Капитал в XXI веке

Как вновь сделать вопрос о распределении центральным в экономических исследованиях

Этот вопрос важен, и не только по историческим причинам. Начиная с 1970-х годов, неравенство в богатых странах заметно выросло, особенно в Соединенных Штатах, где в 2000-2010-е годы концентрация доходов вернулась к рекордным показателям 1910-1920-х годов и даже немного превысила их: поэтому необходимо понять, почему и как именно происходило уменьшение неравенства в первый раз. Разумеется, быстрый рост бедных и развивающихся стран, особенно Китая, может стать мощным фактором, способствующим сокращению неравенства в мировом масштабе, как это было в случае с ростом богатых стран в течение Славного тридцатилетия. Однако этот процесс порождает серьезное беспокойство в развивающихся странах и еще большее – в странах богатых. Кроме того, впечатляющий дисбаланс, который в последние десятилетия наблюдается на финансовых рынках и на рынках нефти и недвижимости, может вызвать сомнения в неизбежности «пути равномерного роста», описанного Солоу и Кузнецом и предполагающего, что все должно развиваться с одинаковой скоростью. Будут ли править миром в 2050 или 2100 году трейдеры, топ-менеджеры или владельцы крупных состояний, богатые нефтью страны или Банк Китая или же офшоры, в которых будут так или иначе присутствовать все эти игроки? Было бы абсурдом не задаваться этим вопросом, заранее убедив себя в том, что в долгосрочной перспективе рост протекает равномерно.

В некотором смысле сейчас, в начале XXI века, мы находимся в той же ситуации, что и наблюдатели XIX столетия: на наших глазах происходят кардинальные изменения и довольно трудно понять, как далеко они зайдут и как будет выглядеть распределение богатства в мировом масштабе, между различными странами и внутри каждой страны через несколько десятилетий. Экономистам XIX века принадлежит одна огромная заслуга: они помещали вопрос о распределении в центр исследований и стремились к изучению долгосрочных тенденций. Их ответы не всегда были удовлетворительными – но они хотя бы задавали правильные вопросы. На самом деле, у нас нет никаких оснований верить в то, что рост носит самоуравновешивающийся характер. Давно пора вновь сделать проблему неравенства центральной в экономическом анализе и вернуться к тем вопросам, которые были поставлены еще в XIX веке. На протяжении слишком долгого времени экономисты пренебрегали вопросом о распределении богатства, отчасти из-за оптимистичных выводов Кузнеца, отчасти из-за чрезмерного профессионального пристрастия к упрощенным математическим моделям, называемым «моделями с репрезентативным агентом»^[18]. А для того, чтобы вновь поместить распределение в центр анализа, нужно начать со сбора максимального количества исторических данных, позволяющих лучше понять его эволюцию в прошлом и современные тенденции. Лишь постепенно установив факты, определив закономерности и сравнив опыт различных стран, мы сможем лучше выявить действующие механизмы и прояснить будущее.

Источники, используемые в этой книге

Эта книга основана на двух видах источников, которые позволяют изучить историческую динамику распределения богатства: первый вид касается доходов и неравенства в их распределении; второй – имущества, его распределения и соотношения с доходами.

Начнем с доходов. В значительной степени моя задача заключалась лишь в том, чтобы придать пространственный и временной масштаб новаторским, прорывным разработкам Кузнеца, позволившим ему измерить эволюцию неравенства в доходах в Соединенных Штатах в период с 1913 по 1948 год. Это расширение метода позволяет рассмотреть в перспективе эволюцию, которую обнаружил Кузнец (и которая была вполне реальной), и заставляет кардинальном образом пересмотреть установленную им оптимистичную связь между экономическим развитием и распределением богатства. Как ни странно, работа Кузнеца так и не получила систематического продолжения – без сомнения, отчасти это объясняется тем, что историческое и статистическое изучение фискальных источников находится на своего рода академической «ничейной земле»: оно носит слишком исторический характер для экономистов и слишком экономический для историков. Жаль, ведь только рассмотрение в долгосрочной перспективе позволяет правильно проанализировать динамику неравенства в доходах и только налоговые источники дают возможность исследовать эту проблему в долгосрочной перспективе^[19].

Я начал с того, что применил методы Кузнеца к французскому материалу – результаты этого были изложены в исследовании, опубликованном в 2001 году^[20]. Затем мне посчастливилось воспользоваться помощью многих коллег, прежде всего, Энтони Аткинсона и Эмманюэля Саэза, которые помогли придать этому проекту намного более широкий международный масштаб. Энтони Аткинсон исследовал материал Великобритании и многих других стран, и мы вместе подготовили к изданию два тома, которые вышли в 2007 и 2010 годах и объединили схожие исследования, охватывающие более двадцати стран со всех континентов^[21]. Вместе с Эмманюэлем Саэзом мы продлили на полвека исторические серии, установленные Кузнецом для Соединенных Штатов^[22], а сам он занялся изучением других важных стран, таких как Канада и Япония. Множество исследователей внесли свой вклад в этот коллективный проект: Факундо Альваредо исследовал Аргентину, Испанию и Португалию; Фабьен Делл – Германию и Швейцарию; вместе с Абхиджитом Банерджи я изучил пример Индии; благодаря Нэнси Цзян я смог ознакомиться с китайским материалом; и т. д.^[23]

Для каждой страны мы старались использовать одинаковые источники, методы и концепты: децили и центили высоких доходов оцениваются на основе данных налоговых деклараций о доходах (после многочисленных поправок, необходимых для обеспечения временной и пространственной однородности данных и концептов); национальный доход и средний доход мы брали из национальных счетов, которые иногда приходилось дополнять или продлевать. Серии данных, как правило, начинаются с момента введения налога на доход (во многих странах это произошло в 1910-1920-е годы, в каких-то государствах, например, в Японии и Германии, раньше – в 1880-1890-е годы, в каких-то – позже). Они постоянно обновляются и в настоящее время доходят до начала 2010-х годов.

В итоге, World Top Incomes Database (WTID; Всемирная база данных по высоким доходам), ставшая результатом совместной работы трех десятков исследователей из разных уголков мира, является самой обширной базой доступных на сегодняшний день исторических данных по эволюции неравенства доходов и представляет собой первый комплекс источников, используемых в этой книге^[24].

Второй комплекс источников, к которому я, на самом деле, первым делом обращусь в этой книге, касается имущества, его распределения и его соотношения с доходами. Имущество играет важную роль и в первом комплексе источников, в части, касающейся доходов, получаемых с имущества. Напомним, что доход всегда складывается из двух составляющих: во-первых, из доходов, полученных от ведения трудовой деятельности (зарплаты, оклады, премии, бонусы, доходы от работы, осуществляемой не по найму, и т. д. и другие доходы, являющиеся вознаграждением за труд, в какую бы юридическую форму они ни облекались); во-вторых, из доходов с капитала (арендная плата, дивиденды, проценты, прибыль, прирост капитала, роялти и т. д. и другие доходы, полученные от простого обладания капитала в виде земли, недвижимости, финансов, промышленных производств, в какую бы юридическую форму они ни облекались). Данные WTID содержат много информации по эволюции доходов с капитала на протяжении ХХ века. Тем не менее их необходимо дополнять источниками, непосредственно касающихся имущества. Здесь можно выделить три разновидности исторических источников и методологических подходов, которые, впрочем, дополняют друг друга^[25].

Прежде всего, подобно тому, как налоговые декларации о доходах позволяют исследовать эволюцию неравенства в доходах, налоговые декларации о наследстве дают возможность проследить эволюцию имущественного неравенства^[26]. Впервые этот подход использовал Роберт Лампман в 1962 году, занимавшийся изучением имущественного неравенства в Соединенных Штатах в период с 1922 по 1956 год, затем – Энтони Аткинсон и Ален Хэррисон в 1978 году при исследовании материала Великобритании в период с 1923 по 1972 год^[27]. Недавно эти работы были обновлены и расширены за счет включения материала других стран, таких как Франция и Швеция. К сожалению, мы располагаем данными, касающимися меньшего количества стран, чем в случае неравенства в доходах. Однако в отдельных случаях можно поднять материал за намного более продолжительный период – зачастую вплоть до начала XIX века, поскольку налог на наследство намного древнее налогов на доходы. В частности, изучив данные, собранные в различные эпохи французской администрацией, и собрав в архивах, вместе с Жилем Постель-Винеем и Жаном-Лораном Розенталем, большой массив личных деклараций о наследстве, мы смогли установить подобные однородные серии данных, касающихся концентрации наследства, начиная с эпохи Революции^[28]. Это поможет нам рассмотреть потрясения, вызванные Первой мировой войной, в намного более продолжительной исторической перспективе, чем в случае данных, касающихся неравенства в доходах (которые зачастую очень некстати начинаются лишь с 1910-1920-х годов). Работа, проведенная Жеспером Руаном и Даниэлем Вальденстремом на основе шведских исторических данных, также дает богатый материал для исследований^[29].

Источники, касающиеся наследства и имущества, также позволяют изучить эволюцию роли наследства и сбережений в накоплении имущества в процессе развития имущественного неравенства. Нам удалось сравнительно полно исследовать материал Франции, где богатейшие исторические источники дают уникальную картину эволюции наследства в долгосрочном плане^[30]. Эта работа была частично расширена за счет включения других стран, особенно Великобритании, Германии, Швеции и Соединенных Штатов. В нашем исследовании эти материалы играют ключевую роль, поскольку имущественное неравенство носит различный характер в зависимости от того, лежит ли в его основе наследство, полученное от предыдущих поколений, или же сбережения, накопленные в течение всей жизни. В настоящей книге мы уделяем внимание не только неравенству как таковому, но, прежде всего, его структуре, т. е. истокам расхождений в доходах и имуществе между различными социальными группами и различным системам экономического, социального, нравственного и политического оправдания, призванным их обосновать или осудить. Неравенство необязательно плохо само по себе: главный вопрос здесь заключается в понимании того, оправдано ли оно, есть ли у него причины.

Наконец, источники по имуществу позволяют исследовать на протяжении очень долгого периода эволюцию общей стоимости национального достояния (будь то капитал в виде земли, движимого или недвижимого имущества или же финансов), измеренного по количеству лет национального дохода данной страны. Изучение этого соотношения между капиталом и доходом в глобальном масштабе имеет определенные ограничения (всегда предпочтительнее анализировать имущественное неравенство на индивидуальном уровне и относительное значение наследства и сбережений в формировании капитала), однако, вместе с тем, дает возможность комплексно исследовать значение капитала для данного общества в целом. Кроме того, мы увидим, что, собрав и сравнив расчеты, производившиеся в различные эпохи, можно охватить – особенно в случае Великобритании и Франции – период вплоть до начала XVIII века, что в перспективе позволит заменить промышленную революцию в истории капитала. Здесь мы будем опираться на исторические данные, которые мы недавно собрали вместе с Габриэлем Цукманом^[31]. Это исследование в значительной степени заключалось в расширении и обобщении работы по сбору данных о имущественных балансах по странам («country balance sheet»), проведенной Рэймондом Голдсмитом в 1970–1982 годах^[32].

По сравнению с предшествующими работами, новизна примененного здесь подхода состоит в попытке сбора максимально полных и систематических исторических данных с целью изучения динамики распределения богатства. Следует подчеркнуть, что я располагал двойным преимуществом относительно моих предшественников: мы изначально рассматриваем эти данные с большей исторической дистанции (а мы увидим, что в некоторых случаях долгая эволюция становится очевидной лишь тогда, когда в оборот вводятся данные, касающиеся 2000–2010 годов; кроме того, на преодоление отдельных потрясений, вызванных мировыми войнами, потребовалось много времени); мы также сумели, благодаря новым возможностям, предоставленным информационными технологиями, собрать без особого труда исторические данные в намного более широких масштабах, чем наши предшественники.

Я вовсе не намерен преувеличивать значение технологий в истории идей, однако, на мой взгляд, этими чисто техническими вопросами пренебрегать не следует. Во времена Кузнеца и вплоть до 1980-1990-х годов большие объемы исторических данных было объективно намного труднее обрабатывать, чем в наши дни. Когда в 1970-е годы Элис Хэнсон Джонс обобщила данные американских посмертных описей имущества колониальной эпохи^[33], а Аделин Домар провела ту же работу с французскими архивными материалами XIX века^[34], касающимися наследования имущества, то эта работа в значительной степени осуществлялась вручную, при помощи картонных карточек, и это важно понимать. Когда сегодня мы перечитываем эти значимые книги или же работы Франсуа Симиана по эволюции зарплат в XIX веке, исследования Эрнеста Лабрусса по истории цен и доходов в XVIII столетии или же труды Жана Бувье и Франсуа Фюре по движению прибыли в XIX веке, то для нас очевидно, что при сборе и обработке данных эти ученые сталкивались с серьезными материальными трудностями^[35]. Эти сложности технического характера зачастую поглощали значительные силы и иногда, казалось, брали верх над аналитической работой, тем более что эти сложности заметно ограничивали возможности сравнения материала из разных стран и эпох. Сегодня историю распределения богатства во многих отношениях изучать намного проще, чем прежде. Настоящая книга в немалой степени отражает это улучшение условий труда исследователя^[36].

Основные результаты, достигнутые в этой книге

Каковы же основные результаты, к которым мне удалось прийти, опираясь на эти прежде не использовавшиеся исторические источники? Первый вывод заключается в том, что в этой области следует избегать всякого экономического детерминизма: история распределения богатств всегда имеет большую политическую подоплеку и не может сводиться к одним лишь экономическим механизмам. Так, сокращение неравенства, наблюдавшееся в развитых странах в 1900-1910-е и 1950-1960-е годы, было прежде всего результатом войн и той политики, которую начали проводить государства по их окончании. Точно так же, усиление неравенства, вновь начавшееся в 1970-1980-е годы, было во многом предопределено политическими переменами последних десятилетий, особенно в налоговой и финансовой сферах. История неравенства зависит от представлений экономических, политических и социальных агентов о том, что справедливо, а что нет, от взаимоотношений между этими агентами и от коллективного выбора, который из этого проистекает; она складывается из того, что делают все заинтересованные агенты.

Второй вывод, к которому подводит эта книга, заключается в том, что динамика распределения богатства запускает мощные механизмы, которые движутся попеременно то в сторону сближения, то в сторону расхождения, и что нет ни одного естественного, произвольного процесса, способного нейтрализовать на долгое время тенденции, ведущие к дестабилизации и неравенству.

Начнем с механизмов сближения, т. е. способствующих сокращению и сжатию неравенства. Главной силой сближения выступают процесс распространения знаний и инвестиции в повышение квалификации и в образование. Игра спроса и предложения, равно как и мобильность капитала и труда, являющаяся одной из ее разновидностей, также могут действовать в этом направлении, но их воздействие не столь сильно и зачастую имеет двойственный и противоречивый характер. Процесс распространения знаний и навыков представляет собой ключевой механизм, обеспечивающий как общий рост производительности, так и уменьшение неравенства в каждой конкретной стране и в международном масштабе, как это показывает пример многих бедных и развивающихся стран, начиная с Китая, которые успешно догоняют страны богатые. Перенимая производственные методы и достигая уровня квалификации богатых стран, менее развитые страны наверстывают отставание в производительности и добиваются роста своих доходов. Этому процессу технологического сближения может способствовать свобода торговли, однако речь идет прежде всего о процессе распространения знаний и обмена навыками – что, по определению, является общественным благом – а не о рыночном механизме.

Чисто теоретически могут существовать и другие силы, способствующие достижению большего равенства. Например, можно вспомнить, что в истории производственные технологии отводили все большую и большую роль человеческому труду и навыкам, вследствие чего доля доходов, приходящаяся на труд, имела тенденцию к росту (а доля капитала соответственно снижалась) – эту гипотезу можно называть «увеличением человеческого капитала». Иными словами, движение вперед, по направлению к технической рациональности автоматически должно было бы привести к триумфу человеческого капитала над капиталом в виде финансов и недвижимости, опытных менеджеров – над толстобрюхими акционерами, навыков – над связями. Точно так же, в истории неравенство постепенно становилось бы более меритократическим и подвижным (хотя и не менее сильным по уровню): экономическая рациональность автоматически так или иначе привела бы к рациональности демократической.

Согласно еще одному широкому распространенному в нашем современном обществе мнению, увеличение продолжительности жизни автоматически должно привести к тому, что на смену «войне классов» придет «война возрастов» (которая, в общем и целом, представляет собой гораздо менее разрушительный конфликт, поскольку каждый бывает и молодым, и старым). Иными словами, накопление и распределение имущества сегодня предопределяются уже не беспощадным противостоянием между династиями наследников и династиями тех, кто располагает лишь собственным трудом, а скорее логикой сбережений, действующей на протяжении всей жизни: каждый накапливает себе имущество к старости. Тем самым, прогресс медицины и улучшение условий жизни полностью преобразят саму природу капитала.

Как мы увидим, эти две оптимистичные точки зрения («увеличение человеческого капитала» и приход «войны возрастов» на смену «войне классов»), к сожалению, во многом иллюзорны. Если точнее, то эти изменения – вполне вероятные с чисто логической точки зрения – отчасти действительно произошли, но в гораздо менее значимых масштабах, чем зачастую принято считать. Далеко не факт, что доля труда в национальном доходе заметно увеличилась в долгосрочной перспективе: представляется, что капитал (не человеческий) в XXI веке так же необходим, как и в XVIII и XIX столетиях, и нельзя исключать, что его значение в будущем возрастет еще больше. Более того, сегодня, как и прежде, имущественное неравенство остается основным видом неравенства в рамках каждой возрастной группы и мы увидим, что в начале XXI века наследство вполне может иметь такое же значение, как и во времена «Отца Горио». В долгосрочной перспективе главной силой, которая ведет к уравниванию условий, является распространение знаний и навыков.

Силы сближения, силы расхождения

Главное заключается в том, что, какой бы значимой ни была эта уравнивающая сила, обеспечивающая сближение между странами, иногда над ней могут брать верх силы расхождения, действующие в противоположном направлении, т. е. силы, способствующие увеличению и углублению неравенства. Очевидно, что в результате недостаточных инвестиций в образование целые социальные группы могут лишиться возможности воспользоваться плодами роста или даже оказаться в деклассированном положении и быть вытеснены новыми людьми, как показывает протекающий ныне процесс наверстывания одних стран другими (китайские рабочие занимают место американских и французских рабочих и т. д.). Иными словами, главная сила конвергенции – распространение знаний – лишь отчасти является естественной и произвольной и в значительной степени зависит от политики в области образования, от обеспечения доступа к необходимым навыкам и от институтов, функционирующих в этой сфере.

В рамках этой книги акцент будет сделан на силах расхождения, которые вызывают тем большее беспокойство, что действуют в мире, где все необходимые инвестиции в навыки уже сделаны и где наличествуют условия, необходимые для развития эффективной – в понимании экономистов – рыночной экономики. Эти силы расхождения следующие: с одной стороны, рост самых щедрых вознаграждений, который, как мы увидим, может быть массовым, хотя на сегодняшний день остается сравнительно локализованным; с другой – силы расхождения, связанные с процессом накопления и концентрации имущества на фоне слабого экономического роста и высоких доходов с капитала. Этот второй процесс может носить более дестабилизирующий характер, чем первый, и, бесспорно, представляет собой главную угрозу для динамики распределения богатств в очень долгой перспективе.

Перейдем сразу к существу дела. На графиках I.1 и I.2 мы изобразили фундаментальные процессы эволюции, которые постараемся понять в этой книге и которые демонстрируют вероятную значимость этих двух процессов расхождения. Процессы эволюции, отраженные на этих графиках, имеют форму U-образной кривой, которая сначала падает, а затем растет; можно подумать, что они соответствуют схожим ситуациям. Однако это не так: эти процессы отражают совершенно разные феномены, основанные на различных экономических, социальных и политических механизмах. Кроме того, первый процесс касается прежде всего Соединенных Штатов, а второй – в большей степени Европы и Японии. Конечно, не исключено, что в течение XXI века эти два процесса и эти две силы расхождения, в конце концов, сольются воедино в данных странах – отчасти это уже происходит, как мы увидим – а может быть, и по всей планете, что приведет к не виданному прежде уровню неравенства и к совершенной новой его структуре. Но в настоящее время эти два поразительных процесса, в общем и целом, соответствуют двум различным феноменам.

Первый процесс эволюции, представленный на графике I.1, отражает траекторию движения верхней децили иерархии доходов в национальном доходе Соединенных Штатов в период с 1910 по 2010 год. Речь идет просто о продлении рядов исторических данных, установленных Кузнецом в 1950-е годы. На графике действительно видно отмечавшееся Кузнецом сильное сжатие неравенства в 1913–1948 годах, когда доля верхней децили в национальном доходе, составлявшая в 1910-1920-е годы 45–50 %, сократилась на пятнадцать процентных пунктов – до 30–35 % – к концу 1940-х годов. В 1950-1970-е годы неравенство стабилизировалось на этом уровне. Затем, начиная с 1970-1980-х годов, наблюдается очень быстрое движение в противоположном направлении, в результате чего в 2000-2010-е годы доля верхней децили вновь возросла до 45–50 % от национального дохода. Масштаб этого поворота впечатляет. Вполне закономерен вопрос, насколько далеко может зайти такая тенденция.

График I.1

Неравенство в доходах в Соединенных Штатах

Примечание. Доля верхней децили в национальном доходе США сократилась с 45–50 % в 1910–1920-е годы до менее чем 35 % в 1950-е годы (это то самое снижение, которое измерил Кузнец); затем она поднялась с менее чем 35 % в 1970-е годы до 45–50 % в 2000–2010-е годы.

Источники: piketty.pse.ens.fr/capital21c.

Мы увидим, что эта впечатляющая эволюция во многом соответствует беспрецедентному взрывному росту высоких трудовых доходов и что она отражает прежде всего феномен отрыва топ-менеджмента крупных компаний. Это можно объяснить резким ростом квалификации и производительности труда этих топ-менеджеров по сравнению с массой прочих лиц наемного труда. Другое объяснение, которое мне кажется более убедительным и которое, как мы увидим, явно больше соответствует установленным фактам, заключается в том, что топ-менеджеры имеют возможность сами себе назначать вознаграждение, иногда безо всяких ограничений и зачастую вне зависимости от их личной производительности, которую вообще очень трудно оценить в крупных компаниях. Эта эволюция наблюдается прежде всего в Соединенных Штатах и в меньшей степени в Великобритании, что может объясняться особой историей социальных и налоговых норм, отличавшей эти две страны в течение прошлого века. На сегодняшний день в остальных богатых странах (Японии, Германии, Франции и других странах континентальной Европы) эта тенденция носит более ограниченный характер, однако движение идет в том же направлении. Было бы слишком необоснованно ожидать, что этот феномен повсеместно достигнет тех же масштабов, что в Соединенных Штатах, без предварительного проведения максимально всестороннего анализа – что, к сожалению, не так уж просто, если учесть ограниченность данных, имеющихся в нашем распоряжении.