Мы предполагаем восточное происхождение этого фабло, потому что на Востоке встречаем ряд рассказов, столь близких с ним, что невозможно отрицать их связь, причем часть этих рассказов древнее фабло и относится к такому времени, когда невозможно предполагать западное влияние на восточные повести. Доказательству путей перехода нашего рассказа с Востока на Запад мы и посвятим наше следующее заключительное чтение, в котором, кроме того, постараемся сделать и окончательные выводы по предложенному вашему вниманию вопросу.

Лекция IV

В Центральной Индии были найдены остатки замечательного сооружения, принадлежавшего буддистам, по-видимому, в III в. до н. э. Сооружение это, представлявшее собой как бы опрокинутое на землю полушарие, носило техническое название «ступа» и было окружено каменной оградой; ступа и ограда были покрыты многочисленными рельефами, из которых многие в медальонах. В середине одного из этих медальонов мы видим такое изображение: сидит царь, вокруг него несколько человек свиты. На первом плане изображена стоящая знатная женщина, опирающаяся на служанку и указывающая пальцем на находящиеся перед нею три корзины, с которых сняты крышки; в корзинах видны головы запрятанных в них людей, четвертую корзину, еще закрытую, несет какой-то человек. Над медальоном надпись, что это изображение к джатаке, т. е. рассказу об одном из перерождений Будды .

Такого названия джатаки известно не было, и только прекрасное знакомство русского ученого с громадным не изданным еще при открытии рельефа сборником джатак позволило ему правильно определить сюжет рельефа: русский ученый И. П. Минаев был известный знаток буддизма. Сюжет рельефа и есть древнейшая пока известная форма нашего фабло, относящаяся, по-видимому, ко времени, отстоящему примерно на полторы тысячи лет от французского рассказа. Нам известно 15 восточных версий, указывающих на популярность его на Востоке. Не занимаясь в этих чтениях историей сюжетов, а лишь установлением связующих звеньев между определенными сюжетами на Востоке и Западе, я не стану ни перечислять всех этих версий, ни устанавливать их взаимоотношения, а привлеку из них лишь некоторые, нужные мне для составления цепи перехода.

Прежде всего я изложу старейшую версию – буддийскую джатаку, иллюстрированную в рельефе III в. до н. э. Необходимо отметить, что этими тремя восточными версиями мы и ограничимся для нашего рассуждения, так как особенно после материала, данного нам Lai d'Aristote и Aubere и их источниками, ясно, что наличность звеньев – Индия, Сасанидская Персия, арабы, Европа-достаточна для того, чтобы создать большое вероятие связи западной формы с восточными в этой цепи. Остальные пока известные версии (две – книжных арабских, две – книжных персидских, одна – книжная турецкая, три – новоиндийских устной передачи и такие же устные рассказы афганский, новоарамейский и две – арабских), которыми, вероятно, далеко еще не исчерпывается число существующих восточных версий, интересны для нас лишь как показатель распространенности сюжета на Востоке; с этой точки зрения чрезвычайно оригинально в смысле истории и исследования звучат слова г-на Бедье и по отношению к нашему фабло, в восточном происхождении которого он сомневается, когда, упоминая об единственной, ему известной более новой арабской версии «1001 ночи», он говорит: «…il est permis aussi de considerer les fabliaux, comme des oeuvres non pas adoptives, mais exclusivement franГais». Последняя фраза вряд ли допустима в научном труде.

Нашему рассказу мы правильнее всего могли бы дать заглавие: о женщине, пригласившей одновременно нескольких мужчин, увлеченных ею, и надсмеявшейся над ними. Он встречается в нескольких разновидностях в зависимости от того, имеем ли мы дело с замужней женщиной или вдовой, с честной или с легкомысленной женщиной, действует ли и муж или же отсутствует. Но, в общем, главный, решающий эпизод во всех почти версиях очень близок в изложении: одновременное заключение мужчин в ящик или ящики, корзины, бочку.

Зная текст джатаки, мы свободно можем истолковать изображенную на рельефе сцену. На престоле сидит царь, перед ним Амарадеви, жена мудреца Махосадхи, в корзинах – царские советники, которые хотели погубить мудреца и которых перехитрила жена его Амарадеви. Таким образом, в этой древнейшей версии видим, что преступные советники царя были заключены в четыре отдельных вместилища – корзины – и что перехитрившая их женщина обратилась к суду царя. О том, сама ли она их заманила или они пытались ее соблазнить, что именно было поводом к употреблению хитрости и как были наказаны преступники, мы ничего не узнаем из рельефа. Можно только сделать предположение, что версия джатаки, которую иллюстрировал наш рельеф, была в общем близка к известной нам палийской версии джатаки. При этом мы хотели бы, однако, заметить, что в этой версии джатаки наш эпизод занимал более выдающееся место, чем в палийской джатаке, и был изложен подробнее: иначе трудно себе представить, почему художник именно этот эпизод выбрал для своего изображения.

Из выбранных нами для установления преемственной цепи рассказов индийские опять принадлежат к числу рассказов, входящих в целые циклы, причем небесполезно отметить, что мы здесь, как и по отношению к теме Lai d'Aristote, сталкиваемся с циклом царя Нанды и его советника Вараручи.

«Знаменитый грамматик, советник царя Нанды Вараручи отправился в Гималаи умилостивлять Шиву. Уходя, он оставил свое имущество, средства, нужные для поддержания дома, в руках купца Хираньягупты, о чем и сообщил жене своей Упакоше. Упакоша пребывала в своем доме и только совершала ежедневно омовения в Ганге. В один весенний день, когда она шла к реке, ее увидали царский жрец, глава полиции и царский советник и воспламенились к ней страстью. В этот день Упакоша провела много времени за омовениями и возвращалась домой уже вечером. Ее встретил царский советник, но она, сохраняя присутствие духа, назначила советнику свидание в своем доме в первую стражу ночи праздника весны, когда весь город будет в возбуждении. Советник ушел, но немного далее ее встретил царский жрец; ему она назначила прийти во вторую стражу ночи. Отпущенная царским жрецом, она попала в руки начальнику полиции и от него отделалась только назначением свидания в третью стражу ночи. Вернувшись домой, она рассказала служанкам обо всем происшедшем и о назначенных свиданиях.

На следующее утро она послала служанку к Хираньягупте за деньгами, чтобы почтить брахманов. Хираньягупта пришел к ней и сказал, что даст ей деньги, если она услышит его. Упакоша, сообразив, что у нее нет доказательств относительно передачи ее мужем денег купцу, назначила и ему свидание на последнюю стражу ночи. Тем временем она велела приготовить черной мази, четыре тряпки и большой сундук. В ночь весеннего праздника, в первую стражу, к Упакоше точно явился царский советник. Она сказала ему, что он раньше должен омыться. Служанки ввели его в темное помещение, раздели, помазали черною мазью и дали ему, чтобы покрыться, тряпку. Тем временем явился жрец, и они уговорили советника спрятаться в сундук. Последовательно и с начальником полиции сделали то же самое. Все трое лежали в сундуке, но не смели ничего сказать. Когда пришел купец, Упакоша ввела его в ту комнату, где был сундук, и спросила у него деньги, отданные ее мужем. Купец, видя, что в комнате никого нет, сказал, что уже и раньше обещал ей отдать деньги. Обращаясь к сундуку, Упакоша сказала:

– Слушайте, о боги, эти слова Хираньягупты. Затем она велела Хираньягупте идти и совершить омовения. Его, как и других, вымазали черной краской, дали тряпку взамен снятой одежды и затем вытолкали из дому. По дороге домой его искусали собаки.

Утром Упакоша отправилась со своими служанками к царю Нанде и заявила, что купец Хираньягупта не хочет отдать ей деньги, оставленные у него ее мужем. Царь велел призвать купца, но тот отрицал передачу денег. Упакоша заявила, что у нее есть свидетели: муж ее перед уходом положил домашних богов в ящик, а купец в их присутствии признал, что деньги у него. Упакоша просила разрешения принести ящик, чтобы царь мог спросить богов о происшедшем. Ящик принесли, и Упакоша воззвала к домашним богам, приглашая их сказать, о чем говорил купец, и обещая отпустить их домой, угрожая в случае молчания сжечь их или открыть сундук. Перепуганные трое в сундуке сказали, что купец заявил о деньгах в их присутствии. Тут купец признался в своей вине. Царь просил у Упакоши позволения раскрыть сундук, и оттуда вышли те три человека, вымазанные черной мазью. Царь пожелал узнать, что это значит, и Упакоша все рассказала. Царь изгнал тогда советника, жреца и начальника полиции из своего царства и оказал великое почтение Упакоше, которая вскоре дождалась возвращения мужа».

Следующая затем версия – арабская, принадлежащая уже нам известному полигистору IX в. Джахизу, заключена в его книге «Книга добрых качеств и их противоположений». Джахиз черпал из памятников арабской литературы, представляющих часто прямые заимствования из пехлевийской литературы, поэтому мы вправе считать рассказ у Джахиза представителем утраченного пехлевийского оригинала, ибо другие аналогичные рассказы Джахиза, несомненно, этого происхождения. Вот рассказ Джахиза.

«Рассказывают, что ал-Хаджадж, сын Юсуфа, однажды ночью не мог заснуть и послал поэтому за Ибн-ал-Киррией и сказал ему: – Я не могу спать; поэтому расскажи мне какую-нибудь историю, которая бы сократила мне длинноту ночи, и пусть будет она и о хитростях женщин, и об их проделках.

Тот сказал:

– Да сохранит Бог эмира! Говорят, что некий муж из жителей Басры, Амр, сын Амира по имени, был известен подвижничеством и благородством. И была у него жена по имени Джемила, и был у него друг из подвижников. И дал ему Амр тысячу динаров на хранение и сказал: «Если со мной случится несчастье и ты мою семью увидишь нуждающеюся, то отдай ей эти деньги».

Потом он прожил, сколько прожил, потом был призван и дал ответ (т. е. умер). После него Джемила прожила некоторое время; затем ее обстоятельства ухудшились, и она приказала своей невольнице продать перстень за обед дня или ужин вечера. И когда невольница предлагала перстень на продажу, ее увидел подвижник, друг Амра, и сказал:

– Такая-то?

Она сказала:

– Да.

Он сказал:

– Что тебе нужно?

Тогда она ему рассказала про несчастье и что ее барыня принуждена продать свой перстень. И наполнились его глаза слезами. Потом он сказал:

– За мной есть тысячи динаров, принадлежащих Амру. Сообщи об этом твоей барыне.

И пришла невольница, смеясь, с доброй вестью, говоря:

– Пропитание законное, имеющее быть от трудов моего господина, благородного, добродетельного.

И когда ее госпожа это услышала, она спросила ее об этом, и та рассказала. И пала Джемила ниц, прославляя Господа своего, и послала невольницу к подвижнику. И явился подвижник с деньгами и, когда вошел в дом, не захотел отдать деньги никому, кроме нее самой. И вышла она к нему, и когда он взглянул на красоту ее и совершенство ее, то она овладела всем сердц