Сакральное значение чисел. Духовные истины на языке математики

Эта же проблема встает и на уровне общества в целом. Если бы полное подчинение военным властям не уравновешивалось бы такой же крайней формой индивидуальной автономии, Америка была бы совершенно другим местом. Мы были бы пассивным народом конформистов. С другой стороны, у нас вообще не было бы нации, если бы не было символа кооперации, уравновешивающего анархию абсолютной свободы. Несмотря на очевидные различия, эти два символа тесно связаны в своем функционировании. Аналогичный анализ любых других двух или нескольких символов американской национальной знаковой системы также продемонстрировал бы их взаимосвязанную внутреннюю работу.

В науке такое единство функций называется самосогласованностью (непротиворечивостью), которую Фритьоф Капра определяет как «суть всех законов природы»^[43]. Ни одна знаковая система не смогла бы сохранить свою целостность без однородности. Несогласованность символов имеет место тогда, когда между ними не существует взаимосвязи и никакие ассоциации не связывают их воедино. Это сразу же бросается в глаза в технических знаковых системах; в культурных знаковых системах это не так очевидно. Химический символ Н, обозначающий водород, по определению нельзя использовать в математике в качестве числа. Не существует базы, на основании которой предпринимались бы такие попытки. Наглядный пример культурного символа, который не может стать частью американской национальной знаковой системы (культурной знаковой системы) – это священная корова в Индии, один из национальных и духовных символов. Коровы в Индии – обычный крупный рогатый скот – пользуются огромным уважением; им никогда не чинят препятствий и не причиняют вреда, когда они спокойно разгуливают по городам и деревням, даже если они создают пробки на дорогах или вытаптывают сады. Этот идеал никогда не сможет стать частью американской национальной культурной знаковой системы. У коров в Соединенных Штатах совершенно иной статус. Их выращивают ради мяса. Не существует элементов, которые объединяли бы эти два символа, поэтому просто нет возможности включить индийскую священную корову в американскую культурную знаковую систему. Эту мысль еще нагляднее иллюстрирует американская идиома, имеющая ярко выраженный насмешливый характер – когда некое верование или действия являются «священной коровой». Еще один хороший пример противоречивости символов – обычай древних индейцев майя сохранять своих мертвых вождей и заботиться о них так, как если бы они были живыми. Раз в год мертвых проносят по их владениям – это способ почтить их. В нашем обществе эта практика считается гротескной и неприемлемой для современной цивилизации. Опять-таки, не удается найти точки пересечения между символом майя и американской национальной знаковой системой.

Эти два примера несовместимости символов очень убедительны. Умы американцев мгновенно и инстинктивно распознают их чужеродную природу. Такая же основа, только гораздо более тонкая, у того факта, что никакие зарубежные национальные символы нельзя включить в систему той или иной страны, если не исказить их в той или иной степени, даже если, на первый взгляд, они кажутся сходными или совместимыми. Когда мы полностью изучаем предлагаемый новый символ, становится ясно, что той совместимости, которая казалась неоспоримой, на самом деле нет. Давайте рассмотрим национальный символ, существующий практически у всех государств: регулярную армию. На первый взгляд, регулярная армия может считаться универсальным символом, цель и главные элементы которого одинаковы во всем мире. Да, между армиями разных стран действительно существуют параллели, но только на абстрактном уровне. В повседневной жизни, как мы увидим, истина о том, что армия – «она и в Африке армия», не срабатывает. Такая чрезмерно широкая генерализация оказывается практически бессмысленной, когда мы начинаем исследовать и сравнивать армии любых двух стран. Очень быстро становится ясно, что невозможно заменить одну армию (другими словами, один символ) на другую. Чтобы проиллюстрировать этот пример, давайте рассмотрим армии США и России. Как только вы начнете вдаваться в подробности, вам станет ясно, что мы, в силу многих причин, никогда не сможем заменить американскую армию российской. Эти причины выходят далеко за рамки очевидных политических соображений. Что касается российской военной культуры, миссии армии, военного законодательства и даже «Я»-образа армии, то они не имеют ничего общего с американскими. Они имеют совершенно другой «вкус». Примеры верности, герои, решающие победы и поражения, те и то, кого и что защищает армия, физическое благополучие и надежды солдат, тип среднего призывника, приходящего в армию, армейская субкультура, музыка и язык – все эти и мириады других организационных, культурных и общественных факторов определяют поразительное отличие российской армии от американской.

Вышеприведенный пример иллюстрирует, что символы из различных знаковых систем не являются взаимозаменяемыми, даже если на первый взгляд они кажутся сравнимыми или почти идентичными. Символ, искусственно введенный в любую другую знаковую систему, обладает силой и воздействием, но это ведет лишь к путанице, беспорядку и разрушению. Он остается инородным телом, который никогда не обретет себе дома в новой системе, если только, спустя какое-то длительное время, он не претерпит серьезной модификации. Если бы Америка и Россия поменялись своими армиями, это стало бы настоящей катастрофой на многих уровнях. При условии, что прошло бы достаточно много времени, может быть, лет пятьсот, произошел бы процесс адаптации, благодаря которому в российской армии произошли бы перестройки в соответствии с американским духом, и в конечном итоге американская знаковая система поглотила бы ее. В течение этого же периода американский дух претерпевал бы изменения вследствие взаимодействия с иностранным. Со временем «русский» характер армии был бы полностью утрачен, но и американский дух претерпел бы определенную эволюцию. Я вовсе не хочу сказать, что между символами разных систем вообще не существует связи. В конце концов, на каком-то базовом уровне армия – это армия. Рискуя впасть в обсуждение идей, которые потребуют более глубокого понимания обсуждаемых вопросов, выходящего за рамки предлагаемой вашему вниманию книги, я хочу сказать следующее: можно установить корреляцию значений и смысла символов из различных систем, однако только в том случае, если описывать их в чисто абстрактных понятиях. Истина содержится в любой валидной знаковой системе. Следовательно, всегда существует неуловимая совместимость между похожими символами различных систем. Можно отыскать ускользающие связующие звенья, если мы будем уважать то, что является истинным и, следовательно, сопоставимым в похожих символах, к какой бы системе они ни принадлежали. Это не тот процесс сравнительного исследования символов, во время которого составляют длинные списки общих характеристик. Такая деятельность ведет к накоплению знаний, но не дарит озарений и понимания, потому что фундаментальные связи и родственный смысл нельзя вывести из внешних качеств. Движущую силу, или принцип, каждого символа необходимо постигать, прибегая к услугам воображения, чтобы придать форму интуитивному восприятию. Проникая таким образом вглубь природы и причин вещей и событий, можно дойти до того уровня, на котором все превращается в Единство.

В духовных и метафизических кругах зародилась скверная тенденция: приравнивать друг к другу и зачастую включать друг в друга символы из различных систем. Это крайне невежественно. Во многих книгах символы из различных систем сопряжены друг с другом, как будто бы между ними существует строгая взаимосвязь. Определенный камень соотносят с определенным цветом, определенным арканом Таро, знаком зодиака, богом, ритуалом той или иной группы, числом и так далее до бесконечности. Многие люди говорили мне (и я неоднократно читал об этом), что существуют точные соответствия между числами пифагорейской нумерологии – от 1 до 9 – и двенадцатью знаками зодиака. Это крайне неряшливое мышление. Основным показателем того, что оно неверно, является разное число базовых элементов – 9 и 12. Если бы между этими двумя системами существовало бы точное соответствие, то цифры было бы логично соотносить с первыми девятью знаками. А на последние три знака зодиака цифр просто не хватает. С точки зрения символов разрушительно перерабатывать нумерологию, чтобы она соответствовала астрологическим знакам зодиака (рис. 9).

Рис. 9. Соответствие чисел пифагорейской нумерологии и астрологических знаков

Далее нужно сравнить атрибуты этих знаков и чисел, чтобы посмотреть, что между ними есть общего. Приведены те атрибуты астрологических знаков, которые являются общепринятыми среди большинства астрологов.

Таблица 1

Атрибуты астрологических знаков и чисел, сравнение

За исключением сильного сходства между Овном и числом 1, между остальными восемью знаками, начиная от Тельца и заканчивая Стрельцом, и восемью цифрами связи не наблюдается. Подобная путаница вот уже долгое время отравляет символизм чисел сам по себе, что ведет к общей деградации его смысла. Ошибка часто таится в вере в то, что данное конкретное число везде и во все эпохи имеет сходное значение, независимо от культуры или происхождения числовой символической системы. Значения чисел из шумерской культуры, Греции, пифагорейской системы, культуры майя, каббалы, Китая, так называемые числа пирамид и множество других источников зачастую неразборчиво смешивают, что ведет к катастрофическим результатам.

В качестве хорошего примера изменения значения может послужить число 5 в современной пифагорейской нумерологии и в философии чисел Пифагора в Греции в VI веке до нашей эры. Это две совершенно разные 55. Сегодня 5 ассоциируется со свободой и возможностями. В Древней Греции 5 была символом брака. Это наглядное свидетельство того, что числовые символы нельзя отделять от исходной системы и переносить в другую. Подмена символов противоречит их законам.

Дальнейшее исследование числа 5, как в древности, так и сейчас, помогает уяснить эти различия. Основными характеристиками современной 5 являются свобода и возможности. Поскольку пифагорейская нумерология наших дней делает основной акцент на психологических интерпретациях, мы можем задать такой вопрос: «Какие базовые человеческие устремления вызывают сильнейшую потребность в свободе и возможностях, которые начинают доминировать в человеческой жизни?» Это внутренний императив доказать свою индивидуальность. Именно поэтому, ради исполнения этой внутренней директивы, человек должен иметь максимум свободы и для восприятия возможностей, открывающихся перед ним. Это руководящий принцип современной 5. Древнегреческая 5 была философским принципом, который не так-то легко ложился на индивидуальную психологию. Этот принцип – союз, брак. Этот принцип включает в себя брачный союз мужчины и женщины, но это всего лишь один из его аспектов. Более широкое понятие – это союз полярных противоположностей. У древних греков было два числа, символизировавших самые фундаментальные противоположности – 2 и 3. Двойка была женской, темной, негативной и безграничной. Тройка была мужской, светлой, позитивной и ограниченной. Греки считали 2 и 3 примером всех противоположностей в жизни. Поэтому цифра 5 была универсальным принципом, посредством которого можно было объединить и примирить любые противоположности, 2 + 3 = 5.

Установив для себя суть современной и древней концепций 5, мы можем перейти к их взаимосвязи. Мы вовсе не ставим перед собой цель найти способ, посредством которого можно было бы совершать замену. Рассматривая 5 с чисто абстрактной точки зрения, мы посмотрим, что смысл древней 5 может добавить к нынешнему концепту 5. На пяти пальцах считали на протяжении всей истории, поэтому вполне логично предположить, что древнейшие интерпретации берут истоки в том же колодце мудрости, из которого мы черпаем по сей день. Поэтому вполне вероятно, что древнее понимание будет иметь непосредственное отношение к современной интерпретации.

Как уже говорилось ранее, современная 5 нуждается в утверждении своей индивидуальности. Она шагает по жизни, уверенно и рискованно, что присуще лишь тем, кто ощущает безопасность внутри себя. Такая базовая уверенность в себе имеет место (на что нам проливают свет древние греки) лишь тогда, когда разрешен внутренний конфликт. Любая форма внутреннего конфликта подразумевает две полярные противоположности: «2 и 3». Пять – это то состояние ума, когда все дилеммы между 2 и 3 разрешены, что позволяет человеку ощутить свою внутреннюю природу как единое целое. Таким образом, древняя 5 обогащает значение современной 5.

Со временем символы меняются. Все символы эволюционируют… любые символы: научные, художественные, языковые, культурные, даже религиозные и духовные. Чтобы убедиться в этом, достаточно оглянуться назад. Ни один из аспектов современной человеческой культуры или верований не повторяет собой прошлое. Именно поэтому говорят, что знаковая система должна адаптироваться к изменяющимся условиям различных эпох. Истина заключается в том, что определенные знаковые системы, которыми мы располагаем в настоящее время, пришли к нам в установленной форме. Эти символические формы тоже должны эволюционировать, в противном случае они престанут быть эффективными. «Ваша мифология, ваше воображение, должны модифицироваться в соответствии с вашими знаниями о вселенной, потому что они должны соответствовать той вселенной, которую знаете вы, а не той, которую знали 2000 лет до нашей эры на Ближнем Востоке»^[44].

Восприятие американских национальных символов «армейской службы», «неистового индивидуализма» и «права моя страна или ошибается, но это моя страна» сильно изменилось за последние пятьдесят лет. Дальнейшее исследование каждого из этих символов показывает, что они уже далеко не такие, какими были в неспокойную эпоху вьетнамской войны в 1960-х и 1970-х годах. До и во время этой войны прохождение военной службы в США было обязательным, она базировалась на воинском призыве, который проводила Комиссия по воинской повинности. После этого служба в армии стала делом добровольным. Поэтому, несмотря на то что «армейская служба» продолжает оставаться чрезвычайно важным национальным символом, сейчас этот символ рождает иные коннотации: мужчины более не обязаны идти в армию. Символ «права моя страна или ошибается, но это моя страна» был типичным ответом на военные действия для тех, кто был сторонником правительственной политики. После жестокой травмы вьетнамской войны и множества разоблачений истинных причин нашего участия в ней установка беспрекословного послушания своей стране пошатнулась из-за осознания того, что Америка вела войну из-за ограниченных экономических и политических причин, а не ради заявленной и идеалистической цели – освобождения еще одной страны от коммунизма. Сегодня многие американцы являются ярыми патриотами, но с некоторыми ограничениями. Правительственная политика более не принимается как истина в последней инстанции. Третий национальный символ, о котором мы говорили ранее, «яростный индивидуализм», имеет в Соединенных Штатах долгую историю. Он остается заветным американским идеалом. Однако ввиду того, что в нашем современном перенаселенном мире растет потребность в сотрудничестве и согласии с властями, это постепенно и незаметно разъедает фундамент этого символа. Он все еще дорог очень многим людям, но скорее в качестве романтического представления о том, какой Америка должна быть, чем в качестве способа поведения в нашей лихорадочной жизни, предъявляющей жесткие требования к человеку. Нынешнее поколение считает версию этих символов 1960-х годов старомодной. Эти изменения произошли менее чем за пятьдесят лет. Если мы заглянем в еще более отдаленное прошлое – в средневековье или хотя бы в прошлое столетие, – то нам будет еще сложнее опереться на более ранние версии интерпретации этих символов, даже если мы считаем их вечными ценностями.

Сегодня мы познаем и понимаем вселенную с помощью научных исследований и экспериментов. Вопрос о том, что именно точные науки находятся в фокусе современных знаний, не подлежит обсуждению. Научные теории и открытия, касающиеся физической реальности, просто головокружительны. Достижения науки настолько впечатляющи, что очевидно, что если даже наука и не открыла истину, она сделает это при наличии некоторого времени и финансирования. Эта сильная вера в науку опирается на беспрецедентный прогресс в течение последних четырех столетий, вследствие которого в настоящее время научные концепции реальности принимаются и не оспариваются практически во всем мире.

Однако история учит нас, что все это неизбежно изменится. Точно так же, как осенью листья деревьев изменят свою окраску, тот же самый процесс, который привел нас к нашим нынешним достижениям, приведет к дальнейшей эволюции. Через десять лет в науке, несомненно, произойдет несколько крупных открытий, которые модифицируют или перечеркнут кое-какие современные заветные верования и концепции. А через тысячу лет, и это можно заявлять почти наверняка, вся наша научная космогония превратится в исторический курьез, одно из напоминаний о примитивных стадиях развития человечества.

Учитывая преходящую природу научной мысли, мы можем лишь удивляться тому, что столько людей во всем мире так глубоко верят в науку и научный метод. В огромной степени это обусловлено тем, что наука дает результаты: компьютеры, космические станции, лазеры, электронные микроскопы и многое другое. Но страстная вера в науку выходит далеко за рамки ее способности изобретать вещи; она доходит до благоговейного мистического страха. Люди верят, что наука должна открыть все тайны жизни! За этой верой стоит удивительный энтузиазм из-за того, что мы все принимаем в этом участие. При этом никто из нас не знает, куда это движение заведет нас и чем обернется в итоге для всего человечества. А теперь давайте задумаемся вот о чем: зачастую делаются радостные предсказания о том, какую форму примут научные знания и достижения в будущем. Эти прогнозы делаются на основе того, какие направления исследований кажутся главными. Работая над книгой относительно предполагаемого прогресса науки в течение ближайших ста лет, физик Михио Каку опросил 150 ученых и пришел к такому заключению:

«Факты таковы, что между теми, кто занимается научными исследованиями, существует согласие, хотя бы в первом приближении, относительно будущего развития. Поскольку законы, лежащие в основе квантовой теории, компьютеров и молекулярной биологии, к настоящему времени сформулированы, то ученые в общем способны предсказывать пути научного прогресса в будущем. Это главная причина, почему сделанные здесь прогнозы окажутся, на мой взгляд, точнее, чем любые другие предсказания, сделанные в прошлом»^[45].

Несомненно, так и будет. Однако я убежден, что даже такие тщательно продуманные прогнозы все равно окажутся в какой-то степени ошибочными. Как бы далеко мы ни смотрели, гипотетическое будущее является всего лишь функцией нынешнего момента. Все детали этого воображаемого будущего всегда базируются лишь на тех знаниях и верованиях, которые существуют в настоящем.

То, что действительно присуще науке и что определяет ее экстраординарную роль в наши дни, это движение. Наука – это действо. Это эволюция. Это прогресс. Наука куда-то ведет. Но факты таковы, что каждая великая система убеждений прошлого тоже обладала движением и тоже некогда куда-то вела. В свое время каждая из них на сто процентов выполнила свое предназначение для человечества, точно так же, как сегодня наука привлекает умы многих людей. Существует любопытный паритет между крупными знаковыми системами прошлого и настоящего. Во время своего расцвета все они объясняли устройство вселенной для тех или иных людей. На протяжении всей истории у людей была сильная потребность верить в то, что именно их знаковая система превосходит все остальные. Универсальность этой тенденции демонстрирует человеческую потребность отдавать предпочтение только какой-то одной интерпретации истины. Почти все системы верований, которые только можно себе представить, где-то и когда-то считались самыми лучшими. Похоже, что единственный вывод, который мы можем сделать, звучит так: истина всегда больше способности отдельного человека или людей полностью осмыслить ее.

Многим это покажется еретической мыслью. Для ученых ненаучные методы поисков истины всегда подозрительны. Они полагают, что прошлое замусорено причудливыми мифами и подозрительными религиями, которые мало что сделали для успеха усилий человечества, направленных на прогресс и реальные знания. Сегодня, в свете беспрецедентного прогресса и успехов, ученые полагают, что совершенно беспочвенно и бессмысленно сравнивать достоинства древней культуры и современной науки: в конце концов, наука реальна и доказана, тогда как остальные концептуальные модели – всего лишь неудачные попытки объяснить реальность. Вот что по этому поводу написал признанный теоретик науки и философ Эдвард О. Уилсон:

«Я вовсе не хочу проявить неуважение, когда говорю, что люди донаучной эпохи, независимо от степени своей гениальности, никогда бы не смогли делать предположения о природе физической реальности, выходящие за рамки крошечной сферы, доступной здравому смыслу. Не работало ничто, ни мифы, ни откровения, ни искусство, ни транс, ни любые другие вообразимые средства; даже мистицизм, самый действенный донаучный зонд для исследования неведомого, несмотря на эмоциональное удовлетворение, даваемое им, дал нулевой результат»^[46].

 

Это сильное и бескомпромиссное заявление. Далее Уилсон пишет так:

«Неприятная истина заключается в том, что две системы верований (наука и религия) на самом деле несовместимы. В результате те, кто жадно стремится и к интеллектуальной, и к религиозной истине, никогда не достигнут их в полной мере»^[47].

Заканчивает Э. Уилсон такими словами:

«Кое-кто (антропологи, специализирующиеся на культуре) зашли настолько далеко, что стали приверженцами крайнего постмодернистского взгляда, согласно которому наука – это всего лишь еще один способ мышления, еще одна уважаемая интеллектуальная субкультура среди многих прочих»^[48].

Лично я считаю, что эти антропологи на самом деле правы. Приведенное выше заявление о том, что метафизическая модель не породила ничего, является неточным; оно полностью лишено уважения и признания того значительного вклада, который сделала метафизика. В конце концов, системы метафизического знания ставили целью развитие человеческого и духовного потенциала индивидов и цивилизаций. Наука не считает воспитание характера достижением, поскольку оно не является ни целью, ни ценностью научной философии. По мнению профессора Уилсона, предложение знания физической реальности в качестве эталона валидности является весьма ограниченным стандартом. Такой подход предполагает, что окончательные ответы на вечные тайны следует искать в мире физической реальности. Это бездоказательное предположение и ненаучный подход, потому что подразумевает избирательность в отношении рассматриваемых факторов.

Нужно отметить, что наука пытается делать то, к чему всегда стремилось человечество: понять жизнь с помощью символов. Это – вечные поиски. История развития человечества насчитывает великое множество систем знаний/мудрости. По оценкам профессора Уилсона, «на протяжении всей истории существовало примерно сто тысяч систем»^[49], каждая из которых предлагала свое собственное, уникальное восприятие реальности. Все они обладали одной важной особенностью, о которой пишет выдающийся философ Эрнст Кассирер:

«Это – образы-миры, принципы и происхождение которых следует искать в независимом творении духа. Только с помощью них одних мы видим то, что называем „реальностью“, и только в них мы обладаем ею; поскольку высшая объективная истина, доступная духу, это в конечном итоге форма его собственной деятельности»^[50].

Итак, вот типичная связь между наукой, мифологией и религией: все они работают за счет использования знаковых систем. Ни одна из этих областей не имеет дела с реальностью напрямую. Вот что пишет Кассирер по этому поводу: «Следовательно, у науки нет привилегированного положения по сравнению с искусством или любой другой знаковой системой, которые представляют собой интерпретации опыта»^[51]. Это фундаментальное свойство всех духовных, метафизических, мифологических и религиозных знаковых систем, «которые придают смысл нашему опыту»^[52]. «Поиски смысла – это наше врожденное свойство»^[53], и произвольно изъять его из поисков истины это все равно что уничтожить их суть. Как отмечает Фритьоф Капра, отчасти это было даже научно продемонстрировано: «неврологи установили, что человеческие интеллект, память и решения никогда не бывают чисто рациональными; они всегда окрашены эмоциями»^[54]. Это прекрасно согласуется с представлениями знаменитого немецкого философа XVIII века Иммануила Канта, о котором писали так: «Согласно его идеалистическим представлениям, математика и физика не описывают всю реальность; поскольку они не в состоянии охватить всю деятельность человеческого духа в ее творческой спонтанности»^[55].

Если, а я убежден в этом, наука исключает некоторые первичные элементы, имеющие отношение к поиску истины, то наука сводится к частичному, или неадекватному определению истины. В то же самое время я считаю, что в процессе своей эволюции наука неизбежно придет к тому, что будет включать в себя культурные, моральные, гуманистические и даже духовные аспекты, которые отсутствуют у нее сейчас. Это неизбежно должно случиться, потому что будет достигнута та точка, когда дальнейший прогресс станет невозможным без учета всех элементов, необходимых для полноценных поисков истины.

Скорее всего, наука будет существовать еще какое-то время, прежде чем придет к пониманию того, что она – всего лишь один из путей познания реальности. До того момента, когда наука объединит все перечисленные выше базовые элементы, научной теории навсегда суждено развиваться, не имея шанса на достижение стабильного состояния. Долгожданная теория науки, олицетворением которой в физике является единая теория поля, сможет объяснить все новые явления и при этом остаться неизменной, не нуждающейся ни в каких дополнительных модификациях для всеобъемлющего описания реальности. В том далеком будущем, о котором мы говорим, наука вряд ли будет напоминать себя саму в ее нынешнем виде. И тем не менее даже на том новом уровне научного знания всегда будет оставаться место тайне, само наличие которой исключает окончательное разрешение загадки жизни.

Это так. Это всегда было так.