Любовь как таинство трактуя… Lamour declaine comme le mystere…

Переводчик Александр Карвовский

Дизайнер обложки Светлана Бердникова

© Юрий Бердников, 2021

© Александр Карвовский, перевод, 2021

© Светлана Бердникова, дизайн обложки, 2021

ISBN 978-5-0053-1756-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

САДЫ МАРГАРИТЫ

JARDINS DE MARGARITA

Ты отдаляешься от меня кругами,

время – и чудо ударяет твоим крылом.

Но что же мне делать с моими устами?

С ночью моею? И с этим днём?

Райнер Мария Рильке

«Мои стихи рождаются, как лето…»

 
Мои стихи рождаются, как лето:
из запахов цветов, растущих вдоль тропы,
из облаков клубящихся, из цвета
твоих волос – как поздние снопы.
 
 
Мои стихи рождаются из ливней.
Как в зарослях внезапно водоём.
Они похожи на промокший пыльник,
которым укрывались мы вдвоём.
 
 
Я их сбиваю с листьев чистотела.
Прохожим раздаю… Дарю домам…
Мне с ними ничего не сделать,
доверившись твоим губам.
 

«Mon poème naît comme naît l’été …»

 
Mon poème naît comme naît l’été —
du parfum de la fleur poussée au bord des sentes,
de ce ciel pommelé, de la couleur de tes
cheveux pareils à la gerbe en attente.
 
 
Il naît, mon poème, de la pluie goutte à goutte.
Comme l’étang surgi des ajoncs, au milieu.
Il ressemble à l’imper trempé comme une soupe
dont nous nous étions fait une tente pour deux.
 
 
Je le recueille sur les brins de chélidoine.
Distribue aux passants. En fais don aux maisons.
Qu’en ferais-je encore, ne vois rien plus idoine
depuis qu’en tes lèvres je crois à déraison…
 

«Поэтом быть – всмотреться в синеву…»

 
Поэтом быть – всмотреться в синеву:
Вселенная – предстартовой площадкой!
И если ты осилишь тетиву —
пускай стрелу без страха и оглядки.
 
 
Поэтом быть – найти к сердцам пароль,
забыть, что есть ещё другой ваятель,
быть роялистом большим, чем король,
и к истине быть ближе, чем Создатель.
 

«Être poète c’est s’immerger dans l’azur…»

 
Être poète c’est s’immerger dans l’azur.
Qu’est l’univers? une rampe de lancement.
Bande ton arc (assez d’avoir le muscle pour)
et tire ta flèche, sans crainte, calmement.
 
 
Être poète c’est trouver le mot de passe
pour l’âme, et négliger le tout premier Sculpteur.
Faire, plus que le roi au grand jamais n’en fasse,
et approcher le vrai, plus que le Créateur.
 

«Богатства чувств не выразить пером…»

 
Богатства чувств не выразить пером.
Бессильна кисть – мгновение прекрасно.
И стоит ли желать напрасно
понять умом
полдневный зной, вечернюю прохладу,
лягушек хор в затиненном пруду,
пьянящий запах трав, ночных теней громады
и веток стон в разбуженном саду?
 

«Les sentiments sont allergiques à la plume…»

 
Les sentiments sont allergiques à la plume.
A célébrer l’instant pinceau est impuissant.
Mais à quoi bon, ceci étant,
vouloir la lune —
chercher à mettre en mots la chaleur d’un midi,
la fraîcheur vespérale ou le chant des rainettes?
L’ivre senteur des foins ou l’ombre de la nuit?
Les branches dans le vent, quand le jardin s’inquiète?
 

«Эта пытка стара…»

 
Эта пытка стара:
не сутки —
счёт минутам вести на года!
Это сводок шершавые сгустки,
словно крылья стихии:
беда!
 
 
Странен поиск путей к совершенству.
Кто с тобою в безумный полёт?
Кто Икаром,
                   изгоем,
                               лишенцем
рухнет с неба —
как в вечность – на лёд?
 

«Le supplice n’est pas neuf…»

 
Le supplice n’est pas neuf,
pas en jours —
ici les ans s’archivent en minutes!
Les communiqués tombent à leur tour,
comme des ailes noires augurant
la chute.
 
 
Ainsi va la quête de perfection.
Qui te suivrait dans ton vol démentiel?
Quel Icare,
                 quel paria,
                                  quel croupion
tombera – dans l’éternité? non,
sur la glace – des hauts du ciel?
 

В сумерках

 
Рассвета не поняв и не приняв,
заблудший путник, ты далёк от цели.
Ты опоздал – уже ушёл состав,
и все дороги замели метели.
 

Crépuscule

 
Voyageur égaré qui n’avais pas compris,
pas accepté le jour, te voici loin du compte.
Tu as manqué le train, il est parti,
et le blizzard qui efface tes routes.
 

«День прощанья ничем не отмечен…»

 
День прощанья ничем не отмечен.
В маете, у билетных касс
полдень меркнул, и падал вечер,
натыкаясь на тысячи глаз.
 
 
И гудки оползали по трапам,
растекаясь по пирсу. И порт
принимал, как обычный рапорт,
замиранья сердец и аорт.
 
 
А когда вновь сомкнулись дали,
ночь глядела уже в лицо,
и, казалось, здания стали
осыпаться под звёздным резцом.
 

«La journée des adieux n’avait rien de marquant…»

 
La journée des adieux n’avait rien de marquant.
Bousculade ordinaire au guichet de la gare —
les heures s’écoulaient, et le soir, débarquant,
prenait le choc des milliers de regards.
 
 
Appels de sirène, descendus des échelles
sur le quai lentement se répandre. Et le port
comme on écoute un quelconque rapport.
 
 
Et lorsque les lointains enfin se rejoignirent,
la nuit fut ici-bas, à vous dévisager;
ne demeura qu’un mur en train de se détruire
sous les coups scintillants du burin constellé.
 

Дневник

 
Дождя задумчивый вояж
в разливах повестей и драм,
где каждый важен персонаж:
казармы, церковь и почтамт,
 
 
где площадь – перечень границ,
судьбы изменчивых страниц,
разлук, сомнений и интриг —
мой неоконченный дневник.
 

Journal intime

 
Périple songeur de la pluie
dans le ruisseau des belles-lettres
où chaque point vient sur son i —
caserne, église et boîte à lettres;
 
 
où la grand-rue
vous est l’indicateur
des barrières, du sort trompeur.
Des ruptures, doutes, serments —
mon journal resté en suspens.
 

«Когда бы только жгло …»

 
Когда бы только жгло —
навылет, напролёт!
Какою клеткой мир не будет тесен?
Когда б в полёт!
Когда бы небосвод
не сжался до прудов на Пресне!
 
 
Когда б на арках, шпилях, проводах
обрывки туч, скульптурный ряд минуя,
в отёках крыш, в одышке шпал и плах
не висли бы, достоинством рискуя!
 
 
Когда б не стук колёс! Когда б не ночь!
Когда бы стихли вдруг остатков дня рыданья,
когда ничем уже нельзя помочь
всем страждущим твоих благодеяний.
 
 
Когда б не ждать весны!
Не жаждать губ…
Вконец извериться, простить и таять,
лицом упав на катафалки тумб
в снегах Алтая!
 

«S’il n’y avait que la brûlure…»

 
S’il n’y avait que la brûlure.
Qui perfore, de part en part!
De ces cages qui font le monde,
laquelle ne nous serait cellule?
Si l’on avait droit au départ!
Si le ciel n’abdiquait sur les proches étangs!
 
 
Sur les arcs, les flèches, sur les fils électriques,
ignorant les ordonnances sculptées,
si les nuages en lambeaux
ne venaient s’échouer
sur l’њdème des toits,
sur l’asthme des traverses, des billots,
au risque d’y laisser leur image idyllique!
 
 
S’il n’y avait le heurt des roues!
S’il n’y avait la nuit!
Si le sanglot du jour restant faisait silence,
quand tu ne peux plus rien pour secourir
ceux qui, passionnément, espèrent assistance.
 
 
Et le printemps, s’il ne fallait l’attendre!
Rêver de lèvres…
Perdues les illusions, tout pardonner et fondre
au cœur des neiges altaïques,
face écrasée sur le catafalque d’un roc.
 

Разлука

 
Вообрази, что небо – без звёзд,
что солнце безжалостное над равниной,
что мир беспредельно ясен и прост —
так это и есть разлука с любимой.
 

Séparation

 
Imagine
que le ciel perde ses étoiles,
que le soleil sévisse en pays plat,
que le monde – clarté, unité maximales…
Eh bien, rompre avec celle que tu aimes
c’est ça.
 

«Я стал уставать от сутолоки вокзалов…»

 
Я стал уставать от сутолоки вокзалов,
обыденности извечных очередей,
ординарности собеседников,
заученной «человечности»,
пресной выспренности идей и речей.
 
 
Я стал уставать от бесчисленных неурядиц,
пошлости и подлости на каждом шагу,
собственного бессилия
перед лицом бесчестности
и сознания, что многого уже не смогу.
 

«Je souffre toujours moins le tumulte des gares…»

 
Je souffre toujours moins le tumulte des gares,
les files d’attente pensum obligatoire;
l’ennui des locuteurs occasionnels;
le «positif» que l’on apprend par cœur;
le bien-penser, le bien-parler qui vous écœure.
 
 
Je ne supporte plus les problèmes sans terme,
– vulgarité, bassesse à chaque pas;
ma propre impuissance
devant ceux qui te bernent;
et de me savoir décliner
je ne supporte pas.
 

Ночная гроза

 
Пройдись вдохновенья пылающим гребнем
по чёрным равнинам лесов и озёр —
и вспыхнет пожаром безмолвное небо,
и ливнями рухнет, обвалами гор.
 

Orage la nuit

 
Tu prends sur la crête de feu de l’écriture
par les plaines niellées de forêts et de lacs, —
s’allume l’incendie des nuées taciturnes,
et s’écroule en tornade, en coulées de gravats.
 

«И всё ж необъятность так расточительна…»

 
И всё ж необъятность так расточительна:
что в горсти собрал – то пылинкою сдуло!
Любимых мы лепим, как лепит вокзал
пристрастья признаний из чёрного гула.
 
 
О нет, не дарованы! Из-под колёс.
И разница эта столь ощутима,
что лишними стали ливни без гроз
и небо без ливней. О как мы ранимы!
 
 
И разве здесь трезвость? Ведь этот поток
потопом всемирным всегда назывался.
Не сердце трепещет – твой давний упрёк
пылает кострами, как сад – померанцем.
 

«Reste que l’envolée nous revient au prix fort…»

 
Reste que l’envolée nous revient au prix fort…
La poignée recueillie, un coup de vent l’emporte.
Nous sculptons nos amours comme l’aéroport
 
 
Ici, rien n’est donné. Il faut qu’on vous l’arrache.
La différence saute aux yeux, et tellement
que les ciels sans la pluie et la pluie sans orage
deviennent superflus. Vulnérable élément!
 
 
Et qu’on ne parle pas sagesse. Ce torrent
s’appela de toujours déluge universel.
Mais ça n’est pas le cњur, c’est ton ancien tourment
qui flambe clair, comme au jardin les immortelles.
 

«На занесённом снегом полустанке…»

 
На занесённом снегом полустанке
стоишь один, растерян и забыт —
промчалась мимо жизнь
в огнях весенне-ярких
и с надписью короткою: транзит.
 

«Sur ce quai de station perdu dans les congères…»

 
Sur ce quai de station perdu dans les congères,
tu attends seul,
désemparé et a l’oubli —
la vie est passée dans
une aura printanière,
la plaque mentionnait un bref transit.
 

Икар

 
Роятся рощи, словно сад, шмелями.
И ног босых – как бабочек – полёт.
И облаков так близки предписанья,
но твой ещё не наступил черёд.
 
 
А он – летит… И вопреки законам.
Как майский жук. Ему лететь нельзя.
Как ласточка, мелькнувшая над склоном…
верхушек чуть касаясь и скользя.
 

Icare

 
Le bois fourmille au sol, jardin d’hyménoptères.
Les jambes nues, là-haut, jouent l’air du papillon.
Les nuages, tout près, dictent ce qu’il faut faire.
Mais ce n’est pas ton tour encore, mon garçon.
 
 
Pourtant il vole, lui… Faisant mentir la loi.
Ainsi qu’un hanneton. (Il ne le devrait pas.)
Ainsi que l’hirondelle au ras des pentes,
à les toucher sur son aire glissante.
 

«Здесь правил не дано: вчера ль плыла…»

 
Здесь правил не дано: вчера ль плыла
в темнеющем пруду кувшинкой?
Но жёсткость прорезается крыла,
 
 
Я терпелив. В сиянье долгом дня
пишу портрет. И если станешь птицей,
возьми с собой палящий жар огня,
что отсветом любви – на лицах.
 

«Il n’y a pas de règle. Était-ce bien la veille…»

 
Il n’y a pas de règle. Était-ce bien la veille
que tu nageais, lis d’eau, dans cet étang?
Voici que le fond dur en toi s’éveille,
et l’aventure échoue aux examens du temps.
 
 
Je suis patient. Le jour n’est pas près de finir,
j’achève ton portrait. Mue-toi en alouette,
emporte au ciel la fièvre du désir,
sur notre visage, tu vois, il se reflète.
 

Море

 
Море!.. Секреты твои глубинны.
Огромны и беспредельны дали.
Степи стекают к тебе равнинами,
пробираясь сквозь плавни и тальник.
 
 
И ты их приемлешь. Как приемлешь горы.
Одариваешь лагунами и пляжами.
Вылизываешь портов изнурённые поры
языками пенисто-влажными.
 
 
Мы тоже приходим – усталые люди.
И нас ты приемлешь, как реки, лиманы,
вникаешь в перипетии судеб,
в коллизии наших надежд и обманов.
 
 
Заботливо промываешь раны —
и в запахах водорослей и йода
нам кажутся всё более странными
горести ушедшего года.
 
 
А может, и впрямь, ты вздымаешь стаи
волн, развёртывая века синхронность,
чтоб влить в сердца беспредельность далей
и неба волнующую огромность?
 

A la mer

 
O mer! Mystère allant chercher les fonds.
Immensités, lointains évanouis au large.
La steppe accourt à toi, faire génuflexion,
au travers des deltas se frayant le passage.
 
 
Mais tu l’agrées. Et la montagne tu l’agrées.
Lèches les ports, leur épiderme fatigué,
de ta langue d’écume habile à récurage.
 
 
Nous aussi nous venons te trouver, hommes las.
Tu nous agrées, comme les limans et les fleuves;
tu as l’oreille à nos espoirs, à nos tracas,
au jeu fluctuant de nos succès, nos épreuves.
 
 
Tu nettoies avec soin nos blessures, nos plaies,
si bien qu’à la senteur des algues et de l’iode
les problèmes s’en vont, bizarre nous paraît
ce qui fit nos chagrins la dernière période.
 
 
Mais ne serait-ce pas ta vocation, au fond,
au fil de ces marées dont tu règles les âges,
de verser dans les cњurs l’ampleur de l’horizon,
l’énormité du ciel, l’émoi qui s’en propage?
 

Ночной ливень

 
Окно распахнуто – как в мир!
Грозою там застигнут сад…
И молний голубых пунктир
пронзает темноту, как взгляд.
 
 
Там пиршество стихий и стон
теней и веток, драмы акт…
Там мокрый от дождя перрон —
как истин непреложных факт.
 
 
Там полигон вечерних игр
и удаль молодых гуляк,
листвы восторженной турнир
в стремглав несущихся ручьях.
 
 
Там ночь плывёт, как водопад,
сияя в отблесках зарниц…
как с крыш сорвавшийся каскад,
в фонтанах брызг стекает ниц.
 
 
Там фонарей размытый ряд
качает жёлтые круги,
свой феерический наряд
готовясь уступить другим…
 
 
Рассвет – пятнистый леопард —
крадётся к спальням щеголих,
его влекут сюда азарт,
деревьев влажные штрихи.
 
 
И вот, как взбалмошный кумир,
последний громовой раскат
взрывает даль, вбирает ширь
выплёскивает всё назад —
звучащий с бурей в унисон
зари пылающей набат…
моей любимой мирный сон
и в ливнях утонувший сад.
 

Déluge la nuit

 
Fenêtre ouverte – sur le monde!
Là-bas,
l’averse surprend le jardin,
le pointillé bleu de la foudre
transperce la nuit en moins d’un.
Là-bas,
ce sont les grandes eaux! La danse
des ombres, des branches. Le crash…
Le quai inondé prend sa chance,
cette pluie folle, il la recrache.
Là-bas,
piste d’un soir pour jeux nautiques,
discothèque des jouvenceaux,
tournoi des feuillées extatiques
dans le déluge, les ruisseaux.
Là-bas,
la nuit éructe des cascades,
elle baigne dans l’or des éclairs;
roulant des toits en cataracte,
l’eau rebondit à grands jets clairs.
Là-bas,
la haie mouillée des réverbères
remue ses jaunes lumignons,
ils auraient aimé, tant qu’à faire,
pour la fiesta d’autres lampions.
…L’aube léopard tacheté
se glisse à pas de loup et saute;
l’y pousse? la curiosité:
tant d’eau, ces arbres qui barbotent.
 
 
C’est là qu’en attardé fêtard,
claque un dernier coup de tonnerre,
il croule au loin, revient, repart,
et le mur d’eau fait marche arrière —
glas flamboyant du point du jour
à l’unisson de cet exode…
Tu dormais en paix, mon amour,
dans le jardin tombaient des cordes.
 

Оттепель

 
К проталинам заря
спешит ещё впотьмах,
поля в снегах…
но бредят мартом рощи.
В прищуре глаз твоих
и на твоих устах
весну, как простынь,
небосвод полощет.
 

Bientôt le dégel

 
L’aube court s’allumer
dans de premières flaches.
Les champs restent en neige,
mais rêve à mars le bois.
Dans le pli de tes yeux
et les ris de ta bouche,
printemps rince le ciel
comme on rince ses draps.
 

К берегу

 
Зелёными ливнями хлынет весна.
Меня захлестнёт этих чувств половодье.
И я захлебнусь…
Я не чувствую дна.
Как всадник, плыву я, теряя поводья.
 

Regagner le rivage

 
Le printemps fuserait en verdissantes pluies,
me ferait suffoquer l’émotion à la crue.
Ce serait la noyade…
Je n’ai plus pied ici —
nager comme écuyer; oui, à rênes perdues.
 

«Мы снова тонули, как роща в закате!..»

 
Мы снова тонули, как роща в закате!
Как шмель золотой, ударяясь в стекло.
В объятьях тонули – и в нашем охвате,
расплавившись, небо сквозь ветки текло.
 

«Nous étions deux, et nous plongions…»

 
Nous étions deux, et nous plongions,
comme les bois dans le couchant!
Comme un bourdon heurtant la vitre!
Nous étions deux, et dans nos yeux absents
le ciel à travers branches et surgeons
coulait, métal liquide.
 

«Я создаю тебя из снов…»

 
Я создаю тебя из снов…
и пронесу в воспоминаньях,
как потрясение основ
в виду событий чрезвычайных.
 
 
Я создаю тебя из дней,
когда в весеннем ликованье
они насыщенней, полней
садов цветущих мирозданья.
 
 
Я расстаюсь с тобой без слов —
застынешь словно изваянье…
Твой дом запустевает вновь —
как повод ближним к состраданью.
 

«Car je te crées avec du rêve…»

 
Car je te crées avec du rêve…
Et dans mon souvenir, je veux que tu demeures
comme séisme après la trêve,
ou quelque autre force majeure.
 
 
Je te crées avec les jours qui vont,
ces jours en fête printanière
qui plus denses, plus pleins nous sont
que les jardins en beauté de la terre.
 
 
Je te quitte sans un mot superflu —
pour moi, tu resteras ce marbre…
Ton toit retourne au silence entendu,
de quoi nourrir des proches la palabre.
 

«Больничный сад не так велик…»

 
Больничный сад не так велик,
но распахни внезапно двери —
отпрянет тотчас! Не привык.
Намеренья спешит проверить.
 
 
Листвой шумя, он до утра
промаялся в жестоком сплине,
как незадачливый прораб
над ребусом случайных линий.
 
 
Он с головой ушёл в себя
и был в оцепененье,
пока, сгущаясь, жар вселял
тревогу и волненье.
 
 
Лишь розы запросто цвели,
без бури причитаний.
Их жгло…
Но огненный разлив
был выше мирозданья.
 

«Le parc de l’hôpital serait plutôt petit…»

 
Le parc de l’hôpital serait plutôt petit.
Mais c’est assez d’ouvrir la porte,
et le voilà qui fuit!
(Ce patient-là, savoir quelle intention le porte?)
 
 
Bruissant toute feuillée, jusqu’au lever du jour
il a pris son mal en patience,
un peu comme le maçon tombant court
devant un plan qui dépasse sa science.
 
 
Le parc a préféré s’enfermer sur lui-même,
ne plus donner signe de vie,
en attendant que le soleil n’essaime
de nouveau sa chaleur, son émoi à l’envi.
 
 
Il n’est plus que les roses pour fleurir
sans accuser de tous les maux le diable.
Elles ont plus que chaud,
mais ce feu-là est un plaisir
venu du ciel et donc, incomparable.
 

Отъезд

 
Всё, что было и может случиться,
нам даровано нашей судьбой.
Наяву – или только приснится —
я всегда и повсюду с тобой.
 
 
Этих писем вечерних страницы
продиктует осенний закат:
улетают последние птицы —
и в тоске захлебнётся наш сад.