Сны белой яблони

Фотограф Юлия Архирий

© Юлия Архирий, 2020

© Юлия Архирий, фотографии, 2020

ISBN 978-5-4483-5411-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

«Словно вброд через реку, в траве – по колено…»

 
Словно вброд через реку, в траве – по колено,
В заливные луга забрела тишина.
Пролетел ветерок, пали серые тени,
По мосткам прокатилась речная волна.
 
 
По колено в траве, словно вброд – через реку…
Ночь ложится под ноги и путает след,
И лесных горизонтов смыкаются веки,
В самой гуще берез укрывая рассвет.
 
 
Дрогнет болиголов, осыпая росою,
И камыш изогнётся дугой, словно лук.
И, чиста как хрусталь, ночь стоит над землею,
Отражая средь звёзд затерявшийся луг.
 

Маленький японский садик

 
Сыплет роза лепестки
В деревянную шкатулку…
Малый лоскуток реки —
Впечатленье от прогулки.
 
 
Где вода так глубока,
Зелена и полновесна,
К небу тянется рука
Вишни белой, как невеста.
 
 
Дремлет лотос на волне,
Подставляя солнцу щеки.
И окрест, как в полусне,
Смотрит ирис синеокий.
 
 
Ива белая молчит —
В тени замерли две цапли.
Лишь фонтан едва журчит,
Редкие роняя капли.
 
 
Камень, ветер и песок,
Дерево, трава и глина.
Тростниковый поясок
Вьётся лентой из корзины.
 

Старый осокорь

 
Уставшее от зноя,
Шагающее древо,
Остановилось в поле,
Раскинулось вполнеба.
 
 
И ждёт, когда скитальца,
Его охватят рьяно
Тоскующие пальцы
Вечернего тумана.
 

Август

 
Август – месяц исчерченной ветрами глади морской,
Месяц яростных бурь, иссушающих землю, взметающих тёплый песок
Выше розовых крыш, выше старых, иссеченных зноем олив,
Над рекой мелководной, что вьётся, свой путь меж камней проложив.
 
 
Рыжий август – пора спелых персиков и – небес, источающих жаркую нежность
В винно-сизую сень виноградной лозы, истомлённой от тяжести гроздий.
Пряный август просверлен насквозь колеями скрипучих колес,
Что, по горным дорогам кружа, задевают желтеющих трав неотцветшие грёзы.
 
 
Чуть от ветра звенит черепица в обезлюдевших к полдню селеньях,
И колышется тонко-зелёная тень поредевших истрёпанных крон
На отбеленных солнцем палящим, веками отглаженных стенах,
Что впадают у кромки дорог в густо-синий, хмельной полусон.
 

«Черепок Херсонеса – лазури кусок…»

 
Черепок Херсонеса – лазури кусок
В зыби волн, и оливы седые.
Над обрывом – кермека лиловый дымок,
Крылья ласточек чертят кривые.
 
 
Эллинизма осколок – шесть белых колонн,
Голубиный полет на рассвете…
Как из моря на берег, был выброшен он
Из бездонной купели столетий.
 
 
Черепок Херсонеса – соломенный сноп
Бьющих в камни лучей небывалых.
Сквозь песок прорастают ковыль и иссоп,
Укрывая окрестные скалы.
 
 
Флейта ветра в разбитых усадьбах поёт
Ту же песню, что грекам и готам,
И корабль, как и прежде, на север плывёт,
Лунный свет отражается в гротах.
 
 
Черепок Херсонеса – смола, как слеза
На шершавом стволе кипариса.
Вечереет. Темнеет воды бирюза,
И минувшее кажется близким.
 

«Стрекотанье кузнечиков…»

 
Стрекотанье кузнечиков.
Лето входит в зенит.
Обнимает за плечи – и —
Вдаль, где солнце палит.
 
 
Где качается колокол
Над степною травой,
Моря синие сполохи,
Да прибой грозовой.
 
 
Под оливами старыми,
Проходя по тропе,
Выйду к солнечной гавани,
Да навстречу Судьбе.
 
 
Там сверкает стеклярусом
Галька в зеркале вод.
Странник – маленький парусник —
Держит путь на восход.
 

Бахчисарайские луны

«Над крышами домов…»

 
Над крышами домов
И частоколом трав
Луна между холмов
Повисла до утра.
 
 
Был медно-красноват
Её огромный лик.
Вдруг тёплый аромат
Из пустоты возник.
 
 
Так пахнет свежий хлеб,
Чуть вынут из печи,
Из теста на воде,
Взошедшего в ночи.
 
 
И минарет звенел
Натянутой струной,
Как от муки, белел
Под хлебною луной.
 

«Первая луна была снежно-белой…»

 
Первая луна была снежно-белой,
С лучами, словно овечья пряжа,
Дымно-кудрявыми и мягкими,
Переплетёнными, как нити канвы,
 
 
По которой ночь вышивает звёзды,
Чёрную речку и спящий город —
Кубики домов с золотом окошек,
По скалам рассыпанные в беспорядке.
 

«Другая луна была цвета зелёного чая…»

 
Другая луна была цвета зелёного чая,
Когда его пьёшь в жаркий полдень
Из белой-белой маленькой чашки,
Сидя на вытертом узорном ковре,
 
 
В чайхане, у подножья гор невысоких.
Лёгкой дымкой подёрнуты дальние рощи.
Над скатертью кружат пёстрые осы
И, тревожно жужжа, садятся на сахар.
 

«Третья луна была желтой и жирной…»

 
Третья луна была желтой и жирной,
Как топлёное молоко в коричневой крынке,
Принесённое из прохладного погреба.
Можно было тихонько потрогать пальцем
 
 
Загустевший верхний слой. А потом
Есть прямо из крынки, зачерпывая ложкой,
Поглядывая, как кошка облизывается у ног,
И, конечно, дать и ей свежего лунного молока.
 

«Четвёртая луна была золотистой…»

 
Четвёртая луна была золотистой,
Словно мёд, собранный в Мариамполе,
Впитавший запах цветущих акаций
И тёплое дыхание южного ветра,
 
 
Спустившегося с Чуфут-кале
В плодородную тихую долину,
Покрытую садами и виноградниками,
Полями лаванды и чайной розы.
 

«Пятая луна была рыхлой и ноздреватой…»

 
Пятая луна была рыхлой и ноздреватой,
Похожей на круглый кусок козьего сыра.
Который едят с ломтём горячего хлеба,
Запивая красным вином. Когда тень ложится
 
 
На пустые дороги, и в вечернем небе
Только орлов заметишь у горизонта,
Славно ужинать на краю поля,
Под старым тополем с нежной листвою.
 

«Шестая луна манила, как море…»

 
Шестая луна манила, как море,
Глубокой сияющей синевою.
Она расплёскивалась волною,
И уносила упавшие звезды.
 
 
Она затопляла улицы светом,
Стучала в двери и билась в окна.
Она была дикой, томной и страстной,
Словно вакханка, в тунике рваной.
 
 
Кожа у ней пахла солью и солнцем,
В прядях волос запутались ветры.
Были глаза её полузакрыты,
И на губах запеклось желанье.
 

«А у последней, седьмой луны…»

 
А у последней, седьмой луны,
Как у фарфорового блюдца,
Откололся кусочек малый
И покатился во тьму со звоном.
 
 
Долго я черепок искала
В тёмных полях, в можжевеловых рощах.
Да не нашла. И искать перестала.
Так и осталась луна щербатой.
 

Пейзаж со снегом

«Всматриваясь в слепые сумерки…»

 
Всматриваясь в слепые сумерки,
Гадаю на лунных лепестках.
В чёрном зеркале стекла
Отражается свечное пламя.
 
 
Твой лик, словно лист осенний,
Освещает тропу моей судьбы.
Поэтому, чем дольше я иду по ней,
Тем более удивляюсь, тем более…
 
 
И, чем удивлённее гляжу я
В бездонные озёра ноябрьских ночей,
Тем обострённее мой слух вбирает
Ропот угасающих слов твоих,
 
 
Гул странных наречий —
Томленье травы под снегом,
Хруст ледяного ливня,
Примёрзшего к карнизу,
 
 
Шорохи осыпающихся звезд.
И, чем тише моя речь,
Тем яснее позывные твои —
Слышу! Можешь говорить
Чужими голосами, убегающими строчками,
Мгновенным росчерком снежных хлопьев,
Ветром в тёмных провалах дворов.
Слышу! – Только говори, или просто будь…
 
 
Тогда я буду с нежностью
Смотреть в глухую темень окна —
В око бездны в белой решётке рамы —
И вдыхать аромат бессмертной розы,
 
 
Распускающейся в твоих ладонях,
От тепла твоего дыхания —
В самой сердцевине полуночи,
Когда время летит к весне…
 

«В чаще веток шевелится стая…»

 
В чаще веток шевелится стая
Пёстрых листьев, и ветры гудят.
Там пахучий сентябрь отцветает
Жёлтой астрою после дождя.
 
 
По зелёному сумраку кружев
Солнце ткёт запоздалый узор —
И холодные капли жемчужин
Озаряют заплаканный бор.
 
 
Бродит осень, горючие слезы
Рукавом вытирая со щек.
И дрожат в лихорадке берёзы,
С октябрём не смирившись ещё.
 
 
Но, уже первым снегом чуть слышно
Пахнет утренних сумерек глубь.
И печально чернеет, и дышит
Сизой прелью безлиственный дуб.
 
 
И шаги замирают меж сосен,
Лишь в разрывах растрёпанных туч
Вдруг покажется чистая просинь,
Да сверкнёт заблудившийся луч.
 

Вкус любви

На губах моих тают снежинки – и это вкус любви.

Из-за кисеи метели на мгновение выныривает солнце – и весь двор погружается в лазурь.

Синие голуби, нахохлившись, сидят на скамейках, присыпанных первым снегом.

Осторожная кошка крадётся к жёлтому подвальному оконцу. Возле маленькой пекарни пахнет свежевыпеченным хлебом и пряностями.

В пустынном заснеженном мире нас двое – я и моя любовь.

В зеркале твоего взгляда отражаются ветки каштана с уцелевшей листвой цвета старого золота, отражается бег облаков – отражается ускользающая жизнь.

Обычно мои пальцы холодны, мои шаги стремительны.

Я пролетаю сквозь сквер, словно птица. Я спешу.

Но, сейчас я так медлительна, что в тишине могу ощутить стук сердца мира, услышать скрип небесных осей.

И ладони мои теплы, и шаги – спокойны и величавы.

Целую вечность мы идём по аллее, и снег засыпает нас.

Мы – два мира, бесконечно удалённых друг от друга в пространстве и времени, наше одиночество предрешено. И всё же мы – снег, мы – ветер, мы – птицы… Мы – этот мягкий рассеянный свет.

Вокруг нет ничего, кроме нашего молчания, наших шагов, нашей чудесно возникшей близости.

И это – любовь.

«В окне – пейзаж со снегом…»

 
В окне – пейзаж со снегом
И побелевший клён.
И сумрачною негой
Весь мир заполонён.
 
 
А сосны, словно снасти
Огромных кораблей,
Бросают прочь со страстью
Вороний грай с ветвей.
 
 
Занесены дороги,
На белый свет гляжу —
И места от тревоги
Себе не нахожу.
 
 
Как будто где-то рядом
Тихонько бродишь ты,
Под ранним снегопадом
Ища мои следы.
 
 
Ты знаешь – на планете,
Летящей сквозь пургу,
Одна на целом свете
До утра свечи жгу.
Потрёскивают звезды,
И леденеет ночь.
И нам во тьме морозной
Друг другу не помочь.
 
 
Дыханием не тронуть,
Не обрести моста!
Вся жизнь, как на ладони,
Божественно проста.
 
 
Всё ж мы с тобой бесстрашны,
Стремясь сквозь толщу лет,
Туда, где встречи нашей
Ещё мерцает свет.
 

Испанская танцовщица

Я о грусти моей расскажу в песне,

Потому что петь – значит плакать.

Я о радости моей расскажу в танце,

Потому что танцевать – значит смеяться.

(Из народной испанской песни)

 
Тёплые ветры ходят по свету,
Шёлком играя, целуют кожу.
Каждый твой шаг на прицеле смерти,
Пламенем ритма мрак растревожен.
 
 
Пряно повеяв розовым перцем,
Красная юбка взметнётся легко.
Плачет гитара, плачь, моё сердце! —
Выстрелом грянет удар каблуком.
 
 
Замерли ветви старой маслины,
Воздух ночной светляками согрет.
Локон небрежно брошен на спину
Под нескончаемый стук кастаньет.
Крик торжества и зов без ответа
Спаяны накрепко вещей судьбой
В миг, пока льётся музыка ветра,
Звёзды, как птицы, летят над тобой.
 

«Я – Древо Желанья…»

 
Я – Древо Желанья,
В прохладе моей —
Лишь вечер настанет,
Под тенью ветвей,
 
 
О, странник пустыни,
Усни, отдохни.
Забудь ты отныне
Ненастные дни.
 
 
Я – Райское Древо,
Меж солнца и вод.
К корням моим, верь мне,
Кто избран – придет.
 
 
Дыханием пряным
Смолы напою.
И яблоком рдяным
Тебя одарю.
 
 
Здесь, в травах душистых —
Колодец без дна,
Где тайно искрится
Воды глубина.
Земные заботы,
О, путник, забудь,
К небесным широтам
Направив свой путь…
 

«Возьми меня в свой сон…»

 
Возьми меня в свой сон
С чарующей прохладой,
Где радуга над садом,
И дом твой отворён
 
 
Навстречу голосам
Весенних птиц счастливых
И над лиловой сливой
Плывущим облакам.
 
 
Ты поведёшь меня
Тропой полузаросшей
Туда, где светят росы
До середины дня.
 
 
Туда, где никого —
Лишь старые деревья
Прошепчут нам поверья
Из детства своего.
 
 
Где ирисных полян
Что выплеснутых красок! —
А ветер тих и ласков,
И влажный воздух прян.
Там, по сырой траве,
Среди купальниц жёлтых
Ступая, как по шёлку,
Растаем в синеве…
 

Цыганская

 
Звёзды стучатся в окна, спрашивают о ночлеге:
«Можно ль становиться в доме твоем, скажи?
Долго плутали по небу на разбитой телеге,
Лошади утомились, стали у Млечной межи…»
 
 
Я отворю окошко, тихо скажу: «Входите,
Есть в кувшине водица, светел огонь в печи.
Что там, в высоком небе, поведайте-расскажите —
Текут ли быстрые реки, студёные бьют ключи?»
 
 
Черноокие звёзды пёстрые юбки раскинут,
Молвят мне: «В небе ясном реки текут без дна…
Не напьёшься…» И смолкнут, кутая гибкие спины
В длинные белые шали из ветхого полотна.
 
 
А поутру, как солнце выкрасит в киноварь небо,
Звёзды умоют лица после недолгого сна
И тронутся в путь. Только скрипнет прощально телега,
Да ветер тронет гриву рыжего скакуна.
 

«Пунцовый свет касается стены…»

 
Пунцовый свет касается стены
И ускользает.
Сегодня ночью снова снились сны,
Где я летаю.
 
 
Там тёплый ветер трогал мне плечо,
Струился шёлком,
Когда звенел полуночный сверчок
В дверной защёлке.
 
 
И сон, в котором я с тобой жила,
Был бесконечен.
И дом, в котором мирно так спала,
Казался вечным.
 
 
Шуршал и плакал тополь за окном
Сухой листвою.
Сна моего зеркальный водоём
Дышал покоем.
 
 
И только голубые мотыльки,
Кружа меж нами,
Едва касались крыльями руки,
Как будто пламя.
В каких ещё мирах с тобой проснусь
В рассветной рани?
Прольётся летний дождь – зерно к зерну —
И день настанет.