И ты на это способен? – изумленно спрашивал Марк, видимо, уже считая Изю близким другом, не способным на подлость.

– Ох, как тебя плющит, – говорил Изя, продолжая укрывать его. – Спи, дай Бог вся болезнь улетучится…

И, наконец, это случилось.

Утром Марк перелез через сладко спавшего Изю, умылся холодной водой из ниши, слетал проведать знакомого суслика, (грызун не замедлил послать ему тревожный знак, дескать – жрать нечего), после чего нагло расселся на изиной табуретке и громко крикнул:

– Подъем!

Изя подлетел с нар подобно шарику для пинг-понга. Потирая глаза руками, он встал и посмотрел на Марка.

– Я выздоровел, – заявил Марк. – Дуй за завтраком.

Изя, пожав плечами, ответил:

– И очень жаль.

Он вышел из пещеры и унесся в небо.

Спустя полчаса ангел вернулся с миской, в которой был паштет из соловьиных язычков. Марк молча выпил его, а миску привычно швырнул в пропасть.

– Прощай до вечера, – сказал ему Изя.

– Куда ты? – спросил Марк.

– Раз ты выздоровел, необходимость в присутствии сиделки отпала. Да я и сам еще не завтракал.

Марк ничего не сказал. Он молча проводил улетающего ангела взглядом и приступил к действию.

На самом деле Марк не отступился от прежних планов. Последние дни болезни он потратил на размышления и пришел к выводу, что непростительно бездельничал, находясь в пещере. Дело было в том, что костюм, в котором Марк появился здесь, представлял собой дорогую и качественную вещь, сшитую из натурального хлопка. А раз это было так, в крепости материи сомневаться не приходилось.

Марк корил себя за то, что не использовал брюки костюма для производства из них веревки, способной выдержать вес тела висельника. Теперь костюма не было, зато имелась туника из какого-то странного материала. Сняв ее, Марк подергал ткань. Она немного тянулась, но на вид была достаточно прочной.

Используя зубы и руки, Марк нарвал из туники полосок и за час сплел из них тонкую двухметровую веревку. От туники остался совсем небольшой кусок, годный лишь для набедренной повязки, и Марк решил ее не надевать.

– Какая разница для повешенного – голый он или нет? – спросил он у себя и себе же ответил: – Никакой.

Подергав руками веревку (она тянулась, но не критически), Марк подошел к зубообразному выступу скалы на краешке обрыва, давно выбранному им, и привязал к нему конец веревки. Из второго конца он сделал петлю, надел ее себе на шею и затянул, как следует.

– Эх, жаль мыла нет! – с веселым сожалением произнес он. – Ну, прощай, Изя. С остальными прощаться не хочу, потому что все они сволочи.

С этими словами Марк сиганул с обрыва ногами вниз.

И веревка выдержала!

Более того – она затянулась и так рванула голову, что Марку на секунду показалось, будто шейные позвонки, хрустнув, сломались и сейчас наступит долгожданная смерть! Но не тут-то было.

Подлая веревка, вытянувшись до состояния струны, выстрелила в обратном направлении и Марк с грохотом приземлился на площадку! И здесь сквозь ощущение боли в шее и горле его посетило понимание простого факта, что он продолжает дышать! Ткань веревки была настолько эластична, что не перетягивала шею полностью!

Марк, рассвирепев, вскочил на ноги и что было сил двумя руками дернул веревку от себя. Шее стало немного больнее, но воздух все равно продолжил поступать в легкие.

– Гады! – прохрипел Марк, снова шагая в пропасть.

И так еще десять раз подряд!

Наконец, устав от бесполезности псевдовисельного мероприятия, Марк отвязал веревку, зашел в пещеру и устало рухнул на нары. Веревку он сунул в ворох шкур, а сам, вытянув ноги, уставился на вьетнамские шлепанцы, в которые был обут все это время.

– Надо же, – произнес он вслух. – Ни один не слетел.

В этой позе на закате его и застал Изя.

В руках ангел держал тарелку с десятком яиц и вареную свеклу. Положив еду на стол, он спросил:

– А почему ты голый?

– Я не голый, – хрипло ответил Марк, принимая сидячее положение и указывая пальцем на шлепанцы.

– Хрипишь? – Изя пристально вглядывался в Марка. – Неужели не долечился?

Марк пожал плечами. Но здесь глаза Изи привыкли к полумраку пещеры, и он разглядел на шее у Марка вспухшую от веревки кожу.

– Ах, вот оно что, – покачал он головой. – Тунике, я полагаю, пришел конец?

Марк кивнул утвердительно.

– Что ж ты теперь надевать на себя будешь?

– Вьетнамки, – ответил Марк. – Чудесная цивильная обувь.

– А сам будешь ходить голым, как павиан?

– Павианы тоже создания божии, – злобно ответил Марк.

– Но ты же не павиан. Ты человек!

– Человеки так не живут, – Марк обвел глазами стенки пещеры. – А люди – тем более. Люди живут в домах и квартирах со всеми удобствами, и под дождем не моются.

– Люди живут по-всякому, – не согласился с ним Изя. – Что, даже кусочка от туники не осталось?

Марк молча встал с нар, нашел остаток туники и повязал им бедра.

– Вот так-то лучше, – удовлетворенно заметил Изя. – Если забыть о некоторых принципах, можно превратиться в животное… Кстати, прошу к столу!

И он указал рукой на горку крокодильих яиц и свеклу.

– Да уж, – печально сказал Марк, усаживаясь на нары с зажатой в руке свеклой.

После недели больничного рациона свекла выглядела миниатюрной морской миной, способной взорваться в любую секунду. Сходство это проявлялось в первую очередь шипастым хвостом, которым заканчивался вареный овощ, а также бугристой поверхностью съедобной части.

Марк, посмотрев с отвращением на свой ужин, перевел взгляд на Изю, который уже уселся на табуретку и с удовольствием хрустел первым крокодильчиком.

– Посолить не желаешь? – осведомился Марк, задрав вверх правую руку.

– И так нормально, – ответил Изя, продолжая хрустеть.

– А это кошерная пища?

– Все, что дает здесь Господь верным слугам своим – кошерно.

– Вообще-то яйца даются не ангелам, а нам, грешникам.

– Но ты не ешь такую пищу, а Господь не карает меня за то, что ее ем я. Значит – все в порядке.

Изя было потянулся ко второму яйцу, но вдруг хлопнул себя по лбу, задрал смокинг и вытащил из заднего кармана брюк плоскую бутылку с замысловатой этикеткой, в которой болталась прозрачная жидкость.

– Чуть не забыл! – воскликнул он, ставя ее на стол.

– Что это? – удивленно спросил Марк.

– Водка! – с гордостью ответил Изя.

Марк осторожно взял бутылку в руку и щелкнул по ней ногтем. Бутылка издала глухой звук.

– Ага, как же, – ехидно произнес Изя. – Стеклянную бутылку тебе подавай! Чтоб ты разбил ее себе о голову и осколками перерезал шею. Пластика не хотел?

Марк молча разглядывал этикетку.

– Это на каком языке написано? – осведомился он.

– На иврите, – ответил Изя.

Иврита Марк не знал, потому спросил:

– Пейсаховка?

Изя поперхнулся вторым яйцом, которое уже начал есть.

– Какая пейсаховка?! – вскричал он. – Такого напитка не существует в природе. Его придумал зубоскал Гашек! Это обычная еврейская водка крепостью тридцать градусов.

– А почему не сорок? – удивился Марк.

– Потому что не русская, – возмущенно заявил Изя. – Тебе и тридцати градусов хватит. А если нет – я ее заберу!

– Я тебе заберу! – рыкнул на него Марк, быстро свинчивая пробку.

Свекла уже не казалась ему столь отвратительной, поскольку стала восприниматься как закуска.

– Сколько здесь? – спросил Марк, взвешивая бутылку в руке.

– Триста семьдесят пять граммов, – сообщил Изя.

– Все не как у людей, – заявил Марк. – Нет, чтобы пятьсот налить, а еще лучше – семьсот. И в идеале – литр…

– Цистерну тебе подавай! – с негодованием заметил Изя. – Радуйся и этому! Организму, ослабленному болезнью, много не надо. Поэтому не стоит высасывать все за один присест. И про меня не забудь. Я бы мог и сам выпить, но помнил о тебе.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Марк и сделал небольшой глоток.

Водка вошла в его висельное горло колючкой, но быстро растеклась маленькими потоками по одной ей ведомым дорожкам, и Марк даже не стал закусывать, наслаждаясь сладкой болью давно забытого ощущения. Рука его поставила бутылку на стол, глаза закрылись, а нос перестал дышать.

Изя, с улыбкой наблюдавший за его лицом, сказал:

– Ты закуси. А то быстро опьянеешь.

– Сейчас, – сказал Марк, открывая глаза.

Он опять взял бутылку, сделал второй глоток, передал ее в руки Изи и откусил от свеклы здоровенный кусок сочной мякоти. Ангел также приложился к горлышку, поставил бутылку на стол и закусил все той же свеклой, протянутой ему Марком.

– Только не рассказывай, что водка положена очищаемым, – сказал Марк, щуря блаженно глаза.

– Нет, конечно, – ответил Изя. – На самом деле праздник был вчера. Какой праздник – я не знаю. Нам не сообщают. Но, видимо, большой, потому что архангелы перепились, как пьянчуги в день коронации какого-либо европейского государя, когда народ угощали вином бочками. Наши ангелы вчера тоже хорошо дали. А я был с тобой.

– И потому тебе ничего не досталось, – догадался Марк.

– Вот именно, – кивнул головой Изя. – Но я потребовал причитающуюся мне порцию. А также порцию яиц для тебя. И мне выдали! По всей видимости, у архангела, заведующего продовольственным складом, сильно болела голова, потому что он сунул мне вот эту бутылку и приказал заткнуться.

– Ты, Изя, молодец! – воскликнул Марк, хватая бутылку. – Спасибо тебе.

Ангел, потупив глаза, ответил:

– Не стоит благодарности.

Марк, присасываясь к горлышку, понял, что Изя падок к лести.

Они быстро выпили незначительное количество алкоголя, которое удалось добыть предприимчивому ангелу, доели свеклу и поговорили о жизни. Марк лежал на нарах, а Изя сидел на табурете. Изя рассказывал – Марк слушал.

Оказалось – Изя жил всего один раз. Может, он жил и больше, но совсем этого не помнил. А жизнь его прошла в маленьком хорватском городке, где он торговал мебелью и занимался незаконным ростовщичеством. Смерть Изи наступила еще до прихода фашистов к власти и потому носила чисто криминальный характер. Для сводки новостей, естественно.

На самом же деле все случилось непосредственно перед началом Второй мировой войны, когда в Хорватии сильно активизировались националисты-усташи, во всем поддерживавшие Гитлера и Муссолини. И нежелание Изи отдать кровно заработанные деньги было вызвано именно фактором неприятия нацизма, тень которого медленно, но верно накрывала Европу.

– Да, – говорил он, печально кивая головой. – У каждого еврея есть жилка, которая не позволяет ему легко расставаться с деньгами. Но не надо считать нас дураками. Кочерга ли, паяльник в заднице – плохая вещь. Но еще хуже, когда понимаешь, что этот паяльник все равно окажется в вышеуказанном месте, несмотря на то – отдашь ты деньги или нет. Потому будет гораздо лучше, если эти сволочи не увидят никаких денег. Они получат лишь моральную выгоду от моих страданий, а материальной не насладятся. Неполное удовлетворение – как прерванный оргазм. Хоть в чем-то я оказался сильнее их. А умирать всегда больно. Мне так говорили те, кто испытал смерть не один раз…

Марк, лежа на нарах, во все глаза смотрел на Изю. Он был крайне удивлен. Водка, хоть и в небольшом количестве, сделала свое дело, растекшись по телу слегка хмельной, но теплой и приятной волной. Теперь все вокруг виделось в каких-то других, более глубоких и странных тонах. Хотелось говорить и молчать, думать и не задумываться.

– Извини, – сказал Марк. – Я сначала решил, что ты – натуральный еврей из анекдотов, готовый пожертвовать чем угодно ради денег.

– А сейчас? – с живостью спросил Изя.

– Сейчас я так не считаю, – сказал Марк. – Но я бы на твоем месте сделал по-другому.

– Как? – Изя иронично улыбнулся.

– Я бы порвал зубами веревки! – страстно вскричал Марк. – А если б был закован в железо, искрошил бы зубы об него! Но встал бы вместе со стулом и лбом их! Лбом! А потом ногами! А потом искрошенными зубами! Глядишь – убили бы в бою.

– Нет, – Изя печально качал головой. – Те, кто пришли ко мне – не убивают в бою. Они умеют сделать так, что никуда ты не двинешься. А в бою они не бывают. Им незачем. И если их все-таки заставят – конец очевиден. Хорватский корпус участвовал в боях под Сталинградом на стороне нацистов. Где он? Там же, где и немецкая армия Паулюса.

Они немного помолчали.

– А при чем тут суббота? – вдруг встрепенулся Марк. – Ты мне рассказывал, что не мог ничего сделать из-за того, что евреям в субботу не положено работать.

– Ха-ха-ха! – громко рассмеялся Изя. – Сейчас поясню. Что-то в горле пересохло. Одну минуту.

Он схватил бутылку и выбежал из пещеры. Через пару минут он уже был опять возле стола. Бутылка было полна воды, набранной в нише. Отхлебнув пару хороших глотков, ангел передал емкость Марку.

– Пей, – сказал он. – Это добавка. Водка, конечно, не спирт и потому не имеет такого ярко выраженного эффекта как догонка, когда от воды опять ударяет в голову. Но все равно немного продлевает ощущение алкоголической удовлетворенности.

– Надо же, – сказал Марк, хорошенько хлебнув из бутылки. – А я-то думаю все время: кто же придумывает такие идиотские выражения? Теперь понятно, что во всем опять виноваты евреи. Только вслушаться: алкоголическая удовлетворенность! Уму непостижимо!

– Это потому, что мы все вещи называем своими именами, – улыбнулся Изя.

– А-а-а, – махнул на него рукой Марк. – Лишь бы курить не просили.

– Не понял! – удивился Изя.

– Анекдот есть такой, – пояснил Марк. – Мамаша высовывается из окна дома и зовет малолетнего сына: «Сынок! Ты где?» Сын отвечает: «Здесь, в кустах. Удовлетворяю соседскую шлюху Эмилию!» Мамаша, перекрестившись, кричит: «Слава богу! Смотри, не кури!»

– Ха-ха! – не совсем весело рассмеялся Изя.

– Так что там насчет субботы? – спросил Марк.

– Ничего сложного, – сказал Изя. – В субботу нельзя заниматься действиями, от которых может измениться мир. Например: зажигать огонь, писать что-либо на бумаге и так далее. От зажигания огня мир может сгореть или согреться, а от написания лишней строчки – превратиться в ад. Но если огонь зажжен в пятницу – ничего страшного. Можно им пользоваться. И даже жарить на нем пищу.

– Бр-р-р! – рявкнул Марк. – Ну тебя в баню с твоим еврейством! Ничего не понятно. Расскажи лучше о ком-нибудь другом. Ну, хотя бы о Генрихе Новицком, флаг ему в гузно!

Как оказалось, Генрих жил в большом американском городе, где владел роскошным ювелирным магазином. Был он очень обеспеченным человеком, но о боге нисколечко не забывал. Регулярно посещал синагогу и чтил субботу как положено. Как-то, гуляя в городском парке, он переходил небольшой ручей по ажурному навесному мостику и уронил в воду кошелек.

Ручей был мелок, да и в кошельке находилась незначительная сумма: что-то около трех долларов. Да и лежал он совсем не глубоко. Его можно было легко достать, поскольку он был прекрасно виден в струях чистой прозрачной воды. Но падение кошелька заметили мальчишки, резвившиеся на одном из берегов ручья.

Эти хулиганы тут же бросились к воде, сбрасывая с себя одежду. Выражения лиц просто кричали о гнусных намерениях своих хозяев! Генрих понял, что его кошелек сейчас будет мгновенно выловлен, разорван в клочья и чужое имущество быстро поделится между несовершеннолетними прохвостами!

Он заметался по мосту, пытаясь определить, какой берег ближе, но понял, что все равно не успеет спасти честно нажитые деньги. Тогда Генрих снял с головы котелок, аккуратно надел его на одну из балясин ограждения и отважной рыбкой нырнул головой вниз с моста.

Прыжок вышел потрясающим по красоте, но, к сожалению, ничем Новицкому не помог, кроме моментального зачисления в отряд ангелов. Оказалось – глубина ручья всего один метр, высота моста пять, а дно усеяно крупными булыжниками. Кошелек, кстати, так и не удалось спасти. Пользуясь суматохой, пацаны все-таки вытащили его из воды и благополучно разграбили.

– И это из-за трех долларов? – спрашивал Марк, трясясь от смеха.

– Да, представь себе! – со всей серьезностью отвечал ему Изя. – Дело не в деньгах, и тем более не в их количестве! Дело в принципе. Не твое – не трогай. А нашел – принеси, и тебе вознаградят. Не в этой жизни, так потом.

– Тебя уже вознаградили! – продолжал хохотать Марк. – И твоего дурака Генриха тоже! Ты еще скажи, что найденные кошельки надо в полицию сдавать!

– Именно туда и надо сдавать!

– Ох! Теперь понятно, почему ты был неженатым. Да за такого придурка ни одна женщина замуж не выйдет! Особенно после сдачи найденного кошелька в полицию!

Изя обиделся. Марк, вытирая глаза пальцами и иногда взрыкивая от остаточных позывов веселья, кое-как помирился с ангелом, и устало затих на нарах.

– Ладно, – сказал Изя. – Мне пора. Опаздывать к отбою нельзя.

– У вас что там, и вечерняя поверка есть? – недоверчиво поинтересовался Марк.

– А как же! – с гордостью ответил Изя. – Во всем должен быть порядок.

– Ну-ну, – уклончиво сказал Марк. – Слушай, ответь мне на один вопрос.

– Пожалуйста, – с готовностью ответил Изя.

– Ты говорил, что мой отец не ел яиц. Понятное дело. Но ты сказал как-то, что он не ел паштета по утрам. Он что, на одной свекле и капустных кочерыжках жил?

– Ну, бывает, что на ужин дают несколько вареных картофелин или, скажем, кабачок сырой, – Изя слегка замялся.

– Не верю, – твердо сказал Марк. – Потому что сужу по себе.

– Ну, я таскал из столовой хлеб, – признался Изя.

– Но ведь ты здесь не так давно. А до тебя?

Изе явно не нравились вопросы Марка. Он, косясь на выход из пещеры, сказал:

– Давай завтра, а?

– Нет! – твердо ответил Марк, схватив Изю за рукав. – Говорим так: вопрос-ответ. Идет?

– Не получится, – уныло сообщил Изя.

– Ладно, – напрягся Марк. – Отвечай: как у отца с кормежкой было до тебя?

– По-разному, – пожал плечами Изя. – Об Элеазаре я тебе уже рассказывал. А дальше – в зависимости от ангела. С переменными витаминными впрыскиваниями и насильными кормежками с использованием шлангов и клизм. До меня была еще пара ангелов, с которой он неплохо уживался. Но от этого остались легенды. А из того, что знаю я – отец твой не сахар. Одного из ангелов он связал туникой и на подлете воткнул ногами в кучу дерьма, которая находится с западной стороны горы. Пока другие ангелы спохватились, суслики отожрали ангелу нос и уши и теперь последний никак не может загореть в этих местах, потому что они пластиковые. Отца твоего потом наказывали дубинацией, но уши и нос у ангела все равно не отрасли. Потому что пластик – неизменная вселенская данность. Этот ангел до сих пор в нашем отряде находится.

– И звать его Генрихом Новицким?

– Нет, конечно! Ну что ты всех собак на него вешаешь? Я тебе потом покажу. Хотя, думаю, ты и сам увидишь. Ладно, мне пора. Пока!

– Пока! – помахал рукой Марк.

Изя вышел из пещеры, взлетел и был таков.

Марк сбросил набедренную повязку, вымылся у ниши и брякнулся чистым телом на нары.

– Эх, женщину бы сюда, – сказал он вслух, засыпая.

И она тут же явилась в образе восхитительной Шейлы Уайльдхукер. Одетая лишь в черные кружевные чулки, туфли на шпильке и распахнутую на груди блузку, она вошла раскованным шагом в пещеру и заявила:

– Марк! Ну где ты все это время был? Я по тебе скучала. Да и деньги уже закончились!

Марк рывком вскочил с кровати. Никакой Шейлы в пещере не было, но это никак не повлияло на его потенцию, которой на данный момент было хоть отбавляй.

– Ч-черт! – выругался он.

Марк сел на краешек нар таким образом, чтобы доски впились ему в зад самым немилосердным образом. Но это не помогло. Шейлу Уайльдхукер захотелось еще сильнее. Прислушавшись к своим ощущениям, он понял, что дело не в Шейле! Точнее – не в ней именно. В данную минуту ему хотелось просто женщину. Любую! А еще лучше – несколько.

И вдруг на стене пещеры справа от него возникла красная надпись, сопровожденная буквами поменьше. Надпись эта гласила: «Промискуитет». И прямо под ней имелось пояснение: «Беспорядочные половые связи».

Марк, сжав разом все мышцы тела, вскочил на ноги, в два прыжка вынесся из пещеры и над ночной пустыней разнесся его громкий вопль.

– А-а-а! – орал он, уже падая в пропасть.

Полет продолжался недолго. Но в этот раз он был не совсем обычным. По мере приближения к земле скорость падающего тела замедлилась, и уже на излете Марк плашмя врубился во что-то мягкое и липкое. Густая каша залепила ему лицо, и страшная вонь ударила в ноздри. Тело тут же пошло вверх, но вонь никуда не исчезла, сопутствуя движению.

Марк догадался, что неосознанный ночной прыжок загнал его в тысячелетнюю кучу дерьма, покоившуюся под горой. И если раньше он не долетал до ее поверхности – в этот раз вышла осечка. Видимо, принятый вечером алкоголь дал ход сбою в настройках полета.

Шлепнувшись на площадку, Марк встал на ноги, посмотрел сначала на луну, заливавшую гору желтым светом, потом бросил взгляд на свой живот, заляпанный дерьмом, и вдохнул полную грудь воздуха, наполненного зловонными миазмами. Никаких женщин ему уже не хотелось!

Он встал на четвереньки, подполз к обрыву и принялся изрыгать в пропасть все, что еще оставалось у него в желудке. Над пустыней разнеслась череда зверских звуков, наверняка напугавших до одури всех сусликов в округе.

Закончив дело, Марк подполз к нише с водой и принялся в ней мыться. Но воды было мало, и когда она закончилась, невымытыми остались ноги. Смердело по-прежнему мерзко, и смысла возвращаться в пещеру не было никакого, так как можно было испачкать нары и шкуры.

– У-у-у-у! – в необъяснимом душевном порыве завыл Марк в ночное небо.

И небо откликнулось!

Луну заволокла туча. Хлынул ливень.

Марк, стоя под струями, с жадностью глотал холодную воду и тщательно мыл каждую частицу своего тела. У него даже хватило соображения вымыть нишу, из которой он всегда пил, и убрать подход к ней, заляпанный жидким дерьмом.

Когда дождь закончился, Марк с удивлением обнаружил, что нисколечко не замерз. Более того – он даже вспотел. Но самое главное – мозг его был абсолютно трезв.

С чувством выполненного долга Марк зашел в пещеру, вытерся шкурой, привычно выплюнул изо рта набившуюся туда шерсть и улегся на нары. Закрыв глаза, он мысленно позвал Шейлу Уайльдхукер, но она не явилась, напуганная, видимо, запахом, который не сразу исчезает даже с чисто вымытого тела, и потому Марк заснул, несолоно хлебавши, жалея, что решился на авантюру с ночными полетами в незнакомой местности. И снилась ему всякая чепуха, о которой даже не стоит упоминать.

*

Утром его разбудил Изя.

– Марк! Марк! – возбужденно выкрикнул ангел, переступив порог пещеры.

Ночной летчик, приподняв голову, уставился сонными глазами на Изю.

– Вставай, Марк! – воскликнул Изя.

Он поставил на стол обычную миску с паштетом и теперь делал руками Марку странные знаки.

– Что с тобой, Изя? – удивленно спросил Марк, садясь на нарах.

– На завтра назначена казнь! – крикнул Изя, приплясывая от нетерпения.

– Какая казнь? – Марк непонимающе встряхнул головой.

– Обычная! Время пришло!

Марка будто ударили!

Он вскочил на ноги и хрипло спросил:

– Ты издеваешься надо мной? Я тут всего две-три недели…

– Время здесь идет по-своему, – нетерпеливо отмахнулся от него Изя. – За тот промежуток, который провел здесь ты, в обычном мире пронеслись долгие годы!

– Да ладно! – недоверчиво воскликнул Марк. – Что же ты мне об этом сразу не сказал?

Он медленно стал приближаться к Изе с явно недружественными намерениями.

Ангел, пятясь, произнес скороговоркой:

– Сейчас не время выяснять отношения. На подлете Генрих Новицкий и архангел, отвечающий за завтрашнюю церемонию. Они объяснят тебе ее порядок. Хочешь отсюда выбраться – слушай их внимательно и не перечь!

– Получается, все это время я пытался изуродовать себя зря? – злоба так и распирала Марка. – Выходит, дни летят здесь настолько быстро, что мне не надо было кончать с собой? Достаточно было потерпеть всего две-три недели? Так?!

– Тихо-тихо, – попытался утихомирить Марка Изя.

В этот момент ангел уже вышел на площадку. И здесь ветер, дунув немного в сторону, изменил направление, и от Марка, вплотную приблизившегося к Изе, вынесло на простор ту часть сероводородной вони, которая не сразу исчезает вместе с отмытым в свое время дерьмом.

– Что это? – с брезгливостью воскликнул Изя, начав водить своим носом из стороны в сторону. – Ты обделался в постели?

– Сейчас ты у меня тоже обделаешься! – вскричал Марк.

Он уже не контролировал себя. Схватив Изю под руку, Марк одним мигом подтащил того к краю обрыва и вместе с ним сиганул вниз.

Но Изя, как оказалось, дураком не был, и, по всей видимости, слыл среди ангелов опытным асом воздушного пилотажа. Потому он на половине пути начал работать крыльями и оба прыгуна зависли над кучей дерьма метрах в пяти.

– Давай, сволочь, ныряй! – кричал Марк, пытаясь перевернуть Изю головой вниз.

Последний, даже не брыкаясь, терпеливо ждал и дождался. Обратная сила подхватила обоих летунов и вышвырнула их на площадку.

На вершине горы, прямо возле входа в пещеру стояли двое. Одним из них был Генрих Новицкий, неоднократно появлявшийся здесь ранее, а вот второй был Марку неизвестен.

Быстрый полет вверх произвел на узника пещеры обычное действие, и потому он, часто дыша, отпустил локоть Изи и согнулся, уперев кисти рук в колени. Ангел встряхнулся как собака, отгладил руками переднюю часть смокинга и солидным голосом произнес, обращаясь к архангелу:

– Ваше наисвятейшество! Я вынужден был в очередной раз доказывать наглядным примером невозможность самоубийства. Нынешний очищаемый на редкость упорен и непредсказуем…

– Заткнись! – резко прозвучал голос архангела.

Изя тут же умолк и сделал от Марка несколько шагов в сторону, после чего почтительно замер в стойке небогатого и потому совсем не гордого джентльмена. Марк распрямился, скрестил руки на груди и поднял глаза на голос.

Перед ним стоял высокий и толстый человек, одетый в просторную хламиду, спускавшуюся странными складками от плеч к бедрам. Голову его покрывал кудрявенький седой пушок. Борода тоже была седой, но лопатообразной, благодаря чему дико таращилась волосами подобно пробившимся сквозь препоны огородника росткам сливовой поросли.

Лицо архангела было мордатым – и этим все сказано. Зато глазки его, заключенные в глубоких амбразурах кожи под прикрытием бровных козырьков, сверкали откровенной злобой и были самыми колючими из всех, виденных Марком ранее. Толстые губы архангела кривились в злобной усмешке, а пивной живот его вибрировал подобно мембране, натянутой на барабан военного оркестра.

На правом бедре архангела висела резиновая труба с рифленой рукояткой, и Марк догадался, что видит именно тот дубинал, которым Изю хлестали по мягким частям тела.

– Ага, – презрительно цедя слова, произнес архангел. – Барыжий выкормыш никак утихомириться не хочет?

Вопрос его был обращен к Изе и тот сразу же ответил:

– Работаем! Скоро у него исчезнет желание.

«Вот сволочь! – подумал Марк. – Работяга нашелся».

Но он благоразумно молчал, недобро поглядывая на толстого архангела.

– Это «скоро» должно закончиться завтра! – гаркнул архангел. – Я надеюсь, он понял, что к чему и не станет больше убивать своего папашу, вавилонскую башню им обоим по очереди в…

Архангел закашлялся.

Изя и Генрих Новицкий подобострастно засуетились. Генрих ударил архангела по спине, а Изя, подскочив, протянул носовой платок. Но архангел внезапно прекратил кашлять, выхватил из изиной руки платок, утер им рожу, вернул платок хозяину и жестом показал на точку, куда должен отпрыгнуть Изя. Последний тут же выполнил распоряжение и занял прежнее место рядом с Марком, торопливо засовывая сопливый платок в карман брюк.