Душа и парус выплывут из дали…

«ПРЕКРАСНОЕ ПЛЕНЯЕТ НАВСЕГДА».
Нелли Кашина

Прекрасное пленяет навсегда.

К нему не остываешь. Никогда

Не впасть ему в ничтожество. Все снова

Нас будет влечь к испытанному крову…

Джон Китс

Теплый майский день. Тихий уральский городок. Сад в центре Ревды. Стайка мальчишек и девчонок с этюдниками в руках расселась на траве. Перед нами маленькие деревца с только что распустившимися розовыми цветками яблонь и слив.

Нелли Владимировна, наш руководитель в художественной школе, привела нас сюда и дала задание – зарисовать цветение крупным планом и написать акварелью. Это так захватывающе – приближаться к маленькому цветку, входить во вселенную лепестков и тычинок, запечатлевать хрупкую красоту недолгого пиршества природы. Но наши руки не слушаются, и  на бумаге вместо совершенного цветка  возникает нечто корявое и неуклюжее. Еще попытка, еще – все вернее, все ближе к оригиналу…

У нас летняя практика, пленэр. В школах занятия уже закончились, а в «художке», как назло, еще две недели придется отбывать повинность. Для меня такой пленэр внове, и первая реакция – вот, вместо летней свободы опять учеба…

Но оказалось, что практика – гораздо интереснее, чем сидеть в школьном классе. Каждый день нас водили в разные места, и предлагали изобразить на бумаге что-то новое, непривычное. То это были лодочки на городской водной станции, где мы с ребятами-соседями каждое лето сигали с десятиметровой вышки в пучину. То изумительно живописные пни в сосновом бору за прудом. То портрет одуванчика с листьями в зарослях травы, распушившего свою шапку парашютиков. Меня изумляло совершенство мира природы, который раньше мне виделся привычным и обыденным.

Этюдники у нас были самодельные. Мне отец сколотил из фанеры небольшой плоский планшет с кожаной ручкой, как у портфеля. А с тыльной стороны к нему была прикреплена холщовая ткань, куда я клал коробку с красками, альбом, складной стульчик, пакет с бутербродами. И не тяжело, и удобно.

Естественно, после каждого урока на природе мы с ребятами не спешили домой, а устраивали игры с приключениями там, куда нас заносил пленэр…

***

Художественная школа располагалась на четвертом этаже Дома пионеров. Пяток комнат, кладовка для реквизита, кабинет заведующего. В моей группе было человек десять, поровну парней и девчонок.

Хотя я любил рисовать, но поначалу ходил в «художку» без особой охоты, воспринимая ее как продолжение скучного сидения в обычной школе. На второй год обучения даже начал регулярно прогуливать высокое искусство, пока родителей не вызвала Нелли Владимировна, отвечавшая за наш курс. После серьезного разговора со мной, когда она поставила вопрос ребром – либо ходить на занятия без пропусков, либо исключить из школы, я клятвенно пообещал взяться за ум.

С того момента все изменилось. Мои успехи в рисунке и живописи пошли в гору. А одна из моих акварельных композиций была отобрана сначала на городскую выставку детского творчества, затем и на областную.

Нелли Владимировна повезла нас в Свердловск, в областной художественный музей. Благодаря этой экскурсии многие из нас впервые в жизни вживую увидели картины классической живописи, произведения Репина, Серова, Левитана. Попутно она привела нас и на областную выставку детских рисунков, где я увидел свою работу. И моментально почувствовал, что мое призвание – живопись. Правда, триумфатором оказался не только я, но и две девчонки из нашей группы. Потом нам троим еще и вручили грамоты, подтверждающие факт участия в престижном биеннале…

***

Наша наставница помнится мне красивой молодой женщиной, слегка полноватой, темноволосой, с яркими карими глазами. К своей фамилии – Гусева – она вскоре сделала приставку: Гусева-Кашина. Позже мы познакомились и с ее мужем, который тоже оказался художником, он преподавал в другом классе. Служебный роман.

В подвале, где у нас проходили уроки лепки, была еще одна комната-мастерская, где работали педагоги. Разок-другой мне удалось осмотреться в мастерской, и я обнаружил на стенах картины с подписями Нелли Владимировны и ее мужа. Помнится, что это были яркие и мастеровитые пейзажи и жанровые работы.

У Нелли Владимировны был особый талант находить ключик к каждому ученику. В том числе и ко мне, причем немало времени потратила, исписав своим аккуратным почерком десятки страниц моего альбома. Да и другим ребятам уделяла много внимания.

Она любила расшевеливать нас нестандартными заданиями. Однажды зимой повела нас в ближайший кинотеатр, где шел английский фильм «Беги, малыш, беги!» А после просмотра попросила нас изобразить на бумаге свое впечатление от фильма. Я нарисовал мальчишку, из последних сил вытаскивавшего на берег тонущую лошадь.

Когда я уже учился в Павловске на художественном отделении ЛВЦ, приехал в Ревду на каникулы. Узнал от мамы, что Нелли Владимировна встретилась ей недавно, интересовалась моей учебой, приглашала заходить в школу, где она продолжала работать. Конечно, я обрадовался и пошел в гости. «Художка» в то время уже переехала в более просторное и удобное помещение на первом этаже здания, располагавшегося на центральной улице города. Меня встретили очень тепло. Наставница, нисколько не постаревшая, расспрашивала меня обо всем, смотрела мои учебные работы, которые я притащил в папке, хвалила их. В свою очередь, я спросил о судьбе моих однокашников по «художке». Оказалось, еще несколько поступили в художественные училища области.

***

Все это вспомнилось, когда мне довелось, уже седоголовому, побывать в бельгийском городе Генте и постоять у знаменитого Гентского алтаря, расписанного братьями Ван Эйк. И сразу перед глазами всплыл урок истории искусства, который, как и все остальные дисциплины в нашей группе художественной школы, вела Нелли Владимировна. Репродукция картины, которую наставница показывала, была плохонькая, да и из всего полиптиха мне запомнилась только одна часть. Поющие ангелы в одной из левых створок алтаря.

Теперь-то я понимаю, что это не ангелы, а просто девушки. Но тогда они воспринимались мной как небесные создания – прекрасные, золотоволосые, одухотворенные, неземные. Наполненные дивной музыкой, льющейся из их полуоткрытых ртов. Эта мелодия заполняла все пространство вокруг них, переливалась на соседние створки, к Адаму с Евой, к деве Марии, к рыцарям и придворным, спешащим к агнцу, проливающему кровь, на поля и холмы северного пейзажа, в чем-то схожего с уральскими холмами. И я, несмотря на свою глухоту, явственно ощущал совершенную, гармоничную музыку, плывущую над этими изображениями.

Мгновения детства, уроков приобщения к прекрасному и бесконечно далекому в тот миг высокому искусству, вставали передо мной, когда я стоял перед живописью братьев Ван Эйк в таком далеком от уральских холмов бельгийском городе Генте. Образы девушек перекликались с музыкантами в правой части алтаря, и мне вновь послышалась мелодия из забытых детских лет. Вот я снова сижу за простеньким мольбертом, к которому прикноплен лист ватмана и зачарованно смотрю на Нелли Владимировну, которая держит в руке репродукцию Ван Эйка с ангелами и направляется ко мне…

Думается сейчас, что если во мне и в душах других ребят проснулась любовь к прекрасному и сопровождала нас всю жизнь, то труд Нелли Владимировны был не напрасен. И вспоминаются строки из стихов английского поэта Джона Китса: «Прекрасное пленяет навсегда…»

ВСТРЕЧА В ПУТИ. Валентина Иванова

За поворотом, в глубине

Лесного лога,

Готово будущее мне

Верней залога.

Его уже не втянешь в спор

И не заластишь.

Оно распахнуто, как бор,

Все вглубь, все настежь.

Борис Пастернак

У каждого, наверное, бывают такие судьбоносные встречи. Ключевой момент, когда от случайного слова или, наоборот, хорошо продуманного решения, вся жизнь может пойти по другому руслу. Вот так и на моем пути встретился такой человек, который не однажды давал совет, направивший мою жизнь по верной тропинке. А может быть, неверной? И может быть, встреча была не случайной?

Хотя я оглох в восемь лет, учился в массовой школе. И весьма успешно, был в числе первых учеников, даже несмотря на некоторую лень и склонность во время устных уроков читать книги тайком от учителей. Плюс постигал высокое искусство в художественной школе. И тоже не совсем бездарно. И не заглядывал слишком далеко в будущее, не строил невыполнимых планов. Казалось, меня ждет спокойная жизнь на родине, в тихом уральском городке.

Но чем старше я становился, тем яснее мама понимала, что после школы мне предстоит жить не в мире слышащих, а в сообществе глухих. А в небольшом нашем городе таких, как я, глухих были единицы. Председатель районного правления ВОГ говорила маме, что молодые неслышащие ребята находят работу и семьи в областном центре – Свердловске. И там даже есть школа для глухих детей.

И родители предложили мне заканчивать восьмилетку в этой школе. Мне не особенно хотелось, но я согласился. Было любопытно. Дактильную азбуку я знал, но не более.

***

Приехали весной в школу, которая была где-то на окраине заводского района Свердловска. Мы оказались в здании в тот момент, когда была перемена. По длинной галерее бегали оравы мальчишек и девчонок разных возрастов и махали руками, энергично жестикулировали и зверски гримасничали. Некоторые показывали пальцем на новичка и что-то говорили жестами. Первое мое столкновение с жестовым языком («мимикой») оказалось настоящим культурологическим шоком. «Неужели и я стану таким?» – в ужасе подумал я.

Директор школы вместе с несколькими педагогами принял нас в своем кабинете, долго говорил с мамой, расспрашивал меня письменно, я отвечал голосом. Рядом с директором сидела светловолосая немолодая женщина с румянцем во все лицо, она внимательно наблюдала за мной. Потом поговорила с мамой и со мной отдельно.

Это и была Валентина Ивановна Иванова, преподаватель политехникума ЛВЦ в Павловске, она приехала сюда в командировку. Как я понял потом, одной из ее целей было присматривать кандидатов для учебы в техникуме.

Так вот, Валентина Ивановна посоветовала нам не тратить время на школу глухих, ведь там была упрощенная программа обучения. Узнав, что я хорошо учусь в массовой и художественной школах, она предложила закончить 8-летку, а через год ехать поступать в Павловск, где как раз есть отделение художников-оформителей.

Надо ли пояснять, что обратно домой в Ревду я ехал окрыленный. Всего год – и я стану взрослым, буду настоящим студентом, и не где-нибудь, а в Ленинграде, городе белых ночей, дворцов и музеев, чьи сокровища я изучал по открыткам, которые привезла мне старшая сестра из своей поездки. И главное – я представлял, как начну учиться, чтобы стать знаменитым художником, чьи картины висят в музеях! У меня появилась высокая цель, вдохновлявшая наивного мальчика…

***

Год пролетел – не как миг, а как целая вечность, потому что в нем было много событий, и хороших, и плохих. Самое печальное – той весной я сломал большой палец на правой, рабочей руке, и ежедневные рисовальные штудии пришлось оставить. Гипс сняли только накануне отъезда в Ленинград, на вступительные экзамены.

Еще один немаловажный фактор, сыгравший свою роль – несмотря на учебу в художественной школе, опыта для поступления у меня не хватало. Например, опытные глухие абитуриенты (а многие ребята поступали тогда в ЛВЦ со второго-третьего раза) понимали, какую тему лучше брать для экзамена по композиции. Смшено вспоминать, как во время экзамена я наворотил в своем шедевре что-то очень оригинальное из патриотической советской фантастики. Да и по рисунку с заданием справился неважно. Провал…

Грустно стоим с мамой у дверей приемной комиссии, только что узнав результаты. И тут вновь появляется, как фея из сказки, Валентина Ивановна. Вздыхает вместе с нами, разводит руками. Потом, переговорив с кем-то, она предлагает такой вариант. В политехникуме есть недобор на других специальностях, и у меня есть возможность поступить на отделение полиграфическо-переплетной работы. Там как раз есть вакансия, и сдавать экзамены не надо. «Один годик поучишься с переплетчиками, подготовишься по рисованию, а следующим летом переведёшься на художественное отделение».

Естественно, я согласился. Очень уж не хотелось расставаться с Павловском и Ленинградом, которые успел полюбить за две недели, с друзьями, которых успел завести, с миром глухих, где начал осваиваться. Да и возвращаться обратно в старую, школьную жизнь не тянуло.

Так во второй раз Валентина Ивановна оказалась в нужное время в нужном месте. Правда, через год мне не удалось сбежать из переплетного отделения, преподаватели уговорили закончить весь трехгодичный курс обучения. Да и я уже втянулся в стихию студенческой жизни, где все советовали не спешить. Только через три года получил диплом переплетчика высокого разряда (даже не помню какого). И легко поступил на художественное отделение, поскольку все три года потихоньку рисовал и перенимал секреты мастерства у студентов, с которыми дружил – Вячеслава Малейкина, Сергея Кружалова, Геннадия Лунцевича, Юрия Чернухи…

***

А Валентина Ивановна все эти годы преподавала у нас – и на переплетном, и на художественном отделениях – историю и обществоведение. Как ни уважал я ее, но надо признать, что эти предметы были самыми скучными во всем политехникуме. Не из-за преподавателя, а просто потому, что времена были советские, и больно вспоминать, как мы, скрипя зубами, вынуждены были учить ленинские декреты, историю партии большевиков, судьбоносные решения очередных съездов единственной тогда, великой и могучей, коммунистической партии Советского Союза! Я добросовестно отбарабанивал на экзаменах, что успел запомнить, и Валентина Ивановна, тяжело вздыхая, ставила пятерку, потому что у других ребят дело обстояло еще хуже.

Студенты всем преподавателям давали прозвища. Валентину Ивановну нарекли для краткости «Вий». Не потому, что она вызывала страх, а по первым буквам имени-отчества. И этот образ ну никак не вязался с ней – такой приятной и доброй женщиной, легко и сильно краснеющей, слегка прихрамывающей.

На художественном отделении Иванова у нас преподавала мало, так что я с ней пересекался все реже. Молодость неблагодарна, меня увлекали новые открытия и свершения, я быстро забыл о своей благодетельнице, и после окончания ЛВЦ не встречал ее.

И все же сейчас помню о человеке, который заинтересовался судьбой 14-летнего мальчишки и помог ему найти свою линию жизни. Но иногда думаю – а если бы не ее совет – куда бы меня завела дороженька? Интересно ведь иногда заняться альтернативной историей. Однако, как ни банально звучит, все к лучшему. Как тут не вспомнить мудрые строки Ивана Исаева: «Я ошибки и промахи взвешу – и судьбину свою повторю!»

«ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛИЦЕЙ!»
Иосиф Гейльман

И первую полней, друзья, полней!

И всю до дна в честь нашего союза!

Благослови, ликующая муза,

Благослови: да здравствует лицей!

Наставникам, хранившим юность

нашу,

Всем честию, и мертвым и живым,  К устам подъяв признательную чашу,  Не помня зла, за благо воздадим.

Александр Пушкин

Вновь я в Павловске. Вновь, как и 40 лет назад, иду вдоль ограды парка, по тихому городу, усыпанному багряными листьями кленов и золотыми березовыми монетками. Осенью Павловск особенно красив. Впрочем, как и в любое время года. Шагаю знакомой дорогой и чувствую, как рой воспоминаний теснится в душе. Иду к трехэтажному зданию на Березовой улице, где я учился в юности. Подхожу к дверям и поднимаю взгляд на вывеску у входа.

Ищу на ней такое знакомое имя, но не нахожу. «Межрегиональный центр реабилитации лиц с проблемами слуха (колледж) Министерства труда и социальной защиты». Длиннющее название… Мы, выпускники, привыкли говорить коротко «Наш Лицей», по аналогии с Пушкинским лицеем, который находится по соседству, в Царском Селе.

Каждый год я надеюсь, что на вывеске появится, наконец, имя основателя учебного заведения и его первого директора, но нет. Пока нет. Что ж, рано или поздно это сбудется, ведь в это верю не только я, но и все выпускники этого Центра.

Речь идет об Иосифе Флориановиче Гейльмане, благодаря которому глухие и слабослышащие всей страны получили уникальное учебное заведение, ставшее для них альма-матер. И даже гораздо большим. Для многих из нас Павловск стал вторым домом, духовной родиной.

При открытии, в 1965 году, Лицей назывался «Политехникум ЛВЦ (Ленинградского восстановительного центра) ВОГ». Иосиф Гейльман не просто возглавлял политехникум в течение 24 лет – с 1965 по 1989 год, он сделал его царством жестового языка, где глухие чувствовали себя комфортно и естественно, видели уважение к ним.

Лучшего места для создания Лицея невозможно было придумать. Мало того, что рядом – изумительный по красоте Павловский парк с дворцом императора Павла Первого и дивными пейзажами, которые так и просятся на картины студентов-художников, учившихся в ЛВЦ-МЦР. Вдобавок именно в Павловске, в 1806 году императрица Мария Федоровна, вдова Павла, основала первую в России школу для глухих детей – в крепости Бип. Эффектная спираль истории!

Конечно, Иосиф Флорианович знал об этом прецеденте, и Павловск был выбран не случайно. Ведь Гейльман, хотя хорошо слышал, вырос в семье глухих и впитал историю неслышащих и жестовый язык буквально с молоком матери. И мне хочется отдать дань памяти и уважения легендарному человеку и попытаться рассказать о нем.

***

1976 год. День торжественного посвящения в студенты первокурсников Политехникума – 19 октября. Как видим, параллель с Пушкинским лицеем очевидна и не случайна. Сам Гейльман и установил в ЛВЦ такую традицию. Мы на сцене актового зала – юноши и девушки в белых рубашках – будущие художники, культработники, полиграфисты.

Иосиф Флорианович выступает перед нами. Невысокий, но внушающий почтение – с окладистой черной бородой, в массивных роговых очках, с залысиной в темных, начинающих седеть волосах. А как красиво он говорит жестами! Хотя не все новички знают жестовый язык, но его артистичная манера выступать завораживает сама по себе.

Большинство студентов, поступавших на учебу в Павловск, хорошо владели жестовым языком (тогда говорили «мимика»), потому что закончили спецшколы для глухих и слабослышащих детей. Но не все. Некоторые ребята оказались в ЛВЦ после массовых школ, и жесты совершенно не знали. В том числе и я, на тот момент 15-летний.

Хотя дактиль (ручную азбуку) я знал, но некоторые ребята даже это пока не освоили. Так вот, окунувшись в стихию жестового языка, общаясь с говорящими на руках парнями и девушками на учебе и в часы досуга, мы быстро постигали незнакомый прежде способ коммуникации. Особенно это было характерно для общежития, где каждый вечер в коридорах собирались кучками студенты и травили байки на жестовом языке. Это было настоящее погружение в языковую среду. Даже те, кто к жестам относился свысока, незаметно впитывал их во всем разнообразии.

Тем более что сам директор Лицея – Иосиф Флорианович – великолепно владел «мимикой». Студенты и преподаватели восхищенно смотрели на его жестовые импровизации, которые можно было наблюдать и на общих собраниях, и в коридорах учебного корпуса.

Приведу один из таких моментов.

Канун 1978 года. Я стою в фойе Лицея и наблюдаю, как старшекурсники-художники вешают на стену огромную афишу новогоднего бала. Среди студентов – Анатолий Микляев, Михаил Диков, Сергей Корнеев и другие – их курс тогда нес дежурство по оформлению здания. Афиша получилась необычная, броская, с выдумкой.

И тут подходит Гейльман, смотрит оценивающим взглядом и восхищенно показывает один жест, покачивая сложенными в щепоть пальцами. Когда он ушел, я спросил кого-то, что значит этот незнакомый жест. Мне пояснили, что это типа «шикарно», «замечательно», «великолепно». Так постигался великий и могучий жестовый язык…

***

Перебираю фотографии 2004 года, когда в Павловске собралась на встречу выпускников наша группа художников 1984 года выпуска. На этих снимках запечатлены не только наши счастливые физиономии, но и те преподаватели, которые «хранили юность нашу» – Генриетта Оскаровна Гуревич, Исаак Ефимович Голод, Олег Георгиевич Виноградов и сам великий Гейльман. Сейчас из них в живых осталась только Гуревич, наш классный руководитель.

На той встрече Иосиф Флорианович, несмотря на солидный возраст (81 год), был бодр и полон сил, много говорил о славной истории ЛВЦ, пожелал нам успехов во всем, удивил отличной памятью. И даже приударял за дамами – кроме нашей однокашницы Ирины Кокуриной, на встрече были две Татьяны – жены Виктора Нелипы и Саши Лапко.

Один из нас – Виктор Нелипа – снял тогда на видео это событие, позже он разместил в сети небольшой фильм. Мы на очередной братской встрече посмотрели это видео и растрогались. Так вот, на записи снято и выступление Иосифа Флориановича, когда тот рассказывал об открытии Лицея в 1965 году, как он долго этого добивался, как председатель Центрального правления ВОГ Павел Сутягин дал добро, поддержал и благословил.

***

А как все начиналось? С изостудии в Ленинграде, в Доме культуры ВОГ на набережной Красного флота (ныне – Английская набережная). Там в 1961 году открылась республиканская студия изобразительного и декоративно-прикладного искусства. Гейльман и тут был первопроходцем – ее инициатором и директором.

Причем это было не любительское объединение, а полноценная учеба по программе на уровне средних художественных учебных заведений. Глухие мастера за 4 года получали дипломы художников-оформителей и специалистов декоративно-прикладного искусства. Гейльман пригласил к преподаванию профессионалов из Академии художеств – Виктора Мурзо, Аркадия Крахмальникова, Владимира Колегова.

Но уже в 1965 году студия переехала в Павловск, в только что построенное здание ЛВЦ, и первый выпуск студии состоялся уже в новых стенах. Кроме художников, Лицей стал обучать культработников и полиграфистов, а позже – и юристов, переводчиков жестового языка.

Мы знаем, что Политехникум ЛВЦ строили на средства Всероссийского общества глухих. Конечно, усилий одного Гейльмана было мало, это удалось сделать благодаря всему Обществу и воле руководителей во главе с председателем ЦП ВОГ Павлом Кирилловичем Сутягиным. И еще было необходимо, чтобы высшая власть дала разрешение, ведь тогда без этого никто чихнуть не мог. После обращения съезда ВОГ в правительство, появилось распоряжение Совета Министров РСФСР в 1963 году, только тогда был дан старт стройке в Павловске. В результате там возвели три здания – учебный корпус, общежитие, производственный комплекс, в который переехало предприятие ВОГ из Лахты…

И всем этим хозяйством четверть века руководил Иосиф Флорианович. Даже предприятием, где располагалось полиграфическое производство, а позже добавился радиомонтажный участок, а также учебные аудитории, где занимались будущие радиотехники, переплетчики и наборщики. Как он со всем справлялся? И еще успевал готовить книги по обучению глухих, участвовать в работе Центрального правления ВОГ и Всемирной федерации глухих…

***

Иосиф Гейльман, как мы теперь понимаем, стал для нас связующим звеном с тремя веками российской истории – от императрицы Марии Федоровны, открывшей первую школу для глухих в XIX веке – к основанию ЛВЦ-МЦР в XX веке – к нашему времени в XXI веке, когда у неслышащих возрос интерес к самоидентификации и жестовому языку.

Мама Иосифа Флориановича, Елизавета, до революции училась в Смольном институте, а потом у знаменитого фотографа Карла Буллы, где осваивала художественную ретушь. А папа – Флориан – хоть и происходил из необеспеченных слоев общества, проявил такие таланты, что смог поступить в художественно-техническое училище барона Штиглица (теперь – Художественно-промышленная академия им. Штиглица). В советское время отец работал чертежником на заводе «Электросила».

Дома у Гейльманов собирался весь цвет интеллигенции глухих Петербурга-Петрограда-Ленинграда. Не удивительно, что слышащий мальчик, наблюдая за жестикулирующими людьми, быстро освоил мимику, и даже сам сочинял некоторые жесты, а мама их записывала. Когда Иосиф вырос, он не потерял интерес к изучению жестового языка и всю жизнь исследовал его. Сам Гейльман придумал для него название – жестика, позже использовал этот термин в своих книгах.

***

Первый в советские времена словарь по жестовой речи, подготовленный Гейльманом совместно с М. С. Анохиной по заказу ЦП ВОГ, вышел в свет в 1957 году. Назывался словарь заковыристо «Ручная азбука и речевые жесты глухонемых». В книгу вошло множество фотографий жестов и их толкование, методические рекомендации для специалистов, работавших с глухими.

Любопытно, что контроль за выпуском этой книги был поручен председателем ВОГ Павлом Сутягиным не кому-нибудь, а руководителю Ленинградского правления ВОГ Т. Д. Симоновой, которая была в то время тещей Гейльмана. Это я к тому, что тогда в ВОГ все было тесно переплетено. Сам Иосиф Флорианович вспоминал, что в пробивании книги сильно помогла энергия Павла Федоровича Исаева, который был в то время заместителем Сутягина…

А когда в 70-х годах начал выходить из печати 4-томный труд Гейльмана по жестовому языку, я в это время учился в Павловске. И часто видел в типографии ЛВЦ кипы отпечатанных листов этой книги. Название у нее было еще более громоздкое и неуклюжее – «Специфические средства общения глухих. Дактилология и мимика». Как видим, термина «жестовый язык» тогда старались избегать.

На иллюстрациях в книге красовались хорошо знакомые лица наших соучеников по Лицею. Одной из них была красивая студентка-переводчица, по которой вздыхал мой друг-сосед по общаге. На других все узнавали знаменитого в Павловске художника Михаила Дикова. В третьем томе появились фото студента Сергея Кистина, которого я хорошо знал, недолго жил с ним в одной комнате общежития.

Фотографии для 4-томника делал Юрий Попов, фотограф УПП, которого Гейльман очень ценил и опекал (позже Попов помогал одинокому Гейльману в последние годы жизни). Интересно, что корректором книги значится будущий главред нашего журнала Валерий Куксин, который в то время работал в издательском отделе ЛВЦ.

В библиотеке политехникума эти свеженькие тома, пахнущие типографской краской, можно было взять в руки и познакомиться с теми или иными жестами. Хотя главными учителями «мимики» для меня были, конечно, сами глухие, ежедневно общавшиеся друг с другом в на учебе и в быту…

***

В годы учебы в Лицее у меня личных контактов с Гейльманом не возникало. Но ежедневно видел его – то выступающим перед всеми студентами в актовом зале, то бодро шествующим с очередной делегацией иностранцев, приехавших посмотреть на уникальное учебное заведение для глухих. Часто мы замечали его с эффектной трубкой в зубах. Но жестовое имя перешло к Иосифу от отца, который в молодости постоянно ездил в Финляндию (тогда название Хельсинки обозначался жестом «трубка»)..

Познакомились мы с Иосифом Флориановичем только в 1989 году в Москве, когда я начал работать в редакции журнала «ВЕС», а Гейльман приезжал на редакционную коллегию журнала, членом которой он был много лет. В том году как раз Илья Гитлиц опубликовал в журнале цикл статей из Павловска, в которых деятельность ЛВЦ и его руководителя была подвергнута серьезной критике. Хотя Гейльман дружил со многими журналистами из «ВЕС», но на дворе было время перестройки и гласности.

Помнится, в тех статьях вскрывались недостатки в работе предприятия, которое тоже подчинялось Гейльману и некоторые нарушения, а также делался вывод, что большинство выпускников ЛВЦ работают не по специальности. Однако не все аргументы той публикации кажутся сейчас весомыми.

И в президиуме Центрального правления ВОГ, членом которого Гейльман тоже являлся, его дела в то время были неважны – его собирались снимать со всех постов за выявленные нарушения. Так что настроение у Иосифа Флориановича было сами понимаете какое. Но он держался бодро, а когда познакомился со мной и узнал, что новенький сотрудник редакции недавно вышел из стен Лицея, обрадовался мне и начал расспрашивать, когда и с кем я учился. На прощание пожелал успехов в журналистике, даже авансом обозвал «молодым талантом»…

***

Вскоре Гейльман ушел с должности директора ЛВЦ (тогда политехникум был еще на балансе ВОГ). Но руководство Центром он передал в руки своего соратника Лидии Синицыной, с которой он работал долгие годы. Да и не только с ней, многих преподавателей нашел и пригласил в ЛВЦ именно Гейльман. При нем в Павловске преподавали и неслышащие специалисты – Геннадий Фадин, Эммануил Слуцкий, Николай Суслов, Сергей Ущенко, Анна Коровина, Александр Лапко, Владимир Сычев, Юрий Першин и другие…

А Лидия Герасимовна спасла Лицей от закрытия в лихие 90-е годы, когда Общество глухих в условиях рынка было не в силах содержать техникум и передало его на баланс Министерства труда и социальной защиты.

В это время Гейльман с семьей уехал в США. Но через несколько лет вернулся с женой домой в Павловск – не прижился в Америке. А дети остались за океаном. И началась его пенсионерская жизнь на улицах Павловска, в двух шагах от Лицея и предприятия, в доме, где жили его бывшие коллеги. В одном из многих домов, которые были построены при нем…

***

Как раз в те годы я все чаще посещал Питер и Павловск, где осели мои друзья по Лицею. И само собой получилось, что каждый раз при встрече Гейльман звал к себе в гости, а я не отказывался. Это было не просто общение. Я заслушивался захватывающими жестовыми историями Иосифа Флориановича.

Это и любимый им рассказ о том, как императрица Мария Федоровна, гуляя в Павловском парке, встретила глухонемого мальчика Александра Меллера и озаботилась его воспитанием. В результате в 1806 году в крепости Бип (Мариенталь) открылось первое в России училище глухонемых. Эту историю Гейльман рассказывал так часто и артистично, что довел ее до совершенства. Виктор Паленный и Дмитрий Ребров сняли этот рассказ на видео и выложили ролик на сайте ВОГ, и теперь вечно живой Иосиф Флорианович снова и снова рассказывает с экрана эту легенду-быль…

У Гейльмана были большие планы на Бип, он в 80-е годы, когда еще был директором, заказал проект восстановления крепости для размещения в нем филиала ЛВЦ. Но не успел претворить в жизнь свои планы. Я спрашивал его во время наших бесед:

– Помню, в нашем журнале были напечатаны фотографии проекта реконструкции. И написано, что в крепости после реставрации будет размещены аудитории Лицея, библиотека, культурный центр. Почему же ничего не вышло?

– У нас все было готово – и разрешение областных властей, и роскошный проект, и поддержка Общества глухих. Не было только финансирования и решения о выделении фондов. А в советские времена без этого ничего нельзя было сделать. Пока добивались этих постановлений и выделений, началась перестройка, инфляция, про крепость пришлось на время забыть, а потом уже, когда грянула рыночная экономика, вообще о выживании Лицея пришлось думать, а не о реставрации крепости. так и остался замок бесхозным. Хорошо, что нашелся богатый человек, который выкупил руины и землю у государства и возродил крепость Мариенталь…