Конституционный запрет цензуры в России. Монография

Таким образом, в этот период цензурные предписания имели некодифицированный характер, были направлены на установление индивидуального разрешения или запрета. Постоянные органы, исполняющие функции цензуры, только формировались. В самых общих чертах определялся круг вредных идей и тем, подлежащих запрету. Особенное внимание власть уделяла иностранной литературе, за ввозом и распространением которой устанавливался особенно строгий контроль.

В то же время, российские монархи все больше осознавали силу воздействия печати на общественное мнение. На самых ранних этапах возникновения цензуры проявляется ее идеологическая направленность, реализующаяся через запрет тем, идей, знаний, которые правительство считает опасными. С этого периода цензура становится одним из методов обеспечения внутриполитической безопасности, осуществление цензурного контроля превращается в важную государственную функцию.

9 июля 1804 г. был утвержден первый Цензурный устав, который официально ввел в России предварительную цензуру. «Ни одна книга или сочинение не должно быть напечатано в империи Российской, не выпущено в продажу, не быв прежде рассмотрено Цензурою», – указывалось в ст. 3 Устава¹⁰⁵.

В Уставе впервые были названы основные объекты цензуры: это все книги и сочинения, печатаемые в России (п. 1, 3), журналы и другие периодические издания, в том числе иностранные, ввозимые из-за границы или выписываемые по почте (п. 9), рукописные пьесы, представляемые во всех театрах (п. 10), а так же эстампы и «изображения» (рисунки, картины, гравюры, п. 25).

Был определен круг тем, которые не должны пропускаться цензурой: «Чтобы ничего не было противного Закону Божию, Правлению, нравственности и личной чести какого-либо гражданина» (ст. 15). В то же время в Уставе содержалась оговорка о том, что «благоразумное исследование», касающееся веры, законодательных положений и государственного управления, не должно запрещаться цензурой. В этом случае многое зависело от усмотрения цензора, который должен был решить, насколько представленное сочинение не противоречит установленным требованиям.

Уставом предусматривался различный правовой механизм пресечения распространения запрещенных идей и мнений. Так, если цензор в доставленной рукописи находил только некоторые места, нарушающие установленные запреты, то, обозначив такие места, он обязан был вернуть рукопись издателю – с целью изменения или исключения выделенных фрагментов текста. Позже исправленная рукопись могла быть одобрена цензурой и опубликована. В этом случае ответственности не предусматривалось (п. 16).

Если сочинение в целом было направлено на оскорбление личной чести гражданина, благопристойности и нравственности, то цензурный комитет не только отказывал в напечатании рукописи, но и удерживал ее у себя. Фактически речь шла о конфискации рукописи или книги как орудия совершения правонарушения. Юридический механизм противодействия распространению вредной информации состоял в прекращении правонарушения (п. 18).

Наиболее строгие меры ответственности предусматривались в том случае, когда в представленной рукописи отвергалось бытие Божие, она в целом была направлена против веры и законов Отечества, либо на оскорбление верховной власти и была «противна духу общественного устройства и тишины». При установлении таких обстоятельств цензурному комитету вменялось в обязанность не только задержать рукопись, но и сообщить об этом правительству – для отыскания сочинителя и привлечения его к ответственности.

Организационно цензура была отнесена к Министерству народного просвещения. Затем, в целях установления более строгого контроля за печатью в 1810 г. учреждения цензуры были переданы в ведение только что созданного Министерства полиции, которое с 1819 г. было преобразовано в Министерство внутренних дел.

Следующий Цензурный устав от 10 июня 1826 г., принятие которого можно рассматривать как одну из ответных внутриполитических мер монарха на восстание декабристов, существенно отличался от предыдущего.

В Уставе детально регламентировалась структура цензурного ведомства. Аппарат цензуры переводился в Министерство народного просвещения, руководство ею поручалось специально созданному Верховному цензурному комитету, в состав которого входили три министра: народного просвещения, внутренних дел и иностранных дел. С высоты сегодняшнего дня можно сказать, что основной функцией Верховного комитета было осуществление информационной политики в области развития научной и учебной литературы, обеспечения общественной нравственности и внутренней безопасности, формирования общественного мнения, в соответствии с политическими целями, определяемыми правительством.

Министру народного просвещения подчинялся Главный цензурный комитет, который в свою очередь осуществлял руководство всеми остальными цензурными комитетами и разрешал спорные дела. Кроме того, цензурные комитеты подчинялись непосредственно попечителям учебных округов. Такая административная структура способствовала скорейшему доведению властных предписаний до цензоров на местах. На исполнение цели было направлено и введение практики ежегодных разъяснений цензорам, составляемых Верховным цензурным комитетом и содержащих указания по применению отдельных статей Устава.

Второй Цензурный устав существенно увеличил перечень объектов цензуры – теперь к нему относились «все вообще книги, сочинения, прописи, географические и топографические карты, рисунки, чертежи, планы, портреты и музыкальные ноты» (§ 2)¹⁰⁶, афиши, мелкие публичные объявления (§ 115), частные издания сводов и собраний Российских законов (§ 117), «медицинские и всякого рода лечебные книги» (§ 124), «учебные книги для юношества» (§ 125).

В качестве ценностей, которые цензура должна была ограждать от посягательств, указывались Православные «Святыни, Престол, постановленные от него власти, законы Отечественные, нравы и честь народная и личная» (§ 3). Однако, в отличие от предыдущего Устава, который ограничивался подробным тематическим перечислением, в Уставе 1826 г. содержалось подробное описание возможных оснований цензурных вмешательств.

Общие положения для руководства цензоров при рассматривании всякого рода произведений составляли содержание гл. 12, более подробные – гл. 13–17 Устава.

Запрещались сочинения, в которых рассматривались учения тайных обществ, астрологическая, магическая, кабалистическая и другая подобная литература, «служащая к распространению заблуждений и суеверий». Запрету подлежали сочинения и переводы, в которых подвергалась сомнению достоверность Священного Писания и подрывающие уважение к церковной иерархии, христианским добродетелям, правила христианского воспитания и образования.

Равным образом запрещалось «всякое произведение словесности и искусств, противное добрым нравам, благопристойности, или чести народной и личной» (§ 164).

Не могли появиться в печати произведения, которые содержали критические замечания в адрес Верховной власти и государственно-управленческого аппарата, и «могли ослабить чувство преданности, верности и повиновения» Государю Императору, власти вообще и российским законам. Запрещались книги, в которых хотя бы в теории порицался монархический образ правления, предлагались реформы государственного управления, обсуждалось правовое положение различных сословий. Все эти предписания равным образом относились и к сочинениям, посвященным иностранным державам, состоящим в дружественных с Россией отношениях.

Цензурированию подлежали классические книги античных авторов, предназначенные для чтения в учебных заведениях, запрещались исторические сочинения, если в них отсутствовали поучительные наставления современникам или сочувственно описывались лица, выступавшие против монархического правления. При этом запрещалось заменять исключенные цензурой места точками, для того чтобы читатели не догадались о цензурных вмешательствах.

Отдельные нормы Устава были посвящены правилам цензурирования географических, статистических, логических, философских, юридических, естественно-научных и медицинских книг. Например, запрещались книги, в которых излагались идеи естественного происхождения прав и свобод человека, а так же теория общественного договора. Запрещалось печатать записки частных лиц по судебным делам.

Цензура должна была возвращать сочинения и рукописи, в которых обнаруживались грамматические ошибки, а также книги на иностранных языках, если в них нарушались правила языка написания.

Кроме того, в уставе содержалось положение, согласно которому «статьи, касающиеся до государственного управления, не могут быть напечатаны без согласия того министерства, о предметах коего в них рассуждается» (§ 141). Тем самым вводилось большое количество ведомственных цензур. Все ведомственные цензуры были равнообязательными, и какое-либо издание с разнообразной информацией должно было проходить последовательно через несколько ведомственных цензур. Это увеличивало сроки публикаций.

Формально-юридическое закрепление оснований цензурного вмешательства должно было способствовать сужению цензорского усмотрения, иными словами, цензор в большей степени должен был опираться на нормы Устава, чем на собственные субъективные оценки. Этому препятствовал параграф устава, запрещающий пропускать к напечатанию места в сочинениях и переводах, имеющие двоякий смысл, если один из них противоречит цензурным правилам (§ 151).

В Уставе 1826 г. расширен круг субъектов, вступающих в цензурные правоотношения, гораздо подробнее описаны их права, обязанности и меры ответственности за допущенные правонарушения.

Если в Уставе 1804 г. основными субъектами были цензоры и издатели, а, например, авторы упоминались только дважды (в случае, когда они не согласны с решением цензуры, и в случае, когда в их сочинениях обнаруживались идеи, направленные против веры и законов Отечества), то Устав 1826 г. регулирует отношения между цензорами разного уровня, а также между цензорами и сочинителями, переводчиками, издателями, художниками, граверами, владельцами типографий, розничными продавцами и разносчиками книг, владельцами библиотек для чтения. Перечень субъектов сам по себе уже является показателем расширения сферы правового регулирования отношений по распространению различного рода произведений: законодатели стремились закрепить возможность изъятия книжной продукции, не соответствующей цензурным нормам, на каждом этапе движения произведения от автора к читателю.

Например, если в книжной лавке или библиотеке для чтения обнаруживалась книга, не разрешенная цензурой, владельцы лавки или библиотеки штрафовались на 2000 руб., в случае повторного обнаружения неразрешенных произведений книжная лавка или библиотека закрывались на два года, следующее правонарушение вело к пожизненному лишению права заниматься деятельностью по содержанию библиотек или книжной торговлей. Еще более жесткие меры ответственности налагались на владельцев типографий.

Особенно строгие требования предъявлялись к издателям периодических изданий и мелких сочинений, поскольку они пользовались большей популярностью, и «в случае предосудительного содержания могут производить гораздо опаснейшие последствия».

Следующий Цензурный устав был принят 22 апреля 1828 г., и в нем законодатель попытался избавиться от недостатков прежнего.

В Мнении Государственного совета, предпосланном новому Уставу, проводилось сравнение нового устава с предшествующим и указывалось, в частности, на более четкое и точное определение обязанностей цензоров, отмечалось, что новом Уставе цензоры «не поставлены судьями достоинства или пользы рассматриваемой книги. Они только ответствуют на вопрос: не вредна ли та книга, и все их действия ограничиваются простым решительным на сей вопрос ответом»¹⁰⁷.

В отличие от предшествующего нормы Устава 1828 г. предписывали цензорам:

– «принимать всегда за основание явный смысл речи, не дозволяя себе произвольное толкование оной в дурную сторону» (п. 6);

– не «входить в разбор справедливости или неосновательности частных мнений или суждений писателя» (п. 15);

– не входить в рассуждение о том, полезно или бесполезно рассматриваемое сочинение, если только оно не содержит нарушений, предусмотренных уставом (п. 15);

– не переписывать представленные к рассмотрению рукописи по своему вкусу, не прибавлять собственных примечаний и толкований (п. 91)¹⁰⁸.

Перечень оснований для запрещения был четче структурирован и включал в себя:

1) что-либо клонящееся к поколебанию учения Православной… Церкви;

2) нарушающее неприкосновенность Верховной самодержавной власти … и что-либо противное коренным государственным постановлениям;

3) когда в оных оскорбляются добрые нравы и благопристойность;

4) когда в оных оскорбляется честь какого-либо лица непристойными выражениями или предосудительным обнародованием того, что относится до его нравственности или домашней жизни, а тем более клеветою» (п. 3).

Анализируя основания для запрещения, представленные в Цезурных уставах, С. И. Григорьев обратил внимание на то, что «порядок охраняемых цензурой позиций устанавливается уже в первом уставе и затем лишь повторяется с определенными исключениями»¹⁰⁹.

В целом, соглашаясь с его мнением, отметим, что от устава к уставу происходит размежевание таких охраняемых позиций, как Верховная власть (личность самодержца), система государственной власти, законодательство (то есть печать не должна способствовать совершению противозаконных действий), отдельную категорию составляет «честь народная», «благопристойность» (то есть общепринятые принципы морали и нравственности). В уставе 1828 г. в свернутом виде присутствуют такие основания цензурного вмешательства, как оскорбление («непристойными выражениями»), диффамация, («предосудительное обнародование»), вмешательство в частную и семейную жизнь («домашнюю жизнь»), клевета.

В третьем Цензурном уставе впервые появляется положение о том, что «никакой чиновник не имеет права без дозволения начальства обнародовать сведения, ставшие ему известными по службе» (п. 10). Наличие данной нормы позволяет говорить о становлении института служебной тайны: перечней видов конфиденциальной информации еще не существовало, но устанавливался общий запрет на распространение любых сведений, ставших известными по службе.

Отдельный раздел цензурного устава был посвящен иностранной цензуре. Специфика наблюдения за иностранными изданиями состояла в том, что цензура имела дело не с рукописями, текст в которых можно было изменить, а с уже изданными книгами. Поэтому цензор должен был принять одно из следующих решений: дозволить к обращению, дозволить за исключением некоторых мест (страницы вырезались или заклеивались), запретить к обращению для публики или запретить безусловно (п. 98).

Цензурный устав регламентировал применение к цензуре иностранной всех норм, действовавших для внутренней цензуры. При этом предписывал, что «романы, повести, другие произведения иностранной словесности должны быть рассматриваемы с большей против иных книг строгостию в отношении к нравственности их содержания» (п. 103).

Однако строгости цензурного устава по отношению к иностранной литературе успешно преодолевались. Е. А. Кулакова, изучавшая журналы заседаний Комитета цензуры иностранной в Петербурге, приходит к выводу, что Главное управление цензуры часто удовлетворяло прошения частных лиц о выдаче им запрещенных книг. С получателя иностранных книг брали расписку «в непередавании оного никому другому»¹¹⁰.

Ю. Г. Оксман указывает на другой способ обхода иностранной цензуры: в списках книг, составляемых книгопродавцами для цензурных комитетов, указывались лишь названия книг, но не сообщалось число привезенных экземпляров. В случае запрещения цензурой той или иной книги книгопродавцы должны были отправить книги обратно, но отправлялась только часть экземпляров, а другие книги реализовывались по более высокой цене¹¹¹.

Подтверждением того, что запрещенные книги имели широкое обращение в российском обществе, могут служить и данные, приводимые С. Монасом о том, что «после раскрытия заговора петрашевцев в Петербурге в ходе специальных проверок магазинов книгопродавцов была выявлена 2581 запрещенная книга»¹¹².

Таким образом, цензура не справлялась со своей главной функцией – отфильтровывать информацию и мнения, противостоящие официальной идеологии. И. М. Чирскова отмечает парадоксальные результаты деятельности цензуры: «Усилия цензоров, направленные на ограждение государственных интересов, нередко приводили к неожиданным результатам – популяризации запрещенных произведений отечественной и иностранной литературы. Именно благодаря цензуре русский читатель нередко был знаком с ними лучше, чем представители более свободных европейских стран»¹¹³.

Был расширен состав Главного управления цензуры, в который теперь входили Президенты Академии наук и Академии художеств, а так же представители духовного ведомства Православного вероисповедания, министерства иностранных дел и внутренних дел, управляющий третьим отделением Императорской канцелярии др. Расширение состава высшей цензурной инстанции должно было повысить авторитет последнего органа в обществе.

В этот период начинается вытеснение университетских профессоров из цензуры. Постановлением Государственного совета «О новом штате Цензурного управления» от 19 июля 1850 г., где указывалось, что «в цензоры могут быть определяемы только чиновники, получившие образование в высших учебных заведениях … во время занятия сей должности они не должны вместе с оною нести никаких других обязанностей». Передача цензурных обязанностей в руки надежных лояльных правительству чиновников свидетельствовало об изменении официальной политики и о желании власти усилить эффективность цензуры. Как замечает И. П. Фут, увольнение университетских цензоров и замена их чиновниками из Министерства народного просвещения, «не имевшими такой научной подготовки, зато надежными в политическом отношении, являлось яркой приметой времени»¹¹⁴.

Происходит постепенное ужесточение цензурного режима. В действующий цензурный устав вносится много дополнений и изменений. Конец 1840-х – 1855-е годы в научной исторической литературе получил название «цензурного террора». По словам М. К. Лемке, это «едва ли не самый мрачный и тяжелый период всей истории русской журналистики. Помимо обыкновенной, официальной и весьма строгой цензуры, в это время над печатным словом тяготела еще другая цензура – негласная и неофициальная, находившаяся в руках учреждений, облеченных самыми широкими полномочиями и не стесненных в своих действиях никакими рамками закона».

Наряду с цензурными учреждениями, предусмотренными Уставом о цензуре 1828 г. в конце 1840-х – 1850-е годы стали появляться чрезвычайные негласные комитеты: Высочайше учрежденный 27 февраля 1848 г. комитет для рассмотрения действий цензуры периодических изданий (по имени своего председателя А. С. Меншикова в научной литературе получивший название Меншиковского комитета); Высочайше учрежденный 2 апреля 1848 г. комитет для высшего надзора в нравственном и политическом отношениях за духом и направлением всех произведений нашего книгопечатания (получивший название Комитет 2 апреля, или Бутурлинский, по имени его председателя Д. П. Бутурлина); Высочайше учрежденный 21 января 1859 г. Комитет по делам книгопечатания. Цель учреждения комитетов обозначалась как «высший, в нравственном и политическом отношении, надзор за духом и направлением отечественного книгопечатания», помимо осуществления предварительной цензуры, Комитет должен был рассматривать то, что уже вышло в печать и обо всех замечаниях и наблюдениях доводить до сведения Государя¹¹⁵. Комитеты подчинялись непосредственно императору, штатные назначения осуществлялись негласно, полномочия были определены очень широко, деятельность носила секретный характер. Неопределенность правового статуса и компетенции этих органов приводили к тому, что невозможно было оспорить их действия или выводы.

Особо стоит сказать о санкциях за нарушение цензурного законодательства. В Уставе о цензуре 1828 г. преобладающей формой ответственности за нарушения в сфере печати являлись административные взыскания, но также были включены некоторые нарушения, при определенных условиях признававшиеся уголовно-наказуемыми, конкретная санкция за которые не устанавливалась. По Уставу, виновный «предавался суду по законам».

Более серьезная, уголовная ответственность устанавливалась Законами уголовными, вошедшими в 15 томах Свода законов Российской империи. Преступления, совершенные посредством печати, были отнесены к государственным преступлениям и включали соответствующие статьи о «наказаниях за поношение Государя Императора и членов Императорского дома злыми и вредными словами» (ст. 220, 221, 222); «поношение» присутственного места, должностного лица (ст. 229, 230), сочинение и опубликование подложных указов, распространение вредных слухов, направленных против правительства (ст. 235–238)¹¹⁶.

Уложением о наказаниях уголовных и исправительных от 15 августа 1845 г., упорядочившим действовавшие нормы уголовного материального права, санкции за преступления печати содержались в нескольких разделах: разделе втором «О преступлениях против веры и о нарушениях ограждающих ее постановлений», разделе третьем «О преступлениях государственных», разделе восьмом «О преступлениях и проступках против общественного благочиния» и др.

Например, предусматривалось уголовное наказание авторов печатных и рукописных сочинений, в которых содержалось «богохуление, поношение святых, порицание Христианской веры или Православной Церкви» (ст. 187), составление и распространение печатных и письменных сочинений и изображений с целью возбудить неуважение к Верховной власти (ст. 267), тайное издание или распространение сочинений, рисунков, гравюр, имевших целью «развращение нравов или явно противных нравственности и благопристойности» (ст. 1301)¹¹⁷.

Все признанные судом печатные издания подлежали принудительному уничтожению, а виновного в совершении преступления печати против веры или против верховной власти суд мог лишить всех прав состояния и сослать на поселение в Сибирь. Н. М. Корнева отмечает любопытную особенность санкций этого периода: «наказание за печатную антихристианскую пропаганду было мягче, чем за устные ее формы. Печатная форма считалась менее опасной, гарантией от ее широкого распространения служила неграмотность основной массы верующих»¹¹⁸.

К преступлениям против личной чести относились составление и распространение сочинений и изображений, «хотя и не заключающих прямой клеветы, но ругательных и явно оскорбительных для какого-либо частного лица» (ст. 2020). Суд мог обязать виновного принести публичное извинение.

Предусматривалась также специальная уголовная ответственность за нарушение постановлений о цензуре (ст. 1306–1318) – субъектами были как цензоры, так и владельцы типографий, содержатели библиотек для чтения и книготорговцы.

Таким образом, контроль за печатным словом реализовывался не только в качестве цензурного надзора, но и в зависимости от серьезности правонарушения подкреплялся административными взысканиями или уголовно-правовыми наказаниями.

Российское правительство в борьбе с инакомыслием применяло «мощнейший правовой инструментарий с диапазоном от цензурного Устава до Уложения о наказаниях уголовных и исправительных»¹¹⁹ и активно использовало превентивные, запретительные и репрессивные меры.

Именно в это время, по мнению Г. В. Жиркова, усиливается тенденция видеть в цензуре прежде всего полицейскую функцию. В качестве доказательства исследователь приводит рассуждения цензора О. А. Пржецлавского, считавшего, что «ближайшим аналогическим» значением этого термина является термин «полиция». «Полиция же есть учреждение, – замечал он, – имеющее целью действующей в данной стране, в данное время властью писаные законы приводить в фактическое исполнение и предотвращать всякое, также фактическое, их нарушение. Следовательно, то, что требуется от полиции в области материальных деяний, требуется от цензуры в круге действия интеллектуальном: сущность и той, и другой одинакова, хотя и в различных сферах, состоит в охранении от нарушения действующего закона. Цензура – полиция печатного слова…»¹²⁰

Следующий этап развития цензуры в России связан с эпохой «великих реформ» Александра II.

Временные правила 12 мая 1862 г. – лаконичный документ, основная цель которого – в уточнении оснований цензурного вмешательства: кроме традиционного запрета нарушать «должное уважение к учению Христианских вероисповеданий, неприкосновенность Верховной власти и ее атрибутов, уважение к особам Царствующего дома, непоколебимость основных законов, народную нравственность, честь и домашнюю жизнь каждого» (п. 1), цензура должна была «не допускать к печати сочинений и статей, излагающих вредные учения социализма и коммунизма, клонящиеся к потрясению или ниспровержению существующего порядка и к водворению анархии», под запрет попадали статьи, «в которых возбуждается неприязнь и ненависть одного сословия к другому» (п. 2), или содержатся оскорбительные насмешки над целыми сословиями или должностями государственной и общественной службы» (п. 7)¹²¹.

Предпринимаются попытки систематизации постановлений и распоряжений о цензуре, увидевших свет с 1828 г. по 1862 г. Создается Комиссия для разработки проекта нового цензурного устава под председательством статс-секретаря князя Д. А. Оболенского. Для обеспечения работы комиссии в типографии Министерства народного просвещения печатаются «Сборник постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 год», «Исторические сведения о цензуре в России», «Мнения разных лиц о преобразовании цензуры», «Записки о цензуре» литераторов, «Сборник статей, недозволенных цензурой в 1862 г.» и т. д. Хотя эти издания изначально предназначались для служебного пользования, часть тиража передается в публичные библиотеки и читальни, распространяются среди писателей и издателей, что порождает публичную общественную дискуссию о роли цензуры в истории российской культуры и ее месте в социально-политической жизни России середины XIX в. В ноябре 1862 г. был представлен проект Устава о книгопечатании, в котором предлагался смешанный порядок осуществления цензуры за печатью, совмещающий судебную ответственность и возможность административного надзора. Хотя проект не был принят, но наиболее важные идеи его авторов нашли свое развитие в последующих нормативных актах, реформировавших институт цензуры в России¹²².

Цензурная реформа получила нормативно-правовое оформление 6 апреля 1865 г., когда были утверждены два акта: Указ «О даровании некоторых облегчений и удобств отечественной печати» и Мнение Государственного совета «О некоторых переменах и дополнениях в действующих ныне цензурных постановлениях», представлявшие собой новые Временные правила о печати.

Обратим внимание на необычность источника права: это не цензурный устав, и не закон о свободе печати. Временные правила принимались с оговоркой, что они изданы на время, до окончания работы комиссии по делам книгопечатания. Цензуроведы, изучавшие исторические источники этого периода, делают вывод о том, что «отсутствие закона и замена его временными правилами стали результатом противоречий, возникших в правительственных кругах по решению цензурного вопроса»¹²³.

Согласно Временным правилам о печати от 6 апреля 1865 г. освобождались от предварительной цензуры в обеих столицах все периодические издания (газеты и журналы) и оригинальные сочинения не менее 10 печатных листов, переводы не менее 20 печатных листов¹²⁴. Указание на объем сочинения не случайно: от предварительной цензуры освобождались серьезные, фундаментальные сочинения, рассчитанные на внимание образованных читателей, литература для народа по-прежнему подлежала предварительной цензуре. Предварительная цензура была оставлена для духовной и иностранной литературы, а так же для всех печатных изданий, выходивших в провинции.

Таким образом, в России фактически был введен новый тип цензуры – последующий (карательный), при сохранении в ряде случаев предварительной цензуры.

Суть теперь состояла в том, что издатели представляли в цензурные комитеты не рукописи, а отпечатанные номера периодических изданий и книг. Согласно Временным правилам 1865 г. цензура по-прежнему осуществлялась до выхода издания в свет, но цензор уже не мог вмешаться в творческий процесс. Он должен был вынести заключение: содержится ли нарушение закона в данном произведении. Если факт нарушения, по мнению цензора, существовал, Министерство внутренних дел ходатайствовало о возбуждении преследования против органа печати.

Введение новой (карательной) формы цензуры, с одной стороны, усиливало степень личной ответственности авторов, журналистов, редакторов и издателей, поскольку в случае нарушения законов они подвергались судебному преследованию. С другой – судебный порядок рассмотрения правонарушения должен был защитить авторов и редакторов от субъективной оценки цензоров.

Вскоре цензорам столичных комитетов была разослана специальная инструкция Министра внутренних дел, в которой указывалось, что с введением карательной цензуры существенно изменяются обязанности цензоров. В случае предварительной цензуры цензор «только дозволяет или запрещает», в случае карательной – несет более сложные обязанности и должен ответить на ряд вопросов: а) заключается ли нарушение закона в напечатанном произведении? б) если факт нарушения закона существует, то следует ли подвергнуть автора преследованию? в) если следует начать преследование, то каким образом должно быть сформулировано первоначальное обвинение?¹²⁵

Согласно нормам Временных правил устанавливались ответственные лица за содержание напечатанных или литографированных сочинений – с учетом последовательности, в которой они должны были призываться к суду:

1) сочинитель, во всех случаях, когда он не докажет, что публикация его сочинения произведена без его ведома;

2) издатель – в том случае, если имя или место жительства сочинителя неизвестны или он находится за границей;

3) типографщик или литографщик – когда ни сочинитель, ни издатель не известны или находятся за границей;

4) книгопродавец – в том случае, если на продаваемом экземпляре отсутствует указание на адрес типографии или литографии.

Таким образом, складывается современная модель ответственности, когда главным ответчиком выступает автор, а в некоторых случаях к ответственности привлекаются и распространители вредной информации.