Цветочный супермаркет

2

Наутро новая глава была отправлена в издательство. Я не знала, понравится ли им или нет, прочитают ли они главу с осатаневшими лицами, или будут восторгаться ей. Этим утром это не было важным. Важным было то, что я никак не могла представить даже самую простую картинку. Ни что не желало возникать в воображении, хотя на секунду. Будто бы я всю жизнь проходила с завязанными глазами и никак не могла вообразить себе окружающий мир таковым, какой он есть на самом деле. Оно мучило меня с того самого момента, как жуткий сон разбудил посреди ночи. По заметкам мне все-таки удалось закончить главу, действия которой казались чем-то чужим и отдаленным. Настроение совершенно пропало. Его сменило удручающее опустошение. Желание делать что-либо вообще отсутствовало напрочь. Творческий кризис – самый тяжелый для творческого человека период – полностью поглотил меня. Я хотела писать, но что, с чего начать, как все должно выглядеть, и какие лучше применить обороты речи не знала. И от этого сильнее злилась. Хотелось дать себе по голове чем-нибудь тяжелым, или выбросить мозги… До тех пор, пока не наплевала, решив игнорировать бесполезное желание, упав на диван перед телевизором.

Время словно решило сыграть со мной злую шутку и подлить масла в огонь, растянувшись, как канцелярская резинка. Стрелки двигались ничтожно медленно. Иногда создавалось ощущение, будто они нарочно дразнятся, и если бы у них была возможность показать язык, они бы так и сделали. Тогда я не выдержала. Готовая рвать, метать и одновременно реветь от безвыходности, я кинула в сумку тетрадь (по привычке), схватила ключи от дома, практически выбежав за дверь. Большинство творческих кризисов проходило именно по такой схеме. Интересовало казаться, что что-то здесь не дает мыслям вырваться наружу, усердно блокируя их, и тогда я уезжала.

От Брэдфорда до Лондона три часа на электричке, и такой нюанс, как время, не мешает преодолевать мне 204 мили. На самом деле, дальние поездки расслабляют меня. Когда перед твоими глазами проносятся меняющие друг друга цепочки домов, просторные пастбища со стадами пушистых овец, вьющиеся дороги, продавленные в земле годами, то перестаешь беспокоиться, переживать, злость куда-то вдруг улетучивается, и на их место приходит спокойствие. Ты едешь куда-то далеко, в совершенно другой мир, пусть даже если на первый взгляд он, кажется таковым.

В полдень напоминающая муравейник электричка несла меня в Лондон.

После поездки умиротворению наступил конец. Молнейносная электричка въезжала в джунгли, где деревья и луга заменяют стеклянные небоскребы и заасфальтированные дороги. На каждом шагу спешат неизвестно куда люди, натянувшие свои серые шляпы до самых бровей. Пожалуй, большое количество людей стало главной причиной моего переезда. Да, я родилась в большом городе и провела здесь большую часть жизни, но уже подростком понимала, что мне сложно находиться среди этого водоворота длительное время. Конечно, иногда быть в обществе десятков, сотен и даже тысяч людей приятно, а то и полезно, так или иначе, мы все взаимодействуем друг с другом, но все же чаще приятнее находиться в маленькой кампании близких. Мы просто устаем от скопления незнакомых лиц. А есть люди, особенно уставшие. Они-то и выбираются из мегаполисов в пригород или в города поменьше и пригорода, такие, как Брэдфорд.

Мама с папой живут на пересечении Кросс Сан и Пристли стрит в шестнадцатиэтажном доме на девятом этаже. С самого моего рождения они так ни разу и не переехали, как нередко случается с большинством семей. Это наш дом, сказала однажды мама тете Лу. Здесь много чего поменялось после окончания мной школы. Недолго поразивший здесь наверняка бы не узнал небольшой квартал с высаженными вряд тонкими деревцами меж узорами уличной плитки, но проживший достаточно, чтобы помнить самые незначительные мелочи, увидит старые сохранившиеся черты под толстым слоем новизны.

Возле станции я поймала желтое, напоминающее нью-йоркское такси. До родительского дома еще сорок минут без пробок. Как известно, в Лондоне «без пробок» бывает очень редко. Туманный Альбион пригрело затопившее улицы мартовские солнце. Некоторые представляют лучам свои лица, слегка улыбаясь теплу, наслаждаясь им. Характерная для Англии частая смена погоды вряд ли позволит солнцу долго висеть на небе одному и вскоре, наверняка принесет попутным ветром низкие серые тучи. За окнами проносились застекленные небоскребы, подпирающие те самые тучи, ряды знаменитых брендовых магазинов, красные телефонные будки, множество разномастных рекламных постеров; навстречу плыли двухэтажные автобусы. Возле памятников сновали стайки туристов с брошюрами и фотоаппаратами в руках, фотографируя все подряд на своем пути. Привыкнуть к ним тоже не получилось.

«Лифт временно не работает». Такого рода надпись, прикрепленная к раздвижным дверям, может вывести любого жителя многоэтажного дома из себя. Я была готова лично задушить техников ремнем сумки, когда поднималась на пятый, но, дойдя до восьмого, мысли уже занимало дикое желание присесть. Никогда не любила спорт. И лестницы. Запыхавшись, я еле поплелась до двери и нажала на звонок. Потом снова. Дверь никто не открывал, заставляя меня забеспокоиться о том,, не ушли ли они, или не случилось чего. Я опять надавила на кнопку с нервозным усилием, и, наконец, щелкнул замок. В дверях показалась мама с слегка растрепанными волосами и влажным от пота лбом. Она ни капельки не удивилась моего незапланированному приезду. Может, если бы я приезжала раз в полгода, это стало бы сюрпризом, но в моем случае приезда случаются гораздо чаще. Вокруг светло-карих глаз разошлись лучики мелких морщинок, на губах появилась самая родная во Вселенной улыбка. Я невольно заулыбалась в ответ.

– Кристина, – раскрыла объятия мама. – Снова?

Я кивнула, кладя голову на хрупкое плечо. За маминой спиной видна гостиная, где раскрасневшийся папа пытается перетащить диван к другой стене комнаты.

– Перестановка?

– Захотелось что-нибудь поменять. Как добралась?

– Нормально. Билеты на электричку опять подорожали. Привет, пап!

Услышав мой голос, папа отпустил край дивана, разогнулся и повернулся в нашу сторону.

– Привет, Крис! Как дела?

– Нормально. Ну… не считая творческого кризиса.

– Ох уж эти писатели. Ничего, ты справишься.

Я рассмеялась. Папа часто повторял подобные фразочки насчет писателей, в то время как сам был привязан к нескончаемым цифрам.

– Да уж. Вам помочь?

– Нет-нет, – жестом руки показала мама, пропуская меня в небольшой узкий коридорчик. – Ты устала с дороги, тебе надо отдохнуть. А мы и сами справимся.

Сбросив пальто и сумку, я принялась помогать родителям перетащить несчастный диван А если со слона на место телевизора. Мы переставили этажерку с цветами, кофейный столик, многочисленные статуэтки и тарелки из путешествий. Мама с папой постоянно спорили, что куда лучше поставить, пока не вступала я и не соглашалась с одним из родителей. Споры превращали их в маленьких детей, а меня – в родителя.

– Мне кажется, вазу лучше поставить в тот угол.

– Нет, там она будет мешать. Лучше рядом с диваном.

– А если подушка упадет и заденет ее? Нет, лучше в угол.

– Тогда мы можем задать и разбить ее.

– Ты что, собираешься сидеть в углах? Как ее можно задеть там?

– Согласна, лучше в угол. Возле дивана не будет не видно.

И тогда спор прекращался до нового повода. На самом деле, мама И папа редко спорят друг с другом, но иногда это происходит по всяким мелочам, как и у любой среднестатистической семейной пары. Порой мне начинает казаться, что они азартничают, специально начинают пустые споры, чтобы раззадорить друг друга. Со стороны выглядит даже забавно. В душе родители так и остались детьми, внутри они вечно молоды.

Мы закончили вечером, когда на улицах постепенно загорались фонари. Мама разогрела заранее приготовленную картофельную запеканку, пока я наскоро нарезала овощной салат. Простой ужин с маминой стряпней. Сев за стол, вдруг стало ясно, насколько же сильно я скучаю по ней, ужиная в своем собственном доме.

– Ну, – начал папа, дожевывая кусочек хлеба. – как продвигаются дела с новой книгой?

– Нормально, – слабо улыбаюсь ему в ответ. Не хочется говорить о действительности. Согласно ей, дела идут не так уж и радужно… Но, похоже, все и без этого ясно. Родители научены временем читать своих детей.

– Тебе нужно больше отдыхать. В двадцать пять молодежь то и дело не вылазит из клубов, постоянно на вечеринках, в пабах. Хватай Тейлор, и бегите развлекаться, пока есть время. – Отец замолчал, глядя на меня своими блестящими серыми глазами. Что-то еще вертелось у него на языке. – Но ты у нас не такая, да? Клубы не для тебя.

– Ты с детства была немного другой, – подхватила мама.

– Конечно, вещь никому другому не приходило в голову есть гуашь… Разве что Ван Гогу¹.

Я закатила глаза и забросила в рот маленькую картофелину. Мама рассмеялась.

– Мы с Тейлор бываем в клубах и пабах, когда находим свободное время. Просто с моим графиком оно находится не часто. Обещаю, как только закончу книгу, сразу же устрою себе отпуск.

Они молча кивнули, и на время кухня наполнилась исключительно звоном посуды. Мы энергично жевали, переглядываясь друг с другом и изредка улыбаясь. Между нами словно завязывался мысленный диалог, каждый из участников которого думал, будто понимает других. Тихая семейная атмосфера продержалась таковой недолго.

– Есть кто-нибудь на примете, Крис? – игриво вздернул бровями папа. В последнее время он часто стал задавать такой вопрос, но на деле был очень строг, когда дело касалось парней.

– Не-а. Благородные судари перевелись на Земле, папенька. Мне пока что и одной вполне неплохо. Писатель должен быть свободен.

– Художник, вообще-то. Художник должен быть свободен.

– А кто сказал, что художник – это не писатель? Кстати, мам, дашь потом рецепт запеканки? Очень вкусно!

В воскресное утро мама решила испечь блинчики, игнорируя мои протесты сделать это самой.

– Сиди и жди, – раздраженно рявкнула она после двух моих попыток получить право повара.

Квартира наполнилась нежным тревожащим желудок ароматом. Такой аромат уносит меня в детство, когда ешь еще не успевшие остыть блины, обжигающие рот, вприкуску с большими ложками первичного джема, жидкого шоколада или взбитыми сливками, потому что ты еще и банок и тебя не беспокоит небольшой живот, не подходящий стандартам общества. И вот я выросла, уменьшилось количество поглощаемых блинов, джем обобщение заканчивается так быстро, первоначально беспокоить мелочи, по сути, и не особо важные, чтобы чувствовать себя счастливым. Я перестала ощущать себя маленькой девочкой, но это чувство возвращается каждый раз, когда я оказываюсь здесь, в родительском доме.

Мы разговариваем в полголоса, тихо – папа до сих пор спал, в полной мере пользуясь привилегиями выходного дня.

– Как там дела у Тейлор и Тео?

– Нормально. Разъезжают на своих обожаемых «железных скакунах».

– Он так и не сделал ей предложение?

– Нет. Они не хотят спешить, хотя пять лет уже прошло…

– Всему свое время, – фыркнула мама, переворачивая румяный блин. – Однажды мы побываем на их свадьбе. Кстати, недавно звонила тетя Лу, просила передать тебе привет. Ей очень понравилась твоя последняя книга.

Так говорят абсолютно все родственники. Кроме бабушки Шарлотты. Она всегда оценивает вещи объективно и не боится высказывать мысли, какими бы они не были.

– В следующий раз передай ей тоже привет. И спасибо.

Я болтала свисающей со стула ногой, опершись головой о руку и глядя через окно на кипящую жизнь маленькой Великобритании. С такой высоты все кажется игрушечным, от чего невольно возамняешь себя Господом, наблюдающим за жизнью на земле с небес. Солнце ярко освещает одни и те же прикрытые шляпами макушки, и на секунду начинает казаться, будто бы вчерашний день вновь повторяется. Блестят окна, стеклянные сооружения, повсюду разъезжают красные автобусы, дорогие автомобили, на дверях кафе и магазинов висят таблички «открыто»… Однообразие правило Лондоном этим утром, аналогично вчерашнему и завтрашнему дню. Он словно отчаянно пытался что-то исправить, раз, за разом прокручивая все по одному сценарию. Вряд ли у него получится. Вряд ли заполонившие мощеные улицы шляпы когда-нибудь перестанут слегка подпрыгивать, бороздя тротуары.

Мама поставила передо мной тарелку блинов, сообщив, что идет будить папу, а я в это время должна буду налить всем кофе. Бросив последний взгляд на плотную стену из домов, я соскользнула со стула.

В понедельник я вернулась в Брэдфорд. Парк дней отдыха и спокойного сна без сидений перед ноутбуком или бумагой из-за мыслей о книге пошли на пользу. Общение с мамой и папой здорово подняло настроение, и некоторые их шутки до сих пор звучали в голове, вызывая улыбку.

– Почему китайцы не едят палочками, держа их в ноздрях? – спросил папа прогулки вечером, верят в руках китайские палочки. – Так было бы удобнее есть!

Я смеялась вместе с ними, ни разу не вспомнив за два дня о книге или раскрасневшейся Аманде, в случае несдачи новых глав во время. Они просто забылись, отошли на второй план, давая возможность хотя бы ненадолго глотнуть воздуха. Но сейчас меня ждет работа. Желание начать поскорее писать под воздействием разгоревшегося энтузиазма скорее несет меня домой.

Просунув ключ в замочную скважину, отворяю дверь. В отличие от улицы, тут гораздо теплее и очень душно. Избавившись от верхней одежды, быстро бегу открывать окна в гостиной и на кухне, попутно включив чайник и слегка запылившийся ноутбук.

Нечто щелкнуло внутри, выпустив на волю сотни красок струящегося воображения, требующего немедленно приобрести материальную форму, воплотиться в плод реальности. Творческий кризис – своего рода затишье перед мощной творческой бурей. Я перестала ощущать себя. Только льющиеся строки, смысла которых не понимала на протяжении всего процесса. Скорректирую позже. Каждую клеточку тела переполняли легкость, энергия, идея и знакомая мелодия, в такт которой стучали по клавишам пальцы. Я – композитор, создающий симфонию из слов и предложений, творец крохотного мира. Я не успевала за мыслями. Состояние, похожее на транс, полностью поглотило меня. Я не могла перестать ухмыляться самой себе, прикусив по привычке кончик языка. В такие моменты чувствуешь бегущую по капиллярам жизнь и веришь в свои силы по-настоящему. Вот такие моменты я люблю больше всего.

3

Человек боится гораздо большего, чем говорит или думает. Проще перечислить все то, чего он не боится. По сравнению со всеми вещами, существами и темными замкнутыми пространствами это будет ничтожно крохотный список. Мы боимся практически всего, от мелочей до масштабных катастроф. Но иногда даже мелочи превращаются в крупномасштабную катастрофу.

В середине недели, где-то ближе к обеду телефон разразился писклявым голосом новомодного хита, жужжа и подпрыгивая на комоде.

– Господи… – выходя из кухни с полотенцем на плече, тихо буркнула я. – Алло?

– Кристина, – ничегоневыражающий голос Аманды Стэндфорд прогремел в трубке, и я невольно поёжилась. Иногда мне казалось, что я разговариваю со статуей. Аманде выдержала паузу. – Жду Вас в три часа в своем офисе.

Рука дрогнула. Меня одновременно окатило ведром холодной и горячей воды. Стало как-то не по себе. Перед глазами заскакали обрывки того слишком правдоподобного сна, в котором она кричала, напрягая высеченные из камня голосовые связки. Вспомнились все ощущения: стыд, злость, застрявший в горле ком… Я будто снова попала туда, в офисное кресло из черной кожи.

Наверно, молчание продлилось достаточно долго, чтобы у Аманды кончилось терпение, и она положила трубку. Короткие гудки напомнили мне ритм биения сердца прямо сейчас. Со мной точно расторгнут контракт.

В два часа я нацепила черные джинсы и легкую васильковую блузу, натянув поверх пальто, и пошла на остановку, где в последнюю секунду успела сесть на самый шикарный общественный транспорт. Здесь отвергается понятие «личное пространство» как Бог отвергается атеистом. Ты никогда не окажешься, не задет локтем или сумкой, а если повезет, останешься с отдавленной ногой.

Рядом со мной уселась полная женщина лет сорока с маленьким пучеглазым чихуа-хуа, размером не больше котенка. Противная собачонка безостановочно лаяла на все подряд, еще больше тараща глазенки и дергаясь от собственного лая. Я шумно вздохнула, и та повернула свою голову-болванчик в мою сторону, теперь уже тявкая на меня. Лицо скорчилось от пронзительно-противного лая.

– Принц, сидеть, – скомандовала хозяйка псу, но тому, похоже, было глубоко наплевать на ее команды. – Извините, пожалуйста, – виновато протянула она. – Нам осталось ехать всего две остановки.

Я и дама с собачкой натянуто улыбнулись друг другу, а пес в это время переключился на вошедшую в складные двери новую группу людей.

Я пришла в редакцию на десять минут раньше назначенного. Сидящая за небольшим столом секретарша Изабель попросила немного подождать, так как «она беседует с мистером Уолесом». К слову, Альберт Уолес – очередной писатель, как и я, обративший мечту в рутинную работу. Не читала ни одной его книги, но, говорят, он пишет очень даже неплохо о тайнах и убийствах в их кровавых подробностях. Интересно, наше с ним пребывание тут совпадение, или мы оба крупно вляпались и скоро получим отзывы в разделе «рекомендации» в резюме? Я села на двухместный диванчик.

Десять минут длились века. За это время можно было бы сделать кучу всего и прожить не одну жизнь. Я уже пролистала два свежих выпуска «Vogue» и «London Time», а на часах стрелка не сдвинулась и наполовину. Чем медленнее капали минуты, тем больше просыпалась нервозность. Я перебирала пальцы, дергала ногой, грызла губы и ногти, словно ученик перед выпускным экзаменом. Почему-то именно учеником я себя и чувствовала, а Аманда Стэндфорд – экзаменатор, который вот-вот огласит результаты заранее проваленного экзамена. Мертвящее ощущение заваленной работы замораживает все внутри. Изабель кинула на меня вопрошающий взгляд, но когда я подняла голову, она тут же уткнулась обратно в компьютер.

Дверь кабинета распахнулась. Уоллес появился на пороге с бледной кожей и пустыми глазами, словно из него выкачали все цвета и эмоции, оставив одну лишь оболочку. На мгновение он замер. Можно было подумать, будто он задумался. Мне стало не по себе в два раза больше. Теперь я разделяю и чувства Альберта тоже. «Что случилось?» – паниковал внутренний голос. Уоллес, наконец, зашагал вперед, глядя не моргающим взглядом перед собой. Он жутко напоминал зомби. Даже Изабель оторвалась от работы, слегка шокировано провожая глазами мужчину дальше по коридору. Как только писатель детективов скрылся за поворотом, мы переглянулись. Круглые голубые глаза Изабель так и кричали «Мне очень жаль», заранее приговорив меня к той же ужасной участи. Я поднялась с дивана, вдруг наткнувшись на мысль о том, зачем вообще сюда пришла два года назад. Не думаю, что те, кто действительно боится Аманду, скрывают свой страх. Несомненно, это льстит ей. Вот почему она и пользуется своим статусом местной Пиковой дамы. Вот почему в ее присутствии я пытаюсь быть уверенной и бесстрашной.

Я подошла к двери и нажала на ручку. В глаза ударил яркий солнечный свет, проникающий в комнату через огромное окно. Стол со стопками бумаг, полные папок шкафы, крутящиеся офисные кресла.… Когда я только пришла в «Пингвин», обстановка была точно такой же. Аманда Стэндфорд стояла возле окна, не соизволив повернуться.

Я откашлялась, а потом как можно увереннее произнесла:

– Вы хотели меня видеть?

– Да, присаживайтесь.

Мы обе почти синхронно сели в кресла.

– Итак, я хотела бы поговорить с вами о вашей книге. Некоторые главы редакция получила позже срока.

Я тяжело сглотнула, надеясь, что она этого не заметила. Чувствуя титаническое давление от самого присутствия этой женщины, становится труднее сохранять уверенный невозмутимый вид.

– Конечно, это минус для установленной даты выпуска книги. В отличие от других, вы пишете медленнее, Кристина. И если бы не качество вашей работы, я была бы вынуждена применить какие-то меры. Ваши главы одни из лучших, поступивших к нам за последние года. От некоторых я даже, честно говоря, осталась под впечатлением.

Стэндфорд говорила с неизменным непроницаемым лицом, и в ее голосе не было ни одной отличающейся эмоциями нотки. Но услышать от нее такое – дорого стоит. Я приготовилась к самым худшим последствиям, нос уже начинало щипать от назревающих слез, как внезапно посыпалась манна небесная. В голове не укладывается! Аманде Стэндфорд, женщине, напоминающей характером армейского генерала, понравилась моя работа! Даже о первых двух книгах она не отзывалась даже малой долей сказанного! Я была готова прямо в офисе отплясать безумный танец радости, но возвращение с небес на землю было таким же быстрым, как и полет к ним.

Все же мне не ясно, почему ей понравилось. Да, я старалась писать хорошо, редактировала, исправляла, часами проводила время перед экраном ноутбука… Этого недостаточно. Неужели она не видит? Работа может быть лучше. Она должна быть лучше. Разве Аманда не видит этого? Понятия не имею, за что меня следует хвалить. Я могу трудиться усерднее, делать слова живее. Те страницы могут быть более живыми, более дышащими, чем они есть. Здесь нечего хвалить.

Тем не менее, на губах все равно повисла улыбка. Аманда кивнула, как будто такой ответ ее вполне устраивал.

– Спасибо, миссис Стэндфорд, не стоит…

Она меня не слушала, проигнорировав все сказанное.

– Собственно, еще одна причина, по которой я Вас вызвала: редакция хочет слегка ускорить процесс печати новых книг. Выпуск планируется на июнь, а не на сентябрь из-за большого количества желающих продавать свои произведения. Как думаете, Вы справитесь, Кристина?

Я теряю три месяца. Три драгоценных месяца уходят, а это значит, время для четырех глав пропадет. Придется писать быстрее и лучше, чтобы успеть. Можно будет даже не выходить из дома, убивая дни напролет на написание. Свихнуться можно…

– Конечно, справлюсь.

– Отлично. К пятнадцатому июня книга должна быть завершена и передана в редакцию. На этом все, наш разговор окончен.

После ее слов я сразу поднялась с места, наверно, слишком резко, потому что кресло отъехало назад. Взгляд непроизвольно уперся в кишащий перекресток. Мы обе молчали. Никто из нас не многословен на подобных встречах. Я пытаюсь осмыслить все обговоренное, представляя дальнейшие три месяца усталыми, не высыпающимися, нервными и напоминающими каторгу. Просто необходимо сделать текст достойным в своих глазах. Как же смешно прозвучало, ведь своя работа в своих же глазах никогда не будет казаться идеальной, мы всегда будем видеть больше недостатков, чем достоинств. По чьей-то злобной шутке поджидающая усталость всех месяцев работы уже сейчас обрушилась на меня каменной лавиной.

– И Кристина, – добавила женщина, тормозя меня возле двери. – Постарайтесь успеть.

– Конечно, миссис Стэндфорд.

Идти после встречи домой мне не хотелось. Вместо него я взяла в кафетерии за углом горячий капучино и отправилась гулять по улицам с меньшим количеством людей, заворачивая в небольшие скверы. Который день стояла теплая солнечная погода, выманивающая засидевшихся по домам горожан. В воздухе витал тонкий запах весны и травы. Он усердно перебивал запах кофе, по всей видимости, желая оставаться главным и единственным запахом. На высохших от утреннего тумана дорожках чирикали громкоголосые воробьи. Город дышал в это время года полной грудью. Неторопливо дошагав до середины сквера, я присела на деревянную скамейку, положив локоть на искусно кованый чугунный подлокотник. Немного отпив кофе, я стала наблюдать за бегающими друг за другом по газону детьми. Они радостно кричали и взвизгивали, задевая маленькими ручками своих друзей. Детский хохот наполнил сквер. Сидящие на соседней скамейке мамы, расплываясь в счастливых улыбках, подзывали к себе детей, чтобы поправить сползшие шапочки. Наблюдая за ними, я вспоминала свое детство, вспоминала каково это быть беззаботным ребенком, не знающим о сложностях жизни. В детстве мы так хотим вырасти, и когда вырастаем, понимаем, какими были глупцами. Жизнь взрослого отличается от жизни ребенка тем, что мы перестаем видеть многие вещи и верить в то, чего, как утверждают люди в квадратных очках и с забитыми физикой мозгами, не существует. Люди взрослеют, становясь очередной копией других людей.

Мимо меня пронеслись двое мальчишек в одинаковых зеленых курточках, на мгновение поднимая легкий ветерок.

– Не поймаешь, не поймаешь! – кричал первый.

– Поймаю! – пищал ему в ответ второй.

Они сделали круг вокруг раскидистого дерева и вернулись обратно к остальным. Оставшиеся частички напряжения улетучились в легкой атмосфере обычного мартовского дня. Я нередко ухожу просто прогуляться в одиночестве, чтобы расслабиться, подумать, набраться вдохновения и просто ощутить себя частью чего-то большего. Побыть в гармонии с миром и с самой собой.

По дорожкам сновали и влюбленные парочки, так же ищущие более-менее спокойные места. Парни и девушки мило улыбались друг другу, блестя глазами, сверкая улыбками. Каждый раз, когда я смотрела на них, тонкие иголочки вонзались в сердце, пуская тоненькие струйки алой печали. Каждый укол заставлял отводить взгляд на ветвистые деревья, светящуюся от солнечного света траву, плитку под ногами – куда угодно и слегка краснеть. Глядя на них, я ощущала много и одновременно ничего. Многие думают, будто я знаю о настоящей любви мельчайшие подробности, знаю истинные ощущения, не похожие на другие, в то время как на самом деле написанные мной слова в книгах больше похожи на предположения, чем на жизненный опыт. Читатели смотрят на меня с удивлением и задают очевидные вопросы, говорят о правдоподобности. Ничего не остается, кроме усмешки в ответ. Звучит довольно-таки грустно. Вот только смысл грустить, если ты не знаешь, что ждет тебя впереди? Всегда, когда мысли заводят меня в эти утопающие в туманах печали трясины, я стараюсь думать в лучшем направлении

Растопив огонь в камине, я включила телевизор, решив потратить остатки вечера на реалити-шоу и теплый клетчатый плед. Плоский экран телевизора мелькает яркими сменяющими друг друга картинками. Обычно, по вечерам как-раз-таки и показывают шоу, типа «Топ модель по-американски». Но стоило начать посвящать себя отдыху, как в дверь позвонили. Плотно сжав от досады губы, откидываю одеяло и иду к двери. Дверь только-только приоткрылась, и за ее порогом тут же взорвались громкие приветствия.

– Привет! – вскинули руки Тей и Тео со светящимися лицами. В их руках шуршали два пакета попкорна и несколько подкассетников со старыми фильмами.

На секунду я опешила. Почему-то у меня была твердая уверенность в том, что сегодня они не придут.

– Вечер кино! – объявила Джеймс. – Как раньше, помнишь? Спальники, фильмы всю ночь, разговоры о мальчиках…

– Но, надеюсь, этим вечером мы не будем разговаривать о мальчиках, – скривился Рассел.

– Разве только о самых горячих.

Мы разбросали диванные подушки, высыпали попкорн в большие миски, достали старый видеопроигрыватель, читающий CD-диски. После долгих споров и сталкиваний на пол, диван все-таки заняли я и Тейлор, выселив Теодора на пол. Несколько минут фильма казались довольно интересными, пока Тео не отпустил сначала одну шутку, потом другую – запустилась целая цепочка слегка нелепых шуток, и уже никому больше не казался интересным. Всех затянули оживленные разговоры. Громкий хохот напоминал о том, как мы еще молоды, скольким дверям еще предстоит открыться перед нами. В будничной рутине мы часто забываем об этом. Я видела их счастливые лица, чувствовала свое счастье и вдруг подумала, какой пустой была бы жизнь без них. Без друзей.

Не трудно представить себя без друга, трудно с этим жить. Они, их компания помогает справиться со многими проблемами, делят непосильные для одного вещи с тобой. Друзья – опора, поддержка, источник энергии и вдохновения. Когда счастливы мы – счастливы и они и наоборот. Я безумно рада тому, что у меня есть целых два друга – Тей и Тео – неугасающие лучи тепла с щепоткой своих странностей.

– Кстати, – прервала свой хохот Тейлор. – Звонил Стиви и просил передать тебе приглашение на следующую субботу. А еще просил прощения за то, что не смог пригласить лично. Он слишком занят, а дозвониться не смог.

– В следующую субботу? – подруга кивнула, – Прекрасно. Есть мысли на счет подарка?

– Можно подарить ему корзину аспирина. Она всем понадобится после Единственного Двадцатисемилетия В Жизни.

Мы засмеялись, потому что так оно и есть. Гулянки на праздниках Стивена размашистые на выпивку.

– А если серьезно, то не знаю…

– Завтра можем съездить по магазинам, может, чего найдем подходящего. А что вообще мы дарили ему в прошлом году?

– Мм… Коньяк. Тот дорогущий за триста фунтов, – изогнув губы в дугу, покачал головой Рассел. Тогда он открыто возмущался, что ему таких дорогих подарков мы не делаем, в отличие от Стиви. Он был похож на ребенка, не получившего желаемого.

– О! Видите, как совпало, – подметила блондинка. – Тот год коньяк, этот – аспирин. Все нужные Амеллу вещи!

– Энджела нас убьет…

– Ага! Это она, а не мы, подарила ему на прошлый день рождения кусок хлеба с нарисованной на нем майонезом 26 и обычной свечой сверху!

Вообще-то, девушка Стивена – та самая юморная Энджела Аткинс, подшучивала над всеми не хуже нас. Дай возможность, и она устроит грандиозный розыгрыш! Такой напор активности выдержит на каждый.

– Ладно-ладно, вот завтра что-нибудь для него и найдем, а сейчас давайте смотреть кино, – Тео забросил горсть воздушных зерен в рот. Одна штучка отскочила от уголка губы и упала на ковер. Тео дожевал горсть и, подняв с пола упавшее облачко, тоже сунул его в рот.

Тейлор заметила это и брезгливо протянула:

– Фу-у! Теодор, тебе сколько лет? Три? Как ты вообще додумался до этого? Кошмар, – а за тем она обратилась ко мне: – И вот с этим человеком я живу уже столько лет!

Парень развернулся лицом к своей девушке и без каких-либо эмоций посмотрел ей прямо ей в глаза. Такой зомбированный вид вызывал жуткие ощущения. Они несколько секунд смотрели глаза в глаза, до тех пор, пока Тео не приподнял миску попкорна в руках и не высыпал все содержимое на пол, все так же не отрывая глаз от Тейлор.

Открыв рот от удивления, я возмущенно воскликнула:

– Тео! Мой любимый ковер!

– Приятного аппетита, девочки трехлетки.