В 2018 году вышло исследование группы английских шекспироведов, которые в очередной раз убедительно, на мой непросвещенный взгляд, доказывает авторство Шекспира в сборнике его ранних произведений, опубликованные под именем Эдварда де Вера. Из общедоступных источников мы знаем, что настоящий Эдвард де Вер, семнадцатый граф Оксфорд (12 апреля 1550 – 24 июня 1604) был английским пэром и придворным в елизаветинскую эпоху. Оксфорд являлся наследником второго графства в королевстве и придворным фаворитом Елизаветы, востребованным покровителем искусств и лирическим поэтом, а также придворным драматургом. В августе 1564 года он был среди семнадцати дворян, рыцарей и оруженосцев в окружении королевы, удостоенных Кембриджским университетом почетной степени магистра искусств. Однако позднее, когда в обществе обнаружилась связь молодого графа с одной из фрейлин королевы, его удалили от двора. Умер граф небогатым человеком, растратив за жизнь все унаследованные средства. Оксфорд много путешествовал по Франции и Италии, одним из первых сочинил любовные стихи при елизаветинском дворе, его хвалили как драматурга, хотя ни одна из его пьес не сохранилась. По всей вероятности, де Вер предвосхитил в своем творчестве и увлечение английских классиков народной поэзией. В двадцатых годах прошлого столетия исследователи выдвинули его одним из наиболее известных альтернативных кандидатов на авторство произведений Шекспира. По другой версии, Эдвард де Вер являлся посредственным поэтом, и создать гениальные шекспировские произведения, даже раннего периода, разумеется, не мог.

По предложению моего друга, российского писателя и экономиста Алексея Виноградова я взялся перевести сборник «Двадцать стихотворений Эдварда де Вера» на русский язык.

Честно признаюсь, гениальность и глубина этих стихов настолько поразили меня, что поначалу я отказался. Ведь в них, как мне кажется, предвосхищается направление развития не только английской, но и всей европейской поэзии вплоть до двадцатого века. Особенно, полагаю, французской поэзии, которая особенно близка мне.

Стихи Эдварда де Вера настолько трудны в переводе, что я даже останавливал работу на какое-то время. Однако силы возвращались, и я продолжал свои упражнения – каждое стихотворение стоило мне, образно выражаясь, целой оригинальной ненаписанной поэмы. Которые, впрочем, вряд ли уже напишу, осознавая свою полную ничтожность перед огромными поэтами прошлого.

Ведь, напомню, Шекспир писал их до достижения возраста двадцати лет, как полагают исследователи. Весь свой талант, а вернее сказать, все свои способности, если таковые есть, переводчика и поэта я оставил здесь, в этом небольшом сборнике из двадцати стихотворений, истратил всего себя, больше во мне нет сил писать… Шекспир убил меня! И все же я завершил взятый на себя труд, естественно, насколько хватило моих более чем скромных возможностей. Понятно, что данные переводы не претендуют на полный охват творческой палитры автора, по ним невозможно изучать и сравнивать структуру и наполнение произведений различных лет, в полной мере наслаждаться гармонией формы и содержания, строить научные концепции, как делают это английские исследователи.

Просто мне очень хотелось, чтобы прочитав стихи раннего гения, говорящий на русском языке наш человек поразился силе, глубине и непреходящей ценности мировой поэзии, несомненным лидером которой по сей день остается для нас Вильям Шекспир.

Станислав Хромов

Стихотворения

№1 The Labouring Man That Tills the Fertile Soil

The labouring man that tills the fertile soil
And reaps the harvest fruit hath not indeed
The gain, but pain, and if for all his toil
He gets the straw; the Lord will have the seed.

The Manchet fine falls not unto his share,
On coarsest cheat his hungry stomach feeds.
The Landlord doth possess the finest fare;
He pulls the flowers, the other plucks but weeds.

The mason poor, that builds the Lordly halls,
Dwells not in them, they are for high degree;
His Cottage is compact in paper walls,
And not with brick or stone as others be.

The idle Drone that labours not at all
Sucks up the sweet of honey from the Bee.
Who worketh most, to their share least doth fall;
With due desert reward will never be.

The swiftest Hare unto the Mastiff slow
Oft times doth fall to him as for a prey;
The Greyhound thereby doth miss his game we know
For which he made such speedy haste away.

So he that takes the pain to pen the book
Reaps not the gifts of goodly golden Muse,
But those gain that who on the work shall look,
And from the sour the sweet by skill doth choose.

For he that beats the bush the bird not gets,
But who sits still, and holdeth fast the nets.

№1 Труженику плодородной долины

Господской нивы бескорыстный ратай
Наперекор глухим житейским безднам
За тяжкий труд утешится наградой —
Соломинкою к пажитям небесным.

Обман, недоедание и язва —
Бисквитов нет в лихой голодной доле,
Хозяин мира все имеет яства;
Ему цветы, другим – сорняк на поле.

Воздвигший залы каменщик – строитель
Не воспарит под сводами, как гений —
Уйдет в свою бумажную обитель
Тесней и ниже каменных строений.

Лишь Трутень праздный, что жужжит лениво,
От пчел вкушает сладость полной чашей,
Кто трудится, того обделит нива —
Награды нет в пустыне грешной нашей.

Мастифф бежит за кроликом не зная,
Сумеет ли добычей поживиться,
Однако не участвует борзая
В игре, которой все мы очевидцы.

Кто трудно жил, работая над книгой,
Того не ждет божественный Парнас,
Иные мастера поэзии великой
Наловят в кислом сладкое для нас.

И птица из кустов, как сказанное слово,
Летит от них в тугие сети птицелова.

№2 Even as the Wax Doth Melt

Even as the wax doth melt, or dew consume away
Before the Sun, so I behold, through careful thoughts decay,
For my best luck leads me to such sinister state
That I do waste with others’ love, that hath myself in hate,
And he that beats the bush, the wished bird not gets,
But such I see as sitteth still, and holds the fowling nets.

The Drone more honey sucks, that laboureth not at all,
Than doth the Bee, to whose most pain least pleasure doth befall;
The Gardener sows the seeds whereof the flowers do grow,
And others yet do gather them that took less pain, I know;
So I the pleasant grape have pulled from the Vine,
And yet I languish in great thirst while others drink the wine.

Thus like a woeful wight I wove my web of woe;
The more I would weed out my cares, the more they seem to grow.
The which betokeneth hope, forsaken is of me,
That with the careful culver climbs the worn and withered tree
To entertain my thoughts, and there my hap to moan,
That never am less idle, lo, than when I am alone.

№2 Когда тает воск

Точно плавится воск, или тают вечерние росы,
Разлагаюсь и я на опасные мысли – вопросы,
И в зловещие земли за счастьем иду наудачу,
Там где к людям любовь лицемерно на ненависть трачу.
Кто-то бьет по кустам, на охоте ему не сидится,
Но в чужие силки попадает желанная птица.

Лучший мед достается ленивому трутню, а прочим
Только труд и болезни, как истинным пчелам рабочим.
Семена от садовника станут цветами у дома
Для счастливых др угих, мне такая картина знакома,
Этих ягод отведав с лозы виноградной однажды,
Среди общего пира томлюсь от немыслимой жажды.

Словно жалкая тварь я сплетаю для горестей путы,
Но скорбей оттого не становится меньше как будто…
Все покинуто мной, что казалось тропою к надежде,
Что к вершине взбиралось по древу иссохшему прежде
Просветлить мои мысли, судьбу и людей не виня —
То, что в сути моей отрешенней и проще меня.

№3 Forsaken Man

A Crown of Bays shall that man wear
That triumphs over me,
For Black and Tawny will I wear,
Which mourning colours be.

The more I followed on, the more she fled away,
As Daphne did full long agone, Apollo’s wishful prey;
The more my plaints resound, the less she pities me;
The more I sought, the less I found that mine she meant to be.

Melpomene, alas, with doleful tunes help then,
And sing, woe worth on me, forsaken man.
Then Daphne’s Bays shall that man wear that triumphs over me,
For Black and Tawny will I wear, which mourning colours be.

Drown me you trickling tears, you wailful wights of woe;
Come help these hands to rent my hairs, my rueful haps to show
On whom the scorching flames of love doth feed you see;
Ah la—lanti—da, my dear dame hath thus tormented me.

Wherefore you Muses nine, with doleful tunes help then,
And sing, woe worth on me, forsaken man.
Then Daphne’s Bays shall that man wear that triumphs over me,
For Black and Tawny will I wear, which mourning colours be.

An Anchor’s life to lead, with nails to scratch my grave,
Where earthly Worms on me shall feed, is all the joys I crave,
And hide myself from shame, sith that mine eyes do see,
Ah la—lanti—da, my dear dame hath thus tormented me.

And all that present be, with doleful tunes help then,
And sing, woe worth on me, forsaken man.

№3 Отверженный

Коронован я Вороном Бухты в затоне,
Победивший себя, вознесусь над заливом,
Скорбный цвет оперения – Блэк или Тони —
Даст мне имя другое в краю несчастливом.

Я любил, но она не была благосклонна,
Словно Дафна в амурной игре Аполлона,
За призывные клики все меньше жалела меня,
Может, жить суждено ей, от Ворона душу храня.

Повторяю (на бис) заунывный напев Мельпомены:
Безнадежности звуки в разбитой душе неизменны.
В бухте Дафны моей бросит якорь чужая победа,
Ну а я остаюсь Блэк и Тони могильного цвета.

Утопите меня, мои слезы и нимфы печали,
Рвите волосы мне, но на этом последнем причале
Разглядите огонь и отверженный пафос любви,
Ах, моя дорогая так мучила жаром в крови.

Только вы, девять муз, и спасете из плотского плена:
Заунывные песни в разбитой душе неизменны.
В бухте Дафны моей бросит якорь чужая победа,
Ну а я остаюсь Блэк и Тони могильного цвета.

Будет якорь на дне расцарапывать черное тело,
Черви плоть поедать – этих радостей в жизни хотел я,
Там сгорю от стыда, а глаза наблюдают твои,
Ах, моя дорогая так мучила жаром в крови.

И подхватит весь зал, выручая из адского плена:
Одиночества гимны в разбитой душе неизменны.

№4 The Loss of My Good Name

Framed in the front of forlorn hope, past all recovery,
I stayless stand t’abide the shock of shame and infamy.
My life, through lingering long, is lodged in lair of loathsome ways,
My death delayed to keep from life the harm of hapless days.
My sprites, my heart, my wit and force in deep distress are drowned;
The only loss of my good name is of these griefs the ground.

And since my mind, my wit, my head, my voice and tongue are weak
To utter, move, devise, conceive, sound forth, declare and speak
Such piercing plaints as answer might, or would, my woeful case,
Help crave I must, and crave I will, with tears upon my face
Of all that may in heaven or hell, in earth or air, be found
To wail with me this loss of mine, as of these griefs the ground.

Help gods, help saints, help sprites and powers that in the heaven do dwell,
Help ye that are to wail, ay wont, ye howling hounds of hell,
Help man, help beasts, help birds and worms that on the earth doth toil,
Help fish, help fowl that flocks and feeds upon the salt sea soil,
Help echo that in air doth flee, shrill voices to resound
To wail this loss of my good name, as of these griefs the ground.

№4 Утрата моего доброго имени

Мой безнадежный лик теперь откры лся взору,
Я замер статуей – стыду, бесчестью и позору,
В ней жизнь моя, как в мерзком логове таится,
А смерть моя лишь дней несчастных вереница.
Флюиды сердца, силы, мысли, дух – в страданьях тонут,
Земля скорбит, но лишь утратой имени я тронут.

Поскольку ум, язык и голос мой не в силах нынче
Про износить и петь свои возвышенные спичи
Тревожащие дух, чья боль в умах привьется,
Прошу помочь, я должен жаждать, пусть придется
В рай вознестись с земли, или спустится в ад —
Везде, где слезы есть моих земных утрат.

О, помогите всем святым, кто небу был угодней,
Рыдающим во тьме и гончим псам из преисподней!
Прошу за птиц, червей, зверье, за рыб и человека —
Кто в водах и в земле привычно трудится от века,
И поддержите скорби вы пронзительное эхо:
Лишен всего, в благом роду потерянная веха!

№5 I Am Not as I Seem to Be

I am not as I seem to be,
Nor when I smile I am not glad,
A thrall although you count me free
I, most in mirth, most pensive-sad;
I smile to shade my bitter spite,
As Hannibal, that saw in sight
His country soil, with Carthage town,
By Roman force defaced down.

And Caesar, that presented was
With noble Pompey’s princely head,
As ’twere some judge to rule the case,
A flood of tears he seemed to shed;
Although indeed it sprung of joy,
Yet others thought it was annoy;
Thus contraries be used, I find,
Of wise to cloak the covert mind.

I Hannibal, that smiles for grief,
And let you Caesar’s tears suffice,
The one that laughs at his mischief,
The other all for joy that cries;
I smile to see me scorned so,
You weep for joy to see me woe,
And I a heart by love slain dead
Presents, in place of Pompey’s head.

O cruel hap and hard estate
That forceth me to love my foe,
Accursed by so foul a fate
My choice for to prefix it so,
So long to fight with secret sore,
And find no secret salve therefor;
Some purge their pain by plaint, I find,
But I in vain do breathe my wind.

№5 Я не тот

Я не тот, кто бесхитростен вроде,
Я не радуюсь жизни земной —
Просто раб, хоть живу на свободе,
И веселый, и самый смурной.
Спрячу злость за улыбкой мгновенно,
Брошу взор Ганнибала в окно
На деревни вокруг Карфагена,
Что разрушены Римом давно.

Вижу Цезаря в славе и силе,
И седины Помпея главы —
Судьи слезы потоками лили,
И они оказались правы,
Эти слезы от радости сладки,
А других раздирали догадки.
Но контрасты, как вечер и утро,
Тайный разум использует мудро.

Ганнибал, улыбаюсь печали,
Слезы кесаря скорби не значат —
Кто вынашивал злобу вначале,
По-другому от счастья заплачет.
Презираем, но с радостным видом
Ты застонешь, меня не жалея,
И я сердцем, любовью убитым,
Отдарюсь не главою Помпея.

О жестокое, тяжкое бремя,
Мне враги неизменно дороже,
Этой грязной судьбы не приемля,
Для начала я выберу столь же,
Столь же мерзкое поле для битвы,
Не используя знахарство к бою,
Кто-то верует в силу молитвы,
Но напрасно дышу я собою.

№6 If Care or Skill Could Conquer Vain Desire

If care or skill could conquer vain desire,
Or reason’s reins my strong affection stay,
Then should my sighs to quiet breast retire,
And shun such signs as secret thoughts bewray;
Uncomely love, which now lurks in my breast,
Should cease my grief, through wisdom’s power oppressed.

But who can leave to look on Venus’ face,
Or yieldeth not to Juno’s high estate?
What wit so wise as gives not Pallas place?
These virtues rare each God did yield a mate,
Save her alone who yet on earth doth reign,
Whose beauty’s string no Gods can well distrain.

What worldly wight can hope for heavenly hire
When only sighs must make his secret moan?
A silent suit doth seld to Grace aspire;
My hapless hap doth roll the restless stone;
Yet Phoebe fair disdained the heavens above,
To joy on earth her poor Endymion’s love.

Rare is reward where none can justly crave,
For chance is choice where reason makes no claim;
Yet luck sometimes despairing souls doth save:
A happy star made Gyges joy attain;
A slavish smith of rude and rascal race
Found means in time to gain a Goddess’ grace.

Then lofty Love thy sacred sails advance;
My seething seas shall flow with streams of tears.
Amidst disdain drive forth my doleful chance;
A valiant mind no deadly danger fears.
Who loves aloft and sets his heart on high,
Deserves no pain, though he do pine and die.

№6 Искусство и опыт сильнее желаний напрасных

Искусство и опыт сильнее желаний напрасных,
Они же причина не бросить безвольно поводья
Под чуткие вздохи минут улетающих праздных,
Знамения эти смогу ли в душе побороть я…
Любовь непристойная кроется в тайном затворе,
Но мудрости сила должна победить мое горе.

Кто лик не узнает божественный юной Венеры,
И царственный трон не почтит всемогущей Юноны?
И есть ли мудрее Паллады на свете примеры?
С богами на пару свергают достойные троны.
Себя сохранит для живущих земная царица,
Чья нить красоты не захочет богам покориться.

И кто из мирян вправе выше стоять надо мною,
Чьи тайные вздохи лишь мыслей запретных граница?
На ценнике схима идет с благодатью земною,
Моя же судьба катит камень, готовый скатиться.
Но верхние своды отвергла прекрасная Феба,
Чтоб вместе с любимым с земли любоваться на небо.

Наградой заслуженной случай не станет герою —
Он выбор судьбы, а не мыслей благих сообразность,
Удача спасает заблудшие души, порою,
Счастливой звездою доставлена Гигесу радость.
И рабский кузнец даже подлого рода, отныне
Найдет инструменты, чтоб выковать милость богини.

Высокой любви поднимается парус из праха,
Моря моих слез будут литься в бурлящие воды.
А сильные духом не знают смертельного страха,
Мой шанс уцелеть изгони в океане свободы.
Кто любит высокой и страстной любовью, поверьте,
Больною сосной незаслуженно сохнет до смерти.

№7 What Wonders Love Hath Wrought

My meaning is to work what wonders love hath wrought,
Wherewith I muse why men of wit have love so dearly bought;
For love is worse than hate, and eke more harm hath done:
Record I take of those that rede of Paris, Priam’s son.

It seemed the God of sleep had mazed so much his wits
When he refused wit for love, which cometh but by fits;
But why accuse I him, whom earth hath covered long?
There be of his posterity alive, I do him wrong.

Whom I might well condemn to be a cruel judge
Unto myself, who hath the crime in others that I grudge.

№7 Вот и выковал чудо любви

Ковать узор любви – судьбы моей дорога,
Для умного любовь, как вижу, стоит много.
В ней ненависти лик еще коварней в гриме —
Взять род Приама, так записано другими.

В сетях любви кружил Парис, во сне как будто,
В безумной страсти, что во все века сиюминутна.
Зачем виню того, кто скрыт землею древней?
Потомки не простят мне этих злых гонений.

Судьей могу лишь быть себе я неподкупным
Без зависти к чужим страстям сиюминутным.

Бесплатный фрагмент закончился. Хотите читать дальше?

Неизвестный Шекспир

ИСТРАТИЛ ВСЕГО СЕБЯ…