Жорж Милославский. Альтернатива

Глава 1. Даю вводную

Когда меня спрашивают о моем возрасте, я совершенно честно заявляю, что это закрытая информация. В удостоверении личности указано моё имя, Георгий Милославский и звание, старший лейтенант КГБ СССР. То есть отчество тоже указано, но я настолько молодо выгляжу для своих лет, что можно и так, без отчества. Если спросить моих родителей, то они скажут – девятнадцать полных годиков мальчику, то есть мой биологический возраст слегка не соответствует званию и должности. Потому как есть еще и возраст моей личности. Прожил полста плюс еще год, а потом рррраз! – и перенос хрен-знает каким макаром в себя одиннадцатилетнего. И вот уже девятый год живу по второму разу. Так что возраст моей многострадальной личности почти шестьдесят. Пора о пенсии думать, ну и о душе. Вы скажете, что я бред плету по пьяной лавочке. Хуже – это бред на трезвую голову. Одно спасает от палаты с мягкой обивкой – я чутка попробовал и просек, как же классно быть молодым! Поэтому вцепился в новую жизнь и держусь за неё всеми конечностями. Да, включая даже ту, в которой костей нет. И языком тоже. И зубами.

Мой старый знакомый мир слегка изменился, когда я случайно наступил на бабочку Рэя Бредберри, а потом попрыгал на ней для верности. Не так, чтоб сильно, но я продолжаю ходить по улицам и старательно давить всех бабочек подряд, вдруг есть еще какая-то того же вида. Самое приятное, что товарищи знают о моих энтомологических пристрастиях и не мешают ником образом. Им тоже не хочется, чтоб мир, наш с ними мир свалился ровно туда, куда он катится. Так что правим траекторию, как можем, выбираем яму помельче, тормозные штурвалы крутим, раз автотормоза в поезде не действуют. Отвлекся, а курсанты уже собрались, пора начинать первое занятие по моделям поведения.

– Меня зовут Жорж Милославский. Этого достаточно, звание и отчество вам не нужны. Точно также как не нужны на моих занятиях эти подробности и вам. Тем более, никаких погон на вас сейчас не наблюдается. Первый вопрос: кто читал «Моральный кодекс строителя коммунизма», поднимите руки. Отлично, а кто читал «Устав ВЛКСМ»? Совсем хорошо, тогда эти важнейшие документы на моих занятиях мы изучать не будем, вы их и так знаете как «Отче наш». Равно как и труды товарища Ленина мы конспектировать не станем, его слова у вас в сердцах высечены. Проверять не буду.

Перед молодыми сотрудниками комитета госбезопасности выступал неприлично молодой человек. Он сидел на краешке стола в небрежной позе и выглядел абсолютно несерьезно. Начиная с одежды – джинсы, полусапожки, черная водолазка и потертая жилетка тоже джинсовая. Раздолбайская удлиненная прическа и усы – типичный рокер. Но раз сидит на столе преподавателя, значит имеет право. Значит так надо.

Слушателями курсов усовершенствования офицерского составах в Балашихе, сокращенно КУОС, на которые меня отправили, были молодые и перспективные бойцы силовых подразделений КГБ из разных регионов России. Программа обучения была рассчитана на семь месяцев и включала в себя комплекс дисциплин, нацеленных на подготовку командиров оперативно-боевой группы или разведывательно-диверсионного подразделения: специальная физическая, огневая, воздушно-десантная и горная подготовка, специальная тактика, минно-подрывное дело, топография, навыки разведывательной деятельности, изучение опыта партизанской борьбы. Моя группа шла отдельно, начальство решило поэкспериментировать с личным составом. Курсы длились полгода, при этом упор делался не на операции по захвату или ликвидации кого-то, а на сбор информации, внедрение в коллективы, одиночные задания, причем также не силовые. Фишка избирательного территориального принципа подбора курсантов объяснялась логично. Подробностей всем нельзя знать, но мне можно, мой непосредственный начальник Петя Онегин рассказал, что существует некий план «Черепаха». Оказывается, в нашей организации начали потихоньку отделять агнцев из союзных республик от наших российских козлищ. То есть козлищ в работу, агнцев от нас подальше, в сторонку.

КУОС находился в ведомстве Восьмого отдела, специализировавшегося диверсиями, спецоперациями и разведкой. А моя пробная группа подчинялась Второму управлению. И тут, в епархии Восьмерки, людям не очень понравилось, что сосед лезет своими дрожащими ручонками к их святая святых. Говорят, вопрос разруливал сам Чебриков, заставляя своих подчиненных искать формат взаимодействия по учебному процессу. Умом понимаю неизбежность тёрок между служащими разных отделов, но с души воротит – люди не за дело болеют, а за местнические интересы. Но что есть, то есть.

– На моих занятиях вы научитесь не вставать, когда в помещение входит старший по званию, не ходить по улицам с суровым и решительным видом и не гладить джинсы. Те из вас, кто не сможет воровать мелочь, подпевать Кинчеву или чесать промежность при девушках, уйдут с курсов с пометкой «негибкое мышление» и будут охранять мавзолей до пенсии. Вопросы есть?

– Лейтенант Скворцов. Я надеюсь, ваше выступление шутка. Или провокация?

– Скворцов. Витя. Угу, отличник, зарекомендовал, истинный ариец, беспощаден к врагам рейха… Сядь, недоразумение. У меня на каждого из вас объективка, все они как под копирку написаны тупыми кадровиками, которые не работают в поле, не проваливают операции, зато считаются зубрами кадровой работы. Витя, я же просил обойтись без званий. Ты тупой?

– Виноват, товарищ Милославский!

– Парни, когда по улице идет наш с вами коллега, все коты чуют представителя органов госбезопасности, а второклассники отдают честь, прикладывая левую руку к вязаным шапочкам. Это называется проф.непригодность. Что не ясно?! Пахомов кто из вас?

– Я!

– Головка от патефона! Что, без этого «Я» не можешь обойтись? Нахера ты вытянулся по стойке смирно? Так вот, товарищи мои дорогие, мы с вами на моих занятиях должны научиться быть людьми. Футбольными болельщиками, рабочими после смены, фарцой, колхозниками, шпаной, студентами… Я не знаю, на какую работу кто из вас пойдет послезавтра, я знаю, что сейчас вас в поле посылать нельзя.

Чтоб вылепить из человека что-то новое, надо сначала вывести его из устойчивого равновесия и заставить предположить, что комплекс его ценностей и правил не данность, а условность. Как ни странно, опрокидывать коллектив легче, чем одного человека. В одиночку жертва порой бьется до последнего, защищая свои идеалы. А в компании, делегирует эту обязанность коллективу или тем, кто вроде как сильнее. В результате личность растворяется в массе и идет на поводу у толпы. Главное, говорить уверенным голосом. А уж если ты на более высокой социальной ступени, нет такой дичи, на которую нельзя подтолкнуть группу. Будет вам дичь, парни!

Жизнь – это не только работа или служба в моём случае. В жизни есть быт, родители, всякие девушки… С бытом всё просто – следи за тем, чтоб холодильник не пустел или наоборот не покрывался буйной плесенью, мой посуду, делай уборку… честно говоря, подзадолбал этот быт. Но жить в грязи не готов и не обучен. Родители один раз после получения новой квартиры приехали полюбопытствовать и убедиться, что у их сына всё хорошо, а потом успокоились. Я даже подозреваю, что до этого момента они не очень верили в мои истории про службу в органах и чудесное увольнение со срочной службы. Удостоверение любой слепить сможет, а вот квартиру в столице – только мастер. Всякие девушки радовали своим разнообразием, но одновременно расстраивало, что они всякие, а не те единственные, за которых в огонь и в воду. Так бы парочку-троечку единственных я бы предпочел тем пяти всяким.

Отдельная квартира с евроремонтом привлекала внимание, даже при отсутствии такого термина как «евроремонт». Приличная радиоаппаратура была пока в мечтах, но кое-что вполне приличное, хоть и поюзанное, то есть из комиссионки у меня было и пело. А вот телевизора не было. Пожалуй, эта деталь более всего прочего удивляла гостей. А еще замок на двери подъезда. Эта фишка из будущего была принесена мной и внедрена с безжалостностью сатрапа и палача. Жильцы нашего подъезда покумекали, подумали, вспомнили, как выглядят лифты во многих многоэтажках и сообща купили новый замок, да сами его и установили. Пара избитых мной соседей, не признававших за обчеством права навязывать пролетариям свои порядки, быстро прониклась уважения. Открывать с ноги запертую дверь подъезда перестали. Особенно смешно получилось с одним из них, когда он вызвал милицию и написал заявление на меня. Через пятнадцать суток, когда он вернулся с общественно-полезных работ, дядька даже поблагодарил, что я его не упек на два года за злостное хулиганство. А то понимаешь «Мой дом тут стоял раньше, я поутру выходил ссать на крыльцо. Я и сейчас с крыльца ссать буду, из принципа! Или с балкона, ежели лень вниз идти!» За принципы не все готовы погибать.

Занятия по огневой подготовке у этой группы вел тоже я. И тоже в нетрадиционной манере. Экспериментировать, так до упора.

– Бойцы, кто из вас умеет обращаться с огнестрельным оружием, поднимите руки. – все подняли.

– Хорошо, поднимите руки те, кто занимался практической стрельбой. – две руки.

– Ладушки. Поднимите руку, кто участвовал в огневом контакте с противником. – ни одной.

– А теперь вопрос, с чего вы тогда решили, что умеете обращаться с оружием? Вам кто-то сказал или вы сами себя убедили?

– Мы офицеры, нас учили! Нормативы сдавали! Стреляли!

– Хорошо, посмотрим. Идем в тир, одевайтесь.

Вместо тира я повел группу на построенный по моим эскизам стрелковый городок с перемещаемыми препятствиями и стенами. По выражениям лиц вижу, что двое действительно знакомы с такими условиями ведения огня, Федоров и Ларкин. Улыбаются в предвкушении преимущества перед товарищами.

– У меня в руке так знакомый вам всем Макаров. А вот еще один. Курсант со славной оружейной фамилией Федоров и… а вот Скворцов пусть подходит. Размещаете оружие так, чтоб не было видно и попрыгали. – На радость, ни у кого из-под курток стволы не посыпались. – Воины, вам задача: по команде достаете оружие и делаете по выстрелу друг в друга. Кто первый нажмет на крючок до щелчка, тот и победил. Но пока обоим по штрафному очку.

– За что, товарищ Милославский?

– Взял в руки оружие, сразу проверил статус. Вы сейчас не знаете, что у вас в руках, заряженный ствол или кусок железа, которым только драться.

– Так вы заряженные не дадите.

– Это с чего?

– По технике безопасности.

– А, ну да. Начали!

Ожидаемо, Федоров отработанным движением извлек Макарова из-под куртки, снял с предохранителя, передернул затвор и не вытягивая рук выстрелил в живот Скворцова. А его товарищ к тому моменту еще только передергивал затвор, подняв оружие на уровень груди. Немая сцена – Скворцов лежит на земле скрючившись, Федоров стоит столбом, выронив пистолет, а вся остальная группа разевает рты в немом вопросе.

– Вот на такой ерунде становится видно, владеете ли вы оружием, понимаете ли, зачем оно в ваших руках. Вставай Скворцов, нечего валяться на холодной земельке. Или она тебе силушку дает богатырскую?

Морщась от боли, бедолага поднялся, не выпуская из руки изготовленное к бою оружие.

– А вот за это хвалю! Даже раненый, наш товарищ не выпустил из своих рук Макарова. Не то, что Федоров, испугался и бросил свою пукалку.

– Товарищ Милославский, что это было?

– Это был педагогический прием под названием травматический патрон. Ослабленная навеска пороха плюс резиновая пуля. Убить не убьет, но ума добавит всяким идиотам, которые считают, что Жорж Милославский за них будет печься о технике безопасности при обращении с оружием. В дальнейшем будете на полигоне убивать друг друга такими резинками. И ежели кто не выживет, значит он отсеялся.

– Чего-то крутенько, товарищ Милославский.

– Так не в бирюльки играем, братцы. По всему миру люди умирают, порой наши люди. Лучше, пусть здесь самые тупые отсеются, чем потом важные операции будут гробить.

– А такая методика с кем-то согласована?

– Рекомендую подать докладную на меня в компетентные органы. Выберите из своих товарищей любого и сдайте ему меня. А то сразу мне стуканите, я приму меры. И хорош звать меня товарищем Милославским. А то вдруг я вам не товарищ, или товарищ, но не всем. Зовите просто Жорж. И можно на «ты». Поняли? И смотрите, никаких «так точно»!

– Жорж, а почему ты сказал, что Федоров – славная оружейная фамилия?

– Хм, да уж. Дремучесть и забывчивость. Генерал Федоров – создатель первого серийного автомата. Его оружием еще в шестнадцатом году пытались вооружить Российскую армию.

– Так он Их генерал, царский?

– И наш советский тоже.

– А почему тогда никто ничего не знает про автомат Федорова? Не стрелял?

– Дорог был. Технология того времени не позволяла сделать автомат массовым оружием. Мир не дорос тогда до него. С лекцией по истории закончили. Получаем пистолеты с системами скрытого ношения. Задание на сегодня – извлечение, изготовка к стрельбе, выстрел. Кто в две секунды не уложится, будет бегать кругами. Кто застрелит товарища, будет отчислен. Федоров и Ларкин помогают мне.

– Чего-то совсем этот Милославский охреневший, не находишь?

– Начальству виднее. Если поставили нас учить его, значит так надо.

– А если он в следующий раз гранату в учебном классе бросит?

– Я под стол прыгну, а ты как хочешь. Я смотреть не буду, боевая или учебная.

Что и как преподавали парням на других занятиях, я специально не выяснял. Чем сильнее будет разница между моим предметом и прочими, тем полезнее для курсантов. Я не просто не вписался в преподавательский коллектив, я и не стремился к этому. Возраст мой был категорически неподходящим. Не только биологический, я и психологически давно не чувствовал себя умудренным старцем. Наложение гормонального баланса молодого тела на психотип пожилого мужчины дало странный коктейль, чуть-чуть не дотягивающий до шизофрении. На мой взгляд. Я вполне ощущал себя молодым, но иногда как будто забывал об этом и начинал общаться как поживший человек. А в целом, на подсознательном уровне чувствовал себя скорее тридцатилетним. Хотя… кто из шизофреников диагностирует у себя шизофрению? Пусть начальство волнуется за моё здоровье. А заодно за психическое здоровье моих учеников, потому как я их здоровье не берегу:

– Парни, задание к следующему занятию. Каждый выбирает русскую рок-группу и готовит краткий на пару минут рассказ о ней в ключе – «это самая лучшая группа». Если несколько человек выберут одну группу, будут рассказывать интересные факты по очереди. Проигравший отжимается.

– Русский рок – фуфло!

– Задание дано. Радуйтесь, что не заставил вас колготки на время надевать в рамках маскировки.

– Товарищ Милославский, ниже пояса бьешь!

– Очень уж приём действенный, этот удар. Так почему от него отказываться? Растите над собой, короче.

Глава 2. Огневая подготовка

Поскольку все курсанты живут в общежитии, им не составит труда распределить между собой звезд советской рок-сцены. А групп к концу 87-го у нас развелось столько, что мама, не горюй! Перестройку не объявили, кооперативы не разрешили, а в обществе всё равно, как и в известном мне варианте истории брожение и потребность в переменах. Историю так просто не повернешь, одним нажатием на бабочку не обойтись. Все эти Алисы, Ронды, Аквариумы и Рок-острова с Кином собрались и заявили о себе в то же примерно время, что и в то другое. А я не против, пусть будут. Мир не стоит на месте, молодежи теперь нужны не ВИА, а группы. Одно удивляет всегда – почему брутальные мужественные суровые рокеры во всем мире и у нас поют фальцетом как не-скажу-кто? Где шаляпинский бас, я вас спрашиваю?

Но как же задолбало кататься на службу, а потом домой из Балашихи каждый день на общественном транспорте. На электричке с Курского вокзала сорок минут, и до Курского час. А так бы на своей машине по полупустой Москве сорок километров за полчаса с ветерком. Вот только служебный автомобиль мне не положен, а на собственный денег нет. Все накопления вгрохал в отделку квартиры. Разве что у родителей попросить или ограбить кого. В хороших и добрых книжках попаданцы шли прямиком в ОЗК, то есть Общество Защиты Композиторов он наглых похитителей интеллектуальной собственности, или как там оно называется, и регистрировали ворованные песенки. А мне ветром в голову надуло всего один мотивчик: «Ту-ту-ла, ту-ту-ту-ту, Ту-ту-ла!», вряд ли его дорого купят. Да и стремно как-то воровать у людей. Разве что барыг каких-нибудь ограбить, но я курсе, многие оборотни так начинали. А потом скатывались в классический бандитизм. Нет, не наш метод. И вообще, прикинул я, приезжаю такой на новой Волге или Жигулях на службу и лихорадочно ищу ответ на вопрос: «А на какие такие доходы, молодой человек, у вас личное авто?» Придется врать, что на срочке не курил, и всё жалование откладывал на покупку машины. С другой стороны, родители же могли накопить. Ладно, пока молодой, покатаюсь на метро.

–Ну что, коллеги, нарыли инфу по нашим советским рок-группам?

– Жорж, там ничего советского нет ни в текстах, ни в музыкантах. Дерьмо голимое, перемен требуют, мол время менять имена. Им бы на заводе поработать, лбам здоровым, а не хренью страдать.

– Павел, а ты на заводе работал?

– Нет, я после армии сразу в Органы пошел.

– То есть такой же бездельник. Кто еще считает, что все, кто не работает на заводе, тунеядцы и антисоветчики?

– А что не так? Павел не прав?

– Антисоветчик тот, кто хочет перемен? Кому хочется что-то изменить в этом мире и в нашей стране? Я правильно понял? Все реформы от лукавого или только инициатива снизу?

– Не так. Мы говорим про тех, кто против советского строя.

– Ага. Теперь гораздо понятнее стало. Наш товарищ Иванюк знает таких людей, но ничего не сделал, чтобы пресечь их подрывную деятельность. Я думаю, что ты, Иванюк, сам пособник врагов Родины.

– Товарищ Милославский, не передергивайте! Видно же, кому не нравится советская власть. Просто они молчат и выжидают. Но выдают себя поведением, одеждой. Пьянствуют, распутничают.

– Иванюк, вы тоже на заводе не работали. Иначе бы знали, что пьянство там тоже имеет место. Да и критика политики СССР на заводах звучит гораздо чаще и жестче. У них знания о жизни фундаментальные, они нашу с вами действительность под ногтями носят. Пойдем на заводы, там массовые аресты произведем?

– Чего ты, Жорж, на нас взъелся? Тебе твои рокеры дороже рабочих?

– Наша с вами обязанность защищать страну, в том числе алкашей рабочих и алкашей рокеров. Не они для нас, а мы для них. Рабочий без вас проживет, вы без него с голода сдохнете. Кстати, музыканты во все времена при любой власти кусок хлеба имели. А эти наши советские антисоветчики… Федорова со Скворцовым никто сейчас не знает, и потом никто не вспомнит, я очень надеюсь на это. А вот «Аделаиду» Гребенщикова будут помнить многие годы. И слава Озирису.

По лицам курсантов было видно, о чем они думают. Фраза «Чудит препод» была буквально выбита на сократовских лобиках молодых безопасников. Придется объяснять.

– Кто смотрел «Место встречи изменить нельзя», поднимите руки. Ну я и не сомневался. Вопрос – что покоробило сильнее всего в фильме?

– Внедрение в банду! Фигня это всё, не могли в первой серии послать опера вместо урки. И Шарапова бы раскусили, никакой он не фраер.

– В точку, парни. Ни один самый замечательный разведчик и актер не впишется в чужую тусовку, если он в ней не свой. НО! Среди слесарей можно сойти за врача, среди летчиков за гопника, среди рокеров за слесаря. Не пытайся быть своим, попробуй быть нейтральным. Понятен смысл?

– Понятно! Мы должны уловить особенности поведения основных групп населения.

– Верно, мальчики. Задание ко следующему занятию – перед зеркалом примерять на себя осанку и выражение лиц разных социальных групп.

Собравшиеся покурить на крыльце учебного корпуса после занятий курсанты никуда не спешили, жили рядышком, с досугом облом, куда бежать-то?

– Вон, смотрите, наш Милославский домой почапал. Небось к жене торопится супружеский долг отнести, пока по пути не расплескал.

– Да куда ему, молодой еще. Небось только после института какого-нибудь.

– Не знаю, кто бы молодого поставил на преподавательскую работу. Может, только выглядит молодой. Какая-нибудь пластическая операция по изменению возраста.

– Хорош гнать, он же не диктор Татьяна Виденеева. Просто сынок чей-то вот и ведет себя как бессмертный. Кто-нибудь узнал, что про него слышно?

– Я слышал кое-что. Он новые виды спорта развивал по линии комсомола. Историческое фехтование и практическую стрельбу. Причем чуть ли не с нуля.

– Практическую стрельбу КГБ продвигает.

– А он не в КГБ? Ты его на занятиях по огневой подготовке видел? Он нам две секунды норматив на изготовку ставит, сам в одну укладывается. И стреляет быстро.

– И что? Если бы все десятки выбивал. Еще и оправдывается, типа мне не нужны ваши десятки, мне нужно, чтоб вы выжили в огневом контакте. А сам небось…

– Договаривай. Что небось?

– Да хрен его знает.

– Начальству виднее, кого на преподавательскую работу определять. Я думаю, он бывший нелегал засвеченный. Поэтому и пластика на лице. А глаза как у Терминатора. А может, он вообще робот? Какая-нибудь секретная оборонная разработка.

– Ха! Договорились до фантастики. А давайте его прощупаем на следующей стрелковке.

Потихоньку мои хотелки руководство начало воплощать в жизнь. Предполагаю, что в некоторых моментах заведенный порядок был поставлен с ног на голову, и кого-то это даже травмировало морально, но так и надо. Не зная порядков, легче их нарушать. Нарушая правила легче наткнуться на что-то новое. Со школы помню – на территории лагеря невозможно найти ничего интересного, все открытия за его забором. Включая осыпавшиеся землянки партизан и разбитый эшелон со снарядами, рассыпавший свой груз.

Я не просил ничего жутко редкого или крупнокалиберного. Наоборот, только самые распространенные в мире образцы гражданского короткоствола и того, что на вооружении полиции и армий вероятного противника. С нашим оружием они уже наигрались. Хотя, и все наши ходовые модели присутствовали в арсенале. В мои загребущие лапки из зарубежных моделей попали такие старички как «Кольт1911», Люгер, он же Парабеллум, «Браунинг Хай Пауэр». Из тех, что поновее, а сказать по правде, самое-разсамое новьё в этой эпохе – Беретта и Глок, за что отдельное спасибо руководству. Из экзотики мне попался советский деринджер «Гроза» – двухствольный и бесшумный малыш.

В свободное от преподавания время я сам потихоньку жег патроны, благо почти все импортные стволы были под стандартный девятимиллиметровый люгеровский патрон, кроме Кольта. А с нашими патронами вообще проблем быть не должно, как я понимаю. В мастерской при тире часть патронов перекрутил под уменьшенную навеску и резиновые пули. С самозарядными пистолетами ничего не вышло, уменьшенная навеска не давала гарантии безотказной перезарядки. Так что под резинки шли патроны к Нагану. Пули, а точнее просто столбики мне где-то нарубили из литой резины типа той, из которой делают хоккейные шайбы. Начальник школы предлагал и ослабленные патроны снарядить на заводе, но я отказался. Не настолько я доверяю нашей оборонной промышленности, чтоб позволять стрелять в себя чужим патроном. Лучше я сам.

Слышали бы вы, как ругался начальник тира, когда я объяснил фишку с резинострелом. Я и идиот, и косорукий, и стволы засру, и контингент поубиваю… И вообще, не понравилось ему, что в его епархию вторгся чужак с правом устраивать всё, что ему заблагорассудится. Чуть смягчился только тогда, когда в тире прописались иностранные машинки – наш человек оказался, а не просто старый крикун. Я так понимаю, он себе ништяков нарубит, когда начнет давать нужным людям возможность пострелять из заморских аппаратов. И тут ему без меня никуда – под мои художества выделен отдельный сейф под моей печатью. Ерунда, конечно. И вскрыть можно, и пластилиновый оттиск вернуть на место. Но сам принцип важен, доступ к моему оружию только через меня. На этой почве мы начали ладить, маньяк маньяка видит издалека. Еще бы Васильича переучить стрелять, а то вцепился в свою дуэльную стойку как Пушкин под Полтавой. Ну да, всем он майор Карпов, а мне Васильич.

Чего-то парни задумали, вижу по внимательным и одухотворенным лицам, с которыми они внимали моим объяснениям. Понятно, сейчас начнут подлянку строить или на блуд разводить.

– Жорж, а вы только с оружием чего-то можете или без него тоже чего-то стоите?

– Как сказать. Главное оружие у нас в голове, разум есть главная опасность для противника. Хотя некоторые товарищи безоружными всю жизнь ходят, и ничего. Я как-то тренировал пятерку армейских самбистов, они вот тоже меня решили на слабо проверить. Как вы сейчас.

– И что?

– Пообещал, что всех их за пару секунд положу. Не по одному, а всех разом.

– И как?

– Скомандовал «Упор лежа принять!», все и легли разом. Дисциплина – страшная сила.

– Так не считается, так любой сможет.

– Моя задача дать вам именно это понимание, чтоб любой из вас смог сначала научиться думать и смотреть по сторонам, а потом находить решения, неожиданные для противника. – Открытым текстом уже говорю, чего от офицеров хочу. Теперь наверняка поймут. Вопрос другой, есть ли в голове то самое оружие…

– Товарищ Милославский, вот сейчас вы что можете применить ну например против меня, я КМС по боксу. – Царьков вышел вперед.

– Сейчас, Царьков, я могу прострелить вам колено, и ваша атака закончится, не начавшись.

– У вас нет оружия.

– А так? – в моей руке материализовался двухствольный малыш, пистолет последнего шанса – стрелять?

– Не надо. Убедили.

– Внимание, товарищи. Такие пистолетики распространены в штатах, их называют деринджеры по самой известной марке этого типа оружия. Кстати, из неё застрелили президента Авраама Линкольна. А перед вами советская модель со смешным названием «Гроза», её вы у врага не встретите.

– А что тут смешного?

– Это бесшумный пистолет под специальный боеприпас. Вообще, кто-то пользовался пистолетами с приборами бесшумной стрельбы? Ну тогда сообщаю, они все не делают выстрел реально бесшумным. А вот тут да, тут звук выстрела отсутствует в принципе, слышно только удар бойка по капсюлю. Спасибо нашим инженерам.

– Да уж, неожиданно. А попробовать выстрелить можно?

– Угу. И в парней не стреляй, вон в мишень лупи. Дай, только патроны на боевые сменю. Мне колено Царькова жалко, я хотел в него резиновой пулей попасть.

– Так всё равно больно.

– Больно, зато полезно. Боль помогает запоминать свои ошибки. Вот так откидываем блок стволов как у ружья, меняем обойму, этой скобой взводим ударник. И вот так стреляем. Дальше десяти метров стрелять не рекомендуется. Сами слышали, звук выстрела отсутствует.

– А почему двухзарядный? Если первый промажешь или на случай осечки?

– Для контроля. Поразил цель, обязательно проконтролируй в голову. А то всякие случаи бывают. А сейчас отрабатываем перемещение по зданию, занятому противником.

– Жорж, а сейчас, когда вы без своего деринджера, можете мне что-то противопоставить? – опять подскочил Царьков. Добить что ли, чтоб не мучился от собственной беспомощности.

– Не вопрос. Но будет очень больно, я драться не умею.

Делаю шаг в его сторону. Вся группа подалась назад, освобождая место для представления. Кистень, выпавший из рукава в мою руку, не остался незамеченным.

– Так не честно, у него кистень!

– А кто-то обещал честную схватку? Полмира против нас, не ждите ни чести, ни милосердия. Нас будут убивать до последнего бойца. Нашего или противника.

– Так вторые полмира за нас.

– Ошибка. Вторые полмира сосут из нас соки, а стоит покачнуться, тоже вцепятся в глотку. Один из правителей нашей страны сказал, что у нас только два союзника – армия и флот. Запомните и действуйте, исходя из этого факта.

Васильич любил смотреть, как я гоняю курсантов по городку, он явно и сам когда-то участвовал в силовых операциях. Но я не лез к нему с расспросами, в органах такие вещи не приветствуются. И откровенничать было не принято тоже. Болтун находка для врага.

– Жора, а тебе их совсем не жалко? То с патронами пистолет подсунешь, то с резинками, то пустой. До беды недалеко.

– Всё верно, я им вбиваю в головы – беда рядом, они выбрали такую профессию. А не хотят по краю ходить, пусть в школу идут НВП преподавать.

– Ну а ежели впрямь несчастный случай с кем, тьфу-тьфу?

– Спишем, Васильич, но сначала всем курсантам покажем тело в воспитательно-педагогических целях.

– Это где ж такую педагогику преподают? В институте имени Крупской?

– Опыт сын ошибок трудных в ухо шепчет. Говорит, времени почти не осталось. – Васильич небось докладывает о моих инновациях, ну и пусть – служба у нас такая, что все про всё всем постукивают.

– Народ, отдыхаем! Федорову с Ларкиным спасибо за помощь, с вами быстрее получается. Кто не курит, можете задавать вопросы, обещаю не стрелять по коленям.

– Товарищ Милославский, а чем вам так не нравится стрелковая подготовка в Комитете? Вы через раз ругаетесь, что все вокруг косорукие.

– Вот прикинь, выходит вроде опытный оперативник с таким хорошим стажем на задержание салабона-срочника, как он считает. И от этой своей крутости или большого ума не снимает пистолет с предохранителя. Или на напарника надеется, что еще хуже. О какой подготовке может идти речь? В результате оба ловят по пуле в живот.

– И что, выжили?

– Какое там! Обоих добил. Это как раз к вопросу о выборе оружия. Вроде старьё, Наган еще даже не довоенного выпуска, а царский. А точку ставит как молодой. И раз уж вы не курите, кто скажет, в чем преимущество Нагана перед Макаровым?

– Безотказный. Легче.

– Молодцы, еще?

– Если взвести курок, точность выше.

– Главное, парни, он сразу готов к бою. Лежит за пазухой или за поясом и ждет. Одной рукой вынул и сразу шмальнул. И еще нюанс, гильзами не сорит.

– Макаров всё равно лучше!

– Чем лучше?

– Чем Наган.

– Братцы, запоминайте – самое лучшее оружие то, которое оказалось в руках во время боя. Какой бы ни был замечательный ствол, если его у тебя нет, то и пользы от него никакой.

– А вообще, какой самый лучший пистолет для боя?

– Никакой. Пистолет не предназначен для огневого контакта.

– Как так? Вы же только что рассказывали вот это всё!

– Если вы планируете огневой контакт или тем более идете в бой, нужно готовить нормальное оружие. Автомат, винтовку, гранаты. Пулеметчик не помешает в группе. А пистолет, он хорошо тогда, когда всё спокойно, и ничто не предвещает ужасных трагических событий типа стрельбы.