Сеял мелкий противный дождик, осень в этом году после удушающей летней жары воспринималась особенно унылой и длинной. Мокрые, блестящие улицы казались золотистыми от электрических фонарей. Последние, кое-где оставшиеся на деревьях листья шуршали при особенно сильных порывах ветра и падали вниз, под ноги.

Лена медленно шла от Александровского сада в сторону Калининского. На душе было как-то грустно и неуютно. И не только погода была тому виной, хотя осенний депрессняк – явление для большого хмурого города обычное. С годами как-то все меньше и меньше интересного в жизни происходит. Делаешь все, что должна, бытовые проблемы решаешь, о близких заботишься, а вот драйв, ожидание каких-то перемен, как в юности, уже нет, пропадают, теряются за каждодневными заботами и делами.

Позади остались станция метро Библиотека имени Ленина, Военторг, Дом Дружбы, такой маленький серый особнячок с морскими ракушками на стенах, с собственным крошечным двориком. Когда-то она слышала, что эту копию португальского дворца кто-то из родственников Саввы Морозова выстроил для своей любовницы, то ли турчанки, то ли испанки, чтобы ей было уютно тут, среди холодной Москвы, так непохожей на ее теплую родину. А вот для нее, для Лены, замок уж точно никто никогда не построит. Не те сейчас времена, не те люди. Представив себя на секунду среди роскошных восточных интерьеров, Лена даже немного повеселела. Пусть не построит, зато вот можно помечтать.

Стрелки на часах почтамта показывали примерно без двадцати десять.

Нет, жаловаться, конечно, в ее положении не стоит, только Судьбу гневить. По большому-то счету, можно сказать, все хорошо. Сын вырос, уже студент, играет за престижный московский спортклуб. Мама, слава богу, чувствует себя весьма и весьма бодрой дамой. В финансовом плане не сказать, что очень хорошо, но на жизнь уже ставшую привычной хватает, и слава Богу!

Егора они с мамой сами растили, без отца. С мужем Лена еще очень давно поругалась, когда малышу всего полгода было. Пока дед был жив, он тоже внуком занимался, а потом уже они вдвоем, две женщины мальчишку поднимали. Егор только в двенадцать лет со своим родным отцом познакомились.

Но есть в таком положении вещей и свои положительные стороны. Сын полностью их с мамой, похож на них, их словами разговаривает, их жизненные принципы исповедует, недостатки в нем тоже все понятные и объяснимые, можно сказать, общесемейные. Еще неизвестно, каким бы он при папе стал, может и не добился бы ничего, распустился.

В общем, все как у всех, или почти у всех. Только вот последнее время все это не вызывает радость, как раньше, и законную гордость собой: вот молодец, выстояла, детеныша вырастила одна, да какого – ого-го! Третий уже год пошел, как сын школу закончил. А ощущения такие, как будто она, словно лошадь на ипподроме, бежала-бежала, да вдруг на полном скаку остановилась и в стену кирпичную уперлась. Раньше весь день был по минутам расписан: уроки, тренировки, репетиторы. Теперь, вроде, можно и отдохнуть, но не получается, скучно, тоскливо. Кажется, что никому уже она не нужна, не интересна, старость пришла. А какая старость, когда и физически еще все в порядке, и по внешнему виду все лет на десять меньше дают, чем на самом деле есть.

Подруга Наталья, с университета знакомы, дочь у нее на год моложе Егора, когда Алиска в последнем классе училась, испугалась даже.

– Я, – говорит, – когда моя пристроится, обязательно найду, чем заняться. На латинские танцы ходить буду, и на танец живота, от него, слышала, если даже всего двадцать минут в день заниматься, худеют очень. Еще путешествовать буду по всему миру, наслаждаться жизнью, в общем.

Алиcка сейчас тоже уже на втором курсе учится, в МГУ, и почти на том же факультете, что и они с Натальей заканчивали, а маманя ее, как не брала отпуск последние пятнадцать лет, так и сейчас не берет. Уж, какие тут путешествия и танцы.

Ладно, с Наташкой все понятно, она всегда трудоголиком была, для нее работа – самое в жизни главное. Да и Алиску поначалу одна тоже, сама поднимала, вот и сейчас, видимо, обязываться ни у кого не хочет. Правильно, конечно, только скучно как-то, беспросветно все.

Наташка говорит, что в работе спасение, что Лене тоже работу поискать стоит, сразу жизнь в более яркие тона окрасится. Так-то оно так, конечно. Только кому сейчас э-э-много-летняя дамочка нужна, которая лет пятнадцать уже не работает, да еще с дипломом философского факультета МГУ, с которым и в прежние, еще брежневские времена, работу сложно найти было. Это Наташа давно уж как банкиршей стала, да и то первые лет десять на посылках бегала, пока базовое образование не получила. Тоже диплом любимого универа ей не сильно пригодился. Может, Алиске ее больше повезет.

Пару лет назад Лена зарегистрировалась в Одноклассниках. Как и всем, интересно было, кто из сокурсников чего с таким экзотическим дипломом достиг. Как оно там устроилось, поколение, которое училось еще в застой, причем марксистко-ленинской философии, а живет уже вот, можно сказать, при почти развитом капитализме. Оказалось, по-разному все. Но очевидная закономерность выявилась: более-менее материально преуспели те, кто в рекламу подались. Оказывается, наше поколение философов у истоков пиарной деятельности в России стояло. Вот так интересно: из философов – в пиарщики, видимо общее что-то между этими сферами деятельности есть. Правда, – это лучшие из наших там окопались, можно сказать, самые талантливые. А вообще среди ее однокурсников и попы есть, и заведующие кафедрами, самыми престижными, и не только на нашем континенте расположенными, ректоры, деканы, директора институтов. Правда, и таких никчемных, как она, Лена, тоже хватает. Особенно среди женщин. Доля видимо такая женская, незавидная.

И с сыном последнее время все труднее становится. Парня, конечно, тоже понять можно. Он давно уже, лет с пятнадцати самостоятельной жизнью живет, взрослее своих сверстников и внешностью, и поведением. Конечно же, это от спорта все. Профессиональный спорт много дает: здоровье, красоту, уверенность, характер. Но и требует тоже немало.

Как Егор говорит, каждый спортсмен делает что-то, что обычным людям не под силу, поэтому на него и смотреть приходят. Для этого не только физические данные требуются, но и сила духа, чтобы устоять, удержаться, не сломаться. На площадке нужно быть зверем, убийцей, только тогда у тебя что-нибудь получится. Понять, конечно, можно, только у каждой медали другая сторона обязательно есть. Дома от него требуют других качеств: ласковости, послушания, снисходительности. Вот и забывает Егор иногда, где находится, путает, какие черты характера на стадионе проявить, а какие для друзей и близких. Слишком ранняя самостоятельность тоже плохо. Дома это так проявляется: «Я сам все знаю, тебе мою жизнь все равно не прожить, я – звезда, я – самый-самый-самый. Яяяяяяяяяяя!»

Ссориться часто стали. Неправильно это, вся семья-то из трех всего человек состоит, если друг друга не любить, кто ж нас любить будет. Вот и сегодня Лена прогуляться не от хорошей жизни отправилась, опять с Егором из-за всякой ерунды поругались: вчера с тренировки на два часа позже пришел, почти в полночь. Сегодня утром опять после ухода в его комнате мамаево побоище осталось. Все как всегда, как положено, можно сказать.

Еще, считается, что счастья личная жизнь прибавляет. Лена тоже всегда так думала. А сейчас вот сомневаться стала. Ну да, есть у нее друг, красивый, умный. А толку-то от этого? Тоже уже привычно все. Отношения, если их не углублять, не выводить на новый уровень, тоже перестают радость доставлять, становятся обыденными. А насчет нового уровня, Лена сама – против. Как говорится, хорошее дело браком не назовут. По ее глубокому убеждению, подписываться на такое решение стоит, если уж действительно так хорошо вместе, что без этого дальнейшей жизни себе представить не можешь. А вот у них сейчас – не такие отношения. Вполне она без такого замужества обойтись может, и обходится. И друг ее – тоже вполне успешно холостяком живет. Так зачем же что-то менять?

Или это тоже возраст преклонный себя знать дает? Уже страшно на какие-то перемены решиться? Или просто человек не тот ей попался, хоть и умный, и красивый? А где они, те? Точно, человек в мир один приходит, один и уходит, остальное все временно и суетно. У Лены много друзей есть, большая часть, конечно, семейные. И что? Позавидовать, признаться, некому. Нет, по каким-то отдельным деталям можно: хочу такую же квартиру, шубу, машину, талию, ресницы. А вот, чтобы с кем-нибудь мечталось полностью судьбой поменяться – нет, такого нет. До такой степени она никому не завидует. Потому что абсолютно точно видит, везде свои проблемы, кстати, очень похожие на ее собственные.

Единственное положительное, что Лена за собой последнее время заметила, так это то, что она опять начала мечтать. Видимо, потому, что времени свободного больше стало. Только мечтается сейчас уже как-то не так, как в юности, когда возраст для таких занятий, видимо, более подходящий. Тогда казалось, что впереди все только самое-самое. Как все придумаешь, так и будет. А теперь мечты какие-то приземленные стали, материальные: о новой квартире, машине, даче. Даже стыдно как-то за такую обывательщину. О чем тут мечтать, когда это все заработать можно. Но не стремится душа ввысь, как в молодости, что уж тут поделаешь!

Тут, в самом центре Москвы, ей все родное, близкое. Потому и отправилась на прогулку именно сюда. Лена посмотрела в сторону ресторана Прага. Здесь почти двадцать лет назад они с мужем праздновали в Аквариуме свадьбу, да и потом часто наведывались покушать, потанцевать. Эх, неспокойные девяностые, когда весь мир застыл в удивлении от того, что творилось в их многострадальной стране!

За Прагой – роддом имени Грауэрмана, в котором родилась не только Лена, но и еще ее мама. Когда-то в Москве ходила забавная байка. Говорили, что в каждом роддоме был свой способ перевязывать пупок новорожденным. А лучше всего это делали на Калининском проспекте, в роддоме номер один, имени Грауэрмана. Даже врачи всегда определяли среди своих пациентов тех, кто появился на свет там, по их красивому пупку.

А жили они тогда вон, за церковью, на улице Воровского, сейчас – Поварской, в сером старинном, еще дореволюционной постройки, доме, в котором на верхнем этаже, под стеклянной крышей когда-то, в начале двадцатого века, размещались мастерские известных художников и поэтов, даже вроде Мейерхольда. Здесь жил актёр Александр Кайдановский, поэтесса Белла Ахмадулина и её муж, театральный художник Борис Мессерер, написавший об этом доме книгу. Дом красивый, тоже как замок. В нем сейчас стоимость жилья – самая высокая в Москве. Одна квартира принадлежит Березовскому.

Ленин дед получил комнату в бельэтаже этого дома сразу после революции. Это была прежняя господская спальня, стены ее были оклеены батистом, который в тяжелое послереволюционное время, по рассказам деда, сдирали со стен, стирали и использовали для пошива мужских рубашек. А еще там был вороватый управдом, совсем такой же, как в «Двенадцати стульях», который продал все, что было в доме более-менее ценное: бронзовые ручки, ковры с лестниц, медные прутья, которые эти ковры придерживали, даже каменную тумбу для театральных афиш, раньше стоящую перед подъездом. До Лены дошла великолепная роспись на потолке, которую дедушка сам часто подновлял. Среди цветущих веток и листьев улыбались пухлощекие амурчики и небесной красоты женщины со светлыми вьющимися волосами.

Лена даже не стала заглядывать на родную улицу. Ей не нравилось подходить к своему прежнему дому. Лет семь назад обе квартиры в бельэтаже были перестроены, и в высоких стрельчатых окнах виднелись уже не милые купидоны, а скучные белые европотолки. Да и сам дом, построенный в 1907 году из благородного серого камня, который раз в год чистили из шлангов смесью воды и песка, несколько лет назад был выкрашен в противный желтый цвет.

Дойдя почти до Дома Книги, Лена решила перейти на другую сторону и возвращаться потихоньку к метро. Прохожих на проспекте почти совсем не осталось. Видимо, в такой неуютный слякотный вечер всем хотелось быстрее к домашним мягким диванам и телевизорам. Лена подошла совсем близко к проезжей части, чтобы перед спуском в подземный переход спокойно перекурить.

Где-то вдалеке, наверное, у Манежа, завыли сирены. Пока женщина копалась в сумке, пытаясь вытащить с самого дна пачку сигарет, гул все нарастал, приближался. Вероятно, кто-то из кремлевских чинов, закончив многотрудный рабочий день, торопится на дачу. На Калининском проспекте правительственные машины – не редкость.

Со стороны Арбатской площади показались два больших светящихся глаза. Огромный, темный, то ли джип, то ли микроавтобус со скоростью ракеты промчался по правому ряду мимо замершей на кромке тротуара женщины. Позади темного монстра неслись две милицейские машины с включенными разноцветными мигалками на крышах, оглашая, казалось замершие окрестности, утробным воем. Ничего себе ралли в центре Москвы! Совсем народ обезумел.

Внезапно Лена почувствовала, как что-то тяжелое сильно ударило по ноге чуть выше сапога. От неожиданности и резкой боли она шлепнулась на колени в мокрую холодную лужу, здорово подпортив купленные неделю назад дорогие джинсы. «Вот, дожила, – подумала про себя, – уже от громких звуков ноги подворачиваются». Вставая, Лена еще раз умудрилась споткнуться непонятно на чем. Что-то непонятное валялось прямо у нее под сапогами.

Наклонившись, она подняла плотный сверток величиной в два кирпича, завернутый в черный полиэтиленовый пакет и замотанный несколько раз скотчем. Интересно, что это еще за дрянь такая, и как она оказалась в луже посреди Калининского проспекта? И почему так болит нога? Лена закатала брючину и даже в тусклом свете от фонаря увидела багровый синяк, наливающийся чуть ниже колена. «Хорошо, что сейчас осень и с юбкой носят колготки, летом я бы с такой ногой на пляже показаться испугалась, – мелькнула мысль. – Наверное, этот сверток выбросили из той темной машины, и именно об него я ушиблась. Вот, не люди, а свиньи какие-то, урн и мусорных контейнеров им мало, так и на тот свет кого-нибудь отправить можно». Женщина стала оглядываться в поисках ближайшей урны, но этих примет цивилизованной жизни поблизости не наблюдалось. Теперь придется еще и этот увесистый мокрый пакет до какого-нибудь мусорного контейнера тащить, а то об него еще кто-нибудь споткнется, если здесь бросить. Что там хоть такое? На ощупь похоже на бумаги, небось, какие-нибудь старые документы выбросили. Посмотреть, что ли? Лена принялась вяло расковыривать плотный пакет. В дырке мелькнуло что-то розовое. Достав из кармана невесть как там завалявшуюся пилочку для ногтей, женщина сильнее рванула плотный пластик и в шоке замерла…

В пакете лежали банковские упаковки купюр по пятьсот евро. Вот это да! Такого с ней точно еще не случалось! Конечно, эти евро фальшивые, потому их и выкинули. Все равно прикольно, можно дома туалет оклеить. Кому рассказать – не поверят!

Лена огляделась по сторонам. Она все еще стояла у самой кромки проезжей части, так и не достав сигарету из зажатой подмышкой сумки. Да не до курева уже! Пора идти, пока какой-нибудь пьяный лихач уже конкретно в нее не въехал, ночь на дворе! Аккуратно запаковав черный сверток с банкнотами в извлеченный из сумки гжельского вида пакет с логотипом магазина Копейка, и упрятав его на дно сумки, женщина двинулась ко входу в подземный переход. Сильно побаливала нога. Все ее мысли роились вокруг странной находки. Лена прикидывала, вернулся ли уже с тренировки Егор, и предвкушала, как все они громко посмеются над таким количеством фальшивых евро. Видимо поэтому, замечтавшись, женщина почти не заметила, как практически врезалась в стоявшего на ее пути огромного мужика, от которого к тому же ощутимо попахивало спиртным.

– Ой, простите, – пискнула Лена. Для нее на сегодняшний вечер впечатлений явно было уже достаточно.

– Да ничего-ничего, девушка, я как раз шел вам помочь. Это ведь вы там, у бордюра, в лужи возились? Я даже не понял, что именно с вами произошло, машина та странная, что ли, вас задела? Ишь, с какой скоростью гоняют, паразиты!

Сначала Лена, конечно испугалась. Мужчина – явственно пьян, объясняться с ним посреди пустынного проспекта было как-то неприятно. Но потом в лице и голосе мужчины что-то показалось смутно знакомое. Пару секунд еще она растерянно хлопала ресницами, пока воспоминание окончательно не оформилось.

– Владик! Сикорский! Сколько лет, сколько зим!

– Ленка! Ты совсем не изменилась! Какая была, такая и осталась! Как же я тебя сразу не узнал!

Влада Сикорского, с которым Лена во времена студенчества специализировалась на кафедре истории зарубежной философии, а потом вместе училась в аспирантуре, Лена действительно не встречала уже много лет, а также и зим. Это и понятно. Они никогда особенно не дружили и когда учились, так как принадлежали к совсем разным компаниям. Лена поступила на факультет сразу после школы и дружила с такими же, как она, молоденькими мальчиками и девочками. Они жили дома с папами-мамами и просаживали свою довольно большую стипендию в кафе «Шоколадница» на Октябрьской, в «Космосе» и «Московском» на улице Горького, в «Яме» и «Метелице».

Влад поступил в университет, имея за плечами уже объемную трудовую биографию, в которой, вроде помнилось Лене, присутствовал и рыболовецкий флот, и какой-то крупный завод в Сибири, и лесоповал на севере. На философском факультете было достаточно таких ребят, которых жизнь привела туда как-то более осознанно, чем вчерашних школьников. Учиться им было, конечно труднее, так как многое из школьной программы было уже прочно забыто, но они старались. Жили, в основном, в общежитии, подрабатывали где могли, ездили в стройотряды в Казахстан. Именно их имена потом во время перестройки первыми из всего факультета, зазвучали среди владельцев успешных фирм и бизнесов.

Зато, с ними хорошо было на картофелеуборочных работах, они много умели, ничего не боялись, и охотно помогали недавним школьницам. Некоторые из них устраивались на картошке даже очень хорошо. Те, кто из прошлой жизни имели профессиональные водительские права, на самосвалах возили урожай с поля в сортировочный цех, и с сортировки в хранилище. Это было значительно лучше, чем ковыряться в грязной сырой земле.

Во все времена студенчество живет весело, не брезгая крепкими спиртными напитками. Философов вывозили на полевые работы в совхоз Семеновский, который находился на границе Можайской и Смоленской области. Смоленск в брежневские времена на всю страну славился своими спиртными напитками, которые производил огромным, просто устрашающим ассортиментом. Такого количества названий нельзя было увидеть ни в одном другом городе. Качество, же, наоборот было очень низким, за что в народе все это изобилие называли «смоленский сучок». Сучка этого в магазинах совхоза Семеновский было много, но начальство, в лице начальника их курса, прозванного в университете Валя-дуб за неподражаемые успехи в науках, ежегодно просило продавцов спиртное студентам не отпускать. Слава богу, на студенток этот запрет не распространялся, и алкогольный поток беспрепятственно по вечерам захлестывал общежитие. Плохо было только, когда заканчивались деньги.

И вот один раз была проведена беспрецедентная акция. В один из самосвалов, за рулем которого сидел студент, на сортировке был насыпан самый лучший картофель, и вместо хранилища несколько ребят отправились на рынок в Можайск. Картошку там местные тетки продавали, сейчас уже сложно вспомнить, к примеру, по пятьдесят копеек за килограмм. Единственным инвентарем, которым располагали студенты, было ведро. Не растерявшись, они повесили на самосвал табличку, что у них цена полтора рубля за ведро картошки. К ним сразу выстроилась очередь. Вдруг лишившись покупателей, тетки побежали искать милиционеров. Менты приказали картошку из самосвала высыпать и убираться. Но рублей двести-триста к тому времени уже было выручено, что помогло всему курсу покупать сучок еще пару недель. Интересно только было бы узнать, что милиционеры сделали с высыпанной из самосвала картошкой?

Несколько лет назад Лене звонил кто-то из однокурсниц и приглашал на пятнадцатилетие окончания университета. Говорили, что ресторан для всего курса взялись оплатить несколько ребят, которые за последние годы очень хорошо поднялись, заработав кто политикой, кто бизнесом. Среди них, вроде, называли Влада. Лена тогда на празднование пойти не смогла, так как только что вышла на новую работу.

В общем, Влада она никогда толком и не знала. В студенческие годы он всегда ей казался жестким, грубым, каким-то «себе на уме». Но встреча однокурсников на улице, это, согласитесь, всегда святое дело!

После дружеских объятий и взаимных приветствий, Влад опять спросил:

– Лен, так ты чего там, в луже-то, делала, не ушиблась? Мне вообще показалось, там из окна что-то вылетело и прямо в тебя врезалось, – и Влад как-то странно заглянул женщине в глаза.

Сначала Лена решила все рассказать однокурснику и показать сверток со смешными бумажками. Но силы уже совсем заканчивались. К тому же, хотелось застать своих домашних еще не в постелях, и продемонстрировать розовые банкноты сначала им. Пусть фальшивые – но интересно же. А Владу и не стоит знать о таком пустячном событии.

– Да это я от неожиданности плюхнулась. Вот – колено ушибла. Сама во всем виновата, слишком близко стояла. А ты здесь в такое время что делаешь?

– Мы тут с ребятами у меня в мастерской событие одно отмечаем, вот на секунду выскочил еще кое-чего прикупить. Давай к нам, там и поболтаем, и ногу твою заодно посмотрим, один из моих друзей как раз врач.

– Нет, спасибо, я лучше домой, хватит с меня на сегодня. Влад, а что у тебя за мастерская? Тоже, что ли, с университетским образованием какие-нибудь пластиковые окна ставишь?

– Да нет, – Влад смущенно замялся, – мастерская художественная, а философию тоже давно бросил. Знаешь, я ведь еще в детстве художественную школу закончил, и вот последние годы потянуло как-то…

– Что, и выставляешься, и продаешься? Что-то я такой фамилии ни разу нигде не встречала.

– Я под псевдонимом работаю. – И Влад назвал достаточно известную в последние годы в Москве фамилию художника, работы которого завоевывали все больший успех.

Лена о художниках знала совсем мало, среди ее знакомых их почти не было. Правда, когда она была более юная, иногда к ней на улице подходили с просьбой попозировать. Однажды она даже согласилась. Это было давно, тогда Лена первый раз надела красный комбинезон, купленный в валютном магазине Березка. Художник очень просил, ссылаясь на свою любимую картину «Сумасшедшая в красном». Кстати, о такой картине ни тогда, ни после, Лена нигде упоминаний не нашла. Она несколько раз сходила к нему в мастерскую, и ее портрет даже висел на какой-то выставке. Еще этот художник, имя которого она давно забыла, рассказал ей забавную историю.

В художественном салоне продали его картину и расплатились рублевыми купюрами, около полутора тысяч купюр. Он от радости немного выпил и, решив повеселить жену после работы, разложил эти купюры паркетом в прихожей. Только он закончил, звонок в дверь. Он думал там жена, а оказался сосед, который очень удивился открывшемуся его взгляду денежному ковру. Художник пошутил, что только что все это напечатал и вот разложил сушить. Сосед взял, что хотел, и ушел. Через двадцать минут опять звонок. Открывает хозяин, а на пороге – милиция. Говорят, к ним поступил анонимный телефонный звонок, что в этой квартире есть печатный станок для денег. Представители власти, конечно, тоже удивились такому паркету в прихожей. Но на деньги были документы из художественного салона, да и банкноты оказались настоящими, а уж хранит свои трудовые сбережения каждый как хочет. Художник им сказал, что они квартирой ошиблись, что станок стоит в соседней. Менты пошли к соседу, а тот как раз в это время гнал аппаратом самогон. С ним они его и хлопнули. Впрочем, сейчас все это к делу не относилось

– Ну, ты даешь! Вот как в жизни все меняется! Поздравляю!

– Спасибо. Может, встретимся как-нибудь, старые времена вспомним? Картины мои посмотришь?

– Я – с удовольствием, запиши мой телефон.

Распрощались они уже как старые друзья. Влад помог Лене поймать машину и она, наконец, отправилась к себе домой.

В квартире все уже спали. Лена тихонечко разделась и прошла в свою комнату, все еще думая о Владе.

Надо же, кто бы мог подумать, какой поворот судьбы. Вроде, раньше, помнится, у него была сеть хирургических клиник. Одну из них Лена раньше посещала, с сыном, когда первые спортивные травмы пошли. И даже был у нее роман с тамошним доктором, лысым хирургом с чуткими руками и умными глазами. Нет, а Влад-то! Художником стал, да каким! А раньше ведь казался совсем лишенным эмоций, зубрилой! Обязательно надо на его картины глянуть. Интересно же.

Женщина устало плюхнулась в любимое кресло и решила поподробнее рассмотреть свою находку, из-за которой она испортила новые джинсы. Вытащив из пакета пачку, она удивилась, что упаковки выглядят практически как настоящие, даже печать стоит одного из крупных московских банков. Разорвав бумажную ленточку, женщина вытащила одну купюру. Странно, на ощупь шелковистые, и бумага хорошая. Господи, и все степени защиты! Эта купюра – настоящая!!!!!!!!!!

Может, это кукла? Внутри нарезанная бумага? Все равно странно, что кто-то выкинул несколько тысяч евро, тут этих пачек много. Лена лихорадочно распотрошила пять пачек. Все они оказались полными, с настоящими деньгами внутри. И таких пачек тут… сорок. И это будет… Мамочка! Это же будет – два миллиона евро! Господи, во что это она вляпалась? Да, в последнее время ее жизнь, конечно, была несколько бедновата впечатлениями. Но мечтать о том, что откуда-то, просто так, возьмется квартира, машина, дача – это одно, а держать в руках такую кучу чужих, не поймешь, откуда взявшихся денег – это совсем-совсем другое!

Лена в полной прострации собрала с кровати разбросанные деньги, сложила обратно в пакет и прошла в маленькую кладовку, располагавшуюся за шкафом ее комнаты. Дом на Ленинском проспекте, где они жили сейчас с мамой и Егором, тоже был очень преклонного возраста, годом его строительства был 1931, и отличался наличием в квартирах разных непонятных прибамбасов, причем во всех квартирах своих. В частности, квартира, где жила Ленина семья имела целых три кладовки, крошечную кухню, огромную ванную комнату, где можно было танцевать и огромный туалет, где вполне при желании разместился бы компьютерный стол со всем содержимом. Именно этот туалет Лена еще с час назад подумывала оклеить фальшивыми евриками.

Кладовка служила местом забвения для массы старых, но все еще любимых вещей, которые просто невозможно было выкинуть, такое количество воспоминаний они на себе хранили. Где-то в дальнем углу, например, лежала старинная фарфоровая кукла, одетая в шелковое бальное платье и длинное плюшевое пальто. С ней играла еще Ленина бабушка.

В маленьком помещении несколько плиток паркета можно было вынимать и возвращать обратно. Этот тайничок остался от прежних хозяев квартиры и был обнаружен Леной еще в детстве, и с тех пор время от времени успешно использовался по мере надобности. Именно там удобно, в четыре ряда разместились пачки. Сверху Лена на всякий случай поставила громоздкий, привезенный дедушкой после войны из Германии, чемодан.

Потом чисто автоматически приняла душ, мельком подумав, разглядывая свой громадный синяк, что ушибиться о два миллиона евро – это круто, вряд ли многие могут этим похвастаться. Так же автоматически накатив после душа полстаканчика водочки, к счастью, нашедшейся в холодильнике, Лена рухнула в постель со словами героини не слишком уважаемого ей романа: «Я подумаю об этом завтра!»

Может, незабвенной Скарлетт и удавалось обдумать свои проблемы завтра, послезавтра, или тогда, когда ей это было необходимо. Железная дамочка была. Лене уснуть не удавалось никак. Врожденный или, может, приобретенный в жизненных коллизиях аналитический ум требовал разложить все по полочкам. И не получалось ничего. Чьи эти огромные деньги? Что с ними делать? Чужое ведь надо возвращать! И самое главное, чем они грозят лично ей, Елене, и всей ее семье? Как получилось, что такая фантастическая сумма была выкинута на темной улице? Теперь женщина уже не сомневалась, что загадочный сверток вылетел из пронесшегося на бешеной скорости фургона. Вот интересно, а не могли ли эти деньги обронить в окно случайно? Такое бывает? А кто там сидел? И не следует ли поискать этих людей, чтобы вернуть им пропажу? Но кого она найдет? Не верится, что порядочные и интеллигентные люди часто бросаются такими деньжищами и удирают по темным улицам от стражей порядка. Как их искать-то? А если и найдешь, не потеряешь ли и собственную голову при этом? Может, вообще, выбросить эти деньги в ближайший или, наоборот, удаленный подальше, мусорный контейнер? Нет, выкидывать нельзя, вдруг хозяева как-нибудь сами объявятся и потребуют свое. Господи, нельзя даже представить, что это будут за хозяева, и как они этого потребуют! И что они с ней, мамой и Егором сделают, если денег не будет! А, собственно, откуда гипотетические они узнают, что это именно Лена эти деньги взяла, ведь никто этого не видел. Или видел? Может кто-то специально наблюдал за всем? Как это специально, тогда этот человек должен был знать, что именно в этом месте в это время произойдет такая история? А может этому человеку позвонили и сказали, что здесь выбросят деньги? Зачем же такое говорить, да и выбрасывать тоже? Это ж как-то ненормально. Нет, ничего не получается! А может, милиция гналась за этими людьми в джипе, чтобы отобрать деньги? Нет, милиционеры ничего ни у кого не отбирают, наоборот возвращают. Или отбирают? Вроде, говорят, что сейчас милиция почти то же самое, что и бандиты. Сама Лена никаких дел с милицией никогда не имела, поэтому и собственным мнением по этому вопросу не располагала.

Так может, милиция хотела отобрать эти деньги у тех людей, которые сидели в джипе, это раз! Те люди, соответственно, не хотели их отдавать, это два! И тогда они сообщили по телефону какому-то человеку, где они будут их выкидывать, чтоб он пришел и забрал, это три! Так, ничего себе додумалась! Значит, там еще, что ли, кто-то был и видел, как Лена этот сверток ужасный подобрала? Почему же он прям там его не забрал, она бы без слова отдала! Может, ему Влад помешал? А что? Он ведь такой здоровый, не каждый к нему полезет! Но ведь тогда те люди Лену искать будут! Мамочка! Да лучше бы она к этому паршивому пакету вообще не прикасалась! Подошел бы тот их человек и спокойно взял! И не видела она там никого, пусто совсем у перехода было. Только Влад там один и шел. Кстати, а вот Влад как там оказался? У перехода этого? Он-то что в столь поздний час на улице делал? Сказал, вроде, что за бутылкой шел, а там, ведь, кто его знает-то! А что если, он тем человеком и был, ну которому бандиты позвонили? Может, они знали, что он у себя в мастерской квасит, или он вообще там каждый вечер пьет. Правильно, кто знает, какие у этих художников знакомства, или вообще он про художника только что придумал, каждый может ведь любую фамилию псевдонимом назвать, своя-то фамилия у него точно другая! Так чего же он мешок этот противный прям там и не забрал? И не пытался вроде. Может, потому что Лена знакомой его оказалась, и обыскивать ее ему как-то не с руки было. Ну конечно, не с руки! Ради таких денег, кого хочешь, обыщешь, особенно, если они чужие и их отдать каким-то серьезным людям нужно. Нет, скорее, он подумал, что Лена пакет не заметила, и он в той луже так и остался. А после того, как он ее в такси посадил, вернулся забрать, а там ничего и нет. Точно, так все и получилось! Тогда он Лену искать будет, чтобы деньги эти забрать. А чего ее искать, она сама ему свой мобильный номер вручила. Если так все получится, пусть, избавится она от этих проклятых денег и забудет все как страшный сон! А если это, все-таки не Влад, и был там кто-то еще. Да, вот тогда страшно! А если вообще никого не было, и деньги эти сами как-нибудь случайно упали?

12 3 След.

Когда сбываются мечты…

С этой книгой читают

Другие книги автора