Эра победителей

Игрит вздохнула. При мысли о том, чтобы ответить Флайду отказом, она почувствовала себя виноватой.

Она не отрицала, что он был близок ей, умен и привлекателен, молод и энергичен, внимателен и надежен. Ее родители, к тому же, воспринимали его, как родного. Следует ли из этого, что он должен стать ее мужем?

Ах, как всё неожиданно усложнилось! Флайд горд и самолюбив, и ему трудно будет принять отказ. Ни за что на свете Игрит не хотела бы огорчать его, но и совершать ошибку она не желала.

– Флайд, Флайд, зачем ты затеял это?

Она вспомнила их совместное детство.

Флайд был обычно заводилой, но развитие игры всегда брала на себя Игрит. Она придумывала новые и новые фокусы, и вдвоем они тут же воплощали их в жизнь. Многократно терпели наказания за свои шалости, но это не смиряло их. Даже наказания были предвиденной частью их захватывающих детских приключений.

Девушка присела и, взяв влажный камень у кромки прибоя, бросила его в воду. Кругов, которые разошлись от него, почти не было видно на темной поверхности, и она лишь услышала звук нырнувшего камня.

Один из самых запомнившихся случаев вдруг ожил в ее памяти.

Это произошло не менее восьми лет назад. В тот день в доме у Крафта был Шегиз – совсем молодой тогда Правитель Глариады. Этот визит не был официальным, и оба правителя непринужденно общались в атмосфере уютной домашней обстановки.

Проходя через гостиную, Игрит случайно услышала отрывок разговора, в котором их гость рассказывал, что на днях ему посчастливилось приобрести великолепную скаковую лошадь, равной которой, как он уверял, нет не только в Глариаде, но и во всей Флавестине.

На что Крафт ответил, что мог бы поверить в это, если бы ей удалось обогнать его Рябчика.

Рябчик был молодой жеребец яркой рыже-коричневой масти, с серой отметиной на лбу, обладавший прекрасными физическими данными, необыкновенно выносливый и столь же покладистый. Крафт считал его гордостью своих конюшен.

Его настоящее имя, отражавшее всю замысловатую цепочку знаменитой династии, было громким и вычурным, которое теперь уже никто не мог бы и вспомнить. С легкой руки Игрит к нему стихийно приклеилось простое и трогательное имя – Рябчик, которое, судя по всему, пришлось по вкусу и ему самому.

Крафт считал жеребца непревзойдённым в скорости и непобедимым в духе.

Шегиз, едва скрывая охватившее его возбуждение, сообщил, что нет никаких препятствий для состязания, ибо сегодня он прибыл на этой лошади и Крафт может взглянуть на нее прямо сейчас.

Мужчины поднялись со своих мест и отправились смотреть лошадей. Так как речь шла о Рябчике, Игрит украдкой пошла за ними понаблюдать, что будет дальше.

Дело в том, что она очень любила Рябчика. И это не имело отношения ни к чистоте породы, ни к его масти или физическим данным. Она любила его за добродушный нрав, теплый взгляд и радостное приветливое ржание. Именно к Рябчику она частенько приходила рассказать о своих детских проблемах и огорчениях, он внимательно слушал ее и все понимал…

Особые отношения установились между ними еще с тех пор, когда Рябчик был веселым шаловливым жеребенком. Он быстро проникся доверием к Игрит, всегда благодарно принимал ее угощения и с готовностью подыгрывал ей.

Нетерпеливо ждал ее и, когда она подходила к вольеру и приветствовала его, в ответ наклонял голову и слегка стучал передним копытом в перегородку, что приводило Игрит в восторг.

Однажды, когда отец случайно оказался свидетелем их взаимного приветствия, он строго запретил этот трюк, опасаясь, что, повзрослев, жеребец ненароком разломает вольер.

Но это не помешало крепнувшей дружбе – они виделись с Рябчиком почти каждый день, Игрит с удовольствием совершала частые, хотя и недалекие – в пределах усадьбы – прогулки верхом.

Итак, Игрит была очень заинтересована разговором и, последовав за отцом и его гостем, слышала, как Крафт похвалил лошадь Шегиза, оценив по достоинству, но, тем не менее, настаивал, что Рябчика ей не обогнать.

Решено было устроить состязание, после которого проигравший отдаст свою лошадь победителю.

Игрит была огорчена несказанно. Хорошо, если Рябчик выиграет, а если – нет? Им придется навсегда расстаться!

Можно сказать, она была просто сражена таким поворотом событий. Оставалось лишь надеяться на судьбу.

Но Игрит подумала, что в данный момент судьба определенно нуждается в содействии.

Как раз в это время к ним пришел Флайд.

– Ты когда-нибудь видел, чтоб делали ставку на друга? – едва не плача, сказала Игрит.

Флайд что-то прожевал, а затем неопределенно произнес:

– Взрослые иногда ведут себя странно… – он протянул ей пару фиников.

Игрит раздраженно отклонила угощение:

– Флайд, ты же знаешь прекрасно, что меня тошнит от фиников… Лучше подскажи что-нибудь!

Он пожал плечами:

– Тут ничего не поделаешь…

– Зря ты так думаешь, – произнесла Игрит, и по блеснувшим огонькам в ее глазах Флайд и сам понял, что зря.

В это время Крафт с Шегизом прошли мимо, не обращая на них никакого внимания и обсуждая детали поединка.

– Флайд, мне кое-что нужно… Ты понял? – шепнула Игрит ему в самое ухо и посмотрела вопросительно.

Флайд понял, иначе он не был бы Флайдом. В то же мгновение он исчез.

Появился он с кухонным ножом внушительных размеров.

Приготовления к забегу были уже закончены. Пряча нож в складки своего платья, Игрит незаметно подошла к лошади Шегиза и осторожно в нескольких местах, для верности, надрезала сбрую.

Для забега был выбран участок пустынной дороги, которая проходила сразу за усадьбой их дома, ибо в то время здесь была почти окраина города. Все домочадцы собрались на это увлекательное зрелище и болели за Рябчика.

Игрит с Флайдом стояли не дыша.

Лишь только начался забег, как Шегиз тут же свалился с лошади, едва привстав в стременах. Он кубарем покатился по траве, но, к счастью, не пострадал.

В результате короткого расследования, проведенного Крафтом, надрезанная сбруя была обнаружена и Игрит полностью изобличена.

Отец был вне себя. Она до сих пор помнила, как у него мелко подрагивал подбородок, когда он, мобилизовав всю свою выдержку, разговаривал с ней. Салидея, ее мать, стояла рядом и, не имея слов, только качала головой.

Сейчас-то она понимала, что ее легкомысленный поступок мог очень дорого обойтись Шегизу, упади он с лошади в разгар скачек. Это было чрезвычайно опасно. Но тогда ею двигало единственное желание сохранить Рябчика.

Самое удивительное, что Шегиз не рассердился. Возможно, в силу своего природного благородства, он придал большее значение мотиву, который обнаружился за этим ее поступком, чем его последствиям и всячески пытался смягчить конфликт, переходя от Крафта к Салидее, успокаивая обоих. Игрит была благодарна ему.

Он даже предложил отложить скачки, но Крафт настоял на том, чтобы они непременно состоялись сейчас.

Но, то ли Рябчик испытывал неоправданное чувство вины, то ли его наездник – оправданное негодование по поводу всего, что произошло, их состояние отразилось на результате забега крайне неблагоприятно.

Признанным фактом оказалась полная победа Шегиза и его новой лошадки.

Из всех участников этой истории, как ни странно, более всех повезло Рябчику. Было очевидно, что он очарован своей новой знакомой – великолепной кобылкой – и с явным удовольствием перешел в руки Шегиза.

Необыкновенно отчетливо, во всех подробностях запомнился Игрит тот далекий день ее детства.

Она продолжала прогуливаться вдоль берега, ступая по шуршащей под ногами гальке. С набережной доносились голоса, но они не отвлекали ее.

В тот раз отец был рассержен крайне и более всего по поводу поведения его дочери. По его распоряжению Игрит предстояло суровое родительское наказание. Она была отправлена на задний двор и заперта под замок в одной из хозяйственных построек, заваленной старой домашней утварью и другим запыленным хламом. Мать тогда пыталась мягко заступиться за неё, но Крафт был непреклонен: сидеть будет до утра и никаких свиданий.

Так как был уже вечер, а Игрит – под арестом, Флайд был отправлен к себе домой. Перед тем как ему уйти, Салидея, опасаясь лично нарушать запрет, попросила его зайти к запертой подруге и узнать у нее через дверь, как она там и не нужно ли ей чего.

При этих ее словах Флайду едва удалось скрыть свою радость, когда он понял, что подвернулась возможность посодействовать спасению Игрит и настал час действовать. Согласившись, он незаметно захватил длинный отрезок веревки и со смиренным выражением лица направился на задний двор.

Постройка была невысокой, под самой крышей находилось единственное маленькое окошко, куда Флайд намеревался спустить веревку для пленницы. Для этого надо было только попасть на крышу.

Оценив обстановку, он увидел, что с боковой стороны к постройке примыкает низенький сарайчик, по которому можно было добраться почти до крыши.

С присущей ему решительностью, Флайд тут же приступил к осуществлению созревшего плана.

Когда он в потемках влез на самый верх и, стараясь не производить лишнего шума, направился по крыше к тому месту, где находилось окошко, старые доски перекрытия не выдержали нагрузки – и он с грохотом провалился вовнутрь вместе с куском крыши, подняв столб пыли и сбив с ног Игрит, с нетерпением ожидавшую внизу своего освобождения.

К счастью, Флайд ничего не повредил, только сильно ударился лбом. Так, в мгновение ока, он из отважного спасателя превратился в сокамерника, к нескрываемой радости своей подруги.

Флайда никто не хватился. Салидея решила, что, проведав Игрит, он ушел домой, а Гриза, его мать, ничего не зная о случившемся, считала, что он остался, как это часто бывало, в доме Крафта.

Утром, чуть свет, Салидея, торопясь освободить дочь, открыла замок – и трудно вообразить ее удивление, когда первое, на что она наткнулась, был лежащий у порога заспанный Флайд с лиловой шишкой на лбу.

Игрит развеселил этот случай даже сейчас, когда много лет спустя она вспомнила о нем.

Да, они были близки по духу и прекрасно дополняли друг друга. Их союз на деле мог бы оказаться весьма жизнеспособным и успешным.

Она очень высоко ценила их дружбу, в ее глазах Флайд обладал множеством прекрасных человеческих и чисто мужских качеств, включая ум, благородство, целеустремленность, силу и напористость. К тому же, он был честолюбив и амбициозен, что, несомненно, в совокупности с хорошим образованием поможет ему добиться в жизни большого успеха.

«Для любой девушки такой муж, как Флайд, – это сказочная удача», – совершенно искренне подумала Игрит, но почему-то ей стало совсем грустно.

Глава 3.
О том, где скрывается истина.
И о том, как свидание может превратиться в свидетельство

Весь следующий день Игрит ваяла пантеру, выполняя задание. Потратив немало сил, так и не дождавшись спасительного вдохновения, она к концу дня, наконец, бросила бесполезную работу.

Выйдя в сад, она разыскала там Салидею, прогуливавшуюся среди роскошных цветов, за которыми та сама ухаживала.

Игрит попыталась поговорить с ней о Флайде, хотя и не призналась, что он вчера сделал ей предложение. Из нескольких фраз она убедилась, что ее мать совершенно уверена в том, что ее брак с Флайдом – это лишь дело времени, и она не представляет для Игрит более подходящего варианта.

Предупредив мать, что идет прогуляться, девушка вышла на улицу и направилась к площади Рассвета.

Навстречу ей шли возвращавшиеся домой горожане. Многие оживленно беседовали, делились новостями и шутили друг с другом. Одни были соседями Игрит, другие – знакомыми, и она то и дело посылала приветствия или отвечала на них.

Выйдя к Дворцу Единства, она направилась в Храм Солнца. В это время здесь уже не было слишком людно.

Переступив порог Храма, Игрит сразу ощутила его умиротворяющую атмосферу.

Изнутри Храм Солнца представлял собой огромный колонный зал, занимающий весь третий сектор Дворца. Сквозь свод купола, исполненный красочным витражом, весь Храм освещался солнечным светом и являл собою великолепное зрелище.

Отражаясь от стен, украшенных золотой лепкой, изображавшей лик Солнца, а также разнообразные картины ежедневной жизни занятых работой людей, свет, искрясь и играя, заливал все внутреннее пространство.

Над алтарем была изображена сияющая огненно-белая сфера, которую окружали еще несколько концентрически расположенных сфер бо́льших диаметров различных цветов с расходящимися во все стороны лучами.

У алтаря стояла гигантского размера золотая чаша.

Ее ножка была увита плетущейся золотой розой, усыпанной бутонами и цветами, а край чаши был украшен фигурками трех ангелов, которые в виде восхитительных статуэток сидели на ее буртике. Они зачарованно смотрели внутрь чаши и были явно счастливы тем, что видели там.

На двух площадках под самым куполом Храма располагался хор и оркестр, и в течение всего дня, благодаря идеальной акустике, Храм был наполнен волшебным звучанием прекрасной музыки.

Игрит подошла к самому алтарю и вслух произнесла молитву. Она просила о помощи в решении того нелегкого вопроса, который так неожиданно возник перед ней вчера. Игрит должна была принять прямо сейчас единственно верное решение. Она понимала, что ее ответ должен быть конкретным и однозначным: Флайда не устроят отговорки и замалчивания, которые помогли бы этому вопросу просто «застрять» на неопределенное время.

К тому же Игрит сама хотела быть предельно честной с ним и с собой. Она не мечтала об этом браке. Но у нее не было никаких веских причин, по которым она могла бы отклонить предложение Флайда. Или были?..

Трудно сказать, сколько времени Игрит провела в молитве. С последними лучами солнца Храм покинули и последние прихожане. Игрит повернулась к выходу.

В этот момент она увидела величественную фигуру, облаченную в белое, направлявшуюся прямо к ней через весь опустевший Храм. Это был Кашир – Верховный Жрец Храма Солнца.

Он был необычайно высокого роста, одетый в длинную, почти до самого пола, накидку, стянутую на поясе золотистым шнуром, имел красивую осанку и перемещался настолько легко, плавно и бесшумно, что казалось, будто он парил над полом. К тому же накидка на нем, слегка покачиваясь, полностью скрывала шаги.

На его годы указывали лишь длинные седые волосы и густая, такая же седая, борода. В совокупности с белой одеждой, весь его образ казался светящимся в сумерках.

Игрит склонилась в глубоком почтительном поклоне.

Кашир пользовался сказочной славой во всей Флавестине. Ни один человек после встречи с ним не оставался безутешным или разочарованным: Кашир мог оказать поддержку всякому, кто в ней нуждался.

Когда Игрит подняла голову, Верховный Жрец уже стоял прямо перед ней. В этот миг она окунулась в сияние его удивительных голубых глаз, излучавших столько тепла и света, что она почувствовала себя уютно и надежно, словно в объятиях матери.

Впервые она видела Кашира так близко. Лицо его было уверенным и спокойным, голову опоясывал неширокий обруч, по центру которого был помещен крупный красиво ограненный изумруд, игравший всеми оттенками зеленого цвета. Из-под обруча крупными волнами ниспадали на плечи белоснежные пряди волос.

Кашир жестом предложил ей пройти.

Они оказались в кабинете, где Верховный Жрец проводил частные беседы с горожанами. Здесь было уютно, стояло несколько кресел, полы были устланы мягкими коврами, на стене – изображение тех же концентрических сфер, что и в храме над алтарем.

Они расположились в креслах, и Кашир внимательно посмотрел на Игрит.

– Что беспокоит тебя, дитя?

– Флайд сделал мне предложение, – без предисловия сказала Игрит и поведала о событиях последних дней: о Флайде, о своих чувствах и сомнениях и о страхе совершить ошибку. Про себя она удивлялась, насколько легко оказалось выложить всё начистоту, безо всяких утаек, этому почти постороннему человеку, который внимательно слушал ее сейчас.

Завершив рассказ, она вздохнула, не зная, что еще добавить, и затихла.

В тишине прозвучал мягкий голос Кашира:

– О чем бы ты ни думала, какое бы решение ни готовилась принять, есть только один способ не ошибиться.

Игрит взглянула на Верховного Жреца. Его глаза по-прежнему излучали мягкий свет, и добрая улыбка еле заметно играла на губах.

– Всевышний хранит славную судьбу для каждого из нас. Чтобы мы помнили о ней, он поместил часть Себя в наши сердца. Твоя горящая звезда, чье сияние не видно, но неизменно присутствует в твоей груди, всегда знает ответы на любые вопросы жизни. Она поможет преодолеть ямы и ухабы на твоем пути, выведет из глухих непроходимых лабиринтов, подскажет решение любой неразрешимой задачи. Внемли голосу своего собственного солнца, которое было и остается частью Великого Солнца, – и ты всегда примешь верное решение.

Он умолк и перевел взгляд на изображение сияющих сфер.

Игрит нарушила тишину:

– Позвольте мне еще побыть в Храме.

– Ну, разумеется, дитя мое.

Игрит поблагодарила Верховного Жреца и вышла из кабинета, оказавшись вновь внутри Храма, который теперь ярко освещался свечами и в этом свете казался величаво хранящим какую-то незыблемую и славную тайну.

После разговора с Каширом она ощутила необычайную внутреннюю легкость. Она не знала, что произвело на нее такое воздействие: то ли слова, что он сказал ей, то ли его согревающий взгляд, то ли мягкий звук его спокойного голоса.

Подойдя к алтарю, Игрит закрыла глаза и, глубоко вдохнув, на несколько мгновений ощутила себя внутри собственного сердца.

И вдруг обнаружила, что там и нет никаких проблем – там светло, спокойно и ясно! Она почувствовала себя там, в глубине, свободным, никому ничем не обязанным и счастливым существом! И хотя среди других близких людей там все-таки был и Флайд, он по-прежнему занимал в ее сердце место лишь доброго и надежного друга.

«Боже мой, как все просто, – с изумлением и восторгом подумала Игрит, – как все ошеломляюще просто! Я ведь сама выдумала проблему и позволила ей влиять на себя! Как я могла допустить вероятность иного решения, кроме единственно возможного для нас обоих?! Неужели я могла бы принять предложение Флайда, неужели могла бы разрушить наши жизни, поддавшись всего лишь рациональному расчёту, выглядевшему со стороны столь убедительно?»

Она стояла у алтаря не шевелясь, стараясь удержать то состояние блаженства, которое постепенно заполняло ее.

Все было решено. Игрит почувствовала ликование радости в своем сердце. Это было освобождение от бремени, которое она носила в себе два дня. Она просила о помощи – и получила ее. Так было всегда.

И сейчас она испытывала переполнявшее ее чувство благодарности Солнцу, Каширу и самой жизни.

Глоя торговала в ювелирной лавке своего отца. У них было семейное дело и постоянные клиенты. Ей очень нравилось подбирать украшения для взыскательных покупателей, умевших ценить красоту и изящество. Они часто полагались на вкус Глои, делая свои заказы, и никогда не бывали разочарованы.

Отец Глои сам когда-то был ювелиром, и она многому научилась у него. Иногда она делала украшения своими руками, и это было ее любимым занятием.

Сегодня у нее было не много покупателей. Едва дождавшись сумерек, она закрыла лавку раньше обычного и, поспешно собравшись, вышла из дома.

Глоя шла по извилистым улочкам городской окраины, торопясь к реке.

Там, на берегу, ее ждал Имакс. Еще утром он заскочил к ней ненадолго и сказал лишь, что будет ждать ее у реки на закате, при этом он выглядел так, будто к этому времени собирался вступить в права, как минимум, Верховного Правителя.

Глоя догадывалась, что он хочет сделать для нее что-то приятное. Имакс давно обещал, что у них будет праздник, как только позволит время, но не открывал своих планов.

Она старалась идти не слишком быстро, но незаметно для себя постепенно прибавляла шаг. Ее собственные мысли мчались далеко впереди нее. Она перебирала догадки одну за другой, не находя ни одной подходящей.

Почему на реке? Может, он хочет просто покатать ее на лодке в вечерних сумерках? Это было бы очень здорово! А может, они переправятся на тот берег и прогуляются по вечернему саду?

«В конце концов, – думала Глоя, – что бы Имакс ни придумал, главное – мы целый вечер будем вместе, вдвоем, и не так уж важно, на лодке или на берегу».

Глоя вышла к реке и остановилась. Ей не хотелось выглядеть слишком взволнованной, и она перевела дух.

Солнце уже цепляло верхушки деревьев, покрывавших Бархатную Гряду, и небо было освещено ярким красно-багровым светом. Весь берег выше и ниже по течению пестрел от многочисленных лодок, причаленных здесь.

В одной из них стоял Имакс и махал рукой. Глоя уже не сбавляла шаг, она почти бежала к воде, размахивая руками в ответ.

– Имакс, мы выходим в плаванье? – задорно спросила она.

– Не совсем, – улыбаясь ответил Имакс, помогая девушке забраться в лодку.

Она больше ничего не стала спрашивать, предвкушая какой-то волнующий сюрприз. Они отчалили, и Глоя поняла, что они направляются к острову на середине реки.

Вода была спокойная и прозрачная, по-летнему теплая; Глоя плескалась в ней руками и, глядя на Имакса, который не переставал улыбаться, мечтала, чтобы этот вечер никогда не кончался.

В сумерках они добрались до острова. Имакс легко подхватил Глою на руки и высадил на берег. Затем он достал из кармана матерчатую повязку и, смеясь, сказал:

– Ты мне доверяешь? Тогда, позволь, я завяжу тебе глаза…

– Не так плотно, Имакс, – игриво капризничала Глоя, пытаясь подсунуть палец под повязку, – можно, я буду хотя бы подглядывать под ноги?

– Нет, Глоя, нет. Ты нарушаешь правила, – не уступал Имакс, плотно затягивая повязку.

Глоя оказалась в полной темноте.

Они двинулись вглубь острова. Имакс крепко держал ее за руку, раздвигая перед ней ветки деревьев. Глоя слышала, как ее юбка шуршит о листья кустарников, а ноги утопают в мягкой влажной траве. Воздух был наполнен чудесными ароматами цветущих растений, и они, потревоженные, благоухали еще сильней.

Девушка испытывала пьянящее блаженство, ей казалось, она не идет, а парит в бескрайнем райском просторе, без времени и без границ – ни верха, ни низа, где существует только бесконечность, где можно было бы навсегда потеряться, если бы ни эта, самая надежная на земле рука, которая сейчас крепко и нежно держит ее…

Наконец они достигли места. Было уже почти темно.

Глоя остановилась, а Имакс подошел сзади и мягким движением снял с ее глаз повязку.

В полном изумлении, совершенно недвижимо Глоя несколько мгновений завороженно смотрела на представшую ее взору картину, не произнося ни слова.

Это был один из чудесных уголков природы, превращенный усилиями человека в необыкновенное сказочное место.

Изнутри оно напоминало небольшой шатер, роль стен в котором выполнял кустарник, увитый плющом и выросший по воле природы по незамкнутому кругу до того места, где сейчас стояла Глоя, находясь как бы «в дверях». Возле нее располагался ствол многолетнего раскидистого дерева, нижние ветки которого с одной стороны были приподняты и закреплены, образуя купол «шатра», а с внешней стороны по-прежнему ниспадали на землю, совмещаясь со стеной из кустарника.

«Пол» был усыпан мелкими сухими веточками, а по кругу вдоль всей зеленой стены стояло несколько изящных ваз с букетами прекрасных живых цветов. Некоторые цветы были вплетены прямо в зеленые ветки кустарника, образуя живой ковер.

Все это великолепие освещалось свечами, которые стояли на низком импровизированном столике по центру. Рядом находилось несколько маленьких подушечек, на которые было удобно присесть.

Столик был великолепно сервирован. На нем стояли два серебряных кувшина изящной формы, огромная ваза, до верху наполненная свежими сочными фруктами, и красивый расписной поднос с горкой самых изысканными лакомств на нем.

Имакс, затаив дыхание, наблюдал за Глоей. Он был счастлив, что его затея произвела на нее такое впечатление.

Он долго и тщательно готовил этот вечер и много раз представлял себе этот миг, когда он снимет повязку с ее глаз и увидит, как в них рождается и растет изумление и как, через несколько мгновений оторвавшись от увиденного, она, наконец, оглянется на него в своей трогательной манере – именно так, как сейчас…

Имакс вошел в «шатер» и подал руку очарованной девушке.

Они расположились у столика, ведя неисчерпаемую беседу за пределами реального времени, как это умеют делать только обладатели любящих сердец, вечно тоскующие друг по другу.

Имакс много шутил, угощая Глою, она смеялась, принимая ухаживания, и тоже шутливо подыгрывала ему.

Потом они долго гуляли по острову, сбивая росу с высокой густой травы, любовались серебром лунной дорожки, рассыпанным по воде, слушали трели ночных обитателей.

Они и не заметили, как подкрался рассвет.

Глоя предложила вернуться на берег, дабы с первыми лучами солнца засвидетельствовать ему свою любовь и великую благодарность за удивительные, незабываемые минуты, дарованные им сегодня, и за всё то прекрасное, что их, несомненно, ожидает впереди.

Переправившись обратно с острова, Имакс и Глоя шли вдоль реки, взявшись за руки и почти не разговаривая. Они наслаждались предрассветной прохладой и тихим сонным состоянием природы, еще не готовой к утреннему пробуждению, а также той безмятежностью, которая наполняла их самих.

Свернув вдоль морского побережья и миновав причалы, у которых стояли крупные торговые суда, они не стали взбираться на набережную, а так и продолжали идти по берегу.

Темнота казалась особенно плотной, как всегда бывает перед рассветом.

Но вот небо стало чуть заметно светлеть у самой кромки горизонта.

Они уже подходили к тому месту, где от берега шел подъем к Дворцу Единства.

Вдруг Глоя остановилась и замерла, чуть пожимая руку Имакса, как бы призывая его сделать то же самое.

Он тоже остановился и прислушался. В полной тишине они отчетливо услышали скрип колес повозки совсем близко. Глоя улыбнулась – кто-то едет, что тут особенного? Уже утро.

Они прошли еще несколько шагов, но далее вода подступала к самому фундаменту набережной, и, чтобы двигаться дальше, необходимо было подняться наверх.

Они подошли к ближайшим ступенькам, Имакс, поднявшись первым, вдруг пригнулся и подал Глое знак не шуметь.

В темноте почти ничего не было видно, однако они оба заметили фигуру человека с огромным свертком в руках, поспешно направлявшегося от дверей Храма к ожидавшей неподалеку повозке.

Уложив сверток, человек тут же проворно вскочил в повозку, и после короткой команды лошадь послушно тронулась.

Несколько мгновений спустя звук слегка поскрипывавших колес уже доносился со стороны поворота на боковую улицу.

– Что это было? – спросил, обернувшись, Имакс.

– Повозка и человек на ней, – улыбнулась Глоя.

– Но он что-то нес и торопился. В столь ранний час это не совсем обычно.

– Ну, что ты, Имакс? Храм всегда в безупречном порядке. Когда, ты думаешь, его убирают? Днем он полон прихожан до самой ночи. А утром все опять должно быть как новое. Что-то заменить или переделать можно только ночью. Вот-вот здесь уже будет полная площадь людей!

– Нет, Глоя, что-то было не так. Похоже, он старался быть незамеченным и как-то неоправданно спешил…

– Имакс, я не замечала раньше в тебе такой подозрительности, – опять улыбнулась Глоя.

– Это потому, что ты сама очень доверчивая и открытая душа, и я ценю это в тебе, – он поцеловал ее и еще раз посмотрел вслед скрывшейся повозке.

– Глоя, ты не обидишься, если я погляжу, куда она поехала, и вернусь за тобой?

– Не обижусь, если ты возьмешь меня с собой!

Они побежали за повозкой, ориентируясь на звук колес, который был отчетливо слышен в полной тишине предрассветного утра.

Имакс был серьезен, а Глою эта затея веселила, но она старалась соответствовать его настроению. Так они пробежали несколько городских кварталов, стараясь не издавать лишнего шума.

Повозка, не останавливаясь и никуда не сворачивая, направилась в сторону южной окраины и двигалась всё быстрее. Имаксу с Глоей пришлось вначале отстать, а затем и вовсе прекратить преследование.

– Это дорога в Солнечную Долину, – запыхавшись, высказала предположение Глоя.

Имакс склонился, внимательно рассматривая следы от повозки. Они были очень характерными. Было очевидно, что правое заднее колесо сильно виляло.

– Не только…