Я услышала шум на улице, вышла во двор и стала оглядываться, откуда раздается крик. Повернулась к соседскому дому и вижу картину: баба Маня в огороде стоит на четвереньках и, заглядывая в погреб, громко кричит слегка глуховатому деду:

– Дед! А дед! Ты там живой?

В ответ слышится из погреба:

– Не дождёсси, старая! Я тебя Саньку не оставлю!

– Да, живи, сколь хошь! Токо при чём тут Санёк?

– Ага! Тода зачем он висить всё время у нас на заборе? А ты, старая, ему глазки строишь.

– А тебе хучь строй, хучь не строй всё равно толку нет. Тебе дажеть вина незя. А я женчина, мине и вина хотца и мужского внимания. – громко крикнула бабка в недра погреба.

– Ага! Думашь от твово СанькА есь толк? Да он старше меня! А ты всё глазом косишь в евойну сторону. Вниманья ей мало! Всю жизь всё моё вниманье токо тебе было, а таперя ты Саньку глазки строишь.

– Дурак ты, старый, мелешь незнамо чё! Вот чичас закрою тебя в погребу, и сиди тама.

– Ага! Я дурак старый, а твой Санька умнай! Надо было его ещё тода, кода ты бегала, то к ему, то ко мине на вилы поднять, а то мелькат тута постоянно мимо нашего двора, на грех наводить. Так и хотца, чем нить по черепку дать.

– Так он меня наводить на грех, а причём тута ты? – захохотала баба Маня.

– Охальница! – крикнул дед в сердцах.

– Ага! Я охальница, а ты кто, старый? Ты зачем давеча всю пензию Ваське малахольному отдал?

– Дык, жалко стало мужика, потерял свою-то и домой боялси итить, у его Дуськи рука-то чижёлая, как дасть ему, так он в пятый угол летить.

– А ты откуль знашь, чё у Дуськи рука чижёлая? Ты, старый, моей руки не пробовал! Вот ещё раз отдашь пензию, тада узнашь, какА рука у меня!

– Н-е–е-т, старая, меня бить незя, зашибёшь ненароком, тебя посодют, а туды Саньку точно не пустять.

– Ты, дед, договорисся тама у меня, чичас сам по черепку получишь.

– Ладноть, старая, помоги выбраться, потом твои полки доделаю, замёрз ужо.

– Я, дед, тебе не помощник, сам знашь, спина у меня болить. Пойду кого-нить позову. Дед, а можеть, Саньку позвать, он мигом тебя выдернеть из погребу, он жа ещё ничё, крепок, не то чё некоторы.

– Издеваесси, старая?! Да я лучше здеся сгибну, чем мине Санька будеть помогать.

– Да, ладно, дед, я пошутила! Чичас Нюрку кликну, – повернувшись в сторону моего дома баба Маня истошно завопила:

– Нюра-а-а-а! Ню-ю-ю-рка!

Я вышла из-за дома, чтобы она меня увидела и спросила:

– Баба Маня, звала?

– Нюр, помоги деда выташшить из погребу!

– А ты, баб Мань, за что его туда законопатила?

– Ревнивый шибко! Все ему Санька Малюта покоя не даёть. Сколь годов прошло, а он простить не можеть, что Санька за мной ухаживал.

– Ну, баб Мань, вы даёте!

– Ой, Нюрка, сама удивляюся, как они ещё до сих пор друг дружку не порешили!

Я подошла к погребу, заглянула, сидит дед скукожился весь, я спрашиваю:

– Дед, ты как, не вымерз ещё?

– Нюрка, помогай, бабка меня извести хотела, чуть не заморозила. Поди со своим Саньком договорилися. Не дождутся!!! Ети их в лахудру!

– Давай дед руку, не ругайся.

Дед протянул мне руку и стал с моей помощью подниматься по лесенке наверх. Когда выбрался из погреба, я спросила:

– Дед! Тебе сколько лет?

– Дык, я ужо и не припомню, Нюрок.

– Какая ревность, какая любовь в вашем возрасте?

– Нюрка! Ты не права! Любовь – она не думаеть сколь тебе годов. – поднял дед указательный палец вверх, чтобы речь звучала убедительнее, – мы вот с бабкой всю жизь живём и всю жизь я её, паразитку, люблю, – дед опустил руку и махнул ею с отчаянием, – а Санька всё время мимо нашего двора шмыг – туды, шмыг – сюды, а сам через забор заглядыват. Я жа, Нюра, свою Маню у его, можно сказать, с-под носа увёл. Он собралси жениться на ей, а сказать об ентом не успел, зато я успел её увести. Вот он бесилси, мы чуть не поубивали друг дружку. С тех пор мы, Нюра, с Саньком – враги, – потом перейдя на шёпот, чтобы не услышала баба Маня дед поведал, – я, Нюра, её до сих пор люблю, бабка знат об ентом и подсмеиваетси надо мной. А мине обидно. Можеть меня бабка никогда не любила?

– Дед, баба Маня вышла замуж вообще-то за тебя, а не за Санька, значит и любила она тебя. Поздно, дед, ревновать. Вы же всю жизнь прожили вместе с баб Маней, детей нажили, внуки у вас, а вы ссоритесь из-за всякой ерунды, как молодые. Иди, грейся, а то заболеешь. В другой раз теплее одевайся, когда в погреб полезешь.

– Эх, Нюра, наши дети давно про нас с бабкой и думать забыли. Не приезжають, не пишуть. Одни мы, как перст. Чё случися, никого рядом нет. И детям не сообчишь, дажеть не знаю куды и писать.

– Ладно, дед, не переживай, я с вами и никогда вас не оставлю. Ты же знаешь, что у меня никого нет, кроме вас.

– ХорОша ты, Нюра, девка, тольки вот замуж выйдешь и забудешь про нас.

– Зря ты, дед, так думаешь. Никогда я вас не оставлю, мне без вас плохо, я же тоже одна, случись что, и мне не к кому разу обратиться за помощью кроме вас. Иди, дед, грейся, а то вон синий весь.

Я шла домой, а в голове крутились грустные мысли о моих стариках-соседях. Ведь у них и дети есть, и внуки уже взрослые, но никому до них дела нет. Хоть бы иногда интересовались, как они тут живут, да и живы ли вообще. А старики молодцы, я смотрю на них и удивляюсь: ведь они уже много лет вместе, детей вырастили, а всё ещё про любовь говорят. Дед до сих пор ревнует свою бабу Маню, а она над ним посмеивается, да подшучивает. Они, похоже, держатся только благодаря надежде, что дети о них вспомнят и приедут навестить. Ведь я много раз наблюдала, когда баба Маня или дед сидели, глубоко задумавшись с печальными лицами, тут и гадать не надо, думают они о своих детях и внуках, которых ждут.

***

Я тогда ещё совсем маленькой была, когда их сын Василий уехал в город на заработки и не помню его совсем. Говорят, он там женился, у него родился сын, они завербовались куда-то и уехали. С тех пор от них не было ни слуху, ни духу, а может, с ними что случилось, но, тогда старикам бы сообщили. Много лет уже смотрю на них с какой надеждой они встречают нашего почтальона Марусю Самохину, а она, бедная, каждый раз, проходя мимо них, отворачивается, чтобы не видеть глаза стариков, в которых ожидание и боль. Нину, их дочь, я чуть-чуть помню, я тогда немного уже подросла, когда она тоже уезжала в город. Особенно мне запомнилось, как дед Трофим и баба Маня смотрели ей вслед, а слёзы у обоих бежали огромными горошинами, а они не успевали их смахивать. От дочери было одно письмо вскоре после её отъезда, в котором она сообщала, что выходит замуж и уезжает жить в Душанбе. Обещала написать, как устроится на новом месте, но, видимо, жизнь закрутила так, что о родителях забыла. Маруся как-то жаловалась:

– Веришь, Нюр, меня прям ноги не несут, когда приходится идти в ваш край. Не могу я на этих стариков смотреть без боли, сердце разрывается от жалости. Баба Маня как-то в магазине подошла ко мне и говорит:

– Маруся, ты не прячь глаза, когда проходишь мимо нашего двора, ты ни в чём не виновата. Вся вина на нас самих, это мы их воспитали, чего-то, видимо, не додали, не досмотрели, а теперь винить некого. А мне, Нюра, всё равно тяжело, когда я вижу с какой надеждой они смотрят на меня.

– Да мне, Маруся, тоже их жалко, я стараюсь им хоть чем-нибудь помочь, присматриваю за ними. Я ведь тоже одна, сама знаешь, а они мне, как семья.

– Что ты присматриваешь за ними и помогаешь, вся деревня знает, только у них-то душа всё равно болит о детях.

– Зато дети, видимо, забыли о своих стариках. Да бог им судья.

Только я зашла в дом, услышала крик от калитки:

– Нюра! Ты дома?

– Дома! – крикнула я, открыв окно, – заходи, Лизок!

Лизка моя давняя подруга. Красавица Лизавета всегда была очень энергичной и шустрой. Тоненькая, хрупкая, с копной длинных черных кудрявых волос, её большие чёрные глаза удивлённо смотрят на окружающий мир. Поговаривали, что её мать согрешила в своё время с цыганом из табора, который недалеко от деревни как-то останавливался, но мать это отрицала, отец у Лизки тоже был шатен, так что, может, никакого цыгана и не было. На месте она сидела только когда обедала и то ёрзала, потому что ей вечно куда-то надо было бежать. Лизка быстро открыла калитку и бегом понеслась к дому. Я вышла ей навстречу, а она, не успев подняться на крыльцо, затараторила, захлёбываясь словами:

– Нюра! Ты представляешь, в нашем клубе будут выступать артисты. Они уже приехали и поселились у Верки. Мы обязательно должны пойти. Вся деревня там будет.

– Почему у Верки?

– Так у неё дом большой, она всегда приезжих пускает на постой.

_ А, ну да, я забыла. Лиза, а билеты ты уже купила?

– Нет! Я сначала к тебе, чтобы узнать, что ты пойдешь на концерт. Сейчас побегу за билетами, пока не разобрали.

– А позвонить не могла, обязательно ноги бить?

– Нюра! Денег жалко. Да мне до тебя добежать вообще ни о чём, три минуты, и я здесь.

Она развернулась и бегом ринулась за билетами. Я даже забыла спросить у неё, когда будет концерт. А потом решила не ломать над этим голову, Лизка ведь как метеор, уверена, что она ещё не раз прибежит ко мне, по-любому.

Действительно, не прошло и часа, как Лизка прибежала запыхавшаяся, плюхнулась на стул в кухне, где я готовила обед и стала рассказывать, выпучив свои и без того большие глазищи и размахивая руками:

– Представляешь, Нюрок! Прибегаю я в клуб, а там народищу тьма! Ну, думаю, не достанется мне билетов. Побежала вдоль очереди, смотрю, Витька Аверин стоит уже недалеко от кассы, я подошла, молча сунула ему в руку деньги, прошептала, чтобы взял два билета. Он не стал возражать, взял деньги, но Нюра… ты бы видела, как он посмотрел на меня! У меня аж ноги стали ватными.

– Лизок! Ты с каких пор стала такая впечатлительная и на ноги слабая?

– Нюрка! Издеваешься? Ты бы видела его! Такой красавчик стал. Черные волосы, высокий, а глаза…, – она закатила свои глазищи, а лицо стало восторженным и мечтательным, открыв глаза она выпалила, – короче, Нюра… я пропала. Ладно! Это было лирическое отступление. Слушай дальше! В общем так, отдала я деньги и отошла в конец очереди. Он взял билеты, подошёл и спрашивает:

– Ты с кем идёшь на концерт?

Я говорю:

– С Нюрой Трубниковой.

– А почему не с Серёгой, вы же вроде встречаетесь?

Я говорю:

– У тебя, Витя, устаревшие сведения, мы уже не встречаемся.

Тут я перебила Лизку и спросила:

– Лиза! Может, ты уже скажешь мне, когда мы идем на концерт?

– Я тебе разве не говорила? Сегодня в семь часов.

– Ну, тогда я успею собраться. Сиди, сейчас пообедаем и побежишь свои километры наматывать.

– Какие километры?

– Тебе виднее. Ты же никогда не сидишь на месте, всё время куда-то несёшься, выпучив глаза, как будто у тебя в одном месте моторчик есть.

– Так, Нюрок, жизнь такая! Сидя дома ничего не увидишь и не узнаешь, а я любопытная.

– Ладно, Лизка! Иди мой руки.

Я накрыла на стол, и мы сели обедать. Ем и молчу, а Лизка сидит и ёрзает на стуле, чувствуется, что хочет что-то рассказать, я посмотрела на неё с улыбкой.

– Не ёрзай! Рассказывай!

– Слушай, Нюрок, иду сегодня утром в магазин, смотрю, Васька малахольный появился в дверях дома в старом Дуськином халате. Из-под халата волосатые, как у обезьяны ноги торчат. Я спрашиваю:

– Дядя Вася, по какому случаю так нарядился? Неужто какой праздник, а я всё пропустила?

– Да Дуська, зараза, нарядила! – сказал и испуганно оглянулся на дверь.

Тут выходит Дуська и говорит:

– За заразу ответишь, придурок! Представляешь, Лизка, вчера этот урод проигрался в карты и пришел домой в одних трусах, вот, дала ему свой старый халат, пусть теперь в нём на работу ходит.

Я спрашиваю:

– Теть Дусь, чё правда, вот так в халате и отправишь мужа на работу? Она мне и рассказала, что у них вчера произошло: оказывается, когда Васька пришёл домой в одних трусах, Дуська с одного удара послала его в нокаут. Полежав немного он очнулся, сделал вид, что жену не узнал, и спрашивает:

– Женщина! Вы кто?

Она отвечает:

– Сейчас ещё раз врежу и всё вспомнишь.

– Что значит ещё? Вы что, мне уже врезали и, поэтому, я здесь, на полу?

– Ага! Сейчас довыпендриваешься, козёл, ещё получишь и сразу прояснится в голове.

– Но он не решился дальше жаловаться на память, потому что хорошо знал свою жену, она могла ему ещё раз врезать и, поэтому, сознался и повинился. А теперь ходит в Дуськином халате и в домашних тапках, мелькая волосатыми спичками.

– Слушай, Лизка, а ты случайно не знаешь, почему его зовут Васька малахольный?

– Не знаю! Как-то все привыкли, уже даже никто и не думает, откуда это взялось, если говорят «малахольный», то все знают, что это про Ваську. Между прочим, говорят, в молодости ходок был, пока Дуська его не окрутила, а как только попробовал её кулак на крепость, так сразу расхотелось по девкам бегать. И теперь, как только появляется желание свернуть налево, у него перед глазами возникает Дуськин кулак и желание сразу пропадает, а Васька начинает ругаться матом, на чём свет стоит и орёт на всю деревню:

– Дуська! Гадюка! Всю жизнь испортила своими кулачищами, разведусь!!! – а Дуська в ответ спрашивает:

– А вот это видел? – показывая свой совсем не женский кулак. Васька сразу сникает и начинает жаловаться на жизнь, ругая себя:

– Где были мои глаза, когда я собрался жениться на этой гадюке? Чтоб вы повылазили, окаянные!!!

Лизка пообедала, вскочила со стула, быстро сказав «спасибо» и, не успела я ответить, как она уже выскочила за дверь и понеслась к калитке. Я посмотрела в окно на подругу, махнула на неё рукой и пошла убирать со стола.

К вечеру я была готова идти на концерт. Надела свой красивый костюм, купленный по случаю в городе, и ждала Лизку, сидя на диване с вязанием. Она принеслась ко мне за полчаса до концерта нарядная и с прической, я посмотрела на неё и удивившись, спросила:

– Лизок! Ты, когда успела причёску сделать?

– Я, Нюра, много чего успела за это время сделать. Вставай уже со своего любимого дивана, пойдем, а то стоя будем наслаждаться выступлением.

Когда пришли в клуб – народу было, не протолкнуться. Но мы с Лизкой пролезли в первые ряды. Лизка, особенно не раздумывая, подошла к парням, сидящим с края, пошепталась, кося в мою сторону глазом, парни встали и освободили свои места, мы устроились со всеми удобствами, после чего Лизка прошептала мне на ухо:

– Нюрка! После концерта нам надо отсюда уходить быстро и огородами!

– Почему? – спросила я.

– Потому что я парням много чего наобещала за наши сидячие места.

– Ты наобещала – тебе и расхлёбывать, а я им ничего не обещала.

– Добрая ты, Нюра! А я думаю мы вместе будем расхлёбывать!

– Ты, Лиза, когда-нибудь схлопочешь по самое немогу за свои выкрутасы. Ладно, проблемы будем решать по мере поступления, а сейчас устраивайся поудобнее и замолчи, не мешай мне.

***

Вообще-то к нам редко кто заезжает с концертом, не любят артисты ездить в глубинку, в основном, по городам разъезжают, где народу больше, да и комфортнее. Как этих к нам занесло, большой вопрос. Может артисты они – никакие, а кушать хочется, вот и поехали по деревням. Лизка сидит с победным видом и стреляет глазищами по сторонам. Я тоже посматриваю, но просто из любопытства, кто из знакомых попал на концерт, и тут мой взгляд упирается в незнакомую компанию из двух парней и одной незнакомой девушки, а с ними Витька Аверин. Он с недавних пор живёт в городе, у родителей появляется крайне редко, а тут приехал, да ещё с друзьями. Действительно красавец, гроза девчонок. Я Лизку спрашиваю:

– Лизок! Видишь, вон у стены стоит объект твоего обожания, а с ним что за парни? Ты их не знаешь?

Лиза посмотрела в их сторону и покачала головой, сказав:

– Первый раз вижу. Видимо, новые дружки Витькины. Говорят, он в городе в бандиты подался. Смотри, кажется, сейчас уже концерт начнется. Тише, вы! – закрутила Лизка головой, успокаивая всех вокруг сидящих, громким шёпотом, – не слышно, что говорят.

Народ стал затихать, но всё равно половины сказанного со сцены мы не услышали, потом вышла девушка в блестящем платье и начала петь какую-то незнакомую песню под аккомпанемент электрогитар, с которыми сзади неё стояли два парня. Мы послушали эту, с позволения сказать певицу, у которой не было похоже не только голоса, но и слуха тоже. Дослушав песню до конца я у Лизы спросила:

– Их сколько человек приехало?

– Четверо, вроде. – сказала Лиза.

– Это что, вот эти трое и ведущий и всё?

– Ну да!

– О-ё-ё-ё-й, мама дорогая, на что ушли мои деньги пОтом и кровью заработанные. Лизка, пошли отсюда! У нас бабы в деревне лучше поют, голосистее.

– Нюра! Ну давай немножко ещё послушаем, может, дальше лучше будет? – заныла Лизка.

– Лизок! Лучше не будет, гарантирую! Если не уйдём, то потеряем не только деньги, но и время, а потом ещё будем огородами петлять от твоих благодетелей, уступивших нам места. Всё! Встала и на выход! Парням скажи, пусть подержат для нас места – мы сейчас вернёмся.

Лизка нехотя поднялась со своего места, сделала обиженное лицо, подошла к парням, а я пошла, пробираясь через толпу, на выход. У самой двери Лизка меня догнала и опять заныла:

– Нюра, ну давай хоть чуть-чуть послушаем.

– Лиза! Вот такое слушать – себя не уважать! Они же думают, что для деревни и такое – благо! Ты об этой группе хоть где-нибудь что-нибудь слышала или читала? Кто они такие, откуда? Может, они вон из соседней деревни приехали, чтоб денег собрать. Ты слышала эту певицу? Скрип несмазанной телеги – ее пение.

– Ладно, Нюра, пойду я тогда домой.

– Лизка, пойдем ко мне. Блинов испечём, чай попьём, а можем чего-нибудь и принять для настроения. Я как-то была в городе, купила бутылочку грузинского вина, вкусное, я уже брала его однажды.

– И что, ты одна его выпила?

– Почему одна, это было, когда мы с Семёном встречались.

– Так это ж, когда было?

– Не так давно, два года назад.

– Слушай, Нюр, а что Семён, как уехал так даже не звонил?

– А, зачем? Мы с ним поссорились он и уехал.

– Нюра! А вы из-за чего поссорились? Он же вроде нормальный парень.

– Ага! Они все нормальные, когда спят зубами к стенке. Ему вдруг захотелось всё и сразу, а у меня другие планы и я не привыкла, чтобы мне ставили условия.

– У него что, были какие-то условия?

– Не поверишь, Лизок, были! Условия диктовать только я могу, потому что мужик – это кот в мешке. А я пока замуж не хочу, рано мне замуж выходить. Я, Лиза, хочу в город уехать и открыть свой бизнес.

– Да ты что?!! Нюрка, а как же я?

– Поехали со мной, веселее будет!

– А ты, когда собираешься в город ехать?

– Ещё не решила, я сейчас вяжу нашим деревенским кофточки на заказ и собираю деньги, как накоплю, так поеду.

Мы дошли до моего дома, в котором вот уже который год я жила одна. Родители утонули на реке во время рыбалки. Лодка, в которой они обычно выходили на середину реки, чтобы порыбачить, дала течь и как-то очень быстро пошла ко дну. Было это весной, лёд уже сошёл. Одеты родители были тепло, вода была холодной, одежда быстро промокла и потянула их на дно, а от холодной воды ноги, видимо, свело судорогой, и они не смогли выбраться. Нашли их на третий день далеко от деревни. Их унесло течением и там, где-то, недалеко от берега они зацепились за коряги. Их обнаружили рыбаки из соседней деревни. Я к тому времени уже после окончания школы год работала в правлении секретарём у нашего председателя. Потом мне это надоело и я, накопив денег, купила себе вязальную машину, ниток и стала учиться вязать кофточки. Сначала получалось не очень, но я упёртая, научилась. Деревенские бабы приходили ко мне с заказами, потом я стала вязать на продажу. Вязание меня захватило сразу, мне нравилось придумывать разные интересные модели и появилась мечта: поехать в город, арендовать небольшое помещение, купить несколько вязальных машин, нанять вязальщиц и, может даже, открыть свой магазинчик эксклюзивных вещей.

Пока я разводила тесто на блины, Лизка готовила всё к чаю: включила чайник, поставила на стол чашки, для блинов сметану и варенье. Я развела тесто, поставила сковородку на плитку, достала масло и начала печь блины. Лизка стояла на подхвате, брала каждый готовый блин, мазала маслом, сворачивала его и укладывала на тарелочку друг на друга. Когда тарелка наполнилась, сели пить чай, а к чаю и блинам достали вино и налили по пятьдесят грамм для аппетита. Подняли рюмки, я спросила:

– Лизок! За что пьём?

– Давай, Нюра, выпьем за нас. Раз ты задумала открыть свой бизнес, ты просто обязана и меня к себе пристроить, я, Нюрок, хорошей помощницей тебе буду. Обещаю!

– Отлично! За нас! Кстати, Лиза, я тебе не советую с Витькой связываться. Он здесь помелькает несколько дней и опять умотает в город, оно тебе надо?

– Не надо, конечно, но красив, зараза!

– Забудь! Нам надо чему-нибудь научиться, чтобы зарабатывать и быть независимыми, а таких Витек знаешь сколько ещё у нас будет! Воз и маленькая тележка.

– Посмотрим. Давай ещё по одной? – сказала Лиза.

– Давай! Вкусное вино, молодцы грузины, умеют делать вино.

– Да мы с тобой, Нюра, тоже смогли бы, только у нас виноград не растёт.

– Нет, Лиза, у нас так не получится, у них многовековой опыт, а мы сможем сделать только настойку на травках – это у нас тоже хорошо получается, только не хватает терпения дождаться, когда настоится. Наливай!

Лиза налила ещё по чуть-чуть и произнесла тост:

– За нас, умниц и красавиц!

– Хороший тост. Правильный. – сказала я и почувствовала, что мне уже хорошо стало, легко и беззаботно. Настроение поднялось и казалось, что для нас с Лизой ничего невозможного нет, вот поедем в город и займёмся своим бизнесом. Будет у нас ателье и свой магазин, а мы с подругой две девицы-красавицы будем купаться в роскоши и ездить отдыхать на заграничные курорты. Я так размечталась, что забыла о Лизке, она после сказанного тоста выпила вино, поставила рюмку и теперь сидела, молча разглядывая мечтательное выражение на моём лице, насмотревшись на меня вдоволь, сказала, ехидно улыбнувшись:

– Мечтать не вредно, вредно не мечтать, подруга, пей, а то прольёшь!

Я очнулась от своей задумчивости и поняла, что это не просто мечта, это мои планы на будущее и я их должна осуществить. Может, конечно, не в таком объёме, но заработать на приличную жизнь, так, чтобы ни в чём себе не отказывать, непременно. А ещё я мечтала, когда у меня будут деньги, съездить на море. За разговорами и тостами мы не заметили, как уговорили бутылочку, делать нечего – принялись за чай и блинчики. За чаем мы засиделись допоздна, видели, как мимо окон народ шёл домой после концерта. К нам на огонёк зашёл Витька Аверин. Прошёл, сел к столу, как у себя дома удобно расположился и спросил:

– Девчонки, чаем угостите?

– Куда дел своих гостей? – спросила Лиза.

– К Верке пошли.

– Так твои гости у Верки остановились? А почему к себе не пригласил?

– Мне некуда их поселить, да так и хлопот меньше, пусть живут у Верки и ей заработок.

– А чем они здесь, у нас в деревне, собираются заниматься?

– Просто отдохнут несколько дней и уедут.

Мы его напоили чаем, Витька встал из-за стола, поблагодарил за чай и спросил:

– Лиза! Ты не идёшь домой? А то давай провожу.

– Нет, Витя, ты же знаешь, что я рядом живу, а сегодня ночевать остаюсь у Нюры.

– Может, тогда погуляем? Спать ещё рано.

Лизка посмотрела на меня умоляюще, я хотела отрицательно качнуть головой, но увидев в её глазах мольбу, кивнув, сказала:

– Лиза, завтра вставать рано, далеко от дома не ходи, а ещё лучше, посидите вон на лавочке около калитки и спать.

Я пошла их проводить и уже были на пороге, когда Лизка хватилась спросить:

– Вить, а чё приходил-то?

– Так за тем и приходил, чтобы позвать тебя прогуляться, – и посмотрел на Лизавету долгим выразительным взглядом.

– Ладно! Пойдём погуляем. Нюра, я недолго. – сказала Лиза, опустив смущённо глаза.

Я уснула, не дождавшись подруги. Утром, конечно же, всё проспала. Проснулась, когда солнышко уже было высоко, заглянула в комнату, где должна была спать подруга и поняла, что она загуляла. Я снова легла и ещё немного повалялась, потом не спеша встала, умылась и пошла завтракать оставшимися блинчиками. Только закипел чайник, пришла Лизавета. Я посмотрела на неё и поняла: пропала, влюбилась. Жаль, что влюбилась в этого беспутного Витьку Аверина. За завтраком я спросила у Лизы:

– Как погуляли?

– Нюра, не спрашивай.

– Что так?

– Нюра! Овца я беспутная, а самое главное, что не жалею об этом.

– Так вы где были-то?

– В поле, в стогу. Я сама не поняла, как там оказалась с Витькой. Нюр, не говори мне ничего, я сама всё понимаю. Но, в тот момент, я сама себя не помнила, всё было, как в тумане. Если позовёт, поеду с ним куда угодно.

– Лизка, ты действительно овца беспутная, отдалась первому встречному.

– Не первому встречному. Я, Нюра, влюбилась.

– А как же наш бизнес?

– Витька тоже в городе живёт, я думаю, он нашему бизнесу не помешает.

После завтрака, мы подумали, что особых планов у нас нет и решили пойти прогуляться. Оделись по-походному и отправились. Я предложила Лизке погулять по лесу до ручья. Шли потихоньку, слушали чириканье птичек, любовались цветочками, рвали и ели горстями дикую смородину и малину, вдруг неожиданно вышли на стоянку приезжих. Там была поставлена палатка, удочки лежали рядом, под кустом, у костра сидели парни, Витьки с ними не было. Мы постояли, посмотрели, потом Лизка отошла немного в сторону, присела и, махнув рукой, тихо позвала меня. Я подошла, она молча показала пальцем рядом с собой на траву. Я присела, и мы стали слушать о чём они говорят.

– Где наш друг Витя, ты не знаешь? – спросил один.

– Должен прийти, проспал, наверное. В отличие от нас он предусмотрительно прихватил себе девочку Леру из города, а мы, как лохи, сидим и ждём, когда он подгонит нам деревенских девчонок.

– Кстати, они с Лерой вчера поссорились, и Витька не ночевал дома, она к нему ходила, родители сказали, что после концерта ещё не приходил.

– Ну, это их дела. Витя, значит, у нас тут, как сыр в масле катается, а мы сидим и, как придурки распоследние, ждём его с девочками.

– Раз он обещал подогнать, значит подгонит, тогда и развлечёмся от души.

Мы послушали и задумались, кого это он им хотел подогнать. Вот урод.

– Нюра, а не нас ли он хотел им подогнать? Зачем он вчера к нам заходил?

– Лиза, уходим, пока не увидели.

– Нюра, так он с девчонкой из города приехал? – прошептала Лиза, глядя на меня своими глазищами полными слёз.

– Лиза, не вздумай плакать. Ты знала, что делала, а теперь, если ты не возьмёшь себя в руки и не забудешь его, то так и будешь, не единственная, а одна из… Я думаю, что эта городская как раз и есть одна из многих, нам это не подходит, всё, пошли отсюда.

Мы потихоньку по тропинке стали возвращаться в деревню. Шли по улице молча, я видела, как Лиза загрустила после того, как услышала, что Витька приехал в деревню с девушкой. Она у меня впечатлительная, а когда Витька проходимец задержал на ней взгляд своих зовущих глаз, сразу влюбилась, а теперь идёт на себя не похожа. Мне было её жаль, но с этим она должна сама справляться, надо срочно увозить её в город и занять чем-нибудь интересным, чтобы вылетела вся дурь.

– Лиза, выбрось его из головы. Он живёт по принципу «пришёл, увидел, победил». Пока мы с тобой ничего не имеем, кроме нашей внешности, с нами так и будут поступать, а мы растрачивать свои светлые чувства на этих придурков, поэтому нам надо заняться бизнесом, наладить его и когда мы начнём зарабатывать деньги, выбирать уже будем мы.

– Нюра, он, наверное, сейчас с ней.

– Не думай об этом, не накручивай себя, может, он дома отсыпается после бессонной ночи, труженик.

Уже подходя к дому моих соседей, увидели деда Саню Малюту, висевшего у них на заборе и весело беседующего с бабой Маней. Она что-то ему говорит и улыбается, размахивая руками. Тут выскакивает из дома дед Трофим, хватает оглоблю и бегом семенит к забору с криком:

– Опять повис на моём заборе? Нетопырь проклятущий!!! Чё зенки вылупил, тебе тута цирк чё-ли?

– Нет, Трохвим, у вас тута не цирк, а комедь!

– Ах тудыть твою в качель, убью гада!!!

Дед Саня срывается с забора и бегом вдоль улицы семенит к своему дому, дед Трофим за ним с оглоблей. Мы с Лизкой понаблюдали эту весёлую картину и решили вмешаться, я крикнула:

– Дед Трофим! Сто-о-ой! Ты куда, зашибёшь деда Саню!

Дед, запыхавшись, остановился и схватился за сердце, я подошла, спрашиваю:

– Дед! Помощь нужна?

– Нет, Нюрка! – задыхаясь сказал он, – сам справлюсь с ентим гадом!

– Да, я спрашиваю, тебе самому помощь нужна? Вон за сердце держишься.

– Да, Нюрок, как тута не будешь держатьси за сердце, када я енту паразитку всю жизь охраняю от ентого гада, как пёс паршивай косточку!

– Ты, дед, живёшь, как на вулкане, не знаешь, когда взлетишь.

– И я про то жа, Нюрок. Можа, правда, мине его взять и порешить ужо, скольки можно так жить?

– Ага, дед, в тюрьму захотел на старости лет? А на кого баб Маню оставишь?

– И то верно, незя в тюрьму. Ента паразитка быстро найдеть мине замену, она всегда была охоча до мужиков.

– Да-а-а, дед, тяжёлая у тебя жизнь!

– И не говори, Нюра!

– Давай, дед, твой дрын, помогу донести до дома. Я взяла у деда оглоблю и удивилась её тяжести:

– Дед, как ты мог с такой тяжёлой оглоблей бежать за дедом Саней?

– Нюра! Это злость на него мине сил добавила. Вдругорядь я его точно догоню и хучь раз вдоль спиняки огрею, чёб неповадно было на чужих заборах висеть.

– Так ты, дед, забор бережёшь, а я думала, ты бабку Маню, охраняешь!

– Так, Нюрок, забор тожеть жалко. Слушай, Нюра, а можа, мине вдругорядь бабку побить, а не за Саньком бегать?

– Дед, ты слышишь сам-то, что говоришь?

– Да, чёт я сморозил не то. – сказал дед, склонив голову, – но я ведь через неё, паразитку, всё здоровье потерял! Сколь сил положил, чёбы она не косила глазом на Санька, нет, всё равно, стоить чуток отвернуться, он – на заборе, а она глазками стреляеть ему.

– Ладно, дед, ты не переживай, баба Маня тебя любит, это она просто тебя дразнит, чтобы убедиться, что ты её тоже любишь.

– Люблю, Нюрка, ой как люблю я эту лахудру, но никаких нерьвов ужо не хватат на них с Саньком. Нюрок, ты правда думашь, чё она меня просто дразнить?

– А ты, дед, попробуй в другой раз не хвататься за дрын и убедишься, что баб Маня сразу начнёт переживать, почему ты не реагируешь.

– Ладно, Нюра, надо попробовать.

Мы проводили деда до его калитки, занесли оглоблю, положили её у крыльца, чтоб она всегда у деда была под рукой для защиты его бабки от всяких чужих дедов и пошли с Лизкой ко мне. По дороге Лизка сказала:

12 След.

Я сохраню тебя любовью

Глава I

С этой книгой читают

Другие книги автора