Игра как жизнь. Часть 2

МОЛОКОВО

Кто ещё мог летом 1923 года ждать папеньку в Молоково? Дядья и тетка Александра с семьями. У дяди Василия с его первой женой – четверо ребятишек, у дяди Константина – семеро, у тетки Александры пока только трое – четвертый родится через год. Приведу здесь замечательную схему деревни Молоково и ее описание, восстановленное Павлом.

На схеме пунктиром изображён дом Константина Никаноровича, в котором жили в начале XX века все наши предки. Там же родился и мой папа, Николай Иванович, и его сёстры. Новый дом, построенный дедушкой Иваном, стоял с краю деревни. Сейчас его контур отмечен зарослями высокой крапивы, среди которой можно разглядеть мелкие осколки красного кирпича. В том же ряду стояли дома Василия Константиновича и его сына Ивана, погибшего на Великой Отечественной войне. Замыкает ряд дом Александра Васильевича Румянцева, чью фотографию когда-то сделал папа. Она сохранилась у Сергея.

Тётя Мария хорошо помнила Александра Васильевича и называла его «конёво дело», имея в виду сельскую профессию персонажа. Неподалёку, в другом ряду, жил Фёдор Васильевич Румянцев, у которого было шестеро детей: Александра, Виктор, Антонина, Варвара, Вячеслав, Тамара. Оба брата были сыновьями Василия Лукича Румянцева, внука Василия Румянцева, с которого начинается родословная Белкиных. Василий Лукич дожил до 30-х годов XX века и запомнился тёте Марии и тёте Пане очень стареньким. Сегодня территория всех деревенских домов полностью заросла, здесь нелегко предположить, что когда-то жили люди. Только с краю около дома дедушки есть относительно недавно построенные коровник и жилой дом. В конце 90-х годов там еще жили Смирновы, наши далёкие родственники. Хозяйка дома, в девичестве Жужакова, – внучка родной сестры бабушки Анны.

Жители Молоково по воспоминаниям М. И. Щербаковой. Схему составил П. Н. Белкин

Можно предположить, что тётя Мария описала соседей 20-х и 30-х годов, потому что летом 1954 года мы увидели несколько иной состав деревни. Появились Мёдовы, причём отец подчёркивал, что они здесь недавно. Точно жили напротив нас Дружинины. Непонятно, кто жил в соседнем доме. На схеме тёти Марии обозначены сразу трое: Жужаков, «бабушка Клавдея» и Глафира. По-видимому, это старшая сестра Константина Никаноровича – Клавдия, которая вышла замуж за Жужакова и умерла уже после войны. Её сын Николай и его четверо детей (Василий, Борис, Антонина, Виктор) уехали куда-то под Ленинград. Тёте Марии она не вполне бабушка, но родная сестра её деда. В родословной Белкиных есть лишь одна Глафира, не считая тётю Грани. Это Глафира Андреевна Виноградова, примерно 1909 года рождения, которая вышла замуж за Геннадия Константиновича Белкина. Интересно, что её младшая сестра Людмила вышла замуж за родного брата Геннадия – Михаила.

Много лет ещё строил Иван Константинович, ведь плотницкое дело было его основной профессией. Ещё до революции он неоднократно ходил с артелью на заработки в Санкт-Петербург (кажется, 10 сезонов).

Думаю, вспоминая Молоково, уместно вернуться к фотографии предшествующих лет. Это самое раннее изображение – Николаю лет 14 или 16. Он стоит – в пиджаке поверх косоворотки, подпоясанной широким ремнем, в высоких сапогах. Из петлицы пиджака во внутренний карман тянется цепочка – часы! Это говорит о многом: и об определенном достатке и – главное – о статусе взрослого! На стуле сидит бабушка Анна с Глафирой на руках и рядом стоящей Марией. Одежда детей украшена атласными лентами. На бабушке Анне («бабушкой» ее тут не следовало бы называть: в эти годы ей было 34 года) платок с бахромой и юбка из ткани с узорами… Об этой фотографии известно также, что делал ее местный священник, увлекавшийся фотографированием.

Николай Белкин с матерью и сестрами, 1917—1918 г

На другой, гораздо более поздней фотографии, бабушка Анна с младшей дочерью Прасковьей. Оценивая «на глаз» возраст девочки, можно предположить, что фото сделано около 1930 года.

Анна Белкина с дочерью Прасковьей, ок.1930 г.

Вероятнее всего лето 1923 года Николай провел в Молоково, занимаясь крестьянским трудом в хозяйстве своего отца. Думаю, что крестьяне уже объединились в новые, послереволюционные формы коллективного труда – артели или колхозы.

Я плохо себе представляю скорость, с которой разнообразные события в Москве сказывались на жизни в довольно отдаленной деревне Молоково. Не знаю, например: имело ли хоть какое-то значение для жителей Молоково то обстоятельство, что к лету 1923 года они уже полгода живут не в Р. С. Ф.С.Р., а в СССР. Почему-то думаю, что до начала массовой коллективизации их быт и характер труда изменялся мало, а вот умонастроения, цели и ценности изменялись очень сильно и очень быстро, чему свидетельство предмет наших изысканий и воспоминаний – биография отца.

ИВАНОВО-ВОЗНЕСЕНСК

Вот что сказано об Иваново-Вознесенске в энциклопедических изданиях.

Ф. Павленков:

Иваново-Вознесенск – безуездн. гор. Владимирской губ., Шуйского у.; 54 т. ж.; реальн. Училище; более 150 фабрик (б. ч. хлопчатобумажных).

БСЭ:

Иваново (до 1932 – Иваново-Вознесенск) – город, центр Ивановской области РСФСР. Расположен на р. Уводь (приток Клязьмы). Железнодорожными линиями связан с Москвой, Ярославлем, Кинешмой, Владимиром и Горьким. Население 434 тыс. чел. в 1972 (54 тыс. в 1897, 111 тыс. в 1926, 285 тыс. в 1939, 335 тыс. в 1959).

Во время Февральской революции, 2 марта 1917 в И. был избран Совет рабочих депутатов, которому фактически принадлежала власть в городе задолго до Октябрьской революции. Советская власть в И. окончательно установлена 25 октября (7 ноября) 1917. В 1917 отряд рабочих-красногвардейцев из И. и Шуи под руководством М. В. Фрунзе принимал участие в Октябрьском вооруженном восстании в Москве.

С апреля 1918 И. – центр Иваново-Вознесенской губернии. В годы довоенного социалистического строительства в городе были построены фабрики: прядильные – им. Ф. Э. Дзержинского (1927) и «Красная Талка» (1929); отбельно-красильная (1928); меланжевый комбинат (1929).

В И. – энергетический, химико-технологический, текстильный, медицинский, с.-х., педагогический институты, 13 средних специальных учебных заведений. Краеведческий и художественный музеи; 3 театра, филармония.

Иваново-Вознесенск. Вид с Крестовоздвиженской колокольни. 1927 г.

С 1 сентября 1923 года Николай Белкин в Иваново-Вознесенске, в Политехническом институте на агрономическом факультете. Об этом периоде у меня немного сведений, которые могли бы дополнить фразу в автобиографии отца: «…после рабфака был переведен в Иваново-Вознесенский политехнический институт на агрономический факультет. Через год факультет закрылся и я, с группой студентов, перевелся в Омский институт сельского хозяйства и лесоводства». Павел в «Воспоминаниях» написал так:

Учёба в политехническом институте оказалась очень трудной, сказывалось отсутствие среднего образования. Следует уточнить: рабфак давал лишь право учиться в высшем учебном заведении. Отец перенёс немало бессонных ночей, не только занимаясь, но и размышляя. Не бросить ли эту затею? Но тяга к знаниям оказалась сильнее. Большую роль в укреплении духа сыграла книга писателя-народника по фамилии Степняк-Кравчинский, в которой воспевалось мужество настоящих революционеров.

Иваново-Вознесенский политехнический институт (ИВПИ) – явление интересное, с короткой, но яркой историей.

Иваново-Вознесенский политехнический институт, 1920-е гг.

Во время Первой мировой войны, в 1915 году линия фронта приблизилась к Риге, поэтому Рижский политехнический институт был эвакуирован и до 1918 года работал в Москве. Когда встал вопрос о возвращении института в Ригу, Латвия уже была независимым государством. Стали искать город, в который этот институт можно перевести. Многие хотели этого – Тамбов, Нижний Новгород и др., – но решение было принято в пользу Иваново-Вознесенска. Немалая заслуга в этом М. В. Фрунзе, исполнявшего обязанности председателя Иваново-Вознесенского губисполкома, губернского комитета партии, военного комиссара Ярославского военного округа. Фрунзе был не просто влиятельной персоной, но и умел убеждать людей.

Первоначально в составе ИВПИ работало шесть факультетов: химический, сельскохозяйственный, социально-экономический, инженерно-строительный, прядильно-ткацкий факультеты и факультет фабрично-заводских механиков.

Среди преподавателей ИВПИ был целый ряд выдающихся ученых. Это математики Н. Н. Лузин – профессор Московского университета, основатель московской научной школы теории функций; профессор А. Я. Хинчин – специалист в области теории функций, теории чисел и теории вероятностей; В. С. Федоров – иваново-вознесенский профессор, известный специалист в теории аналитических функций; В. М. Келдыш – выпускник Рижского политехнического института, крупный инженер-строитель, «отец русского железобетона» (и отец знаменитого советского академика Мстислава Келдыша), первый декан инженерно-строительного факультета ИВПИ; А. И. Некрасов – крупный специалист по гидродинамике, был ректором ИВПИ; Н. Н. Ворожцов – крупный специалист в области химии красителей, был ректором ИВПИ и др.

О том, что высшую математику отцу читал сам А. Я. Хинчин, он вспоминал, и я запомнил эту «смешную» фамилию, не зная тогда, кто такой этот Хинчин…

Проф. А. Я. Хинчин

ИВПИ существовал до 1930 года, когда на его базе создали четыре института по разным направлениям: химико-технологический, текстильный, энергетический и сельскохозяйственный. Политехнический вошел в историю ещё и иным образом: комплекс его корпусов, спроектированных Иваном Фоминым и построенных в тридцатые годы, вошел в историю отечественной и мировой архитектуры. Николаю, однако, учиться в ИВПИ предстояло недолго: через год агрономический факультет закрыли, а учащихся перевели в Омск.

Далее я буду в хронологию событий вставлять небольшие главки, кратко информирующие о рождении родственников и свойственников.

ЮРИЙ АЛЕКСЕЕВИЧ ЧИЖОВ

25 декабря 1923 года в Ростове-на-Дону родился Юрий Чижов. Война сделает его военным, а судьба – уже после войны – сведет с Аллой Жаровой, дочерью дяди Коли и тети Лены, моей двоюродной сестрой. У них в 1949 году родится сын, которого назовут Сергей. Имя понравится моим братьям, и они нарекут им и меня.

ЕВГЕНИЙ ГЕРАСИМОВИЧ БОРТНИКОВ

В 1924 году 4 декабря родился Евгений Герасимович Бортников – мой тесть, дедушка моих детей. Произошло это в п. Тымовское на Сахалине. Родился в семье плотника Герасима Денисовича Бортникова 1900 года рождения и Евдокии Матвеевны (урожденной Монтиковой) 1905 года рождения.

СОБЫТИЯ В СТРАНЕ И В МИРЕ, 1923—1924

Перечень некоторых событий призван не столько освежить в памяти историю страны, – хотя и это тоже, – сколько обрисовать атмосферу тех лет. Можно попытаться представить: о чем говорили и думали, что из жизни уходило и что нового появлялось.

Политика

Завершилась Гражданская война: 19 июня 1923 года капитулировали остатки белых войск Пепеляева на побережье Охотского моря.

Состоялся нацистский путч в Мюнхене с целью свержения правительства Баварии (8.11.1923). В тот момент это событие прошло незамеченным для большинства, но уже через 10 лет нацисты придут к власти.

Умер Ленин (21.01.24). Через пять дней Петроград переименован в Ленинград.

На II съезде Советов СССР (31.01.24) утверждена Конституция СССР.

В конце 1924 года (30 октября) расформирована находившаяся за рубежом Русская эскадра. Это событие станет частью истории семьи в связи с судьбой двоюродного брата моей матери – Бориса Христофорова, о котором рассказано в первой части повествования.

Наука и техника

Открылась Всероссийская сельскохозяйственная и кустарно-промышленная выставка, проходившая на месте парка им. Горького в Москве (19.08.23). Выставка являлась предшественником ВДНХ.

Состоялся первый полёт самолёта АНТ-1 конструкции А. Н. Туполева (21.10.23).

Самолёт АНТ-1 конструкции А. Н. Туполева. 1923 г.

Сатиендра Бозе и Альберт Эйнштейн публикуют статью, в которой предложена «статистика Бозе-Эйнштена» и предсказана возможность бозе-эЭйнштейновской конденсации. Не буду здесь описывать, что это такое, но отмечу, что три-четыре десятилетия спустя это явление окажется темой диссертационных работ Святослава Анатольевича Москаленко, моего научного руководителя (вместе с П. И. Хаджи) в аспирантуре. А словосочетание «бозе-эйнштейновская конденсация» станет – для причастных – чем-то вроде мема.

Музыка

Впервые опубликован и прозвучал «Марш авиаторов» (муз. Юлий Хайт, слова Павел Герман):

 
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор,
Нам разум дал стальные руки-крылья,
А вместо сердца – пламенный мотор.
Всё выше и выше, и выше
Стремим мы полёт наших птиц,
И в каждом пропеллере дышит
Спокойствие наших границ.
 

Слова отвечали умонастроениям народа, их смысл звучал и как призыв, и как заклинание, а музыка воодушевляла и звала на подвиги.

Тогда же появилась и совершенно иное – и по смыслу и по настроению – произведение на слова того же Павла Германа: романс «Все, что было» (муз. Д. Покрасс). Салонный, жеманный, чувствительный, упаднический романс вышел на пластинках в исполнении Изабеллы Юрьевой. Он полюбился многим и до сих пор не сходит с эстрады.

 
Все, что было, все, что ныло,
Все давным-давно уплыло,
Утомились лаской губы,
И натешилась душа!
Все, что пело, все, что млело,
Все давным-давно истлело,
Только ты, моя гитара,
Прежним звоном хороша.
 

Из зарубежной музыки вспомню лишь одну песенку: «Tea for Two» («Чай вдвоем»). Не знаю – когда она достигала ушей российских современников, но в мое время это была уже широко известная мелодия. Д. Шостакович, услышав ее в 1927 году, написал оркестровую композицию, назвав ее «Таити-Трот». Впоследствии она была включена им в балет «Золотой век». Ну и гораздо позднее уже мое поколение с удовольствием узнавало эту мелодию в кинофильме «Большая прогулка» (1966) с Луи де Фюнесом, когда английские пилоты насвистывают ее, а затем в сцене турецкой бане эта мелодия выполняет роль пароля для встречи.

Литература

Просто перечислю названия некоторых книг, вышедших в эти годы. Большая часть из них не нуждается в комментариях:

– «Муха-Цокотуха» и «Мойдодыр» – стихотворная сказка Корнея Чуковского,.

– «Блистающий мир» – роман Александра Грина,

– «Чапаев» – роман Дмитрия Фурманова,

– «Аэлита» – повесть Алексея Толстого,

– «Дьяволиада» и «Записки на манжетах» – повести Михаила Булгакова,

– «Дерсу Узала» – повесть Владимира Арсеньева,

– «Про это» – поэма Владимира Маяковского,

– «Белая гвардия» – роман Михаила Булгакова,

– «Земля Санникова» – роман Владимира Обручева.

К. Чуковский, «Мойдодыр», первое издание, 1923 г.

У меня нет оснований утверждать, что эти книги были прочитаны моими родственниками вскоре после их выхода в свет. Но в том, что большая часть из них была прочитана впоследствии многими, я не сомневаюсь, поскольку круг чтения большинства людей был общим для всех.

Изобразительное искусство и архитектура

Картины, конечно, не входили в сферу массового интереса. Это наступит позднее, с развитием полиграфии, появлением многотиражных иллюстрированных изданий. Здесь я вспомню о тех картинах, которые оказывали влияние спустя годы и десятилетия после своего появления. Среди них, например, и гигантские полотна Исаака Бродского, которые в бо́льшей степени – общественно-политические явления, нежели какие-то особые достижения живописи: «Передача знамени парижских коммунаров московским рабочим на Ходынке в Москве» и «Торжественное открытие II Конгресса». Хотя, конечно, «Торжественное открытие» – полотно 3,2 на 5,3 метра – изделие трудоемкое. 600 персонажей с портретным сходством, объединенных сложной композицией – это колоссальный труд.

В мире новой, находящейся в поиске живописи появилось несколько выдающихся работ:

– Кузьма Петров-Водкин, «После боя»,

– Борис Яковлев, «Транспорт налаживается»,

– Казимир Малевич, «Черный круг»,

– Зинаида Серебрякова, «Спящая девочка на красном одеяле»,

– Николай Фешин, «Портрет Джека Хантера»,

– Илья Машков, «Снедь московская: хлебы».

Скульптура, особенно монументальная, существующая в виде памятников, в отличие от живописи, начинает «работать» сразу, с момента своего появления. Так, в 1923 году на Тверском бульваре в Москве открыт памятник К. А. Тимирязеву работы скульптора Сергея Меркурова и архитектора Дмитрия Осипова, продолжающий восхищать и украшать окружающую среду до сих пор.

Памятник К. А. Тимирязеву в Москве. 1923 г.

В Москве у здания Наркоминдела открыт бронзовый памятник В. В. Воровскому скульптора Я. Каца. В связи с установкой памятника и сносом находившейся на углу Кузнецкого Моста и Большой Лубянки Введенской церкви, освободившееся место получило название площади Воровского. Памятник стоит там по-прежнему, вызывая улыбку игривой позой Воровского…

Возведены первый (в январе) и второй (в мае) деревянные мавзолеи Ленина (архитектор А. В. Щусев). В Потсдаме (Германия) построена «Башня Эйнштейна» (астрофизическая обсерватория), арх. Эрих Мендельсон. Ее приводят в качестве примера экспрессионизма в архитектуре.

ЛЮДМИЛА, 1923—1929

В первой части книги описана долгая история рода Христофоровых, письменная часть которого началась в начале XVIII века. За годы революции и Гражданской войны семья Христофоровых уменьшилась: ушел из жизни глава семьи Павел Константинович, погиб старший сын Василий. Уклад и смысл жизни – разрушились. Несмотря на это – семья выжила!

В 1924 году овдовевшей Любови Ивановне (бабушке Любе) исполнилось 42 года. Старшей дочери Елене – 20 лет и она уже работает. Работает и Леонид – помощником кузнеца на Металлургическом комбинате, возникшем в результате слияния заводов Никополь-Мариупольского и «Русского Провиданса». Ему уже 18. Младшие братья Валентин (14 лет) и Виталий (11 лет) тоже помогают, чем могут, пытаясь подработать детским трудом. Младшие сестры Людмила (9 лет) и Ксения (6 лет) остаются на попечении старших.

Христофоровы жили дружной семьей. И не только бедность, разруха, голод и прочие несчастья двадцатых годов их сплотили, но и что-то, что было в их природе. Родители любили своих детей, дети – родителей и друг друга. Доброта была средой обитания и нормой поведения. Все друг другу помогали, жили дружно, – несмотря на разные характеры и темпераменты.

В семейном архиве мало документов об этом периоде жизни Христофоровых. Но мамины рассказы и воспоминания все еще звучат в моей памяти, стоит только её «включить»… Попробую реконструировать этот период в жизни – страны, Мариуполя и Христофоровых.

Мариуполь, школа

Новая, советская, власть в любых условиях: войны, голода, разрухи – повсеместно заботилась об образовании, создавая при этом совершенно новые, ранее не бывшие формы, наполняя их новым же содержанием. Разумеется, новые советские школы располагались, в основном в тех же зданиях, что и до революции – в гимназиях, реальных училищах, церковно-приходских школах и т.п., да и учителя часто были те же самые. Но были и бросающиеся в глаза новшества. Прежде всего – отсутствие Закона Божьего и преподававших его священников. Они были не просто упразднены и отстранены: вместо этого в школах шла активная пропаганда атеизма. На VIII съезде РКП (б) в мае 1919 г., было сказано, что партия, не удовлетворяясь отделением церкви от государства и школы от церкви, стремится содействовать фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков. Поскольку не было ни специалистов по подобной работе, ни учебников, формы борьбы с «религиозным дурманом» изобретались порой самые неожиданные. Например, по воспоминаниям мамы, детям предлагалось распевать на мотив «Интернационала» следующие слова: «…Бога нет никакого, веру в бога долой, с Интернационалом – на бога будь готов!» Или так: приносили в класс икону, и каждый был должен подойти и плюнуть в нее. Подобные варварские выходки были не повсюду и, несомненно, не являлись основным содержанием деятельности школы. Основным в начальной школе было, все-таки, обучение грамоте, арифметике, пению, физкультуре.

Еще одним новшеством было введение в 1918 году новой орфографии, убравшей из письменности ряд букв – ять, фиту, ижицу, «и десятеричное», устранение твердого знака в конце слов, и введение ряда других изменений. Хотя эта реформа разрабатывалась очень давно – задолго до Революции и не имела никакого политического содержания, ввести ее довелось большевикам, что придало нововведению политический аспект. Протест у ряда деятелей русской культуры был активным и эмоциональным. Так, Иван Бунин писал: «По приказу самого Архангела Михаила никогда не приму большевистского правописания». А Иван Ильин восклицал: «Зачѣмъ всѣ эти искаженія? Для чего это умопомрачающее сниженіе? Кому нужна эта смута въ мысли и въ языковомъ творчествѣ?? Отвѣтъ можетъ быть только одинъ: все это нужно врагамъ національной Россіи. Имъ; именно имъ, и только имъ». Русская эмигрантская печать пользовалась старой орфографией до сороковых и даже пятидесятых годов.

Дети, начавшие обучаться грамоте при советской власти, разумеется, не испытывали трудностей перехода к новой орфографии. У них были трудности иного рода: нет тетрадок, ручек, чернил, учебников, мела, отопления…

«Обычная» школа, начинавшаяся с 7-летнего возраста, имела три ступени: начальная – четыре класса, семилетка – с пятого по седьмой класс, и средняя, или десятилетка – с восьмого по десятый класс. Наряду с «обычной» были и новые формы обучения, прежде всего это школы фабрично-заводского ученичества (ФЗУ или фабзавуч) при предприятиях. В них принимали подростков с семилетним образованием и продолжали учить по полной школьной программе, добавляя занятия по овладению рабочими профессиями: токаря, слесаря и т.п., – примерно так, как это был до революции в ремесленных училищах. При окончании ФЗУ приобреталось полное средне образование и профессия, позволявшая работать на заводе или фабрике. На практике, особенно в первые годы, в ФЗУ принимали и совсем юных подростков 12—13-летнего возраста. Помимо образования и профессии фабзавуч – так сокращенно называли ФЗУ – открывал и другие очень важные возможности: человек становился рабочим, а это означало прямую материальную выгоду: рабочая карточка, и принадлежность к классу-гегемону. Человек, окончивший фабзавуч мог поступать в институт или университет, для него открывались вообще многие «социальные лифты»: его охотно принимали в партию, что тоже открывало дополнительные карьерные перспективы.

В семье Христофоровых в двадцатые годы в школьном возрасте были Валентин, Виталий, Людмила и Ксения. Старшая сестра – Елена – уже сама работала воспитательницей в детском доме, Леониду, работавшему на заводе, образование пришлось получать урывками, по мере появления вечерних училищ.

Жизнь была, конечно, нелегкой, но – мирной! После ужасов прошедших лет, это само по себе делало ее прекрасной! Главное, что в ней было – нацеленность на лучшее будущее, уверенность в нем! Учиться, работать – и все образуется!

Мариуполь. Женская гимназия. Начало ХХ века

Милочка, она же Людмила Христофорова пошла в школу в 1921 году. До начала политики тотальной украинизации, обучение велось на русском языке. Тотальная украинизация захватила все сферы жизни с 1923 года. После принятия в апреле 1923 года XII съездом РКП (б) официального курса партии на коренизацию в национальном вопросе и оформления в том же месяце этой политики VII конференцией КП (б) У как политики украинизации, было принято решение об украинизации госструктур и предприятий, которую планировалось закончить до 1 января 1926 года, однако в действительности эта политика ужесточалась вплоть до 1932—1933 гг. Все рабочие и служащие предприятий и учреждений были обязаны выучить украинский язык под угрозой увольнения с работы. Для приема на работу все были обязаны предъявлять справку о сдаче экзамена на знание украинского языка. Причем действовала справка только один год. В Справке (Посвiдке) имелись, кроме основных сведений, и обязательные лозунги: «Знанiе укрмови є лише перший крок до повноiї українизацiї» – «Знание украинского языка – только первый шаг к тотальной украинизации» и «Українизацiя здiйснить єднання мiста та села» —«Украинизация совершит объединение города и села». Имена и фамилии тоже указывались в украинизированном варианте.

Поскольку у меня нет точных данных о том, в какой именно школе училась Людмила Христофорова, я, следуя принятым мною самим правилам, домысливаю недостающие факты, превращая их, соответственно, в домыслы – основанные, однако в значительной мере на фактах. Это смешение смыслов означает лишь то, что школа, о которой я ниже расскажу – существовала и сказанное о ней – документальная правда. А вот введение в нее Людмилы Христофоровой и учителя Танненбаума – реально существовавшего учителя немецкого – мой домысел.

Об одной из старых школ Мариуполя имеется достаточно много сведений – благодаря местным краеведам и краткому очерку «Школа на Карасьёвке» – об истории Мариупольской общеобразовательной школы №11, опубликованному в 1998 году С. Буровым на сайте «Старый мариуполь» (http://old-mariupol.com.ua/shkola-na-karasevke/).

Вот несколько цитат из этого очерка.

«В отчете мариупольской уездной земской управы за 1884 год дано описание первой карасьевской школы. Она состояла из двух комнат, общая площадь которых составляла 130 квадратных аршин (65.75 кв. метров). Размеры первой комнаты были: длина – 10 аршин (7.1 м), ширина – 7 аршин (около 5 м), размеры второй комнаты соответственно: 9 аршин 13 ½ вершков (около 7 м) и 5 аршин 14 вершков (чуть более 4 метров). Высота помещений – 3 аршина 1 вершок (2 метра 17 сантиметров). В этом же документе отмечалось, что в школе полы были «совсем плохи», что в зимнюю пору из погреба дуло.

В 1892 году, или чуть раньше, Мариупольская городская дума ходатайствовала перед вышестоящими властями о присвоении школе имени митрополита Игнатия. Точную дату удовлетворения ходатайства установить не удалось, но то, что, по крайней мере, в 1905 году она уже именовалась Игнатьевской, подтверждается документами Мариупольский уездной земской управы. Кстати, из этих документов можно узнать, что на 1906—1907 учебный год в нее были назначены (такое назначение происходило ежегодно): попечителем – Илья Эммануилович Юрьев, законоучителем священник Николай Иваницкий, заведующей – Феона Ивановна Фидровская, учителями – Евфимия Власьевна Котова, Никита Федорович Осадчий и Екатерина Фотиевна Калогномос. В 1905—1906 учебном году в школе на четырех отделениях (отделение в нашем понятии – класс) обучалось 249 детей: 136 мальчиков и 113 девочек».

«После революции, в 1918 году Игнатьевская школа утратила собственное имя и получила порядковый номер. Теперь она стала одиннадцатой начальной. К тому времени в ней было пять классных комнат. В 1928 году ее преобразовали в семилетку».

Вот сюда – в начальную 11-ю школу – я мысленно и отправлю Милочку Христофорову. Здесь она будет учиться с 1921-го до 1928-го года. Училась она хоть и не отлично, но достаточно хорошо. Трудности усвоения математики ей помогали преодолевать старшие братья, прежде всего, самый близкий по возрасту Виталий. Виталий учился «на отлично», сохранив эту способность к учебе на всю жизнь.

Из школьных воспоминаний сохранился образ учителя немецкого языка Танненбаум. Это был настоящий, «природный» немец, обожавший свой язык. Характер его был восторженный, сложения он был худого и неуклюжего, ходил высоко подняв голову и на стул садился не глядя. Дети же во все времена одинаковы: в наше время таким подкладывали кнопку, в те времена положили гроздь винограда… Танненбаум, нарядившийся в белые полотняные брюки, разумеется, плюхнулся на виноград и проходил потом весь день с пятном на заднице. Про него же говаривались детские стишки, имитирующие спряжение немецкого глагола (Ich bin, Du bist – Я есть, ты есть…): «Их-бина, ду-бина, полено, бревно, наш немец скотина – все знают давно». Кем и когда сие было сочинено – неизвестно, но, судя по распространенности в русской мемуарной литературе, эти стишки возникли задолго до революции.

Еще немного о школе, украинизации и ее последствиях для меня лично.

Вырезка из газеты «Приазовский пролетарий»

Вырезка из Харьковской газеты

Вырезки из газет, ы 1920-е гг.

Как я говорил, обучение в 20-е годы по всем предметам проходило на украинском языке. Поэтому мама знала много стихов классиков украинской литературы: Шевченко, Коцюбинского, Леси Украинки и т. д. Украинским языком мама никогда в жизни не пользовалась, но, видимо, и не забывала. Как-то раз, в те далекие времена, когда «Голос Америки» глушили, а мне хотелось послушать, его можно было поймать только на украинском языке: эти частоты глушили на Украине, но не в Молдавии. В Кишиневе глушили передачи «Голоса» на русском и румынском, но не на украинском. Я его в общих чертах понимал, но дикторы «Голоса Америки» говорили на усложненном, литературном украинском языке. Как-то я попросил маму послушать это радио вместе со мной, она с интересом согласилась, послушала, а когда я попросил перевести, не сразу поняла, что я хочу: язык был ей понятен настолько, что она как бы не сразу поняла, что это не русский, и я могу что-то не понимать.

Благодаря маме я всю жизнь потешаю знакомых знанием того, что «кислород» по-украински – «кисень», а «водород» – «водень», а, скажем, «сера», так и вовсе – «сирка». Впоследствии к этой маленькой коллекции добавилось из математических терминов: «производная» – «похидна», «предел последовательности» – «межа послидовности», «уравнение» – «ривняння».

Смех – обидная для украинцев реакция на звуки их «певучей мовы»… Я на самом деле искренне считаю украинский язык благозвучным, точным и выразительным, но на русских – в том числе и на меня – он производит как правило, эффект комический. Что с этим поделаешь?..

Однажды, уже в восьмидесятых годах, когда мама и Павлик с сыном ехали на поезде из Кишинева в Москву, подъезжая к Киеву, мама неожиданно, глядя в окно на приятные взору пригороды, произнесла: «А ну, подывимося, як тут живут радяньски письмэнники…»

Юный племянник Сережа чуть с полки от хохота не упал.

В действительности же, моя жизнь и моя речь была бы существенно обеднена, не будь в моем распоряжении таких шедевров, как «Бачилы очи, що куповалы, – йиште, хучь повылазте», или – «який йихав – таку взяв»… И многое другое. А украинские песни, на которых я (и, можно сказать, весь советский народ) вырос, и без которых моя жизнь была бы если не совсем бесцветной, то, во всяком случае, поблекшей?!